Глава 1.2

Вечером того же дня Саймон и Нарья аккуратно выбрались из трактира и направились на встречу с капитаном “Весточки”, обходя те места, где они могли натолкнуться на солдат или неприятности. Для вещей дочери кузнец купил специальный сундучок, лёгкий и занимающий мало места, с двойным дном. В тайничок Саймон положил письмо к свату и немного денег.

— Вот, это моя дочь, — представил Свифт Нарью капитану. Нарья сделала независимый и нахальный вид. — Это мсье Лё Пен, капитан. Ты должна слушаться его, как меня, поняла?

— Дочь? Я думал, это такой наглый мальчишка, — усмехнулся капитан, пряча за пазуху кошель с оплатой. — Хотя не важно, кто ты. Давай дуй на палубу, пусть Карей покажет тебе, где ты будешь спать. Боц! К тебе юнга! Определи!

— Так точно, мон каптан! — откликнулся с палубы корабля черноволосый бородатый мужчина, телосложением не уступающий кузнецу Свифту. Посмотрев на него внимательнее, Нарья заметила, что один глаз боцмана прикрыт недавней повязкой.

Девочка вздрогнула, подумав, при каких обстоятельствах Карей мог потерять глаз, и неуверенно взглянула на отца. Тот неловко обнял её — для мужской части семьи Свифтов не было характерно бурное проявление своих чувств и привязанностей.

— Счастливого пути.

— Я люблю тебя, па! — Нарья обняла отца за шею, но трогательный момент прощания был грубо прерван недовольным ворчанием капитана. Саймон отстранился, развернул дочь за плечи и шлепком направил в сторону корабля.

— Беги давай.

Нарья взбежала по трапу на палубу и обернулась, чтоб увидеть, как её отец развернулся и медленно направился прочь, ссутулившись так, будто на его плечи обрушилась вся тяжесть мира.

— Хэй, юнга, не спать! — громкий бас боцмана прямо над ухом вырвал Нарью из грустных размышлений, — Спать будешь ночью, если повезет. Кстати, пошли, покажу, где. Там же и вещи кинешь.

Девочка послушно направилась следом за ним вглубь корабля. Полагалось, что Нарья будет спать в кубрике вместе с остальным экипажем, коего было, в общем-то, не так уж и много.

— Меня звать Николя Карей, я тут боцман. — Рассказывал по пути бородач. — Кроме меня здесь еще семнадцать человек, ты восемнадцатая будешь. Ну, с капитаном тебя уже познакомили, есть ещё врач Анна Феллипе, её помощница Янко, навигатор Крис де ля Мориньон и кок Леа Никта. Это начальство, которых ты должна знать. С остальными познакомишься потом.

Кубрик находился на нижней палубе, прямо над трюмом. Он был разделен на мужскую и женскую части ширмой. Обе части были оборудованы одинаково — гамаки для спанья, сундуки для вещей. Кроме того, в женской части к переборке было прикреплено мутное зеркало.

У капитана и офицеров были свои каюты, расположение которых Нарье пришлось запомнить — пригодится с поручениями бегать.

Выбрав одно из пустых мест в кубрике, Нарья оставила свой сундучок и отправилась дальше рассматривать корабль.

— Ань, принимай новенькую! — боцман привёл девочку в отдельное помещение, занимаемое врачом и её помощницей. Анна Феллипе оказалась миловидной женщиной с добрыми глазами. Но вскоре Нарья заметила, что Анна улыбается только одной стороной лица, вторая при этом абсолютно не двигалась.

— Я не могу с ней нянькаться, — извиняющимся тоном объяснил Карей. — За погрузкой проследить надо, завтра с утра отходим. Так что уж покажите ей, где тут что.

Боцман ушёл. Вскоре сверху раздался его зычный голос, которым он раздавал приказы команде.

— Ну что ж, пойдём. Как тебя зовут?

— Нарья.

— Надолго ты к нам, Нарья?

— Не знаю, а сколько до Морпаньяка?

Женщина рассмеялась и потрепала девочку по взъерошенной голове. Смех Анны произвёл на Нарью жуткое впечатление. а всё из-за парализованной правой части.

Пока врач и юнга ходили по кораблю, заглядывая во все уголки, они разговорились. Анна многое рассказала девочке о строении судна, распорядке, образе жизни на нём. Много она знала и о том, что придётся делать юнге. От каких-то вопросов врач отмахивалась отмахивалась “Карей разъяснит”, не знала, стало быть. Нарья в ответ рассказала ей, куда и зачем едет, умолчав о настоящих причинах, побудивших её на этот поступок.

Янко прибыла поздно вечером, растрёпанная и весёлая. И, видимо, немного пьяная — наутро, когда отбили подъем, она долго не могла встать и полдня потом мучилась головной болью.

Анне было лет сорок, Янко — двадцать с небольшим. Их связывали узы куда более крепкие, чем наставника и ученицы. Можно было сказать, что Янко для Анны почти как дочь. И примерно так же Анна стала относиться к Нарье.

Когда после долгих посиделок с Янко, которая восторженно рассказывала о том, как она провела выходные на суше, Нарья вернулась в кубрик, она столкнулась с Леа Никтой и ещё двумя женщинами — Мартой и Агатой, по-видимому, матросами.

Почти все женщины отнеслись к появлению девочки приветливо, кроме Леа, которая считала наличие юнги излишним. Впрочем, Леа ко всем относилась неприязненно, со всеми огрызалась и ссорилась — склочность была у неё в крови.

Так Нарья познакомилась с морем и морским делом. Со следующего дня её определили к Марте, как ученицу. Та учила её вязать узлы, рифить парус, обращаться со снастями, рассказала, что такое кнехты и битенги, как понимать фразы боцмана типа “отдать швартовы” (Нарья первым делом спросила, кому их отдавать) или “бить склянки” (зачем разбивать стеклянные банки сухопутную Нарью тоже очень интересовало). Правда, начать они смогли не сразу — едва “Весточка” вышла в море, Нарью свалила жесточайшая морская болезнь. Благодаря стараниям Анны, морская болезнь сошла на нет, но всё равно первые три дня Нарье пришлось проваляться в жутком состоянии. Матросы посмеивались над девочкой и даже Марта позволила себе несколько острых шуточек в сторону больной, отчего та дала себе слово встать на ноги как можно раньше.

Когда же это наконец случилось, для юнги не стало свободной минутки, чтоб передохнуть — с причала “Весточка” казалась миниатюрным корабликом, но когда дело доходило до мытья палубы, она вдруг превращалась в громадный фрегат, обойти который нельзя было и в несколько часов. Приходилось чистить ботинки капитану и офицерам, драить палубу и каюты, мыть посуду на камбузе, стирать бинты, помогая Анне и Янко… Да и много чего ещё делать. Каждый на корабле, кроме трёх человек (Марты, Анны и Карея) считал юнгу своим личным слугой, заставляя её бегать на посылках и выполнять разного рода, порой откровенно издевательские приказы. Однако, перегибать палку никто не смел — Николя Карей ясно дал понять команде, что взял девочку под свою защиту и не позволит вольностей в её отношении. Да и вообще с командой Нарье, можно сказать, повезло. Капитан её попросту не замечал, пока в ней не появлялась надобность — пустое место, а не девочка. Но её это не напрягало — так было даже лучше, ведь по рассказам моряков она знала, что мог попасться жестокий тиран, который мог её бить и всячески наказывать. Ей благоволил боцман, который вспоминал свою дочь, оставшуюся в Морпаньяке — крупнейшем порту метрополии, куда и направлялась “Весточка”. У неё было место, где спать, собственное одеяло, она не мерзла ночью, её не лишали еды — относились как к члену экипажа, требуя от неё выполнения её обязанностей.

Путь от Крага до Шварка должен был занять не больше месяца с учетом захода куттера в крупные порты, лежащие на пути следования. “Весточка” забирала и оставляла почту, стараясь задерживаться не дольше, чем до следующего прилива.

Через неделю после отплытия Марта стала учить Нарью забираться на мачту — на марсовую площадку и выше. Высоты Нарья не боялась — немало лазила и по деревьям и по холмам, но корабль качало на волнах, а выбленки уходили из-под ног. По совету Марты Нарья, перед тем, как забираться наверх, разувалась — босыми ногами было удобнее цепляться за кольца и тросы.

— У нас так называемый гафельный куттер, — говорила в первый день обучения парусному делу Марта. — Гафельный — потому что грота-трисель, вон тот большой парус, — четырёхугольный. Грота — потому что мачта называется грот-мачтой или гротом. Над ним маленький треугольный парус — это топсель. А вот эти два треугольных, что от грота к носу протянулись — это стаксель и кливер. Запомни и не перепутай — кливер крепится к утлегарю, а стаксель — нет.

Позже Нарья жаловалась Анне, что не может разобраться во всех этих селях. гротах, мачтах и тросах — у всего своё название, вышедшее то ли из сетрафийского, то ли из гартарудского языков, странное и непонятное. Анна шутила, что у них ещё всё просто, а вот на каком-нибудь фрегате, где этих мачт четыре-пять штук, да на каждой по пять рей — вот тут точно голова разболится. Нарья только устало простонала.

Но несмотря на все сложности, Нарье нравилось. К окончанию второй недели она полюбила забираться на самую высокую точку мачты и, обвив её ногами, раскачиваться вместе с кораблём, оглядывая морские просторы. Вокруг корабля прыгали дельфины, вдалеке виднелись спины китов, иногда из воды вылетала рыба-летучка — это было очень редко, но от того более радостно. Иногда, на грани видимости, на горизонте показывалась какая-нибудь точка, в которой угадывался корабль.

Заметив однажды такую точку, Нарья удивилась её необычному поведению. Обычно корабли проходят мимо, даже не замечая “Весточку”, но это странное судно (как стало понятно несколькими часами позже), сменило курс и направилось наперерез куттеру. Нарья сообщила об этом боцману, а тот сразу же доложил капитану и навигатору.

Офицеры решили уходить. В этих морях, где был высок риск натолкнуться на пиратов, маленький почтовый кораблик без оружия был легкой, пусть и не прибыльной добычей. А ещё ходили слухи об активности работорговцев в этом районе.

“Весточка” сменила было курс, но прошло полчаса и ветер переменился, став скорее препятствием, чем подмогой.

Странный корабль стал нагонять куттер. Уже было видно, что преследователь снаряжен по-военному. Он был больших размеров, имел лучшее парусное вооружение, видимый с “Весточки” борт ощерился пушечными портами. Судно было трёхмачтовой шебеккой, несущей на себе по меньшей мере двадцать две пушки — по восемь с борта, две, поменьше, на носу и две на корме. Ветер благоприятствовал преследователю, так что к вечеру он подошел на расстояние полутора миль.

Понимая, что жертва безоружна и не сможет отбиваться, шебекка дала сигнал лечь в дрейф. Капитан Лё Пен, в ответ на это, приказал сделать манёвр так, чтоб наполнить паруса ветром, но не отклониться далеко от курса. Однако Карей и де ля Мориньон попытались отговорить его от этой затеи, осознавая, что в данный момент шебекка быстроходнее и на её стороне все преимущества.

— Быть может, — говорили они, — это просто какой-то патруль, который отстанет от нас, когда мы покажем документы, или пират, который поймёт, что от почтового судна ему не будет наживы.

Но капитан упорствовал. Манёвр был выполнен, но момент всё же упущен и вместо того, чтоб надуться, паруса бессильно повисли белыми тряпками. Шебекке только того и надо было. Она приблизилась ещё на несколько кабельтовых, повернулась бортом и…

Бамс, вжжж… Раздался гром пушечного залпа, от мачты отлетели щепки, одно ядро просвистело над головой матроса, который от неожиданности чуть не выпустил снасти стеньги и не упал вниз.

Капитан забеспокоился, его маленькие крысиные глазки забегали, рассматривая создавшуюся ситуацию в поисках выхода. Он приказал делать поворот чтоб не подставлять борт пушечным выстрелам, но противник был быстрее и вскоре раздался ещё один выстрел. Одно из ядер влетело в кормовую надстройку — крак! — несколько продырявило фока и грота-топселя, а последнее разнесло в щепы грота-гафель, от чего трисель провис и “Весточка” потеряла скорость ещё больше, полагаясь только на паруса фок-мачты.

Над палубой раздавался громкий бас боцмана, отдававшего отрывистые команды, матросы, в том числе и Марта, делали всё возможное, чтоб восстановить ход корабля, плотник полез на мачту, чтоб хоть как-то отремонтировать гафель…

— Крепить штаги, мать вашу! — Нарья вместе с другими матросами бросилась выполнять приказ Николя Карея. Пусть с начала обучения прошло всего-ничего, но Нарья быстро схватывала науку, которую ей преподавала Марта и чувствовала себя посреди снастей более-менее уверенно.

Вжжж, кррааа… Кусок дерева от фока-стеньги ударил Нарью по голове и отбросил к фальшборту, в глазах потемнело и мир перевернулся.