Глава шестая, в которой захлопывается мышеловка

Когда граф Айлен не только решил восстановить Морнэй Холл после пожара, но и сделал его основным местом своего обитания, это вызвало удивление у многих. Впрочем, каждый по-своему справляется с горем, и если Кристиан Ройс решил не бежать от воспоминаний, а жить среди них — он имел на это полное право.

Сейчас ничто не напоминало о трагедии, унесшей жизни его жены и пасынка. Морнэй Холл строили ещё в правление Якова I, и его сложили из красного кирпича, отделав углы и оконные проёмы белым камнем: типичная архитектура тех времён. Величественный особняк на берегу Темзы встречал гостей небольшим садом, разбитым во внешнем дворе — зелёные конусы фигурно стриженых кустарников окружали фонтан, в центре которого высилось мраморное изваяние седобородого Мананнана, владыки моря, в своей волшебной ладье. Внутри блестящих визитёров в масках и пёстрых плащах-домино встречали роскошные интерьеры — мрамор, позолота и изумительная резьба по дереву, искусные гобелены, расписные потолки и предметы мебели, являвшие собой не меньшие произведения искусства, чем висевшие над ними картины. Те, кому надоедала духота бального зала — исполненного в тёплых бело-бежевых тонах, с зеркалами на стенах, отделанных кружевной белой лепниной, и панно на потолке, окружённом лепниной золотой, — переходили в карточный салон, радовавший глаз шёлковыми обоями насыщенного изумрудного оттенка, или выходили в большой сад, разбитый на заднем дворе. Сад освещали магические гирлянды, мягко сиявшие в воздухе синими и белыми огнями, и свечи в плавучих цветочных лампадках, мерцавшие среди водяных лилий на поверхности огромного тёмного пруда. Благоухающие цветники обрамляли тоннели из сплетённых между собой грабов, элегантные павильоны увенчивали сверкающие золотистые флероны*, на фоне живых изгородей тут и там белели белоснежные статуи легендарных воинов Фианны*, а дальше простирались оранжереи, рощи, аллеи, и гравийные дорожки вели тебя к берегу самой прекрасной в мире реки…

(*прим.: распространенное в архитектуре готики украшение в виде стилизованного цветка)

(*прим.: герои кельтского эпоса, небольшая дружина воинов, которых возглавлял Финн Маккул, легендарный герой мифов)

Словом, графа Айлена можно было понять. Морнэй Холл не был повинен в том, что в нём погибли его хозяева, и жаль было бы, если б подобная красота оказалась заброшена. Печально было представлять, как весь этот мрамор с позолотой покрывает пыль, цветы увядают, а прекрасный сад превращается в дикий лес. И никто из гостей, в этот вечер прятавших лица под масками, кружившихся в танце, собравшихся за карточным столом и уединявшихся в садовых ротондах для других развлечений, не жалел, что Кристиан Ройс избрал для бала дом, в котором когда-то погибла его жена.

Однако у некоторых гостей были особые причины радоваться этому.

— Не догадываешься, под какой маской скрывается гостеприимный хозяин? — спросила Венди, когда они с Эдвардом сошлись во время очередной фигуры очередного контрданса — как и весь вечер, грассируя и изображая фрэнчский акцент на случай, если её услышат.

Для бала ей сшили зелёный плащ-домино, а голос изменили магией, чуточку посадив связки, превратив меццо-сопрано в чувственное контральто. Из масок она выбрала ларву*, закрывавшую лицо целиком, украшенную чёрными перьями и серебряной вязью, и Венди действительно чувствовала себя призраком. Мстительным призраком, вернувшимся с того света в некогда родной дом.

(*прим.: венецианская маска, также известная под названием «вольто». Обычно белого цвета, название произошло от латинского слова larva, «привидение»)

Она не раз перебирала различные варианты того, что почувствует, когда увидит такой знакомый двор и ступит под такие знакомые своды. Пожар не добрался до бального зала, и если прикрыть глаза, Венди и сейчас могла увидеть Кенни, с хохотом убегающего от неё по лакированному деревянному полу, скользя по нему, точно надев коньки; тогда зал был пустым, и смех брата эхом раскатывался вокруг, взлетая к панно, на котором Кухулин говорил у речного брода с королевой Медб* — в детстве Венди столько разглядывала эту роспись, что легко могла бы по памяти воспроизвести её в альбоме. Однако на сей раз воспоминания не принесли ни улыбки, ни боли, ни слёз.

(*прим.: Кухулин — знаменитый герой ирландских мифов, Медб — воинственная божественная королева, также одна из центральных фигур ирландской мифологии)

Эдвард был прав. Морнэй Холл перестал быть её домом. Как сама Венди почти перестала быть Виннифред Морнэй. И время, что она провела под этой крышей, теперь казалось другой, чужой жизнью. Жизнью маленькой Фредди, но не Венди, собственности лорда Мефистофеля.

Она даже не знала, радоваться этому или пугаться.

— У меня есть некоторые подозрения, — откликнулся лорд Мефистофель. — Полагаю, если при грядущих переходах ты невзначай встретишься глазами с одним из своих контрпартнёров, ты сможешь их подтвердить.

— Надеюсь, трепетный взгляд из-под ресниц не возбудить в нём ответные подозрения, — сказала Венди: на сей раз не забыв перепутать времена, как и положено иностранке.

— Зависит от степени трепетности. Но, как ты понимаешь, тебя хозяин дома в любом случае узнал.

Венди понимала. Они сами сделала для этого всё возможное. Эдвард, как и многие гости, не стал делать тайной свою личность — маски масками и игра игрой, но возможность перекинуться словечком со знакомыми и поделиться впечатлениями важнее. А потому граф Эрон довольно быстро нашёл своих знакомых, а иные знакомые нашли его, после чего им была торжественно представлена мадмуазель Вивьен, бойко щебетавшая на фрэнчском с безукоризненным выговором истинной соотечественницы Бонапарта, а помимо этого весьма сносно говорившая на родном для них харлерском.

Признаться, когда её представляли лорду Кэлтону или леди Кэтрин, герцогине Рундел, сердце у Венди сбилось с ритма. Ей казалось невероятным, чтобы эти люди, дружившие с её родителями, столько раз бывавшие у них дома и дарившие им с Кенни подарки на Йоль*, могли не узнать её даже под маской.

(*прим.: кельтский праздник зимнего солнцестояния)

Не узнали.

— Сharmante, — изрекла герцогиня, когда Эдвард представил ей Венди как свою наречённую. Смерила её с ног до головы таким пристальным взглядом, что Венди сделалось не по себе, и посмотрела на Эдварда. — Вы двое просто обязаны нанести мне визит. Надеюсь увидеть прекрасный лик твоей избранницы до счастливого события.

В лазоревом домино и золотой с сапфирами маске, открывавшей точёный подбородок и соблазнительные губы, леди Кэтрин была великолепна. Впрочем, она всегда казалась маленькой Венди красивейшей леди из всех, что она знала — после мамы, разумеется. Сейчас её истинный облик скрывала полумаска и напудренный парик, но Венди знала, что под ними таятся черты, достойные быть запечатлёнными скульптором в качестве лика Афродиты, и золотятся локоны, достойные Сиф. Леди Кэтрин приходилась маме Венди близкой подругой: они дружили с детства и не прекратили дружбы, когда одна сделалась графиней Морнэй, а другая — герцогиней Рундел. Не прекратили её и тогда, когда обе почти одновременно овдовели. В этом не было ничего особо удивительного, ведь обе вышли за мужчин куда старше себя, будучи всего шестнадцати и семнадцати лет отроду; и Венди по сию пору помнила, как по-матерински ласково леди Кэтрин утешала её после смерти отца и поддерживала на похоронах мамы.

Поэтому сейчас Венди особенно странно было узнать, каким холодными могут быть синие, как ирисы, глаза герцогини.

В брошенных леди Кэтрин словах, как и в её взгляде, и в её тоне, Венди померещилось нечто глубоко личное. Как и в том, что после обмена ничего не значащими фразами о великолепии бала и прочей ерунде Эдвард пригласил герцогиню на вальс. Лишь в этот момент Венди — наверное, впервые за последний год — вспомнила, что лорд Мефистофель слыл известным ловеласом, и задумалась, что за отношения связывали и связывают его с подругой её матери. Но поскольку сейчас определённо был не самый подходящий момент для этих дум, Венди предпочла отложить их на потом.

А ещё подавить странное неприятное чувство, шевельнувшееся в груди при мысли, что Эдварда и леди Кэтрин могут связывать отношения куда более тесные, чем приятельские или менторские.

— Я очень надеяться, что граф Айлен действительно меня узнал, — сказала Венди, отделавшись от воспоминаний о леди Кэтрин и вернувшись мыслями в бальный зал: где Эдвард держал её за руки, чтобы сделать очередной чинный круг, прежде чем разойтись для следующей фигуры.

Как назло, эта фигура как раз столкнула её учителя со знакомым лазоревым домино, и Венди досадливо опустила очи долу. Повернувшись лицом к новому партнёру, облачённому в плащ оттенка тёмного сапфира, шагнула ему навстречу; подняла взгляд в миг, когда они, подчиняясь фигуре танце, соприкоснулись плечами — и в прорезях чужой маски безошибочно узнала знакомую ненавистную синеву таких знакомых ненавистных глаз. Непроницаемую бездонную синеву морской пропасти, лишь подчёркнутую цветом его одежд.

Синеву, в которой пряталась улыбка, не обещавшая найденной блудной дочери ничего хорошего.

За весь вечер Венди не раз слышала шутливые пересуды о том, за какой же маской прячется хозяин дома. В отличие от своего брата Кристиан Ройс за весь вечер никак не проявил себя, предоставив гостям устроить маленькую весёлую игру в догадки по этому поводу. Теперь Венди знала, что он выбрал маску баута* — излюбленную маску Казановы, под которой любили скрываться обольстители и преступники. Как это ни забавно, такую же, как его брат. Только если граф Эрон дополнил алым домино и треугольной шляпой tricorno чёрную маску, граф Айлен предпочёл белую.

(*прим.: прямоугольная маска безо рта, с треугольным удлинённым подбородком, выдающимся вперед; специфическая форма позволяла обладателю есть и пить, не снимая маски)

Треть музыкального такта, которую отчим и падчерица смотрели друг на друга, растянулась в бесконечность; и вместо неторопливой тягучей мелодии скрипок Венди будто наяву услышала негромкий звук, с каким горничная когда-то при ней взводила мышеловку.

Так-так, сказали ей эти глаза — вкрадчивым, неотрывным взглядом, который Венди чувствовала кожей, будто щеки под маской вдруг коснулось нечто липкое. Кого я вижу.

Венди не ощутила ни ярости, ни злости. Ненависть к этому человеку, которую она в себе взрастила, была куда глубже банальной злости, куда выше туманящей разум ярости. Это было незамутнённое чувство, чистое, как алмаз, и холодное, как лёд.

Так ты правда меня узнал, сказала Венди в ответ. Взглядом, исполненным не страхом и даже не изумлением, а одним лишь глубоким удовлетворением.

Они сделали по шагу вправо, обойдя друг друга спина к спине, и за следующий такт вернулись к своим партнёрам.

— Подтверждаю, — просто бросила Венди Эдварду, прежде чем следующая фигура вновь разлучила их.

Следующим был полный круг по часовой стрелке. Лорд Мефистофель, шагнув наискось влево, протянул руку леди Кэтрин, тогда как ладонь Венди соприкоснулась с белым атласом перчаток графа Айлена. Тот сжал её пальцы самую капельку крепче необходимого, вызвав в ней острое ощущение гадливости.

Ты сумела от меня спрятаться, держа её руку в своей, пока они двигались по кругу, заметил Кристиан Ройс — снова взглядом, на сей раз бывшим почти одобрительным. Надолго. Похвально. Но сколько верёвочке ни виться… любая игра в прятки рано или поздно подходят к концу. Ты попалась.

Мы ещё поглядим, кто из нас попался, ответила Венди — дерзким прищуром и вызывающим наклоном головы, вырвав пальцы из его руки резким, но почти незаметным для посторонних движением.

— А, судьбоносная встреча, — бесстрастно произнёс Эдвард, когда они с Венди воссоединились: чтобы вновь исполнить do-si-do, обойдя партнёра спина к спине, и остаться в центре зала.

Глядя прямо перед собой, на разноцветные плащи танцевавших впереди, Венди протянула правую руку своему наставнику, а другую — своему врагу, оказавшемуся слева. Чёрная перчатка Эдварда соединилась с голубой перчаткой леди Кэтрин, и все четверо шагнули вперёд, на оставшихся двух четвертях такта легко переступив на месте в па-де-бурре. Забавная вышла шеренга: Венди, пойманная между двумя Ройсами, и лорд Мефистофель, пойманный между своей ученицей и своей…

Знать бы ещё, кем.

Прежде чем четвёрка разошлась, чтобы после перехода наконец оказаться рядом с другими парами, граф Айлен слегка пожал пальцы падчерицы. Жестом не столько прощальным, сколько многообещающим.

Ни один танец Венди так страстно не желала закончить поскорее.

— Я хочу подышать свежим воздухом, — сказала она, вложив свою ладонь в ладонь Эдварда, когда скрипки наконец смолкли.

И, напоследок кинув взгляд на синее домино, сопровождавшее леди Кэтрин в дальний конец зала, сама повела своего учителя по хорошо знакомому пути к дверям, выводившим в большой сад позади особняка. Пусть это было следующей частью плана, Венди и правда рада была покинуть душный зал, полный бального шума, масок и красивой фальши.

В конце концов они с Эдвардом вышли на высокую каменную террасу, окружённую низкой каменной балюстрадой. Там они и застыли, глядя на большой пруд, темневший прямо впереди, мерцавший разноцветьем цветочных лампадок; по обе стороны террасы в сад плавными изгибами спускалась гранитная лестница.

— Жаль, что всё это портит твой первый бал, — с привычной шутливостью изрёк лорд Мефистофель. — Надеюсь, последующие окажутся для тебя приятнее.

Лишь сейчас Венди вспомнила, что это её дебют в свете. Дебют, когда-то так волновавший её мысли, о котором она когда-то так мечтала. Лет в тринадцать маленькая глупая Фредди часто приходила в бальный зал и кружилась перед зеркалом, представляя, каким будет её первое бальное платье, как изящно она будет порхать в танце и скольким молодым людям вскружит головы.

В итоге на первом балу её мысли были о чём угодно, кроме танцев и молодых людей.

О последующих балах Венди тоже думать не хотелось. По крайней мере, сейчас. Хотя бы потому, что их легко не могло оказаться вовсе.

— Синее домино, — сказала она вместо ответа, наконец отделавшись от надоевшего акцента. В конце концов, здесь они точно были одни. — Теперь мы знаем, под какой маской прячется наш милый граф. Думаю, настал п-подходящий момент.

Для чего, Венди уточнять не стала. Эдварду это и так было прекрасно известно.

Он просто кивнул, напоследок ободряюще коснувшись её плеча:

— Я посмотрю, где он и чем занят.

Венди следила, как её учитель уходит, возвращаясь в дом. Вновь посмотрев на пруд, заметила, что снизу, стоя у подножия лестницы, за ней наблюдает некто в чёрном домино и маске чумного доктора. Заметив, что на него смотрят, наблюдатель не стал резко отворачиваться, а плавно повернул голову: так, будто просто обводил взглядом особняк, любуясь его великолепием. Дождался появления женщины в жёлтом домино и золотой кошачьей полумаске, минутой позже прошедшей мимо Венди и спустившейся в сад — и, взяв её под руку уверенным и нежным жестом законного супруга, повлёк свою спутницу по гравийной дорожке к одному из ярко освещённых павильонов, где гостей ждали всяческие сласти.

Так… а вот, похоже, и достопочтенный мистер Форбиден. Всё же явился. И, видимо, всё же заинтересовался лордом Мефистофелем и его таинственной фрэнчской невестой.

Значит, всё идёт как нельзя лучше.

Когда Венди легонько тронули за плечо, она ожидала увидеть за своей спиной синее домино, но вместо этого взору предстала знакомая чёрная маска под алой треуголкой.

— А, это ты, — выдохнула Венди, не сумев скрыть облегчения: пусть она готовилась к встрече с Кристианом Ройсом, однако узреть маску его брата ей определённо было куда приятнее. — И где дражайший граф?

— За карточным столом. Играет в фараона.

— Вот как, — ответила Венди, несколько разочарованная тем, что Кристиан Ройс не воспользовался шансом перекинуться с ней словечком, который они с Эдвардом так любезно ему предоставили. Оглянулась на открытую двустворчатую дверь за их спинами, будто надеясь отсюда лично увидеть карточный салон и стол, за которым сидит синее домино. — Ладно. Ну что ж, удачное время, чтобы п-проникнуть в его кабинет.

Глаза под маской как-то странно блеснули.

— Я позаимствовал у него ключ. Он, видишь ли, даже на бал предпочёл прихватить его с собой. — Рука в чёрной перчатке нырнула куда-то под полу плаща, чтобы продемонстрировать бронзовый ключ с резной рукояткой. — Полагаю, это облегчит нам дело. Идём?

Ключ и правда сильно облегчал дело. Он отмыкал не только замок, но и магическую защиту, и кому, как ни Венди, было это знать. В прошлый раз граф Айлен поймал падчерицу именно тогда, когда она, тайком умыкнув ключ, ночью пролезла в его кабинет: в поисках того же, что они с Эдвардом собирались искать сейчас.

Раздобыть ключ было большой удачей. Изначальный план предполагал, что кабинет придётся взламывать.

— Уверен, что дорогой граф не заметит п-пропажи?

— Я заменил ключ иллюзией. Потом верну настоящий на место, Кристиан и не поймёт ничего. Идём, нельзя терять ни минуты, — добавил он, подхватывая её под руку. — Думаю, он заметит наше совместное отсутствие сразу, как поднимется из-за стола. Помнишь дорогу?

Венди заглянула в тёмные глаза, блестевшие в прорезях, сделанных в раскрашенном гипсе. Прислушалась к непреклонным ноткам в знакомом голосе, чуть изменённом маской.

Облизнув ставшие вдруг сухими губы, кивнула — и, вернувшись под своды Морнэй Холла, повела своего спутника наверх по хорошо знакомой лестнице с резными деревянными перилами, столбики которых украшали медные вазочки с золотыми цветами. Даже если кто-то заметил их восхождение, никто не стал бы возражать: многие гости, устав танцевать, поднимались наверх, чтобы прогуляться по картинной галерее и другим открытым комнатам, любуясь чудесной обстановкой.

Поднявшись на второй этаж, Венди торопливо направилась вперёд по длинному пустому коридору, упиравшемуся в дверь кабинета, когда-то принадлежавшему её отцу.

— Здесь, — застыв перед дверью, произнесла она. — Д-думаешь, граф всё ещё хранит его там? — невзначай добавила Венди, досадливо понимая, что от волнения снова начинает заикаться так же сильно, как заикалась до жизни с Эдвардом. — Мамин д-дневник?

Лет с десяти Венди знала, что мама ведёт дневники: пару раз застала её пишущей в очередную толстую книжицу, обтянутую золочёной кожей. Знала даже расположение тайника в маминой спальне, где эти дневники хранились. Однако из уважения к родителям и врождённой деликатности никогда не пыталась его открыть.

При пожаре дневники должны были сгореть вместе со всеми другими предметами в спальне. Но однажды Венди подсмотрела, как Кристиан Ройс читает нечто, подозрительно напоминавшее одну из тех самых маминых книжиц, после чего прячет её в потайной ящик секретера. Либо мама сама отдала дневники новому мужу, либо, что куда вероятнее, тот забрал их, прежде чем поджечь дом. Зачем, уже другой вопрос; но если Кристиан Ройс держал эти дневники — или по меньшей мере один из них — в потайном ящике, там наверняка содержалось нечто очень важное.

Вариант, что граф Айлен просто очень трепетно относится к летописи жизни покойной супруги, Венди отвергла сразу. Отчим никогда не казался ей человеком, склонным к сантиментам. И о счастливых днях, проведённых с любимой женой, определённо не ностальгируют с такой пакостной и будто удовлетворённой усмешкой.

За этим дневником Венди и явилась в ту роковую ночь, которая закончилась ножом для бумаг в плече графа, а также появлением в Морнэй Холл двух лекарей и леди Кэтрин. Лекарю, к которому Венди привыкла с детства, мама отказала от дома сразу после смерти отца, и новым лекарем семейства Морнэй стал некий знакомый Кристиана Ройса. Этот-то лекарь тогда и явился — с ещё одним, до того Венди дня незнакомым. Венди сказала им, что она в порядке, и попросила оставить её с леди Кэтрин наедине, но та настойчиво попросила девочку рассказать, почему она хотела убить отчима. Да, в присутствии этих джентльменов. И, сдавшись, Венди выпалила всё: и про попытку насилия, и про свои подозрения касательно смерти мамы и Кенни, и про то, зачем прокралась к отчиму в кабинет в столь поздний час.

Кажется, под конец Венди впала в истерику — к тому моменту её нервы были ни к фомору. Она видела, что леди Кэтрин пришла в ужас, и вначале обрадовалась этому; но когда та стала умолять Венди одуматься и убеждать её, что Кристиан Ройс прекрасный человек, нежно любивший её мать и не способный на такие страшные вещи, Венди самым вульгарным образом накричала на герцогиню, пытаясь доказать свою правоту. Показала синяки на кистях, оставленные руками графа, не постеснялась задрать юбку и нижнюю рубашку до середины бедра, а после закатать до того же места панталоны: в конце концов, продемонстрировать свою обнажённую ногу лекарям и другой женщине казалось Венди вполне дозволительным. Когда поняла, что ей не верят, даже узрев следы чьих-то грубых пальцев на месте куда интимнее рук, снова стала кричать и в гневе расколотила зеркало на туалетном столике, в кровь изрезав кулаки.

В конце концов ей дали успокоительное, и Венди уснула. А когда проснулась, Кристиан Ройс продемонстрировал падчерице справку о медицинском осмотре, в котором её признавали душевнобольной. Всё по правилам: подписи свидетелей — леди Кэтрин и самого Кристиана — и двух лекарей, резюмировавших, что Виннифред Морнэй одержима бредовыми навязчивыми идеями, ведёт себя неадекватно, подвержена припадкам ярости и опасна для окружающих. Следы на её теле объяснили отчаянными усилиями Кристиана Ройса спасти свою жизнь, когда он нежданно обнаружил падчерицу в своём кабинете, а та вдруг набросилась на него с ножом. То, что граф не использовал магию, с помощью которой мог обезвредить Венди быстро и безболезненно, оправдали тем, что лорд Ройс растерялся и боялся навредить девочке.

Тогда Венди и поняла, что детям, в отличие от их родителей, никто никогда не верит. А ещё то, что упечь здорового человека в лечебницу для душевнобольных проще простого. Особенно если ты девочка. Особенно если в этом заинтересован твой опекун.

Особенно если у тебя в этом мире не осталось никого, кто мог бы тебя защитить.

— Мог и избавиться, конечно, — произнёс её спутник, вставляя ключ в замочную скважину. — Но если не избавился сразу… не думаю, что у него появился резон сделать это после твоего побега.

Венди молча смотрела, как поворачивается ключ и вспыхивает золотистым контуром порог, размыкая охранные чары. Широко распахнув дверь, её пригласили войти — и, секунду помедлив, Венди шагнула внутрь.

В кабинете ничего не изменилось. Тот же секретер у окна, те же книжные полки, те же кресла, камин и кушетка у одной из стен. Казалось, вдохнёшь — и почувствуешь запах табака, который курил отец. Тьму рассеивал яркий свет магической лампадки, сиявшей на откинутой крышке секретера; сначала Венди подумала, что Кристиан Ройс читал книгу и писал письмо, которое не успел закончить до прихода гостей, но, подойдя чуть ближе, тут же узнала тот самый дневник, за которым она явилась. Дневник был услужливо раскрыт где-то посредине, и поверх него лежало вскрытое письмо, лаконично адресованное «Кристиану, моему возлюбленному мужу».

Наверное, если бы Венди не понял всё ещё там, на террасе, она бы испугалась. Или по меньшей мере насторожилась. Но она поняла; и Эдвард предупреждал её, что это может случиться, и предупреждал, как ей должно вести себя в таком случае.

Поэтому сейчас вместо того, чтобы насторожиться, она изобразила настороженность.

— Это же он! Эдвард, это он! — приблизившись к секретеру и радуясь, что под плащом и перчаткой не видно, как вспыхнула её магическая печать, Венди отодвинула бумажный листок, чтобы взять дневник. — Но что…

То, что следом за этими словами она растерянно осеклась, вышло уже само собой. Как и то, что рука её замерла, так и не коснувшись кожаной обложки.

Просто в этот миг Венди посмотрела на страницу дневнику, зацепившись взглядом за своё имя, и поняла, о чём именно повествуют чернильные строчки.

«…он говорил, что так не может продолжаться, — гласили слова, выведенные до боли знакомым маминым почерком. Мелкий и витиеватый, кому-то он мог показаться неразборчивым, но Венди различила всё без труда даже сейчас, когда строки прыгали, а иные буквы размывали кляксы, точно над страницами кто-то плакал. — Говорил, что слишком уважает моего мужа, чтобы и дальше обманывать его, и слишком любит меня, чтобы обречь меня на вечную ложь. Он снова предложил мне развестись или бежать с ним, но я повторила ему то, что говорила всегда. Я не могу бросить детей. Суд не отдаст мне их, они останутся с отцом, и я помню, как однозначно Уильям выражал своё мнение касательно жён-изменниц. Он никогда не простит мне предательства. Я никогда больше я не увижу моего малыша Кенни и Фредди, мою милую маленькую красавицу. Но как я смогу жить без К.? Без его объятий, без его поцелуев, без…

Мне кажется, я схожу с ума. Я смотрю на пузырёк, который взяла тайком из дома К., прежде чем покинуть его — как мы сегодня решили, навсегда. С помощью этого лекарства брат К. отравил их отца. К. рассказывал мне. Безобидные капли от головной боли собственного изобретения лорда Мефистофеля, но тридцать капель в сочетании с бренди превращаются в яд. Бренди нейтрализует вкус. Человек просто не просыпается утром. Быстрая, безболезненная, милосердная смерть. Лекари скажут, что его хватил удар, и никто не докажет иное. Склянка попалась мне на глаза, когда я уходила, и я немедленно вспомнила это. А потом взяла её и унесла с собой, сама не зная, почему.

Нет, не буду лгать. Я знала, почему.

Боги, помогите. Как я могу вообще думать об этом? Я никогда не любила Уильяма. Не так, как люблю К. Уильям казался мне стариком, когда я вышла за него, и сейчас он действительно старик, в то время как на моём лице лишь появляются первые морщины. Я терпела его ласки, когда он наведывался в мою спальню. Но он любит меня, он отец моих детей, он стал моим другом. За всю нашу жизнь он ни словом, ни делом не обидел меня. До признания К. одна мысль о том, чтобы привечать чьи-то ухаживания, завести любовника, казалась мне кощунством. Я считала это низким и гадким, обманывать человека, который так нежен и добр со мной. Так как я могу думать о том, о чём я думаю? Но расстаться с К., принять то, что это наше свидание было последним… Его голос и сейчас звучит в моих ушах, стоит в моей голове, он шепчет слова любви и тут же повторяет роковое «но». «Но мы не можем быть вместе». Из-за того, что я замужем. Из-за моего мужа. Из-за Уильяма.

Я пишу сюда, потому что не писать не могу. Я не знаю, с кем ещё поделиться моим ужасом и смятением. Сейчас я перечитаю эти строки и, надеюсь, сама устрашусь своих мыслей, и они навсегда оставят меня. Великая Богиня, помоги, наставь меня на верный путь, избавь от страшного искушения! Я не хочу…»

На этом страница оканчивалась. Венди могла перевернуть её и продолжить, но момент явно был не самым подходящим.

К тому же ей с лихвой хватило и того, что она уже прочла.

Нет. Нет, этого не может быть. Её родители любили друг друга. Её отец правда умер от апоплексического удара. Это был ужасное горе для всей их семьи, и в его смерти не было ничего подозрительного. Уильяма Морнэя всю жизнь периодически мучили головные боли, к старости только усилившиеся, а семейный лекарь предупреждал: мужчине его возраста стоит следить за весом, бросить курить и не налегать на спиртное. Отец только смеялся и говорил, что всегда жил в своё удовольствие и предпочтёт скорую счастливую смерть долгой несчастной жизни аскета.

Да, родители давно знали Кристиана Ройса. Они с отцом оба были членами элитного клуба «Беррингтон», мистера Ройс приглашали в Морнэй Холл на званые вечера, и со вторым мужем мама познакомилась задолго до смерти первого. Но сблизились они с Кристианом лишь после того, как она овдовела. Венди сразу не понравилось, что мистер Ройс зачастил с визитами в их дом, но вокруг мамы тогда вообще увивалось много мужчин, которые не отказались бы предложить утешение молодой красивой вдове, разделив с ней опеку над наследием Морнэев. Просто Кристиан Ройс оказался привлекательнее и настойчивее других, и за год, минувший со смерти лорда Морнэя до нового маминого брака, успел отогреть её скорбящее сердце и разжечь в нём новую любовь. Именно так, и никак иначе.

Именно так…

— Ты была права. Дорогая графиня Айлен действительно поведала своему дневнику страшную правду, — произнесли сзади, прежде чем Венди услышала стук закрывшейся двери. — И вовсе не ту, что ты, полагаю, хотела узнать.

Когда она обернулась, её спутник уже снял и треуголку, и маску, и капюшон домино, на глазах менявшего цвет с алого на первозданно синий. Провёл рукой по лицу, возвращая глазам сапфирный оттенок, разрушая ту же иллюзию, что на время бала поменяла цвет глаз самой Венди. Скользнул побелевшей перчаткой по горлу, придавая голосу привычное звучание.

Лорд Кристиан Ройс небрежно бросил маску и шляпу на ближайшее кресло. Не оборачиваясь, нашёл ладонью рукоять ключа, который он успел вставить в замочную скважину с внутренней стороны, и Венди вновь отчётливо услышала невидимую мышеловку. Только на сей раз — резкий щелчок, с которым она сработала.

Именно так для неё прозвучал тихий скрежет, с каким повернулся ключ, запирая дверь изнутри.

— Ну здравствуй, — спрятав ключ в складки плаща, мягко проговорил граф Айлен, — моя маленькая Венди.