Глава 2.

В покосившейся землянке старой Граны царили духота и стойкий аромат трав. Растения тут были везде: свисали пушистыми метёлками с потолка; выглядывали длинными стебельками и соцветиями из глиняных горшочков и берёзовых туесов на полках; кипели в маленьком котелке, подвешенном над огнём закопченного очага. Это было лишь одной из причин, по которой многочисленные посетители, приходившие к ведунье, редко пересекали порог её жилища, предпочитая дожидаться снаружи, пока старушка вынесет им необходимое снадобье. По счастью Сидней, уже несколько лет помогавший Гране по хозяйству, успел ко многому притерпеться, так что даже не замедлил шага, легонько толкнул дверь из сосновых жердин и вошёл внутрь жилища.

Грана сидела за низеньким дубовым столом и перебирала свежесобранные травы. Руки знахарки, морщинистые, высохшие, напоминавшие паучьи лапки, так и мелькали, легко отделяя нужные лепестки и листочки, а ненужное сбрасывая в стоящую у её ног ивовую корзину. Ворвавшийся вместе с мальчиком ветерок колыхнул пламя свечи, и Грана подняла голову, подслеповато щурясь, пытаясь рассмотреть вошедшего.

— А, пришёл, наконец, — проворчала она, узнав Сиднея. — Долго же пришлось тебя ждать. Что, опять со своим отцом в лесу чародействовал?

Мальчик вздрогнул и, смущённый, глянул на старушку, однако Грана уже вновь уткнулась в свои травы, низко наклонив седую, словно припорошенную остывшим пеплом голову. Из-за этого голос её звучал глухо и неразборчиво.

— Котелок с огня сними. Не дай бог, перекипит. Чашки достань! Не обедал, небось?

— Нет, я сразу пошёл сюда.

Сидней аккуратно снял с крюка котелок, установил на столе и полез в сундук за посудой. Мебели в доме Граны практически не было — убогая лежанка да грубо сколоченные стол и стулья. Сколько раз старейшина предлагал ей перебраться в другой, чистый и добротный дом, ближе к центру деревни. Всё без толку! Грана любила свою избушку и не желала даже слышать ничего о переезде. Так и жила, спокойно и уединенно, в окружении любимых ею растений. Только иногда приходили селяне с просьбами, да мужики — подлатать крышу или подправить просевшее крыльцо. Сидней же оставался самым частым гостем в её доме.

Мальчик шустро собрал на стол нехитрую снедь: сыр, хлеб, свежее молоко, принесённое, видимо, кем-то из благодарных селянок, овощи и ягоды. Старушка сгребла неразобранные травы на край стола, и на предложение поесть только досадливо отмахнулась.

— Кушай давай, — с напускной суровостью пробурчала она, прихлёбывая молоко из любимой глиняной кружки. — Тощой, как скелет. И куда только твой папаша смотрит? Совсем же тебя голодом заморит, окаянище.

— Ничего я не тощий, — возмутился Сидней, тем не менее с аппетитом уплетая нехитрую еду. — А у папы дел много. Он всем в деревне помогает.

— Да уж, помогает он, — сердито фыркнула Грана, и Сидней нахмурился. Ему не нравилось, когда кто-то плохо отзывался о его отце. — Одни проблемы от него, окаянного. Помяни мои слова: и сам плохо кончит, и тебя, дурачка малолетнего, с собой в недоброе утащит.

Обычно Сидней старался молчать и не отвечать на такие выпады. Отец учил его терпению, говорил, что слова — лишь воздух, пока в них не вложена сила. Однако что-то переменилось в нем сегодня. Разом вспомнились все оскорбления и насмешки, которые он сносил от других детей, как они сегодня гоняли его по всему селению и бросали камни, словно в шелудивого пса. После слов отца о величии, и того, чего он добился сегодня, обида вспыхнула в груди ярким огнем, и мальчишка взвился, сжимая кулаки.

— Почему все к нам так относятся?! Дети меня дразнят, вы на отца коситесь, хотя он никогда никому в деревне ничего дурного не сделал! Минувшей зимой вон от волков всех защитил — и хоть бы кто спасибо сказал! Так нет! Вы только и можете его ругать! Мы используем магию, как все, только у моего отца силы и умения больше. Разве это плохо?

Грана отвлеклась от свей работы, сложила руки на столе и уставилась на мальчика с хитрым прищуром.

— Ишь, разошелся-то как. Петух боевой… Перья встопорщил, раскричался. Спасибо, говоришь, надо твоему отцу сказать? Что вы силой владеете? Так ведь сила силе рознь.

Сидней нахмурился, непонимающе моргнул. Грана же, покряхтывая, развернулась на скамье, и похлопала ладонью по потемневшей от времени, гладкой сидушке. Сидней поколебался, но все-таки подошел и сел рядом. Старушка, как ранее отец, подцепила его прохладными, жесткими пальцами за подбородок и заглянула в глаза. Мальчик с недовольным видом вырвался, однако Грана уже явно увидела то, что ей было нужно, и покачала седой головой с крайне встревоженным и скорбным видом.

— Вот оно как, значится...

— Что? — Сидней смутился, разом растеряв весь боевой пыл. Бабушку Грану не зря называли ведуньей. Она многое знала, еще больше видела, несмотря на старость. Пусть ее глаза утратили былую зоркость, однако она легко угадывала намерения селян, стоило им только появиться у ее порога. Иногда они не успевали и рта раскрыть, а она выносила им нужное снадобье или давала нужный совет, лишь взглянув, прямо как сейчас.

— Тьма накрыла тебя своей тенью. На опасный путь ты ступил, Сидней.

Грана смотрела на Сиднея с тревогой и горечью. Мальчик ощутил, как сердце в груди бешено заколотилось.

— Я не понимаю, о чем ты...

— Все ты понимаешь! — сердито вскинулась бабушка Грана. — Огонь — как палка о двух концах. Он всех обжигает: и своих, и чужих. Не играй с ним, Сидней! Иначе много боли причинишь. И другим, и себе.

Сидней сглотнул, зачарованно глядя в глубоко запавшие, подслеповатые глаза старухи. Никогда раньше Грана не говорила так с ним, и у Сиднея вдруг возникло ощущение, словно с ним говорил отец. Страх, который, как ему казалось, он давно победил, сейчас вдруг появился глубоко внутри, и мальчик невольно сжался под пристальным взглядом Граны. Сглотнув, он забормотал, тщетно пытаясь справиться с собой:

— Я ничего не сделаю… То есть, я хотел сказать, я не причиню вреда...

— Это ты сейчас так говоришь! — раздраженно всплеснула руками Грана. — Уйди-ка!

Сидней торопливо соскочил со скамейки, Грана тоже выбралась из-за стола, подошла к полкам и долго там рылась, что-то переставляя и перекладывая. Наконец, она развернулась к Сиднею с небольшой деревянной баночкой в руках.

— Вот. Порошок из листьев лопуха, корень сушеницы топянной и коровье масло. Повязки менять два раза — утром и вечером. Смотри, трать экономно. Оно тебе еще не раз понадобится.

Сидней растеряно хлопнул глазами.

— Но я еще не…

Грана лишь понимающе усмехнулась, протянула руку и потрепала мальчика по волосам. Не смотря на то, что Сидней так и не сказал старушке, что это последний раз, когда они видятся, она словно все поняла без слов, и от ее жеста веяло прощанием.

— Иди. Отец тебя ждет. И будь осторожен, Сидней. За любую силу нужно платить.

**********

Когда мальчик вышел из дома старой ведуньи, день уже начал клониться к закату. Солнце бросало последние, багрово-золотистые лучи на темнеющие улицы, ветер шелестел листвой низко склонивших головы яблонь. Сидней быстро проскакивал узкими проулками, но к счастью, людей ему почти не встречалось. Эту часть селения в основном занимали мастерские и склады. Близость Ямы отпугивала людей, и всего несколько мастеровых, Грана, да Сидней с отцом рискнули здесь поселиться.

Голова Сиднея разламывалась от обилия мыслей. Старушка уже не в первый раз предупреждала его о его силе, хотя мальчику это казалось совершенно бессмысленным. В мире, где даже самый последний бродяга владеет магией, не бывает плохих способностей. По крайней мере, так мальчик считал. Конечно, отец предупреждал его об определенных опасностях, но, если соблюдать осторожность, ничего ведь не случится! Однако бабушка говорила о его способностях так, словно они вообще не имели право на существование. А это было обидно...

Глубоко задумавшись, мальчик шустро миновал последний поворот и так и замер на месте. Около их дома стояли друг напротив друга отец и мясник Гутальв. При виде последнего сердце Сиднея тревожно заколотилось, и он отпрянул назад, прижавшись к стене, затаившись в тени дома. Отец замер, невозмутимо скрестив руки на груди, спокойный и сдержанный, как обычно. Гутальв же напротив был явно на взводе, сжимал кулаки и говорил что-то громко, едва не срываясь на крик. Сидней услышал обрывки его речей:

— Ещё раз… отродье… я с него шкуру спущу!

Ответа отца Сидней не различил, но мясник, изменившись в лице, бешено выкрикнул что-то и взмахнул рукой. Удар не достиг цели — вылетевшая из темного переулка собака вцепилась в руку Гутальва и легко опрокинула его на землю. Мальчик восхищённо охнул — в широкоплечем мяснике было не меньше сотни килограмм живого веса, однако пес свалил его с ног, как тряпичную куклу и вскочил лапами на грудь. Отец коротко свистнул, и собака соскочила с Гутальва, подбежала к отцу и замерла рядом с его ногой. Было в ней что-то неправильное, но что именно — Сидней не мог понять. Мясник отполз назад с выражением ужаса на лице, вскочил и бросился прочь так быстро, как только мог. Лишь когда он скрылся за поворотом, мальчик рискнул выбраться из укрытия и подошел к отцу. И только вблизи понял, что же так его смутило во внешнем облике собаки: вместо морды у нее был голый череп. В провалах глазниц мерцали серые огоньки. Остальное туловище походило на неплотный сгусток черного дыма — очертания лап и хвоста плыли, менялись, временами становясь гуще, потом снова теряя четкость. Сидней ошеломленно уставился на собаку и внимание его привлек только голос отца.

— Явился, герой.

Мальчик смущённо глянул на Рихарта.

— Он на меня жаловаться пришел?

— Верно. Что ты почти убил его сына темной магией.

— Это не правда! Все было совсем не так! — возмущённо вскрикнул Сидней, однако его отец только иронично усмехнулся, положив ладонь мальчику на плечо.

— Не бойся, Сидней. Я не стал бы тебя ругать, даже если бы ты убил того жирного поросенка.

Пальцы отца холодили кожу сквозь тонкую ткань рубашки. Его руки всегда были холодными, как лёд, даже самым жарким летом. На все вопросы Сиднея Рихарт либо отмалчивался, либо скупо замечал, что его кровь холодна, как горный родник, и это уберегает его от скорых суждений и необдуманных поступков. Большего мальчику добиться не удалось.

Отец убрал руку, отвернулся, собираясь войти в дом. Сидней двинулся было следом, но остановился, зачарованно глядя на собаку. Та двинулась за Рихартом, и на несколько секунд ее силуэт смазался и наполовину истаял. Отец, почувствовав заминку, обернулся и цокнул языком.

— Ах, да! Совсем забыл о ней.

Мужчина поднял руку, отодвинул край рубашки и коснулся висящего на груди причудливого амулета. Собака рассыпалась черной пылью без единого звука. Череп с гулким стуком упал на землю. Отец поднял его здоровой рукой и вошел в дом. Сидней быстро проскользнул следом.

В доме царил привычный сумрак. Сквозь плотно закрытые ставни не пробивалось ни одного лучика заходящего солнца, так что единственным источником света служил наполовину погасший очаг. Отец не любил свет и зажигал свечи, только когда учил Сиднея читать и писать, либо занимался своими записями и снадобьями.

Пройдя к дальней стене, у которой стояли две лавки и книжный шкаф, битком забитый книгами, отец бросил на верхнюю полку череп, извлек несколько коротеньких свечей, установил их на столе и зажег все разом одним коротким словом. Тяжело опустившись на лавку, он принялся закатывать рукав и одновременно внимательно взглянул на сына.

— Ты принес то, что я просил?

Сидней кивнул, торопливо достал баночку. Отец протянул к нему искалеченную руку. Пока сын ходил к Гране за лекарством, мужчина наскоро перетянул раны каким-то тряпьем и теперь аккуратно его снимал. Ожог не увеличился в размерах, но покрылся жесткой, черной коростой, плотной коркой покрыв руку по всей длине предплечья. Сидней невольно содрогнулся, комкая в глазах бинт.

— Неприятное зрелище, правда? — криво усмехнулся Рихарт.

Мальчик быстро глянул на отца.

— Это…пройдет?

— Шрамы останутся, если лечить.

— А если нет? — отец промедлил с ответом, и Сидней не выдержал. — Ты умрешь?

— Можно умереть. А можно выжить, и страдать от боли всю жизнь. Поверь мне, это намного хуже смерти. Но хорош болтать. Мне нужно, чтобы ты перебинтовал мне руку.

— Да, сейчас!

Сидней полез за бинтами, взгляд невольно скользнул по книгам. Тут были труды по истории и географии, книги, написанные на незнакомых Сиднею языках, и о вещах, которых он вовсе не понимал. Рихарт разрешал ему смотреть рисунки в некоторых книгах. Что-то казалось мальчику интересным, но суть большинства от него ускальзывала. Отец говорил, что он все поймет со временем. Он про многое так говорил.

Мальчик тряхнул головой и вернулся к отцу. Склонившись над отцовской рукой, он не удержался, и провел по корке пальцем. Прохладная на ощупь, чуть влажная, как застывающий пепел. Мальчик отдернул руку, торопливо наложил мазь и принялся накладывать повязку. Отец не отрывал от него тяжелого взгляда.

— О чем вы с Граной говорили?

Сидней ниже опустил голову и неловко пожал плечами.

— Да так… ни о чем.

— Неужели?

Мальчик промолчал. Рассказывать о словах Граны отцу ему почему-то не хотелось, пусть даже ничего такого в них не было.

— Если врешь, то хотя бы постарайся, чтобы это выглядело убедительно.

Сидней сжал губы и упрямо взглянул на отца.

— Она ничего такого не говорила.

— И все-таки?

— Ну… — Сидней вздохнул. — Она сказала, что наша сила опасна. Предупреждала, что я могу сделать плохо другим.

— Вот как? — Рихарт, казалось, несколько расслабился. — Старуха умна. Но иногда она говорит о том, чего не понимает.

Сидней нахмурился, растерянно глядя на отца.

— Я уже говорил тебе, Сидней. В этом мире у нас нет союзников. Ни на кого нельзя положиться. Эльфы, гномы, аланорцы… все против нас. А все потому, что они боятся нашего дара. Нашей силы, которая неповторима и неподвластна никому, кроме нас. Они страшатся ее, и вместе с тем страстно желают. Завидуют и ненавидят, что у нас есть то, чего нет у них.

— Грана мне говорила, что эльфы добрые и ценят жизнь…

— Эльфы — убийцы и лгуны! Они те, из-за кого мы вынуждены скрываться и бежать на край света! Они разоряют наши дома, убивают наших детей! — глаза отца заполыхали бешенством, он приподнялся. — Запомни это, и постарайся не забыть, Сидней! Никогда не доверяй эльфам.

Мальчик смешался и отвел глаза. Затянув последний узел на повязке, он отвернулся от отца, и вздрогнул, услышав его голос:

— Хорошо, что мы завтра наконец уйдем отсюда, и эта глупая старуха прекратит смущать тебя своими речами.

Сидней стиснул зубы, и как ранее у Граны, злость ярко полыхнула в его крови.

— Грана вовсе не глупая! Мне будет жаль расставаться с ней.

Отец медленно поднялся, и его потемневший взгляд не сулил Сиднею ничего хорошего.

— Наивный ребенок. Иди спать! И не смей больше спорить со мной!

Сидней раздраженно мотнул головой и бросился к своей постели. Обида и растерянность жгли его изнутри. Противоречивые чувства раздирали мальчика на части. Уважение к отцу боролось с любовь к старой знахарке, заменившей ему мать. Сидней отвернулся к стене и недовольно запыхтел, думая о том, как же все непонятно, противоречиво, и кто все-таки в этом мире прав?!

Однако дети не могут долго грустить, и скоро усталость и перевозбуждение от насыщенного событиями дня сделали свое дело. Сидней крепко уснул, и ему приснился странный сон, поразительно яркий и реалистичный сон.

Он оказался в лесу, погруженном в туман, такой густой, что рассмотреть что-то на расстоянии вытянутой руки казалось совершенно невозможным. Мир вокруг казался выцветшим и слегка размытым, словно Сидней смотрел на него сквозь толщу воды. Воздух был плотным и спертым, как в давно не проветриваемом помещении. Звуки тоже доносились глухо, и ощущение было такое, словно заложило уши. Мальчик недовольно поморщился, тряхнул головой.

— Это пройдет.

Сидней повернул голову и с удивлением увидел рядом с собой отца. Тот крепко взял сына за руку. Помимо привычной одежды его фигуру окутывал с ног до головы черный плащ с глубоким капюшоном. Светлые глаза отца смотрели отрешенно вперед, куда-то вдаль.

— Где мы? — несмело выдохнул Сидней, и поразился, как странно прозвучал его голос. Глухо, вибрирующе, с легким отзвуком.

— Неважно. Я хочу кое-что показать тебе, Сидней. Кое-что, что объяснит тебе мою ненависть к чужакам, и почему тебе стоит их опасаться. Иди рядом, и ни в коем случае не отпускай моей руки.

Сидней сглотнул, ощущая дрожь возбуждения и любопытства во всем теле. Отец потянул его вперед, и мальчик быстро пошел следом. Туман расступался перед ними, и в его молочной белизне постепенно начали вырисовываться контуры деревьев. Чаща медленно обступала Сиднея и его отца, но затем вдруг также внезапно прянула назад, словно вспугнутый чем-то дикий зверь, и они вышли на открытое пространство. Сиднею хватило нескольких секунд, чтобы узнать холм, на котором располагалось сельское капище. Правда, сейчас это место выглядело совсем по-другому. Не было огромного раскидистого дуба — дерево на краю холма было намного тоньше, и крона его едва охватывала несколько метров вокруг ствола. И река была уже, а берега, пологие и обрывистые в воспоминаниях Сиднея, плавно спускались к самой воде. Однако капище уже стояло. Идол располагался около ствола, правда, не такой древний и ровный.

Некий шум привлек вниманием мальчика. Он оглянулся и увидел пятерых людей, выбежавших из леса. Самый старший из беглецов был ненамного старше отца Сиднея, самой младшей же была девушка лет пятнадцати. Худощавый, долговязый парнишка с мечом поддерживал ее под руку, помогая бежать. Все пятеро были облачены в черные мантии, и только у двоих в руках были длинные кинжалы с необычным, зазубренным лезвием, а у старшего — посох с набалдашником в виде когтистых лап, удерживающих черный непрозрачный камень.

Беглецы выскочили на холм, замерли в нерешительности на мгновение, бросились к противоположному краю леса. В ту же секунду следом за ними вынырнули около десятка всадников — шестеро верхом на волках, серых и черных, четверо — на лошадях. Те, что на волках, были вооружены луками и дротиками, оставшиеся четверо словно сошли со страниц старых романов, которые показывала Сиднею Грана — рыцари в металлических доспехах, с мечами наголо и алыми перьями на шлемах. У каждого на нагруднике также был нанесен необычный рисунок — птица, раскинувшая крылья от плеча до плеча и словно объятая пламенем.

Внутри у Сиднея что-то екнуло, когда он понял, что сейчас произойдет. Хотелось закричать, предупредить, но разумом он понимал — бесполезно. Сон или явь — мальчик был здесь всего лишь зрителем, не способным ни на что влиять.

Первым пал юноша, бежавший последним. Прыгнувший волк обрушился на него всем своим весом, враз перекусив острыми клыками хребтину. Его соседа следующий всадник пригвоздил к земле дротиком, но молодой маг умер не сразу, и Сидней содрогнулся, слыша его предсмертные хрипы и видя, как он дергается на древке, как пришпиленный иголкой жук. Последний парень толкнул вперед девушку и попытался сотворить заклинание, однако подскочивший всадник рубанул его мечом наискось, и юноша упал, как подкошенный. Жуткий крик раскатился по поляне. Сиднея замутило, он дернулся, пытаясь зажать руками уши, однако отец сдавил его запястье стальной хваткой, не позволяя вывернуться. Мальчик взглянул ему в лицо и сжался невольно — столько там было ненависти и алчной злобы.

— Смотри, — хрипло прорычал он. — Смотри, как они расправлялись с нами. Без жалости, без уважения. Били в спины беззащитных и убегавших детей. Смотри и запоминай, Сидней. Вот она, истинная сущность эльфов.

Сидней с неохотой перевел взгляд обратно. Ему не хотелось видеть разворачивающуюся бойню. Смерть не вызывала у него никакого удовольствия, напротив, хотелось бежать отсюда как можно скорее, вырваться из этого кошмара. Но отец вынуждал его оставаться на месте.

Меж тем на поляне все двигалось к развязке. Маг, пытаясь спасти девушку, замер на месте, воздел вверх руку с посохом, и землю охватило черное пламя, разом слизнув двоих волчьих всадников и одного рыцаря. Запахи тут едва ощущались, зато громких криков и истерического конского ржания пополам с волчьим воем было не заглушить. Однако и всадников было слишком много. Они окружили мага кольцом, загарцевали, не решаясь приблизиться.

А Сидней недоуменно нахмурился. Странное чувство захватило его. То самое, что он ощутил здесь же на берегу днем. Пульсирующую энергию, которая так и просилась в руки, так и манила. Мальчик неосознанно потянулся вперед и ощутил ладонью жар, словно выставил ее к очагу. Кожу закололо иголочками, пульсация снаружи теперь отдавалась в каждом изгибе адваркха на его теле. Сидней чувствовал, как сила наполняет его…однако долго это не продлилось. Отец, почувствовав неладное, опустил на него глаза и протестующе вскрикнул:

— Нет! Сидней, нельзя!

И в тот же самый миг пространство вокруг словно взорвалось изнутри. Лес, всадники, маги — все смешалось в дымный коктейль — и погасло. Сидней вздрогнул, проснулся, сел в постели, растеряно оглядываясь и протирая глаза. Отец спал напротив, разметавшись по постели. Наверное, его беспокоила рука. Сидней помедлил, но все-таки лег снова. Голова болела от мыслей. Был ли это просто сон, или нечто большее? И почему отец так испугался, когда Сидней потянулся к силе? Обычно он сам поощрял его черпать магию из окружающей среды.

У него не было ответа ни на один из этих вопросов, а дети не умеют долго грустить. Глаза Сиднея слипались, он быстро снова забылся сном, и в этот раз ему уже ничего не снилось.