Глава III

Домашние смотрели хоккей. Дед вообще-то больше фигурное катание любит, а вот бабушка не пропускала ни одного матча. По ее рассказам началось все из-за боли от потери мужа. Она садилась перед телевизором, как бы в память о супруге, заядлом болельщике. Поначалу смотрела, вспоминая, как он радовался голам, ругал судей, пересказывал голевые моменты. Однако игра «настоящих мужчин» оказалась коварной соблазнительницей пожилых женщин. И вскоре бабушкина жизнь стала подчиняться расписанию хоккейных трансляций. Видимо у нее с ушедшим супругом было гораздо больше общего, чем они думали… Впрочем, может и хорошо, что не думали, и поэтому у бабушки появился способ выйти из уныния.

Но самое главное, хоккей дарил ее внучке приличный кусок свободного времени. А мне как раз стоило побыть одной, чтоб спокойно поразмыслить о прошедшем разговоре. И начать видимо с оценки, что именно видел собеседник, бросая свой жаркий взгляд.

Подойдя к шкафу, я открыла дверку. Укрепленное на ее внутренней стороне большое зеркало отразило цветущие буйным цветом прыщи. Не вдаваясь в разглядывание, отошла подальше, стараясь охватить взглядом фигуру целиком. Валеркин отец назвал ее классной. Да и мужики уже надавали мне достаточно поводов на этот счет. Но хотелось бы не просто возбуждать инстинкты, а восхищать, не вызывать стремление к продолжению рода, а желание полюбоваться… мной.

Это не правда, что мне не нравится лесть. Она греет душу, замёрзшую от реальности. Ведь доброе слово и кошке приятно. Наверно это и есть одна из тех мелочей, из которых, по словам Владислава Владимировича, состоит жизнь. Можно миллионы раз говорить себе что уродлива, но стоит лишь услышать искреннее «красавица» и мозги поплывут...

Мои точно поплывут. Даже самой страшно, до какой степени растаю. А если еще будут смотреть таким взглядом, как Валеркин отец, то...

Захотелось по новой пережить те ощущения, чтоб прочувствовать все до конца без ненужной борьбы самой с собой. Да только толку в том, что захотелось. Воспоминаниями о еде не наешься.

Легкое, но ожидаемое разочарование, вытолкнуло на поверхность глупенькую идейку и… все равно никто не узнает, а мне нужно подурачиться.

Это деда слова. Он твердо убежден, что если бы люди не стеснялись иногда подурачиться, то половина проблем современного мира бесследно рассеялось. Я наверно тоже так считаю, потому что временами с удовольствием предаюсь незатейливым глупостям. Их потом так забавно вспоминать! Например, ошарашено вытянутые физиономии «очень взрослых» одноклассниц, когда я предложила на переменке попрыгать в детские классики. Кстати, тогда меня неожиданно поддержали Молёк с Дилярой. И это действительно оказалось очень весело. Десять минут искренних дурачеств, показных обид и споров про нечестно, да про кто куда заступил. А эти «взрослые» морщили носы, снисходительно улыбались и… завидовали.

С другой стороны большинство дурачеств у меня случаются наедине с собой. Причем по одной простой причине: если рядом никого, то никто не отвлекает, и можно чудить в полное удовольствие.

Но вот так, что б главным было «никто не увидит и не узнает», случилось, возможно, первый раз жизни… Если не считать мелкие детские пакости, конечно. Сейчас речь шла совсем не о пакостях. Я словно подначивала сама себя, раздувая желание попробовать, и пальцы, побежав по пуговицам блузки, принялись шустро освобождать их от петлей.

Вся одежда лежала на кровати, однако решимость обернуться к зеркалу зацепилось за сомнения, что собираюсь заняться чем-то постыдным. Вот только зацепилась она совсем слегка, поскольку сомнения были маленьким, а желание узнать получиться или нет большим.

Я обернулась. Никаких изменений. Сотни раз виденное отражение. Где надо подбрито, где надо подстрижено. Мамина строгость привила привычку следить за своим телом. Наверно нужно быть ей за это благодарной. Только вот теперь смотрю на себя как на зону ответственности, от чего идея окинуть себя мужским взглядом провалилась с треском. Не помогли даже изгибания на манер девиц из журнальчиков… Конечно, же, эти популярные издания не миновали моих ручек: любопытство — сила великая… почти необузданная, а у паладина стопка внушительная, поэтому не сунуть свой нос в красочный глянец, я просто не могла. Только Валеркиному папаше совершенно необязательно знать все подробности. Хотя по большому счету мне и рассказывать нечего. Не впечатлило. Просто совершенно не впечатлило. И чего заходиться? Ну, девицы… Ну, красивые… Ну, выставляют напоказ то, что принято скрывать от чужих глаз, так в музеях стоит полно античных статуй, демонстрирующих себя с той же откровенностью и с полной доступностью. А живопись, кажется, вообще на пятьдесят процентов состоит из картин дамочек различной обнаженности. Вот и получается, что ничего нового эти журнальчики не привнесли, если, конечно, не считать приобретение огромной аудиторией путем установления цен, доступных даже школьнику.

Однако понимание, что чувствует этот самый «даже школьник», разглядывая подобные картинки, отказывалось укладываться в мою голову. Наверно сказывалось то, что «сексуальное влечение» как и последующий рассказ о пестиках и тычинках оставались для меня слишком теоретическими предметами. С другой стороны, тот же Валерка не может похвастаться практическим опытом, но на него эти цветные картинки явно производят будоражащее впечатление. Даже завидно немного, словно его в обход меня приобщили к какой-то тайне.

Непонятная обида подтолкнула меня зайти дальше кривляний-изгибаний. Я представила мужские руки на своем теле и… неприязненно вздрогнула. Слишком сильны оказались воспоминания о вполне реальных прикосновениях, вполне реальных мужских рук, не стеснявшихся грубо лапать в транспортной толкучке. После таких поездок я всегда тщательно мылась, стараясь соскоблить с себя мерзкие ощущения. Так что в моей «игре» всякие прикосновения руками исключались напрочь… Разве что...

Сложив ладони лодочками, я наполнила их округлостями своей груди, слегка приподняв ее. Мягкий нежный вес, рождал теплый огонек радости. Она была так же далека от изначальных ожиданий как солнечный лучик от жаркого костра, однако в ней нашлось достаточно силы смыть без остатка даже намеки на транспортные воспоминания. Перед глазами ожила картинка, увиденная лет пять тому назад. Тогда я первый раз вживую наблюдала, как женщина кормит малыша грудью. Действо завораживало. Оно было сродни волшебству, которое совершенно неожиданно коснулось меня, подарив счастье осознания, что мне повезло родиться девочкой. А значит когда-нибудь придет время, когда я смогу вот так же прижимать к себе своего ребеночка и видеть, как он старательно, с упоением пьет мое молочко. От пережитого восторга я не могла отойти очень долго. Даже в куклы начала играть.

Мама посмеивалась, что нормальные девчонки в моем возрасте завязывают с такими детскими играми. Но ее слова совершенно не задевали меня. Как правило, я в ответ с независимым видом уходила к себе в комнату и… одежда сбрасывалась с плеч буквально за доли секунд. Кукла — большой младенец неопределенного пола — всегда лежала наготове. Я подносила ее к своей тогда еще совсем плоской груди, тщательно следя, чтоб кончик соска попадал в приоткрытый кукольный ротик. И еще обязательно, чтоб ручка младенца упиралась в меня, чтоб как на виденной мной картинке, маленькие пальчики сжимали грудь. А потом можно было смотреть краем глаза в зеркало и видеть, как мама, то есть я, с любовью кормит ребеночка. Иногда с кухни утаскивалось молоко, и тогда «кормящие» соски украшались маленькими белыми капельками. Только для меня это не было игрой. Точнее, это была игра, но совершенно отличная от любой другой, потому что я относилась к ней как-то по-особому. Как к колдовскому ритуалу, или, точнее, как к молитве. К молитве о будущем.

Все прекратилось в тот момент, когда мама во время какой-то примерки, сказала, что мне нужны новые майки, а то старые слишком сильно обтягивают набухшие соски. Я очень четко помню, как по всему телу разлилось чувство глубокого удовлетворения… И любовь к занятию с куклой словно отрезало. Когда спустя пару месяцев папа отвез «младенца» в компании с практически всеми моими игрушками в какой-то детдом, у меня в душе ни одна струна жалобно не тренькнула. Зато теперь, стоя перед зеркалом и удерживая в руках свои округлости, я вновь ощутила радость от того, что я девушка, и что стала гораздо ближе к той заветной картинке, виденной краем глаза в зеркале. Ну, по крайней мере, физиологически ближе.

Стук в дверь, словно холодной водой, окатил меня реальностью, заставив испуганно метнуться к лежащей на кровати одежде. Хорошо еще, что в бабушке сильна «театральная» привычка, пообщаться, не врываясь в гримерку без приглашения. Вот только сердце в груди так бухало, что, кажется, его стук отчетливо слышался не только за фанерной дверью, но и в соседнем доме. Однако бабушка ничего не почувствовала. Узнав, что Валеркина мамаша приходила из-за беспокойства о возможном участии сыночка в пацанских разборках, она ушла смотреть заключительный период.

Я вытерла выступивший на лбу пот трусами. Ну что было зажато в руке, тем и вытерла. Потом рассмотрела и со смехом повалилась на кровать. Под руку попался Валеркин подарочек. Перевернулась страница, за ней другая, третья… эдакая роскошно голая королева, рассматривала возможных женихов… Вполне достойное завершение сегодняшних чудачеств… Вот только перелистывание альбома оставило в душе какую-то незаконченность. Словно ожидаемое не свершилось. Глаза в надежде оббегали комнату, старательно не замечая кучку непрочитанных учебников, пока не остановились на дневнике. Несколько мгновений, и с установленной вертикально тетради на меня взирал принц из сна. А я стояла передним без единой тряпочки на теле… Черные зрачки его глаз, казалось, впитывали меня целиком, но совершенно не давали подсказки о его возможной реакции. Будет ли это жаркий взгляд, липко-мерзкое желание. А может равнодушие, или омерзение… Хотя, конечно, лучше думать о хорошем. Ведь речь идет о его реакции на меня любимую. Вот только игра с мечтой оказалась до обидного «мелкой». Я ведь не обманывала Валеркиного отца, говоря о незрелости своих желаний. Ну, добьюсь, допустим, до своего принца. Получу свою кучку приятных мелочей, а дальше что? «Киндер, кюхе, кирхе» и финита ла комедиа? А стоит ли оно того? Да и сколько времени он будет так на меня смотреть? Вон сегодня, окинули таким взглядом, а к концу прогулки от того желания и намека не осталось. Дальше то что?

Упреки и раздоры как у моих родителей? Или сравнительно мирное уживание, как у бабушки с дедом? Окончательно, плюнув на недоделанные уроки, я уселась на стул перед картинкой… глаза в глаза… пытаясь в очередной раз понять, что же я хочу найти в своем будущем. Ответа, естественно, не было, зато выговорилась от души.

А ночью приснился принц. Одетый. Правда, костюмчик сделан вроде как из не шибко дорогого материала, но в непривычных очертаниях одежды чувствовалась рука мастера. Но для меня сам факт одетости «ночного посетителя» стал, мягко говоря, шокирующим. Я-то завалилась спать голышом, шутливо подзадоривая себя мыслью, выскочить перед принцем а-ля натюрель, да посмотреть, какую реакцию «его высочества» родит мое подсознание. Он же возьми и приснись именно в эту ночь. Тут еще в висках застучали Валеркины доказательства о том, что визиты наносит вполне реальный человек. Лицо буквально вспыхнуло от накатившего смущения, что, видимо, дало принцу шанс быстро высмотреть меня в темноте. Он приосанился на своей табуретке, и с хорошо поставленной теплотой в голосе произнес:

— Милая девушка, позвольте мне, принцу Сердца Мира, пригласить вас на королевский бал невест...

— Не позволю, — буркнула я, перебив его торжественную речь.

— Простите, что вы сказали? — слегка растеряно переспросил выбитый из помпезной колеи вещатель-приглашатель.

— Не позволю, — повторилась я.

— Что не позволите?

— Не позволю вам пригласить меня на бал чьих-то невест.

— Что значит 'чьих-то'? — очень искренне возмутился принц, — они мои невесты… ну потенциально.

— Поздравляю, но мне-то с какой радости там появляться?

— Так вы же тоже невеста...

— Оп-паньки! — удивилась я, — без меня меня женили.

— Вообще-то нет. Это церемония выбора невесты...

— Нет, не трудитесь с пояснениями, поскольку для меня все звучит, как заросли крапивы для нудистки, — сорвавшаяся с языка несколько сумбурная аллегория прокатилась под одеялом волной по голому телу, оставив после себя приятную шаловливую щекотку. Мозг «вздохнул» и сконстатировал: кокетничаю. Неожиданный вывод устроил маленькую войнушку между «Ух ты, давай еще!» и «А оно мне надо?». Победил сумбур в голове… ну и в других местах, тех, что прятались под одеялом, он тоже победил.

Видимо моя самоборьба прошла незаметно от принца, поскольку он, судя по расфокусированному взгляду, явно пытался увязать сидение в крапиве голышом с балом своих невест. Наконец, решительно дернув подбородком, высочество расцвел новой дежурной улыбкой:

— Признаю, вы меня несколько озадачили своими ответами. Кроме того, насколько я помню историю, еще не было ни одного раза, чтоб девушка отвечала отказом.

— Все бывает в первый раз.

— Интересная мысль. И все же я к вам пришел...

— В прошлый раз, когда вы ко мне заявились, то сразу заявили мол, ах ошибся, а теперь вот нате: «Я пришел к тебе с приветом». Спасибо, идите обратно.

Принцева улыбка несколько подувяла:

— Ну, это… я ошибся, тогда.

— Это вы сейчас ошиблись, ломанувшись туда, где натоптали грязными ногами.

— Хм, хорошо, я признаю, что в прошлую встречу мое поведение было не совсем корректным...

— Проще говоря, бестактным хамом, — завила я и самоозадачилась: а бывают ли тактичные хамы?

Принц же дернулся как от пощечины, но, удержав на лице пусть и несколько потускневшую улыбку, продолжал:

—… однако иногда и Всепрощающий ошибается. Наверняка в прошлом у вас тоже случались промахи, и вам приходилось рассчитывать, только на великодушие окружающих. Так неужели я не могу надеяться на ваше великодушие? Тем более что речь идет и о вашем будущем тоже. Может, мы сможем уладить наше небольшое непонимание? Скажем, если вам предоставят некие дополнительные условия. Например, я вам дам первый тур вне жеребьевки… — высочество слегка подождал моей реакции, но, видя безуспешность попытки, вбросил дополнительный приз, —… или, к примеру, вы получите добавочный тур, который сможете использовать в любой момент по вашему желанию.

— Другими словами вы хотите утешить меня тем, что я проведу больше времени с личностью, обидевшей меня.

— Я бы так не говорил...

— А я бы так сказала!

— Хорошо, — тон принца сделался неулыбчиво деловым, — давайте, милая девушка, назовите ваши условия.

— Для начала перестаньте называть меня милой девушкой.

Глаза собеседника стали большими, даже очень большими, а линия твердо сжатых губ превратилась в удивленно вытягивающуюся «о».

— Во-вторых, — продолжала я, однако справившийся со своей нижней челюстью принц, меня перебил:

— Подождите, чем вам не угодило обычное вежливое обращение?

— Не знаю для кого оно обычное, но лично мне неприятно, когда меня величают милой, а сами так не думают.

— Это почему вы решили, что я так не думаю?

— Вам как процитировать, ваше высказывание по поводу моей внешности, которым вы описали вашему товарищу нашу предыдущую встречу?

Он почти смутился:

— Пожалуй, тогда понятно, что для вас компенсационное предложение прозвучало несколько занижено.

— Пожалуй...

— С другой стороны это был просто маленький дружеский междусобойчик, — снова улыбка, — а чего только в кругу приятелей не скажешь для красного словца… Разве это стоит принимать во внимание?

— Мне что, есть дело до того, чтоб разбираться для какого словца меня пропесочили?

— Похоже, что нет… Та-ак! — принц аж подпрыгнул на своей табуретке, — Стоп! Так значит, ты и есть та девица, которая считала меня сновидением?

— Ха! Получается вы, ваше безлошадное высочество, нахамили не только мне! А я-то думала, раз сегодня заявились одетым, то уже исправляетесь.

— Опять про белую лошадь! — воскликнул он, — милая девушка...

— Опять?! — в свою очередь возмутилась я.

— Помоги мне Всепрощающий! Да как же вас тогда называть-то?

— Ну… — я даже как-то растерялась. В школе-то либо по имени, либо по фамилии кличут, но здесь явно не тот случай. На каких-либо митингах учащимися называют — тоже не то. Политики — согражданами… совсем не туда. Есть еще несколько дубовое «товарищ», но лично меня коробит от такого обращения.

— Можно госпожа, — несколько неуверенно предложила я.

— Но ведь вы мне не госпожа?

— Мадмуазель? Сударыня?

— Хм… тогда мадмуазель-сударыня, я хотел бы очень сильно вас попросить...

— Нет.

— Что «Нет»?

— Все «Нет». Потому что мы говорили о моих требованиях, а не о ваших пожеланиях.

— Но первое требование можно считать выполненным. Так ведь мадмуазель-сударыня?

— Не волнуйтесь, — утешила я, — стоит вам только выполнить мое второе требование, как вы сразу избавитесь от неудобств первого.

— Почему-то описанная перспектива звучит угрожающе.

— Да нет, все очень просто и естественно: вы забываете дорогу ко мне и больше не снитесь, а то я и так себя слегка сумасшедшей считаю, разговаривая с вами как с реальным человеком.

— Но я и есть реальный человек!

— Я человек, которому снится, что он бабочка, или я бабочка, которой снится, что она человек?

— Это что какая-то шарада?

— Нет. Это философский взгляд на предмет. Вот, к примеру, кто из нас кому снится?

— Но я не сплю!

— Уверен?

Принц несколько растерянно посмотрел по сторонам, но никаких манипуляций типа ущипните меня, проделывать не стал.

— Мадмуазель-сударыня, вы хотите сказать, что вы спите?

— Нет, с вами разговариваю!

— Знаете, с вами не просто найти общий язык.

— Так не ищите. Развейтесь безобидным бредом и дайте мне спокойно поспать.

— А вы можете доказать, что вы сейчас спите?

— Ошалели, что ли?

— Хм это я, как-то не подумав, сказанул, — принц в задумчивости потер подбородок, — однако брать на веру ваши слова мне представляется ошибкой, поскольку прецеденты выдавания за богиню уже случались.

— Обжегшись на молоке, дуешь на воду.

— Отличная мысль, — обрадовался он — поэтому извините, но за богиню вас считать не буду, пока не докажите обратного.

— Я согласна, поскольку еще один паладин мне не нужен.

— Хм, хочешь быть кошкой, будь кошкой во всем.

Я несколько озадачилась. Одно дело, когда во сне беседуешь, с интересной личностью… ну да интересной, не называть же белое черным… А другое дело, когда он выдает высказывания с явно философским привкусом, внезапно придавая Валеркиной теории о реальности принца оттенок правдоподобности. Хотя ее можно и проигнорировать, или попросить объяснений:

— Я не очень поняла вашу кошачью мысль...

— Тогда мы квиты за лошадей.

— Хм… а как насчет моих пожеланий, которые кое-кто собирался выполнить?

— Не выполнить, а выслушать.

— Чтобы потом выполнить, — я внезапно вспомнила, как успешно пряталась от злобного принца под одеялом, — так что прощайте, — и нырнула в спасительную душноватую темноту. Однако тип на табуретке тоже сделал кой-какие выводы.

— Э нет, мадмуазель-сударыня, теперь-то я ученый. Знаю, что вы можете прятать от меня свое лицо. Кстати, пока не появитесь, буду вас снова называть «милой девушкой», а вы сами там додумывайте, какой вас представляют.

«Вот скотина», — хотела высказаться я, но прикусила язычок, вспомнив, что «я ушла». Только видимо прикусила недостаточно быстро, поскольку принц что-то услышал.

— Ага! — воскликнул он, — маленькая хитрость, за которую сразу извиняюсь, удалась! Теперь я точно знаю, что вы, мадмуазель-сударыня, меня слышите.

«Подловил хитрюга», — одобрительно подумала я.

—… поэтому я продолжу свое приглашение… хотя всю торжественную часть, пожалуй, можно пропустить. Вместо этого отмечу, что вы заинтриговали меня гораздо сильнее других кандидаток. Теперь мы должны обменяться условными фразами, с помощью которых вы сможете сделать запрос в любом представительстве Сердца Мира на предоставление официальных документов, организацию путешествия и накладных расходов. Кстати, если у вас нет возможности лично прийти в представительство, то вам достаточно будет известить их о вашем местонахождении любым способом, и они сами возьмутся за все организационные вопросы. Единственная просьба, если вы воспользуетесь услугами третьих лиц, то, пожалуйста, не сообщайте им условной фразы, поскольку в прошлом случались подлоги. Виновные были наказаны, но подобные разбирательства не принесли никому удовольствия. Теперь об условной фразе. Поскольку мы не слышим слов друг друга, то нужно договариваться о смысловых образах. Обычной практикой является включение в картинку цвета и числа… Какие-нибудь идеи-предложения?

Идей-предложений у меня не нашлось, а вот вопросы появились, потому что герои снов не должны быть просвещённее их хозяйки. И уж тем более не должны договариваться с ней о паролях и явках. Да еще таким мудреным образом. К тому же под одеялом становилось жарковато.

— Я почему-то так и думал, — снова заговорил принц, — поэтому придумал образ для вас. Принц перед картиной, на которой принц… хм… на белом коне. Подчеркиваю два принца, один настоящий другой нарисованный, конь один нарисованный, его цвет белый...

— А цвет принца красный… — мстительно заявила я, вылезая на свежий воздух.

— Интересная деталь… — принц улыбнулся в тридцать два зуба, — но я согласен.

— А почему нельзя просто одарить девушку какой-нибудь числовой комбинацией?

— Потому что, исходя из опыта, далеко не все девушки способны запомнить числовой код достаточно длинный для исключения ошибки.

— Хм, интересно, сколько же балов вы провели, чтоб прийти к таким заключениям?

— Это опыт поколений.

— И все же?

— По-моему, всему свету известно, что это будет мой третий бал, — несколько раздраженно ответил принц.

— Я не все.

— Уж это точно… — почти неслышно буркнул высочество, и тут же громче добавил, — но я надеюсь, что при личной встрече, мы сможем уладить все прошлые разногласия. Надеюсь, вы запомнили кодовую картинку красный принц перед своим портретом на белом коне. Вам всего-то и нужно обратиться в ближайшее представительство Сердца Мира...

— Которое находится где? — встряла я в бравурно-красочную агитку.

Принц с рекламного разгона явно чего-то не ухватил в моем вопросе, и в его глазах отразился весь тормозной путь до полной остановки.

— Что значит «где находится?» — переспросил он, — Наши представительства как минимум есть в каждой столице мира. И прошу не забывать, что бал невест международное событие, поэтому правительства заинтересованы в посылке своих кандидаток, поэтому все административные единицы… — тут принц резко прервал свое пространное поучение. В лице появилась небольшая искринка смешливости.

— Понятненько, — в его интонации прозвучало легкое ехидство, — мадмуазель-сударыня, решив отыграться, пытается сбить меня с толку...

— Мадмуазель, если честно, пытается поспать, — возразила я, начав потихоньку уставать от разговора, — Так что идите куда подальше со своими подколками и оставьте меня в покое.

— Ах, как я мог забыть, что вы спите, — игриво продолжил высочество, думая, что разгадал меня, — правда, какая жалость, теоретические исследования и практические опыты доказали, что во время полноценного ментального контакта спать невозможно...

— Мой опыт отвергает ваши опыты.

— То есть вопрос в том, чьим опытам верить?

— Нет, вопрос в том, чтоб выгнать надоевшего хуже горькой редьки принца!

— Не стоит сердиться.

— А какие альтернативы? Горько поплакать, в попытке вас разжалобить? Или может откинуть одеяло и продемонстрировать себя во всей красе… — по телу неожиданно толпами побежали приятные мурашки, с огромными транспарантами «Да! Сделай это! Ты же хотела же это сделать!». Быстро докатившись до мозга, они устроили акт вандализма, изуродовав мыслительный процесс. Я элементарно забыла, что хотела сказать. А следом уже несся откат испуга, мол, замолчать нельзя — будет только хуже. Он скомкал остатки мыслей, заставив ляпнуть первое попавшееся:

—… в надежде, что у моего сна проснется совесть, и он развеется.

Слегка придушив внутренний разброд, я постаралась осознать только что мной сказанное. Кой-какая алогичность присутствовала, но в целом результат оказался не такой ужасный. В конце концов, мне, как девушке, легкая сумбурность мышления должна придавать некий шарм… Если, конечно, верить бабушке. Впрочем, дед с ней практически солидарен, говоря, что главное не скатиться от «прелесть какие глупенькие» к «ужас какие дуры». А еще, пожалуй, стоит признать, что кое до чего я докатилась. Это, конечно, не ужас и не кошмар, но… как-то озадачивает, когда ловишь себя на странных желаниях. Впрочем, тяги пойти в модели для мужских журнальчиков во мне не проснулось, но вот удовольствие от позирования ощутить смогла. «Даже не от позирования, — поправила я себя, глядя во вспыхнувшие глаза принца, — а от того, что кто-то испытывает интерес к моему позированию».

Впрочем, высочество демонстрировал не интерес, а удовлетворение от того, что такая мысль забрела в мою голову. Он, выглядел как кот, объевшийся сметаной. Или даже как кот, способный своей улыбочкой уговорить сметану испытать счастье от размещения себя самой в немереных количествах в животе этого обжоры. И, честно говоря, глядя на него хотелось стать сметаной… Вот только, что делать, если тебя съедят?

А этот, расслаблено развалясь на кресле… то есть на табуретке, но так себя держал, словно под ним мягкое, удобное кресло… и красуясь напоказ, промурлыкал:

— Безусловно, предпочтительнее последнее, хотя, конечно, гарантировать ожидаемый результат невозможно.

«Но что делать, если тебя съедят? — повторила я для себя, — что потом?»

— Извините, не расслышал, — с довольно приятной улыбкой напомнил о себе принц, но мои мысли уже скользили в другом направлении. Желанию выставить себя напоказ под восхищенные взоры вышло спокойное «А дальше что?». Демонстрация мурашек, разбившись об утес спокойного вопроса, откатывала назад неудовлетворенной растерянностью, но не бунтовала. Не о чем было бунтовать, поскольку я поняла и приняла свою новую особенность, поставив ее в ряд с любовью к мороженному, красивым платьям, теплой погоде: приятно, но не более. Ведь глупо подчинять жизнь желанию обжираться любимой едой? А с желанием покрасоваться тоже не умнее получится… Или даже хуже, поскольку один случайный шрам или возрастная морщинка могут поставить жирный крест на всей жизни. И останется только сидеть и смотреть на глянцевые картинки прошлого. Ну а если повезет, и красота не увянет, то может случиться еще худший удар — к тебе привыкнут, красота приестся и… Даже не знаю, чего «и». Значит, на нее надежды никакой… Хотя не стоит так говорить, это хорошая отправная точка. Как фамилия знаменитого предка, дающая более удобное место для первого шага. Но вот дальше… Дальше нужно что-то более основательное и свое, за которое ответственен ты сам. Кстати, об ответственности...

Я постаралась отзеркалить «кошачью» улыбочку:

— А ты уверен, что хочешь? Ответственности не боишься? А то еще потребую, чтоб ты, как честный человек, женился на мне.

Высочество стал, если так можно сказать, еще котастее. Даже глазки сожмурил от удовольствия:

— Так я ж к тому и веду. Вот даже на бал невест приглашаю. Получается, что мадмуазель-сударыня, шаг за вами… А если вы спящая богиня, то я, безусловно, паду к вашим ногам. Вы ведь без сомнения примите поражающий воображение образ, который заставит меня без всяких сожалений назвать вас своей супругой.

Повеяло великосветским флиртом. Не то, чтоб я считала себя знатоком подобных игрищ, но к появившемуся в речи принца неприятному оттенку это словосочетание подошло тютелька в тютельку. Сразу захотелось осадить распоясавшееся высочество и дать почувствовать… Не знаю, что дать почувствовать, но чтоб с него слетело все наносное… И, по-моему, мне дали подсказку как это сделать. Ведь если сон мой, то я могу в нем быть какой захочу.

Посмотрев, на свою руку, я представила ее покрытой чешуей. Получилось! Я перекрасила ее в густой черный цвет… Все слилось. Тогда мне вспомнился ужик, которым летом мальчишки в лагере пугали девчонок. Рука стала не такой черной, но более пугающей. Заглянув под одеяло, я убедилась, что вся покрыта змеиной кожей… Осталось лицо… Только его надо будет сменить внезапно, а сначала продумать… Поэкзотичнее. На выручку пришёл мультик про медузу Горгону, только добавить еще себе клыков в духе Голливуда, ярко-кровавую пасть… В душе шевельнулась жалость к жертве, и я решилась дать ему последний шанс:

— Знаешь, как говорится, бойся своих желаний, они могут сбыться. Поймаю тебя на слове, локти кусать будешь, а назад не повернешь.

— Хм, риск желаний всегда можно оценивать трезво, — ухмыльнулся принц, — максимум, что мне грозит, это жениться на «милой девушке». Но, во-первых, заранее я никогда обещаний не раздаю. А в-последних, даже от хорошей супруги можно устать, а от плохой — его глаза хитро заблестели, — буду уставать почаще.

Такое прощать было нельзя. Змеиная кожа словно вспыхнула на теле, шипящая маска Горгоны закрыла лицо и, резко откинув одеяло в сторону, я, оскалившись, с рычанием бросилась к нахалу.

Эффект был сногсшибательный. Вернее, стабуреткосшибательный, поскольку принц с выражением дикого ужаса на лице попытался отпрыгнуть назад, но, естественно, не смог и повалился на спину. Послышались какие-то голоса. Вроде как спрашивали, что случилось, но, заглушая всех, высочество заорал, чтоб выключали. Воздух словно чуток сгустился, но при этом вокруг героя моего сна начала растворяться окружающая темнота. Стала различима мозаика пола, на котором он лежал. В пятно видимости протянулись чьи-то руки. Оформились фигуры. И вот уже около поднимающегося принца суетятся четверо крепких парней в одинаковой униформе. Я оглядываюсь, и вижу, что нахожусь внутри расширяющейся растворяющей мрак сферы. Кто-то за пределами видимости звал врача, кто-то докладывал, о каком-то выключении, а кто-то просто орал что-то непонятное… А всего мгновение спустя уже можно различить их силуэты. Они постепенно проявлялись, обретая цвет и характерные черты. И вдруг очень четко прозвучал голос принца:

—… дай хлебнуть из твоей фляжки, а то как вспомню милую девушку...

— Опять! — невольно возмутилась я.

Моментально в комнате все стихло, только выпавшая из рук высочества фляжка, глухо ударившись об пол, забулькала, щедро разливая содержимое. Первым отмер принц, негромко спросив:

— Мадмуазель-сударыня, это вы?

— А вы ждали кого-то другого? — не удержалась я от подначки, — сами же хотели увидеть образ поэффектнее. Мечтали упасть к моим ногам. Даже замуж грозились взять, если произведу на вас сильное впечатление. Считаете слабовато получилось? Надо посильней?

Крепыши в униформе пришли в движение, быстро отгородив принца от мира своим кольцом. Однако их подопечный нашел в себе мужество выйти из-за спин. Хотя рука, которой он отстранил ближайшего телохранителя, заметно дрожала. Тем не менее, голос был тверд, хоть и тих:

— Мадмуазель-сударыня, вы богиня?

— Есть кое-кто, кто так считает, — ответила я, вспомнив Валерку, — но это вопрос теоретическо-теологический, уводящий в сторону разговор от наших дел.

— Где вы?

— Там же где и вы, в своем сне.

Кто-то где-то ахнул, кто-то выругался, пара телохранителей недоуменно переглянулись. Принц же, сделав глубокий вдох, казалось, сумел окончательно взять себя в руки.

— Не могли бы вы показаться, — довольно решительно потребовал он, — поскольку в вопросах брака нужны свидетели, да и мне, признаться, хотелось бы видеть глаза невесты.

Желание заглянуть в глаза медузы Горгоны меня так развеселило, что моему ответу пришлось пробиваться с боями, сквозь невольные смешки:

— Мы же уже говорили с вами о сбывшихся желаниях. Неужели еще не научились опасаться их осуществления?

— Нет, любое осуществление желаний, дает возможность идти к чему-то новому, и получение ошибочных или неожиданных результатов является естественной частью этого пути, — высочество говорил красиво, но абсолютно искренне, — боязнь же непредвиденного заводит в тупик беспочвенных страхов, сводящих движение вперед, как минимум, к топтанию на месте.

— Неплохо, — искренне восхитилась я, — да и требование о свидетелях выглядит здравым...

Змеиный костюмчик был по-прежнему на мне, маска тоже, а значит, ничто не мешало моему появлению в картинке. Миг стремительного приближения, и пронзив сумрак, я выпрыгнула в ярко освещенный зал, замерев прямо напротив принца. Только смотреть пришлось снизу вверх, поскольку высочество (я усмехнулась каламбурчику) оказалось высоким. А еще его глаза оказались насыщенного голубого цвета… даже скорей уже синего, чем голубого. И запах от него шел приятный...

Вот только с запахами возникла непонятная сложность. Они доносились со всех сторон в ненормальном, просто в бешеном количестве и казались очень странными, да еще усиленными. Я чувствовала запах различных бумаг, лежащих недалеко на столе, запах самого стола, пишущей ручки и отдельно чернил в ней, машинный запах механизмов и дерева табуретки, валяющейся между мной и принцем. И, конечно, запахи людей… и, самое странное, их эмоций. Никогда бы не поверила, что неверие, любопытство и удивление могут так ярко различаться в запаховом диапазоне. Или то, что испуг, опасение и безотчетный страх не являются оттенками одного, а воспринимаются как неродственные материалы. А вокруг еще были решительность, радость от причастности к необычному, настороженность, готовность к бою, надежда на молитву. И все это, переплетаясь с запахами человеческой натуры хозяев, устремлялось мне в голову, где смешивалось с обычными, хоть и усиленными, ароматами. Мое сознание на миг помутилось от такого информационного потока. Стало казаться, что у меня глаза и носы по всей поверхности головы. И каждый из внезапно обретенных органов чувств буквально выдирает кусок моего сознания, пытаясь привлечь внимание к разным элементам мозаики происходящего вокруг. Еще миг и мозг бы пошел в разнос, если бы не яркие голубые глаза. Они как маяк помогли выделить основное направление. Еще пара мгновений и я сумела свести к минимуму другие информационные каналы, став почти самой собой. Однако, с другой стороны, во мне стала накапливаться усталость, и стоило побыстрее завершать такой энергозатратный сон. Но завершать его нужно было по моим правилам!

Я постаралась поярче сверкнуть клыками в улыбке:

— Что ж вот и исполнилось еще одно твое желание. Не разочарован?

— Нисколько.

— Хм… — он пах правдой, что озадачивало. Тут пара крепышей в униформе, видимо вспомнив о своих обязанностях, попыталась влезть между мной и принцем.

— Спокойно, мальчики! — остановила я их, — не привлекайте к себе не нужного внимания! — и еще пошипела для острастки змеями с маски.

— Находясь здесь по собственной воле, — неожиданно заговорил высочество, — и перед лицом свидетелей...

— Секундочку, — прервала я его, — а как насчет моих свидетелей?

— Э-э… — прозвучал «высокомудрый» ответ.

Оглянувшись по сторонам, я увидела довольно широкий стол, прищурилась, и через мгновение на нем в позе лотоса восседал Валерка. Из одежды, если судить по неширокой полоске под пупком, на нем присутствовали только трусы. В остальном же он сверкал своей натуральной белизной, и выглядел алебастровой статуэткой на фоне одетых личностей, находящихся рядом с ним. Хотя, пожалуй, стоит признать, что несколько человек стремительно доходили до яркой бледности чистого снега. Впрочем, они меня не волновали. Валерку видимо тоже, поскольку, окинув окружающих равнодушным взглядом, он никак не прореагировал на их состояние, а довольно флегматичным тоном поинтересовался:

— Ленка, зачем звала?

— ЛенкаА? — удивленно переспросил кто-то из близстоящих, и тут же получил хлёсткий удар по носу от Валерки.

— Для тебя Богиня Ленка, — нравоучительно произнес мой паладин, и вновь обратился ко мне, — Червоточинка, чем могу быть полезен?

— Свидетелем будешь?

— Конечно. А чего?

— Сейчас узнаем, — я повернулась к принцу, — ну?

Высочество, оторвав свой взгляд от Валерки, посмотрел прямо в мои глаза.

— Находясь здесь по собственной воле… — опять начал он.

— Нет, не так, — снова прервала я, — надо быть проще и люди к тебе потянутся. Поэтому давай простыми фразами. Ты чего хочешь?

— Жениться на тебе!

Валерка издал непонятный звук, я цыкнула на него, и вновь вернулась к принцу.

— Это не совсем то, о чем мы изначально говорили.

— Я ответил о, конечной цели.

— Врешь ведь, я же чувствую.

— Скажу по-другому, я чувствую себя обязанным...

— Обязанным жениться на чудовище?

— Обязанным исполнить свое слово!

— Которое ты еще не дал.

— Которое именно сейчас и даю, поскольку во исполнение пророчеств, с душой открытой Всепрощающему, беря в свидетели всех присутствующих, объявляю официально вас, Богиня Ленка Червоточинка, своей единственной невестой-избранницей.

— И пока смерть не разлучит вас, — снова подал голос Валерка, — эх, цветы бы сюда для невесты, так ведь ни один не догадался...

Я даже не взглянула в сторону своего паладина, а, не отрываясь, смотрела в глаза того, кто так решительно захотел связать свою жизнь со мной. Пусть даже и во сне. Вот только кое-чего не хватало:

— А ты в своей клятве ничего не забыл?

— Ничего.

— Дурак, — громко зашептал Валерка, — ты забыл спросить ее согласия!

— Я клялся, что никто другой не станет моей избранницей, даже если Мадмуазель сударыня Богиня Ленка Червоточинка не пожелает стать моей женой, — ответил высочество, не отрывая от меня взгляда.

— Хм, не буду лукавить, ты смог меня заинтересовать, — отвернувшись, я отошла к столу, на котором восседал мой свидетель, — но мне кое-чего не хватает.

— Может этого? — Валерка протянул наспех сделанный бумажный тюльпанчик, — считай, что это букет, подаренный этим голубоглазым недотепой.

— Спасибо, — принимая подарок, поблагодарила я, — может быть, этого не хватало.

— Ну, тогда там-там тада-да-да-дам там, — запел свадебный марш мой рыцарь, и заключил, — а потом, конечно, «Горько!»

И подмигнул.

— Горько? — удивленно переспросила я.

— Горь-ко! Горь-ко! — заскандировал одноклассник, лучась весельем.

«А что, — подхватила его крик, бешеная мыслишка, — будет забавно». Я медленно повернулась к жениху, слегка вздыбила притихших змей, и, не забыв обнажить собственные клыки, бросилась к нему. Пара телохранителей дернулась прикрыть собой высочество. Но одного удержал он сам, а другому я дала подножку, после чего, вскочив на опрокинутый табурет, схватила принца за уши, и, повернув его голову как руль… хотела бы сказать «впилась в его губы поцелуем», но… это же, по сути, был мой первый раз, поэтому просто плотно прижалась к его губам. В принципе было приятно. Хотя жуткое удивление в голубых глазах было гораздо приятнее. Именно оно подтолкнуло меня применить теоретические знания о французском поцелуе на практике. Просовывая свой язычок между его губами, я ожидала увидеть вконец ошарашенное высочество и оказалась совершенно не готова к буйственно-красочному фейерверку, выстрелившему у меня во рту, или в мозгу… а может в душе. Табуретка подо мной закачалась, но сильные руки уже обхватили мое тело, избавив от страха разорвать контакт. Зато тепло мужских ладоней, ускорила и без того бешеную вакханалию гормонов в моем теле. Где-то не то тревожно, не то восторженно звенел колокольчик, напоминая, что змеиная кожа, лишь расцветка, и что никакая одежда меня не прикрывает… не мешает, и… Воздух кончился. Срочно понадобилось оторваться от губ принца за глотком кислорода. Видимо мое движение нарушило какой-то хрупкий баланс: высочество рухнул на спину, и, поскольку своих рук он не расцепил, то я обрушилась вместе с ним. Грохот был потрясный. А, судя по сдержанным стонам моей подстилки, еще и болезненный. Да еще я ухитрилась разбить своим лбом ему нос. К нам потянулись руки… возможно, это были руки помощи, но их прикосновения мне не понравились, и я взорвалась теми немногими знаниями-умениями, полученными у седоусого израильтянина. Видимо сработал эффект неожиданности, потому что враги валились под ноги как кегли. К тому же, как ни странно, мне помогали змеи моей маски. И в момент, когда высочество проорал, чтоб все оставили меня в покое, практически все враги имели следы змеиных укусов… А на ногах держалось всего полтора человека, одним из которых был сам принц.

— Значит, все кончилось? — спросил по-прежнему сидящий в позе лотоса Валерка.

— Да, — проговорила я, отходя к столу.

— Жаль, — констатировал он и, тяжело вздохнув, уточнил, — значит, я обратно спать?

— Да, конечно, иди, — отпустила я его. Паладин послушно растаял в воздухе.

Мне стоило уйти следом за ним, поскольку в теле уже вызрела огромная усталость. Однако я медлила, пытаясь отыскать слова на прощание. Умные мысли, роившиеся в голове в начале приключения, подрастерялись. Мой взгляд заскользил по залу, оглядывая застывших в разных позах людей, в поисках подсказки. Вот только их эмоции оказались слишком далеки от меня, чтоб подчерпнуть в них что-то дельное. Разве что жених… Я посмотрела в его глаза… В нем царил такой сумбур, что ни о какой вменяемой мысли речь в принципе не могла идти. А значит, мне пора возвращаться в свою реальность.

— Пожалуй, мне тоже нужно идти, — довольно резко произнесла я, решив больше не оттягивать прощание.

— А я? — подал голос принц,

— А тебе не нужно, — грустно улыбнулась я ему, представив, как внезапно заявлюсь к бабушке и деду с таким подарком, — тебе просто нет места в моей жизни.

— Но я же сказал...

— Вот! — прервала я его, с внезапной четкостью ощутив, чего, собственно, не хватало в предложении жениха, —… Вот в этом все дело! «Я же сказал», «Я же решил», а где «мы»? Где «ты»? Где интерес в другом человеке? Что, ваше высочество, привыкли свысока на всех поглядывать? А тут я такая… И тоже крутая… и даже чуть покруче… Ну и что в итоге?

Принц закусил губу и промолчал. А во мне расцветала злобная обида, превращаясь в горькие слова:

— Заставили тебя бедняжку одарить меня самой высшей из твоих наград. Твоим словом… А оно мне не нужно. Пшик, и сдулся пафос величества. Теперь как жить будешь? То ли слово нарушать, то ли целибатом жизнь испортить. А главное, что не выберешь, все равно в проигрыше...

От принца внезапно пошел такой поток отчаянья, что мне чуть дурно не стало. Зато я поняла, что жестокости во мне гораздо меньше, чем обиды:

— Ладно, пожалею тебя, — глаза принца вспыхнули радостью, — поскольку есть надежда, что мой урок пойдет тебе впрок. Освобождаю принца от данного им слова, и вы, — я обвела присутствующих строгим взглядом, — свидетели, что с этого момента у принца по-прежнему нет избранницы.

От высочества резко запахло разочарованием.

— Но я… — начал он.

— Замолчь-ши! — я грозно зашипела всеми своими змеями, — и не серди меня! И не ищи меня больше! Помни о сбывшихся желаниях!

До меня донесся топот бегущих людей. Повернувшись в направлении звука, я увидела резко раздвинувшиеся в стороны двери, давшие дорогу группе людей, решительно двинувшихся в зал, но тут же мгновенно замерших при виде меня. Их столбняк приятным ароматом прошелся по душе Горгоны, подвигнув моих змей на радостный танец. В какое-то мгновение передний ряд вновь прибывших расступился, выпустив вперед седоволосого мужчину с мощным ароматом власти. Слегка прищуренные глаза обежали помещение и остановились на мне.

— Могу я узнать, кто вы, и что здесь происходит? — спросил он твердым, но одновременно вежливым тоном.

— Можете, — мои губы растянулись в клыкастой улыбке, — мне, Богине Ленке Червоточинке, здесь делали предложение, которое меня не заинтересовало. А теперь я ухожу!

Оттолкнувшись от окружающей реальности, я устремилась к далекой точке, чтоб проснуться у себя дома в кровати.