Глава III

Ванная после трех дней пути и ночевок под открытым небом — просто блаженство. Исэйас полчаса нежился в огромной бочке, пока вода не остыла. С неохотой вылез, чувствуя, как с непривычки ломит суставы, и начал неторопливо переодеваться в чистую одежду.

Невыносимый охотник гнал вперед, да так, что, дай ему волю, без привалов бы вообще оставил. Исэйас недовольно нахмурился при воспоминании о Хесе. Он его, конечно, на дух не выносил, но мужчина оказался не таким уж и плохим, как рассказывал про него магистр Гайюс.

Парень раздраженно дернул завязки штанов. Слова охотника на том постоялом дворе больно ранили его. Он долго спорил сам с собой, но в глубине души уже зрела уверенность в правоте Хеса. И от этого становилось лишь только хуже.

Да, он никогда не держал меча в руках, в отличие от многих претендующих на звание Инквизиторов. Ему гораздо интереснее были сокрытые знания; общество книг он предпочитал ежедневным тренировкам во дворе Обители; он знал очень много, постоянно совершенствовался в искусстве донесения информации до последователей, но никогда не выделялся среди своих собратьев. Он всегда был в тени, изгоем, а главное — из-за чего! Из-за своего мирного нрава! Охотник не так уж и ошибался, говоря, что у Инквизиторов черная душа. Достаточно вспомнить, как послушники издевались над ним, а однажды избили так, что он не мог седмицу подняться на ноги. Не говоря уж о жестокости наставников — телесные наказания широко применялись для ослушавшихся приказов. Но рыжий мальчишка не привык жаловаться: все это он воспринимал как неизбежную часть становления своего характера и душевной крепости и стойкости, присущей истинным служителям Семерых. Отчасти из-за того, что он читал слишком много и не всегда верил на слово старшим братьям, подвергая сомнениям те или иные догматы, он и бывал бит. Вольнодумство никогда не поощрялось в рядах Ордена.

И Исэйас, потерявший надежду на то, что его признают готовым стать Инквизитором и позволят узнать сокровенные знания по применению святой силы, был невероятно счастлив, когда его Наставник пришел и сказал, что ему поручено ответственно задание — проследить за возможным и, конечно, очень опасным колдуном — одним из охотников. Паренек благодарил всех Семерых и кружился по келье, воображая, как удивленные его успехом Наставники радостно примут его в ряды избранных послушников, которым передаются тайные знания; а впоследствии он, конечно, станет одним из самых известных и грозных Инквизиторов, святой силой уничтожающий всякое проявление Тьмы.

Тем больнее была реальность, на которую открыл ему глаза Хес. Жестоким и насмешливым червем впиваясь в душу, она нашептывала Исэйасу, что он — ничтожный, никогда не сможет стать тем, кем он так мечтал быть… А сомнение в правильности выбранного пути уже потихоньку подтачивало юное доверчивое сердце — тот ли путь он избрал, на верную ли дорогу ступил? И не сошел ли он еще тогда, давным-давно, с укатанной тропы в топь, сейчас опасно проваливающуюся под ногами?

Он же видел тогда того духа. Гиллиду. И тот совершенно не выглядел агрессивным или опасным, наоборот. От него исходила какая-то странная, умиротворяющая сила. И эти ягоды, которые оказались очень вкусными… Прочно устоявшийся мир мальчишки трещал по всем швам.

Он спустился вниз. В трактире было малолюдно, что слегка огорчило Исэйаса. Он любил наблюдать за людьми, особенно за путешественниками. Каждый из них выглядел по-своему, за плечами каждого была, несомненно, своя захватывающая история, которая проскальзывала в словах, жестах и привычках незнакомцев.

Исэйас покрутил головой, выискивая спутника. Ну конечно, как же может быть иначе? Самый дальний столик, в самом углу. Вот уж ведь нелюдимый тип. Тут же в памяти паренька всплыли озорная улыбка и по-особенному светящиеся глаза охотника, когда он показывал ему лесного духа. Умеет ведь быть человеком… Зачем так сторониться всех? И агрессивен сверх всякой меры.

Рыжий даже невольно вздрогнул, вспомнив их первую встречу в «Приюте Охотника», когда Хес едва не прирезал его Наставника, магистра Гайюса. Он помнил, как испугался тогда и как недоумевал, почему же такой сильный Инквизитор, как магистр, ничего не противопоставил яростному напору охотника, а только лишь в ужасе глядел на него — может, все дело в том, что Хес говорил правду?

Помотав головой, чтобы разогнать мрачные и крамольные мысли, юноша направился к сидящему охотнику. Тот кивнул головой и придвинул к нему тарелку с едой, такой ароматной, что только сейчас послушник понял, насколько он проголодался.

Около четверти часа за столом царило молчание. Давно поевший Хес спокойно сидел, потягивая пиво и наблюдая за ужинающим мальчишкой.

Исэйас заметил, что взгляд охотника иногда словно обращается в никуда, а правой рукой он вращает знакомый пареньку перстень на левой. Тот самый, из-за которого и разгорелась драка с Инквизитором в том трактире.

Немного помолчав, помявшись, юноша несколько раз набирал воздуха и, наконец решившись, спросил:

— Он был твоим другом?

Хес поднял потяжелевший взгляд на рыжего. Тот втянул голову в плечи, кляня себя за любопытство и ожидая вспышки гнева, но охотник медленно и тихо ответил:

— Не просто другом. Он был частью меня…

…В тот момент он не видел ничего. Чертово тело отказывалось повиноваться, силы утекали, словно вода в песок. Голова кружилась, проклятье жгло душу не хуже огня; в глазах темнело.

Молодой парень около двадцати весен от роду стоял на коленях, тщетно пытаясь подняться. Иссиня-черные волосы, густой волной закрывающие лицо, были в пыли, по ним змеилась струйка первой седины, стремительно расчерчивающей темноту прядей; руки с изящными тонкими пальцами в судороге обхватили плечи…

…Он не видел ее — тварь, что неслышно подошла из-за спины, недоуменно присматриваясь к странному созданию. Потом учуяла человеческий запах: в хищных глазах вспыхнул огонек, она оскалилась…и нанесла страшный удар беззащитной жертве, повергая ее на землю.

…Он не помнил ничего, кроме ослепляющей боли. Боли, впервые испытанной им в полной мере. Истерзанное сознание в последний раз взорвалось искрами и померкло.

— Гляди-ка, и ведь очнулся парень, — послышался обрадованный голос.

Хес попытался открыть глаза, которые тут же немилосердно обожгло яркое полуденное солнце, светившее прямо в окно. Он пошевелился и вздрогнул от острой боли, пронзившей все тело.

— Ты лежи, не двигайся, — говоривший подошел ближе, и Хес сквозь выступившие слезы наконец смог разглядеть его.

Весен на десять старше, высокий, широкоплечий, с сильными загорелыми руками, исчерченными белыми нитками шрамов; серо-зеленые веселые глаза под густыми нахмуренными бровями; белесый шрам, протянувшийся по левой щеке.

— Что ж ты на Границе один, да еще и без оружия, делал-то? — голос был жестким, но в нем проскальзывала теплота. — Никак счеты с жизнью свести вздумал?

— Наоборот, — прохрипел юноша и не узнал собственный голос.

— Ну не суть, — улыбнулся спаситель. — Как звать-то?

— Хеспер Туата Де Дананн, — по привычке отозвался парень, потом, вспомнив, скривился: — Теперь просто Хеспер.

Мужчина прищурился, потом понимающе кивнул и тоже представился:

— Ролло[1], я из Гильдии охотников.

— Смотри, какая задница! — восхитился Ролло, опасно отклонившись на стуле и разглядывая округлости молоденькой разносчицы.

Когда девушка пробегала обратно, он не удержался и ущипнул ее, за что получил кокетливо-гневный взгляд и расплылся в улыбке.

Хес скучающе наблюдал за разворачивающейся сценой. Друг, все еще широко улыбаясь, повернулся к нему:

— Как тебе, а?

Охотник помотал головой.

— Ты как всегда, — недовольно скривился Ролло. — Я тебя ни разу с девкой не видел.

Потом до него словно что-то дошло, и он в изумлении уставился на друга. Хес поймал его взгляд и расхохотался.

— Это не то, что ты подумал, — хихикая, сказал он. — Ты гуараггед аннон[2] когда-нибудь встречал?

— Видел один раз издалека, — мечтательно произнес Ролло, закатывая глаза. — Хотел поближе подойти, да спугнул. Ох и девки же!

— Не девки, а водные духи, — улыбнулся охотник.

— Так людей, особенно мужчин, не жалуют ведь, — друг огорченно вздохнул.

— Это смотря как попросить, — хитро сощурился Хес.

— Погоди, так ты…? — изумился Ролло, хватая парня за грудки. — Неужели уговорил?!

Хес только хохотал, глядя на друга:

— Теперь ты понимаешь, почему меня мало интересуют человеческие красавицы?

Охотник рассказывал все это глухо, глядя перед собой. Исэйас молчал, в душе поднималось сочувствие к этому жестокому человеку, потерявшему по глупой прихоти судьбы, возможно, единственного близкого друга. Паренек не мог представить, что бы он делал в такой ситуации, зная, что те, кто не уберег дорогого ему человека, теперь пытаются добраться и до твоей души.

Однако что-то в его рассказе насторожило начитанного послушника.

Туата Де Дананн…

Мысль, вертевшаяся на границе сознания, стоило парнишке приглядеться повнимательнее, тут же юркнула в темноту, словно устыдившись самой себя.

***

…Он снова был там. Вдыхал воздух, пропитанный смертью и тленом, слышал крики гниющих заживо людей; спотыкался о распростертые в изломанных позах тела, падал и плакал, видя их тусклые глаза, из которых ушла жизнь.

А потом пришли они. И вокруг все вспыхнуло, пожираемое безжалостным пламенем. Живые или мертвые — ему было все равно.

А проклятый колдун смеялся, глядя на деяния рук своих. В безумных глазах не было ничего, кроме пустоты.

Рыжий мальчишка захлебывался слезами, цепляясь за холодную руку погибшей матери; задыхаясь в черных клубах дыма, молился Семерым…

И темная фигура, облаченная в рясу, нашла чумазого подростка, заваленного обгорелыми досками.

И ему дали надежду на то, что он сможет изменить мир.

Говорят, колдун умер в страшных муках, ибо велик был гнев Всеблагих и слуг их, Инквизиторов…

Исэйас проснулся среди ночи, обливаясь потом и чувствуя, как в ужасе заходится сердце. Кошмары, не прекращавшиеся ни на день, на этот раз были настолько реальными, что он вновь почувствовал отвратительный запах горелой плоти, услышал стоны горящих заживо людей, заглянул в мертвые глаза своей матери.

Стараясь унять дрожь, парнишка сел, кутаясь в одеяло. Оставалось еще порядочно до рассвета, но роса уже потихоньку оседала на подстилках, пропитывая их влагой. В зябком воздухе дрожали стайки ночных мотыльков, привлеченные светом костра.

Он потянулся руками к теплу огня и наткнулся на невозмутимый взгляд стальных глаз. Хес не спал, а сидел, прислонившись к дереву и вдыхая ночной воздух. И сейчас внимательно смотрел на так внезапно проснувшегося спутника.

Исэйас заметил, что глаза у него странно поблескивают, словно расплавленное серебро плещется в обычно серых радужках. И только сейчас обратил внимание на необычную подвеску, выбившуюся из-под верхней рубашки.

Изумительно тонкой работы вещь. Небольшое круглое кольцо из странного, чуть мерцающего материала; в нем протянулись тончайшие, словно паутина, нити, на которых крохотными бисеринками крови застыли рубины. И сейчас чудное изделие мягко светилось, отражая яркий свет звезд.

Хес посмотрел на мальчишку. Тот был встрепан и испуган ночным кошмаром.

— Иди сюда, — вдруг позвал он, хлопая по земле рядом с собой.

Исэйас был настолько удивлен, что не посмел ослушаться и сел рядом с охотником, поджав под себя ноги. Хес потянулся, подхватил свое еще сухое одеяло и кинул его рыжему. Тот, немного помедлив, закутался в него.

— Кошмары? — тихо спросил охотник.

Даже голос у него сейчас звучал как-то иначе: он стал более плавным и певучим, из него исчезли прежняя хрипотца и жесткие нотки.

Мальчишка только кивнул, пораженный такой разительной переменой.

— Это потому, что мы совсем рядом с Границей, — охотник поворошил ярко вспыхнувшие угли палкой. — Здесь все твои самые сокровенные страхи вновь поднимаются из глубин памяти.

И неожиданно притянул Исэйаса к себе, обнимая за плечи, и легонько ткнул пальцем в лоб с повелительным:

— Спи.

Глаза рыжего послушно закрылись, и он заснул, прижавшись к неподвижно сидящему мужчине, до самого рассвета и без кошмаров.

***

— А ты пересекал когда-нибудь Границу? — полюбопытствовал Исэйас.

На следующее утро мальчишка был чрезвычайно оживлен: беспрестанно крутился в седле, разглядывая окрестности, и приставал с расспросами к охотнику. Хеса его стрекотня первое время порядком раздражала, но спустя некоторое время он понял, что даже получает удовольствие от разговора с невыносимо любопытным спутником.

— Приходилось, — уклончиво ответил мужчина.

— И как там? — глаза паренька загорелись. — Я читал, там прекрасная земля! Что там волшебный край, потому что фейри — прямые потомки Богини, и она одаривает их своим благословением!

— Не до того было, — охотник смотрел перед собой. — Странные ты книжки читал для послушника. Разве ты не должен был сказать, что чародейство противно светлым силам по своей сути? Тем более не забывай, что там обитают не только фейри Благого Двора, но и Неблагие тоже.

— А как же они уживаются? — покрасневший мальчишка, уличенный в чтении запретных в Обители книг, не смог сдержаться и прекратить расспрашивать.

— Да никак, — пожал плечами Хес. — То перемирие, то война.

— А с кем они воюют? — удивился послушник.

— То Благие с Неблагими, а как надоест — начинаются междоусобицы: князья делят власть.

— Это потому, что Благие — добрые духи! — Исэйас сжал кулаки. — А Неблагие — дети Темного!

Сам того не подозревая, он подтвердил догадки охотника о том, что отношение к чарам и всему тому, что орденцы называют происками тьмы, у мальчишки весьма неоднозначное — его душа еще могла верить в сказки и видеть многое из того, что уже давно недоступно клирикам.

— Ну конечно, — усмехнулся мужчина. — Ты рассуждаешь, как ребенок. К твоему сведению, основатели одного из кланов, относящихся к Вина Ши[3], самого могущественного среди фейри, были одними из перворожденных, но при этом они — представители Неблагого Двора.

— Не может такого быть! — запальчиво воскликнул юноша, распахнув глаза.

— У фейри нет понятия добра и зла, Исэйас. Даже отношение к смертным у них разделяется по принципу «полезен — не полезен». Неблагие считают нас помехой своему существованию, а Благие — подспорьем. Вот и вся разница. Как тебе известно, «добрые духи» тоже могут озорничать, да еще так, что мало не покажется.

— Но детей же, например, не крадут, — не мог отказаться от своей позиции рыжий.

— Еще как, — охотник улыбнулся. — Все фейри живут по присловью: «Что твое, то мое, а что мое — никому не отдам».

— А как же рассказы о благородных чародеях? — мальчишка чуть не плакал.

Темный, да он же словно ребенок — верит в сказки! Неужели среди клириков еще существуют чистые, незапятнанные ненавистью души?

— Есть такие, — Хес покосился на послушника. — Тилвит Тег[4], Золотые фейри. Но и у них есть свои пороки, так что однозначно добрых, в твоем понимании, среди волшебного народа нет.

— Врут все книжки! — Исэйас казался расстроенным. — И фейри тоже все время лгут, так ведь? Мне магистр Гайюс говорил, что их речам никогда нельзя верить.

— Нет, — услышав неожиданный ответ, паренек изумленно приоткрыл рот. — Фейри не лгут, они лукавят. Говорят всегда правду, но так, что не всякий сможет понять истинный смысл сказанного.

— Откуда ты так много про них знаешь? — послушник жадно посмотрел на спутника.

— Я же все-таки охотник, мне положено все знать о тех, с кем есть возможность столкнуться как с врагом, — хмыкнул Хес.

Исэйас притих, обдумывая услышанное. Благословенная тишина повисла в воздухе, прерываемая только мерным топотом подкованных копыт по дороге да тяжелыми вздохами рыжего паренька.

Послушник так задумался, что не сразу заметил, что охотник, вместо того, чтобы поехать прямо, как того требовал их маршрут, на развилке забрал влево, двигаясь по чуть менее широкой, чем основная, но такой же укатанной дороге.

— Подожди, — заволновался он. — Нам не туда!

— Я знаю, — охотник обернулся и укоризненно посмотрел на мальчишку. — Здесь деревня в часе пути. У нас заканчиваются припасы, а до города тут два дня.

Когда они въехали в деревню, миновали окраинные аккуратные домики, то заметили, что на улицах стояла поразительная тишина. Не лаяли собаки, не было видно ни работающих селян, ни ребятни, которая обычно бросается чуть ли не под ноги лошадям, ни стариков, греющихся на солнце.

У Хеса нехорошо кольнуло сердце. Что-то здесь явно не так. Он слегка сжал колени, и понятливый жеребец перешел на резвую рысь.

Жители деревни обнаружились на площади перед постоялым двором и домом старосты. Гомонящие, яростно выкрикивающие оскорбления и плюющиеся. На открытом месте стоял столб, к которому несколько дюжих парней сноровисто таскали хворост и дрова.

— Ведьму, что ли, жечь будут? — почему-то шепотом спросил Исэйас.

Страх холодком прополз под рубашку и распространился вдоль позвоночника. Хес промолчал, спешился и пошел прямо в толпу, жестко отталкивая стоящих на пути.

— Что тут происходит? — спросил охотник.

Замолкающие по мере его продвижения жители вновь забормотали.

— Ведьму судим, господин охотник! — подобострастно кланяясь, сообщил один из селян, скорее всего, староста.

— Ведьму, значит, — задумчиво повторил Хес.

Взгляд его скользнул по сидящей поодаль на коленях связанной девушке. Совсем молоденькая, хрупкая; каштановые волосы, раньше легкой волной лежащие на плечах, были спутаны в колтуны; простая, даже не подпоясанная рубашка разорвана. Мужчина прищурился, разглядывая синяки, багровевшие на руках и шее; разбитые в кровь губы; карие глаза, в которых застыла мука и странное выражения полного отсутствия понимания, что происходит. Только холодная и бездушная пустота. Казалось, жизнь просто ушла из этих глаз, оставив после себя только мутные стеклышки.

— Нечестивцев имеют право судить только Инквизиторы, — Исэйас протолкался к охотнику.

Увидел девушку, осекся и попятился.

— Пока они до нас доедут, она тут всех попортит! — запальчиво выкрикнул кто-то из толпы, и все сборище согласно загудело, словно рассерженный улей.

— И что же она сделала? — тихо спросил охотник, но в его голосе проскользнули угрожающие нотки, и люди примолкли.

— Хвала Всеблагим, ничего не успела, поганка, — осенив себя знаменем, воскликнула пожилая женщина. — Мякша, сынок старосты, в лесу увидел, как она знаки чародейские чертит, да слова бесовские шепчет. Схватил за волосы и на суд приволок!

— И где же обвинитель? — сузил глаза Хес.

Охотник в очередной раз убедился в мерзости человеческой природы, когда селяне вытолкнули вперед упирающегося парня. Роскошная золотистая грива непослушных волос, сильные руки, озорные зеленые глаза, по которым не одна девка в деревне сохла. И в которых сейчас застыл вызов пополам с ужасом.

— Ну-ка, покажи мне, что за знаки она чертила, — потребовал охотник, подходя ближе.

Парень что-то невнятно промямлил, замахал руками и внезапно попытался удрать.

Хес звериным прыжком преодолел расстояние до сына старосты и схватил за шею, останавливая.

— Первый парень на деревне наш герой? — прошипел охотник, и кинувшаяся на помощь земляку толпа отшатнулась и замерла, словно зачарованная злобой и яростью, звучавшей в хриплом голосе. — Отказала она тебе, мразь? Так решил девку силой взять? А чтоб не болтала да имя твое доброе не очернила, не придумал ничего лучше, кроме как в колдовстве обвинить? Кто ж ведьму поганую слушать будет!

Хес швырнул дюжего парня на землю, словно нашкодившего котенка. В толпе завизжала женщина.

— Что скажешь? — рявкнул охотник.

Белобрысый захрипел, валяясь в пыли, постыдно разревелся, как маленький ребенок, и согласно закивал, признавая свою вину.

— Вставай, — от голоса Хеса у Исэйаса дыбом поднялись волосы, и ему захотелось поспешно спрятаться.

Сын старосты, шатаясь, словно пьяный, поднялся на ноги. Никто не успел заметить ни как меч покинул ножны, ни как в них вернулся. Только на штанах насильника словно сам по себе раскрылся порез, и стремительно расползлось бурое пятно.

Хес ударил ниже пояса, от кости до кости, отсекая ему мужское достоинство. Глаза у парня закатились, и он рухнул на дорогу, скребя скрюченными пальцами дорожную пыль.

Люди, на глазах у которых совершилась столь жестокая расправа, в ужасе бросились в стороны, и только староста бухнулся на колени рядом с сереющим сыном, неверяще причитая.

Хес развернулся, схватил за шкирку стоящего столбом Исэйаса и приказал:

— Развязывай, пока не опомнились, что они в большинстве.

Спасенная девушка тихо рыдала, выплескивая из себя всю боль и унижение, испытанные ею за последние несколько часов.

***

Девушку они забрали с собой. Когда перепуганный Исэйас, поминутно оглядываясь, распутал тугие узлы на посиневших руках, Хес молча подхватил ее, как мешок с костями, подождал, пока послушник сядет на мерина, и посадил перед ним, словно безвольную куклу. Впрочем, она была абсолютно безразлична к тому, что происходит.

Сам же охотник, безошибочно определив, который из домиков принадлежит спасенной, вошел туда. Спустя пару минут Хес появился с небольшой поясной холщовой сумкой, которую обычно использовали для сбора трав, и мешком, в который покидал первые попавшиеся вещи — для того, чтоб девушка могла снять с себя тряпье, на котором было больше дырок, чем ткани.

Проявлять первые признаки жизни девушка начала только к вечеру, незадолго до привала. Она, не поднимая головы, беззвучно зашевелилась, и Исэйас, смущенно поддерживающий ее всю дорогу, попытался спросить хотя бы ее имя, но спасенная упорно молчала.

Пока охотник разводил костер, а послушник расстилал походные одеяла, девушка, покачиваясь, нетвердым шагом направилась к небольшой речке, находившейся неподалеку, захватив с собой, однако, вещевой мешок. Исэйас рванулся было за ней.

— Никак топиться пошла?

— Успокойся, — остановил его Хес, косо поглядевший на скрывшуюся в зарослях кустарника фигурку.

— Зачем мы ее забрали? — полюбопытствовал Исэйас.

— Потому что, стоило нам уехать, ее в клочья бы разорвали безо всяких костров, — мрачно пояснил мужчина.

Юноша вздрогнул.

— Как ты узнал, что она не ведьма, и что все из-за того, что над ней… надругались? — сдавленно прошептал парнишка, опасаясь, что она услышит.

— Я видел уже такое, — ответил охотник.

Немного подумал, стоит ли продолжать, а потом договорил:

— Так обычно выглядели обвиненные в колдовстве девушки после ночи, проведенной в застенках пыточных Инквизиции. И ведьмами они не были. К тому же у нее были характерные ссадины на шее, да и взгляд такой никогда не спутаешь с чем-то иным.

У Исэйаса аж дух перехватило от возмущения:

— Да как ты смеешь! Наставники бы никогда… — он осекся, вспомнив, как однажды магистр Гайюс сказал ему, что практикующие колдовство — не люди, и законы людской морали к ним неприменимы.

Хес насмешливо поглядел на замолкшего мальчишку:

— А тебя не удивляло, что слишком часто обвиняемыми становились совсем молодые и весьма миловидные девчонки?

— Они могут принимать любой облик, — неуверенно начал оправдываться Исэйас, но на душе было паршиво — еще одна монетка упала на чашу весов охотника.

То, как поступил Хес, привело послушника в ужас, но в самой глубине души он понимал, что тот мерзавец заслужил того, что с ним сотворили. А значит — охотник сделал верный ход. И Исэйас ужаснулся свои же мыслям.

— По-моему, ты путаешь их с фейри, — мужчина примолк, когда к костру вышла переодевшаяся девушка.

С мокрых волос падали капельки влаги, пропитывая одежду. Она, иногда вздрагивая, попыталась руками разобрать спутанные волосы, и Исэйас видел, как Хес, ни слова не говоря, достал из своей сумки простой деревянный гребень и протянул девушке. И впервые за все это время на бледном лице появилось слабое подобие благодарной улыбки.

Среди ночи Исэйас проснулся от странных звуков. Открыл глаза и осторожно перевернулся набок. Девушка сидела на коленях Хеса, уткнувшись лицом ему в грудь, и тихо плакала. Хрупкие плечи содрогались от рыданий, тело била крупная дрожь; она что-то невнятно говорила. Охотник обнимал ревущую девчонку, гладил по легким волосам и тихо, успокаивающе что-то шептал.

И вновь Исэйас увидел те перемены, что и тогда, на том привале. Хес менялся настолько сильно, что, казалось, перед ним совсем иной человек. Не тот, кто набросился с мечом на Инквизитора; не тот, кто жестокими словами хлестал по растерянному мальчишке, сидящему в пыли; не тот, кто так страшно расправился с насильником… Не легендарный охотник, а простой человек, умеющий сопереживать и вообще способный на другие чувства, кроме злобы и ярости.

Через четверть часа девушка перестала плакать и, судя по всему, уснула, так и не отпустив рубашку Хеса. Охотник поднял глаза, и Исэйас снова замер, зачарованный серебром, переливающимся в светлых глазах. Охотник заметил, что мальчишка не спит, и поспешно, словно чем-то мог навредить, отвел взгляд мерцающих глаз.

Исэйас, немного поворочавшись и понимая, что какое-то иррациональное чувство просто требует снова и снова смотреть на неподвижного мужчину, сидящего у костра, вскоре уснул.

***

Через два дня они добрались до небольшого спокойного городка. Деа[5], так звали девушку, не только не создавала трудностей в путешествии, но и всячески старалась помочь, хотя разговаривала пока еще совсем мало, и то в основном с Хесом. Голос у нее был тихий, но, по мнению Исэйаса, очень красивый.

Охотник не позволил Деа ехать с пареньком, на что тот втайне надеялся, смущенно признаваясь самому себе, что девушка ему весьма понравилась. Поэтому, когда Хес подсаживал ее на своего вороного жеребца, рыжий чувствовал легкий укол ревности.

Вот и сейчас Деа сидела перед мужчиной, поддерживаемая крепкими руками, и что-то тихо говорила, опустив глаза. Хес отвечал односложно, словно задумавшись. Провожаемые несколько удивленными взглядами горожан путники по знаку охотника остановились возле аккуратного домика, окруженного невысокой оградой.

— Антхеа[6]! — негромко позвал мужчина, постучав в калитку.

На пороге дома почти сразу появилась женщина. Высокая, с королевской осанкой; даже несмотря на возраст, она была красива той красотой, что выделяет гордых и уверенных в себе женщин. Седые волосы были аккуратно забраны назад; одна прядка, выбившаяся из прически, падала на высокий лоб. Она прищурилась, разглядывая пожаловавших в ней в гости, и темные глаза озарились радостью.

— Хеспер! — воскликнула она, легко, словно молодая, сбегая по невысоким ступеням. — Проходите скорее!

Большие ворота, запертые на замок, отворились, пропуская уставших путешественников во двор, на котором обитала различная живность. Хозяйка махала руками, разгоняя кур. Расседлав и поставив лошадей в стойла, все прошли в дом.

Антхеа хлопотала по хозяйству, стараясь быстрее приготовить ужин для всей компании, без остановки выспрашивая Хеса о только им понятных делах. Было сразу ясно, что эти двое знакомы очень давно. После ужина засыпающую Деа отправили в гостевую комнату на втором этаже, а Исэйас примостился в уголочке на кухне, сыто щурясь, как довольный кот, и прислушиваясь к негромкой беседе.

— У меня просьба, Антхеа, — охотник посмотрел на женщину. — Я могу оставить у тебя девчонку?

— Хес, — удивилась Антхеа. — Что ж мне с ней делать? Да и вообще, откуда взял такую?

— В ведьмовстве обвинили. Да и попорченная она теперь.

Женщина тихонько ахнула.

— Думаю, поплатился за все тот, кто это сделал, — Антхеа взглянула на утвердительно кивнувшего охотника. — Оставлю, куда мне теперь деваться. Не позволять же ей с тобой ехать. Поди, опять на охоту?

— Куда ж еще, — невесело усмехнулся Хес. — Раз ни на что, кроме этого, не годен.

— Как всегда, слишком строг к себе, — Антхеа придвинула к нему кружку с горячим травяным отваром. — Обучу девочку знахарству, будет при деле.

Хес улыбнулся, благодарно кивая, и обхватил пальцами стакан. Исэйас обратил внимание, что руки у него изящные, пальцы длинные — не охотника, но музыканта.

— А что за юноша при тебе? — поинтересовалась знахарка.

Исэйас насторожился. Ему почему-то очень не хотелось, чтобы охотник рассказал про его принадлежность к Инквизиции.

— Необходимость, — поморщился Хес, и парень с удивлением ощутил, что подобное отношение мужчины к нему вызывает что-то похожее на тоску. — Дойти и вернуться, не дав ему умереть, иначе мне тяжко придется.

Антхеа понимающе качнула головой, убирая выбившуюся из прически прядку.

— Вы с Ролло навещайте меня, — она ласково накрыла ладонью руку Хеса. — А то совсем позабыли старую.

Хес вздрогнул, поднимая на нее глаза, в которых стремительно разгоралось отчаяние.

— Антхеа, — тихо проговорил он, опуская голову, и темные волосы, скользнув, закрыли его лицо. — Ролло…

И снял перстень, принадлежавший другу, с пальца, пододвигая его к остолбеневшей женщине. Знахарка помолчала, потом крепко сжала словно сведенные судорогой кисти охотника, ласково поглаживая его пальцы. Хес так и сидел, опустив голову, и не видел, как из глаз Антхеа, поблескивая в свете камина, по щекам пролегли две мокрых дорожки.

Деа не сказала ни слова, когда Хес сообщил ей, что она остается у знахарки, только покорно кивнула и стала помогать им собираться. Солнце еще только неспешно вползало на небосвод, озаряя просыпающийся городок, а охотник со своим спутником были уже готовы выезжать. Вороной жеребец нетерпеливо постукивал копытом, толкая головой под локоть хозяина, который выслушивал наставления Антхеа и чуть улыбался.

Исэйас, уже сидящий верхом, терпеливо дожидался Хеса, ощупывая лежащую в сумке книгу для заметок. Ему не терпелось занести все, что он видел и слышал за последние дни, в свои путевые записи. Легкое касание пальчиков по колену заставило его отвлечься от собственных мыслей и опустить взгляд.

Рядом с ним, потупив глаза, стояла Деа. Лицо ее было бледно, но на щеках играл румянец.

— Возвращайтесь, — негромко попросила она, пряча взгляд. — Я буду ждать.

Исэйас, не находящий слов от удивления, смог только кивнуть.

Хес шкодливо прищурился, глядя на парочку, и, проезжая мимо девушки, потрепал ее по голове:

— Удачи, Деа. Здесь начнется твоя новая жизнь.

***

На выезде из города путники наткнулись на конный разъезд. Капитан отряда, завидев их на пустой дороге, ведущей прочь от города, подъехал, взглянул на знак Гильдии и приветственно кивнул.

— Доброго утра, господин охотник, — он чуть приподнялся на стременах, разглядывая следующего за мужчиной Исэйаса.

— Какие-то проблемы, капитан? — осведомился Хес.

— Люди пропадают. Из города, из окрестных деревень, — коротко ответил капитан, окинув их цепким взглядом.

— Охотники проверяли? — насторожился мужчина, сверкнув серыми глазами.

— Да, — солдат утвердительно качнул головой. — Не так давно две связки тут были. Покрутились, ничего не нашли, поехали по окрестностям, в деревни и в городок Плини, что в двух днях пути отсюда.

— А результат? — Хес прищурился, обдумывая сказанное.

— Видимо, тоже ничего нет. Назад они не возвращались, поехали напрямую, скорее всего, — капитан пожал плечами. Скомандовав отряду двигаться дальше, напоследок крикнул: — Так что, господин охотник, разбойники, наверное, орудуют. Будьте осторожны!

После этого разговора Хес стал молчаливым и задумчивым, раздраженно отмахиваясь от горящего любопытством Исэйаса, которому очень хотелось побольше узнать как об охотниках, так и о существах, с которыми им приходится сталкиваться. Парень расстроился и погрузился в свои мысли.

Хес определенно не просто охотник. Что-то в нем есть… необычное. Но прямого доказательства, что он колдун, Исэйас еще не получил, поэтому утверждать это с полной уверенностью не мог. Да и после этих дней, проведенных в его компании, мальчишка стал смотреть на магию немного иначе. Он начал понимать, что зло, по своей сути, заключается не в возможности использовать подвластную немногим силу, а в самих человеческих сердцах — это он слышал, конечно, и от наставников, но они придавали несколько иное значение этому явлению. По их утверждению, колдуны и все волшебные создания — тьма по умолчанию, у них нет выбора стороны, которую они принимают. Но наличие одаренности не делает человека одержимым жаждой крови колдуном. Для этого нужна душа, получающая удовольствие от совершения насилия над беззащитными жертвами. Вот о чем говорил Хес, когда сказал, что они хуже Тварей… Эти существа не могут поступать иначе, в то время как человек ставит перед собой выбор, как использовать данные ему возможности.

Все выходит складно, но как это объяснить магистру Гайюсу? Рыжий печально вздохнул и покачал головой. Впрочем, если Наставник действительно послал его, как разменную пешку, то, может, и не надо будет ни в чем отчитываться. Уже сейчас Исэйас чувствовал, что, будь у него выбор, он бы предпочел компанию ранее ненавистных охотников, чем вернулся обратно в Обитель.

За подобными размышлениями незаметно прошел день, и Хес скомандовал привал. Пока послушник таскал хворост для костра, охотник с чем-то долго возился у своего жеребца. Когда веселые языки пламени стали озорными зверьками мелькать по сухим дровам, а Исэйас, предвкушая отдых, присел рядом с расстеленными одеялами, Хес снял притороченный к седлу длинный сверток, в котором что-то глухо стукнуло.

— Вставай, — приказал он, протягивая послушнику… деревянный меч.

Парень изумленно вытаращил глаза, рассматривая предложенную вещь, а потом упрямо помотал головой:

— Ни за что! Инквизитору не нужна презренная сталь!

Не сказать, что он всерьез пытался прикрыться этим аргументом, но больше на ум ошарашенному послушнику ничего не пришло.

— То-то они постоянно с ней таскаются, — бросил тренировочный клинок рядом с пареньком Хес. — Что будешь делать, если Тварь встретишь, не умея даже кинжал в руках держать? Вопить и драпать, как последний селянин?

— У меня есть святое Слово! — юноша сам не верил в свои слова, но обучаться владению оружием очень не хотелось.

Хотя бы ради этого непередаваемого выражения на лице мужчины и стоило так упираться. Нашла коса на камень, встретились два упрямства. Но Исэйасу было невдомек, что, раз охотник старше, то и пользоваться своей упертостью он научился куда лучше послушника.

Паренек завопил больше от неожиданности, чем от боли, когда точно такой же клинок в руках Хеса с громким шлепком плашмя приложил юношу по бедру, заставив подскочить.

— Ты чего?! — открыл было он рот, но новый удар, на этот раз ребром по икрам, вынудил его охнуть от боли и неловко попытаться отскочить в сторону.

— Бери меч и защищайся, — Хес двигался на послушника, сузив глаза.

Рыжий снова замотал головой, отступая назад, получил еще несколько тумаков: то по плечу, то вновь по многострадальным ягодицам, только-только начинающим привыкать к походной жизни в седле, и схватил деревяшку, неловко попытавшись защититься от хлестких ударов.

— О, я смотрю, ты практиковался на большой дороге, — насмешливо заметил охотник. — Чего ты в меч вцепился, как разбойник в дубину?

— Это и есть дубина, — мальчишка выставил перед собой клинок.

Хес опустил меч.

— Ноги шире, а то стоишь, как на балу. Правую вперед, — он кончиком своего меча легонько стукнул по голени, поправляя стойку. — Да расслабь ты запястья, что ты судорожно держишься, как утопающий за соломинку? Спину выпрями, она должна быть жесткой; руки на уровне груди, локоть не провисает… Давай-давай, корчит рожи он мне тут…

Хес издевался, по мнению послушника, над ним не менее двух часов, начиная с самых основ: положение корпуса, основная защитная стойка и правильный шаг. Но Исэйас устал так, как будто пробежал все то расстояние, которое они проехали сегодня, пешком за лошадьми. Измученный и взмыленный, он, поминая охотника всеми ласковыми словами, которые знал, удалился смыть с себя всю грязь в маленьком, весело звенящем ручейке.

Хес, проводив взглядом взъерошенного и недовольно бурчащего юношу, бросил в закипевшую в котелке воду горсть приятно пахнущих трав. У мальчишки определенно были способности: он инстинктивно чуял оружие и, что гораздо важнее, противника. У него могло бы все получиться, если бы он так не упрямился и не спорил с ним по малейшему поводу. Охотник нахмурился. Помниться, он как-то сказал Ролло, что скорее удавится, чем возьмет себе ученика, на что тот только посмеялся и заявил, что просто не нашел еще того, кого хотелось бы научить всему, что знаешь сам. Похоже, его друг оказался прав. Как и всегда.

Исэйас, замерзший, но переодевшийся в чистое, вернувшись на место стоянки, застал сурового охотника с какой-то растерянной, но светлой улыбкой на тонких губах.

***

Сначала ощутимо похолодало, а вскоре поднялся и ветер. Легкий туман, до этого невесомым пологом лежавший на земле, оказался безжалостно разорван в клочья налетевшими порывами холодного воздуха. Свинцово-серые угрюмые тучи, точкой видневшиеся на горизонте, за какую-то четверть часа угрожающе нависли над дорогой. В брюхе сиреневатого чудовища глухо грохотало, и по его клубящейся шкуре то и дело проскакивали ослепительные всполохи молний. Ветер усиливался, завывая, точно раненный зверь. Деревья по сторонам дороги испуганно затрепетали и пригнулись под натиском проносящихся вихрей.

Не спасали ни теплые жилеты, поддетые под льняные рубашки, ни теплые плащи, в которые закутались путешественники. Яростные порывы жесткого ветра хлестали, казалось, со всех сторон, срывая капюшоны с застигнутых непогодой странников.

Исэйас тайком вытирал слезящиеся от ударов ветра глаза и кутал озябшие руки в полы плаща. Его смирный, но довольно медлительный мерин не успевал за все прибавляющим ход вороным Хеса. Сам охотник, хоть и щурился, но не выглядел так, как послушник, напоминавший замерзшего и взъерошенного воробья.

— Давай, ходу! — обернулся мужчина. ­— Скоро ливень начнется, надо успеть!

И он указал на видные невдалеке острые крыши домов. Исэйас обрадовано улыбнулся и пришпорил гнедого, понукая того подняться в тяжелый галоп.

В город лошади влетели на полном скаку, грохоча копытами по булыжной мостовой. Стражники на въезде не только не остановили летящих во весь опор незнакомцев, но даже и не выглянули из караулки, напуганные непогодой.

Редкие тяжелые капли начинающегося дождя пока еще неуверенно стукали по черепичным крышам, с каждым мгновением словно все больше набираясь смелости. Когда Хес и Исэйас заехали под покатую крышу ближайшего постоялого двора и спешились, передавая поводья мальчишке на подхвате, который, как ни странно, даже не дождался монетки за услугу, на улицы города сплошной серой стеной рухнул ливень. Грохотало все так же страшно, высвечивая ставшие зловещими во вспышках мертвенно-голубого света силуэты зданий, и охотник с послушником поторопились войти в тепло трактира.

Исэйас в изумлении завертел головой. Он привык к однообразным постоялым дворам: где-то чище, где-то грязнее, но, в общем и целом, все одно и то же. Этот же кардинально отличался от всех, прежде виденных пареньком.

Здесь все было идеально чисто. Начищенная посуда за стойкой блестела, отражая свет ярких масляных светильников, развешанных по стенам; на аккуратных побеленных стенах висели картины; дубовые столешницы стояли на вычурных резных массивных ножках; всход на второй этаж, в жилые комнаты, был из какого-то светлого дерева — перила тоже украшала резьба. Даже посетители вели себя совсем не так, как к тому привык послушник: все сидели, чинно и негромко разговаривая, не было слышно ни пьяных выкриков, ни скабрезных шуток, ни тем более азартных игр и приставаний к миловидным разносчицам.

Рыжий юноша повернулся к охотнику, собираясь выразить свое восхищение, но так и не сказал ни слова, заметив брезгливое выражение на красивом лице спутника.

— Как в борделе, — поставил диагноз Хес.

И мальчишка, никогда, естественно, не бывавший в рассаднике греха, стал оглядываться с удвоенным любопытством, стараясь, впрочем, делать это незаметно для охотника.

— Весьма нелестный отзыв, — раздался низкий, бархатный голос, и Исэйас в который раз за последние несколько минут разинул рот.

К ним приближалась женщина. Не очень высокого роста, но пышногрудая, с огромными голубыми, умело подкрашенными глазами, пухлыми алыми губами и иссиня-черными волнистыми волосами, тяжелой волной ложившимися на плечи. Одета она была в длинное платье с огромным вырезом, не оставляющим простора для фантазии, но не дающим представителям мужского пола оторвать взгляда от открывавшегося вида.

— Точно бордель, — скривившись, словно от зубной боли, фыркнул охотник, щелкая юношу по нижней челюсти.

Тот с клацаньем захлопнул рот и обиженно посмотрел на Хеса.

— Я так понимаю, вам нужны комнаты? — поинтересовалась хозяйка, решив, видимо, игнорировать столь вопиющую бестактность.

Хес утвердительно качнул головой.

— Золотой за две комнаты и двадцать серебрушек сверху, если хотите ванную, — женщина очаровательно улыбнулась.

Исэйас недоуменно посмотрел на нее. То ли в других постоялых дворах драли двойную плату, то ли тут работали себе в убыток.

Охотник молча достал из кошеля монеты и протянул хозяйке.

— Ужин прикажете сейчас подавать или позже? — поинтересовалась та.

— Позже, — и Хес, схватив послушника за рукав, буквально поволок его в выделенные им комнаты.

На этот раз Исэйас управился гораздо быстрее своего спутника и, спустившись вниз, был вынужден достаточно долго ждать, сглатывая слюну и принюхиваясь к ароматам, доносившимся из кухни. Когда Хес, наконец, соизволил явить всем свой светлый лик, мальчишка уже был ощутимо раздражен и зол.

Поглядев на перекошенное лицо паренька, охотник удивленно изогнул бровь, невозмутимо сел напротив, и к их столу незамедлительно принесли заказ, сделанный Исэйасом еще полчаса назад.

Хес, наблюдая за сосредоточенно жующим мальчишкой, хмурился. Ему здесь не просто не нравилось: интуиция вопила во все горло об опасности, но глаза упорно отказывались замечать хоть что-то подозрительное. Это не давало охотнику покоя. Как только они въехали в город, он почувствовал, как инородная и враждебная сила касается разума, словно изучает. Измучившись состоянием неопределенности, мужчина наплевал на все предосторожности и вытащил из-за ворота рубашки амулет, осторожно сжимая его в руке и прищуривая блеснувшие серебром глаза.

И все вокруг изменилось. Уже не было аккуратного трактира — было заброшенное здание со сгнившими бревнами в стенах; разломанными и наваленными в хаотичном порядке столами; провалившимися на втором этаже полами и склизким налетом на треснутых рамах. Люди — а Хес точно видел, что это люди — были похожи на трупы, но к каждому из них тянулись тонкие ниточки паутины, опутывающие их наподобие марионеток. Вот слегка натянулась почти прозрачная веревочка, и купец за соседним столом поднял голову и улыбнулся, что-то рассказывая таким же, как и он, товарищам.

Все окружающее было ничем иным, как искусно наведенной материальной иллюзией.

Хес вздрогнул, понимая, во что они умудрились вляпаться.

Исэйас удивленно взглянул на внезапно напрягшегося охотника:

— Ты чего? Что-то не так?

— Слушай меня внимательно, — голос Хеса буквально звенел от напряжения. — Сейчас поднимаешься к себе и сидишь там, никуда и ни с кем не выходя, пусть даже все

Семеро заявятся к тебе и пригласят в Небесные Чертоги.

— Хорошо, — послушно кивнул парень, нутром ощущая, что дела у них действительно неважнецкие.

— Возьми, — охотник неожиданно скрутил с пальца свой перстень со знаком Гильдии и передал послушнику. — Не снимай его, пока я не скажу.

Парнишка кивнул, надел кольцо на палец и поднялся наверх, провожаемый пристальным взглядом охотника. Хес, убедившись, что упрямый мальчишка не ослушается его, неторопливо встал, накинул плащ и вышел из трактира.

Дождь уже почти закончился, лишь редкие капли прозрачными хрусталиками скатывались по плотной ткани плаща, но небо было затянуто тучами, делая ночь еще непрогляднее. Охотник быстро шел по мощеным улочкам, следуя протянувшимся призрачным нитям. Иногда мимо него проходили смеющиеся парочки, в окнах был заметен колеблющийся свет, но Хес видел, что происходит под маской.

Город был мертв. Давно и безнадежно. Многие дома были полностью разрушены, скалясь в небо остатками стен; на булыжной мостовой зияли ямы; часть строений уже затянул мох и обвил дикий плющ. И гигантской паутиной сновидений опутывали останки былой жизни тонкие серебристые нити, тихо колеблющиеся на ветру.

Еще шаг — и перед охотником развернулась площадь городка Плини с храмом Семерых в центре. Стрельчатые башенки раскрошились, немым укором пронзая темное небо; статуи богов, потрескавшиеся и потемневшие, молча взирали на человека, посмевшего нарушить тишину, давно и прочно поселившуюся в этом месте. Хес моргнул и проследил за паутинками, рекой стекавшимися со всего города в зияющий проем дверей храма. Переступая через раскиданные на его пути камни, он медленно вошел в здание…

…и удивленно замер. То, что он увидел внутри, никак не вязалось с мрачным духом запустения и тлена, царившей на улицах Плини. Невесомыми кружевами мерцал под прозрачным светом выглянувшей луны полог изумительных узоров, созданных тонкими нитями. Весь храм, вплоть до треснувшего алтаря, оказался затянут в погребальное покрывало невиданной красоты. Капельки влаги слезами дрожали на серебристых линиях, легко скользили и вновь замирали, заставляя окружающее пространство переливаться хрустальным светом.

— Ты нашел меня, охотник… Я удивлена, — звоном горного ручья певуче протянул чарующий голосок.

***

Исэйас маялся от безделья и любопытства, сидя в своей комнате и разглядывая кольцо у себя на пальце. Камень был сапфиром, темным и будто чуть светящимся изнутри. На нем был изображен знак Хеса — звезда необычной, но что-то смутно напоминающей формы.

Послушник, перестав созерцать, по его мнению, безделушку, покопался в сумке и достал свои путевые заметки, собираясь с толком провести время. Однако мысль не шла, только коварные кляксы срывались с наточенного кончика пера. К тому же ему постоянно мешала паутина, которая непрестанно щекотала то лицо, то висок. Парнишка отмахивался, вытирал руками щеки и мотал головой, но проклятый паук, казалось, сидел прямо на макушке и, ехидно посмеиваясь, бросал ниточку за ниточкой. Это ужасно раздражало, и мальчишка, зарычав, схватил книгу и перескочил на кровать. Паутинка, как ни странно, досаждать перестала, и рыжий с удовольствием погрузился в свои записи.

Не успел он начертать и пары строчек, как в дверь постучали. Исэйас вспомнил наставления Хеса, удостоверился, что о запрещении впускать кого-то к себе речи не шло и крикнул:

— Войдите! — а вдруг это хозяйка?

И память, равно как и сознание, уплыли в наступившей темноте.

***

Хес стоял и молча смотрел на неожиданную собеседницу. Сказать, что она была красива — ничего не сказать. В данном случае людские каноны и понятия о красоте перестают что-либо значить, потому что есть в этом мире нечто, не поддающееся никакому описанию.

Она была невероятно, нечеловечески прекрасна. Идеальное тело, мерцавшее матовой бархатной кожей под бликами капель влаги; точеное личико и изящная головка; огромные светлые, с золотыми искорками в глубине зрачков глаза; и водопад белых, словно только выпавший снег, волос, плащом окутавший стройный стан. Она была совершенно обнажена, но ничуть не стеснялась этого.

— Как ты сумел увидеть мою иллюзию, смертный? — она легко соскользнула с расколотого алтаря. — Расскажи мне, я жажду узнать.

— Ты неплохо потрудилась, — голос охотника звучал совершенно спокойно и равнодушно, чем весьма удивил красавицу.

— Ты смотришь на меня иначе… Не так, как обычные люди, — она очаровательно нахмурила тонкие бровки. — Такое ощущение, что ты привык… к подобному.

И она медленно, грациозно и невероятно сексуально провела рукой вдоль тела, бросая на неподвижного мужчину страстный взгляд из-под полуопущенных дрожащих ресниц.

— Что я, фейри никогда не видел? — сморщил нос Хес, наклоняя голову. — Ради чего ты уничтожила целый город?

— Уничтожила? — фейри легко повела пальчиками по дрогнувшей нити. — Я дала им идеальную жизнь. Посмотри, здесь нет места ни горечи, ни боли, ни кровавым расправам… Разве это не то, о чем они так мечтают?

— Смерть и запустение — вот твое понятие о сокровенных желаниях, — Хес скривился. — Впрочем, как и у всех Неблагих.

— Ты странен, охотник, — она улыбнулась, обнажив ровные зубы. — Реакция смертных на все увиденное здесь всегда одинакова. Они не могут понять красоту. Их желания суживаются только до двух: обладать или уничтожить. И люди даже не понимают, что это основная причина нашей ненависти к ним. Кто ты?

— Тебе не нужно этого знать, — охотник чуть отступил назад от приближающейся к нему фейри.

— Может, ты очередная игрушка Благих? — ее прекрасное личико на миг исказила презрительная гримаска. — Они любят завлекать симпатичных смертных в свои сети. У меня есть для тебя компания. Пятеро твоих товарищей — охотников. Они приехали ловить тут Тварь, а встретили меня. И даже ничего не успели понять, глупцы… Но твой облик дрожит перед глазами… Это так похоже на мою иллюзию, не так ли, смертный? В любом случае, ты даже не представляешь, кого тебе довелось увидеть.

И фейри грациозно скользнула к охотнику.

— Io so chi tu sei, Tiilin[7][8], — слова на языке фейри певуче сорвались с губ, и имя прозвучало именно так, как должно: невесомым звоном тонких нитей паутины под касанием ветра.

Неблагая широко распахнула прекрасные глаза.

— Ты говоришь на нашем языке, смертный? Невозможно! Как ты узнал мое имя?

— Я люблю удивлять, Паучиха, — оскалился Хес, и меч с тихим въедливым шелестом покинул ножны, хищно оскалившись вспыхнувшими рунами.

— Чародей? Похоже, это будет интересно, — фейри плавно шагнула, словно перетекла, в сторону. — Позволь мне пригласить зрителей?

Створки дверей храма хлопнули, и в круге света, очерченного высокими окнами, появился Исэйас. Глаза мальчишки были абсолютно пусты, движения рваные и неровные, словно он внезапно стал марионеткой.

— Проклятье, — тихо прошипел охотник.

— Он долго сопротивлялся, — Неблагая задумчиво накрутила локон на палец. — Отмахивался от моих нитей, как от назойливых мух. Я сначала не поняла, как ему это удается, но теперь я вижу, что ты дал ему защиту. А душа у него такая… светлая, чистая… Наверное, безумно вкусная.

И фейри демонстративно облизнулась, проведя язычком по удлинившимся клыкам.

— Если добавить немного страха и обреченности, то получится и вовсе изумительно, — щелчок тонких пальцев, и глаза паренька приобретают осмысленное выражение, а руки и ноги вновь подчиняются ему.

— Хес! — Исэйас изумленно уставился сначала на охотника, потом — восхищенно — на девушку. — Кто это?

— Твой сон, — ласково шепнули чувственные губы, и к пареньку разом метнулись нити паутины, на лету превращаясь в страшное, заточенное оружие, легко прошивающее насквозь даже каменные валуны.

Исэйас даже не успел ничего понять; понять, как близко он был к смерти в тот момент. Сильный толчок сбил его с ног, заставив упасть на покрытый каменной крошкой мраморный пол, больно ударившись коленями. Услышав жалобный звон, он проморгался от попавшей в глаза пыли и поднял голову.

На том месте, где он только что стоял, безвольно обвис в тисках паутины Хес, прямо под сердцем которого, расцвечивая голубоватую в ночном сумраке рубашку, расплывалось багровое пятно. Его меч сиротливо поблескивал в нескольких шагах от него.

— Это так трогательно, — Паучиха покачала головкой. — Он — твой ученик? Ты так заботишься о нем, что не пожалел собственной жалкой жизни ради него? А я надеялась на славное развлечение… Какая скука.

Парнишку забила дрожь. Он, поскальзываясь, вскочил на ноги и бросился к безжизненному охотнику, но гибкая паутинка захлестнула его шею, оттягивая от Хеса.

— Какие же вы все-таки жалкие в своих чувствах, — Неблагая недовольно рубанула воздух рукой, изменяясь на глазах.

Спустя мгновение перед глазами мальчишки предстало жуткое в своем уродстве существо. Костлявые длинные ноги, заканчивающиеся когтистыми лапами, и худые, жилистые руки со стальными когтями, висящие почти до колен; запавшие бока и торчащие ребра; страшная оскаленная морда с огромной, полной игольно-острых клыков пастью..

— Рано радуешься, — прохрипел Хес, сплевывая кровь, наполнившую рот.

Что-то негромко щелкнуло, и пояс охотника развернулся гибкой заточенной пружиной, которая, словно плеть, змеей прянула к застывшей фейри, легко разрубая серебристые стальные нити. Неблагая яростно закричала, бросаясь на охотника и отпуская задыхающегося послушника. Исэйас судорожно закашлялся, повалился на колени и поспешил отползти подальше.

Хес кувыркнулся, отпуская пояс-плеть, подхватил клинок и, взвиваясь с пола, отразил удар бритвенно-острых когтей, одновременно метая один из дисков. Фейри злобно взвизгнула, легко уворачиваясь от пронесшейся совсем рядом смерти, но на мгновение отвлеклась, и охотник, прыгнув вперед, наотмашь рубанул по открывшейся противнице. Паучиха, выпустив нити, сбила летящий к ее груди клинок, заставив Хеса извернуться и отскочить, чтобы избежать распоровшей, словно бумагу, пол паутины. Охотник, легко приземлившись, попытался было метнуть второй диск, но Неблагая зацепила его левую руку, захлестнула нитью и дернула назад, заставляя потерять равновесие. Хес, не удержавшись, опрокинулся назад, падая на спину, а фейри, осклабившись, нависла над ним, занося когтистую руку для последнего удара.

Исэйас видел, как где-то в темноте сводов что-то вспыхнуло, громко щелкнуло, и серебряная молния со свистом вспорола воздух, врубаясь в спину Паучихи. Фейри захрипела и выгнулась дугой; Хес пинком отшвырнул ее от себя и, не медля, одним движением снес ей голову. Обезглавленное тело, истекающее серебряной кровью, рухнуло к его ногам, словно истаивая туманом, который, поблескивая острыми гранями, как клинок, втянулся в так и не спрятанный амулет.

— Вставай, — резко и как-то странно сказал Хес, поднимая звякнувший о пол диск и возвращая его в ножны. Крестовина меча уже блестела за плечом.

Исэйас поднялся, с трудом держась на дрожащих ногах. Сердце до сих пор стучало, как сумасшедшее. Парнишка трясущимися руками попытался отряхнуть от пыли одежду и услышал тихий, глухой стон. Мгновенно повернувшись, он наткнулся взглядом на медленно оседающего на пол Хеса. Рубашка промокла от крови, изо рта тянулась тонкая струйка крови, которая тяжелыми каплями срывалась с подбородка.

Послушник бросился к охотнику, подныривая под его руку и пытаясь вздернуть на ноги. Хес оказался на удивление легким, что весьма удивило рыжего парнишку. С трудом выпрямив ноги, мужчина просипел:

— Пояс.

— Да и Темный с ним! — мальчишку трясло.

Хес упрямо помотал головой, и послушник, стараясь удержать клонящегося охотника, подобрал с пола блестящую плеть, мгновенно порезав об нее руки. Мужчина негнущимися пальцами нажал на гравировку, и серебристая змея с шелестом свернулась в тугой клубок, спрятав режущие грани.

Когда они выбрались из храма, Исэйаса охватило отчаяние. Иллюзия, закрывающая мертвый город, исчезла, и глазам парнишки предстал лишь призрак, глядящий в вечность пустотой черных глазниц, некогда оживленного населенного пункта. Но больше всего его пугал натужно дышавший охотник, с каждым мгновением все больше опиравшийся на подставленное плечо. Кровь и не думала останавливаться, алыми кляксами отмечая пройденный путь. А ведь до развалин постоялого двора, где они оставили лошадей и вещи, было еще идти и идти.

Поэтому он не сразу поверил своим глазам, когда увидел большой темный силуэт, приближающийся к ним, и разглядел Силеста — жеребца Хеса. Вороной резко дернул головой, разворачиваясь к послушнику правым боком. Мальчишка понял, чего от него хочет умное животное, но в одиночку закинуть взрослого, пусть и достаточно легкого, мужчину на спину крупного коня он не смог бы. Жеребец, словно поняв все это, подогнул передние ноги, становясь на колени, а потом и вовсе лег на землю. С трудом заставив почти бессознательного охотника сесть на лошадь, Исэйас дождался, пока бледные пальцы медленно согнутся, зажимая густую гриву Силеста, и отошел в сторону. Но конь продолжал лежать, странно поблескивая огромными золотыми глазами. Мальчишка несмело подошел и осторожно сел позади мужчины, придерживая его.

Вороной поднялся плавно, совсем не как обычные лошади, лишь слегка качнув седоков, и совершенно бесшумно двинулся по улице. Исэйас пораженно смотрел на проносящиеся мимо в полной тишине останки зданий. Меньше, чем через пять минут Силест уже стоял возле развалин постоялого двора и нетерпеливо постукивал копытом, словно вынуждая мальчишку торопиться. Левое плечо коня странно и маслянисто поблескивало. Когда послушник понял, что это кровь Хеса, он слетел с коня и помчался за вещами.

Открыв повисшую на одной петле, растрескавшуюся дверь, Исэйас отшатнулся назад и его едва не вырвало. По всей зале валялись тела. Некоторые щерились белыми костями скелетов, некоторые распространяли жуткое зловоние гниющей плоти. Зажимая нос, мальчишка взлетел по всходу, опасно балансируя на почти провалившихся ступенях, судорожно подхватил сумки и поспешил обратно, едва не свалившись с лестницы и подняв новую волну смрада.

Глоток свежего воздуха разогнал муть перед глазами. Он заскочил в конюшню, выгоняя из прогнившего стойла своего гнедого мерина. Яростное ржание заставило его вздрогнуть. Вороной крутился на месте, бил копытом и сверкал глазами, порываясь пуститься вскачь. Молясь про себя Семерым о том, что правильно понял дурного жеребца, паренек шлепнул гнедого по крупу, вынуждая направиться прочь из города, а сам снова вскочил на Силеста, прижимая бессознательного Хеса к шее коня и крепко вцепляясь в гриву.

И вороной сорвался с места. Штормовым порывом несся дух ветра, пригибая траву, но не касаясь земли, заставляя трепетать деревья. Все превратилось в одну сплошную темную полосу, и Исэйас зажмурил глаза, беззвучно шевеля губами в отчаянной молитве Всеблагим Богам за умирающего рядом с ним охотника, спасшего жизнь своему недругу ценой собственной.

[1] Ролло — известный волк (пер. с латинского)

[2] Гуараггед Аннон — прекрасные озерные девы; высокие, стройные, с роскошными золотистыми волосами до талии и чудесной молочно-белой кожей.

[3] Вина Ши — главенствующие среди фейри, хранители Сокровенного Знания (первородной магии).

[4] Тилвит Тег — златовласые фейри, благородные создания, всегда готовые помочь человеку, который им по нраву, и поступающие всегда предельно честно.

[5] Деа — девушка-богиня (пер. с латинского)

[6] Антхеа — цветок (пер. с латинского)

[7] Я знаю, кто ты, Тийлинь (прим. автора)

[8] Тийлинь — с языка фейри — Паучиха (прим. автора)