Глава 1.

Светловолосый мальчишка стремительно мчался по улице, ловко лавируя между людьми, огибая и перепрыгивая неожиданно возникающие на пути препятствия, не обращая внимания на несущиеся ему вслед гневные крики. Тем более что от него разрушений и хаоса было гораздо меньше, чем от его преследователей — свистящей и гикающей толпы детей самых разных возрастов, как мальчишек, так и девчонок. Некоторые из них были вооружены палками и камнями, и без раздумий пускали свои снаряды в ход, только доставалось от них кому угодно, только не самому преследуемому. Мальчишка, юркий и прыткий, далеко опережал своих преследователей, двигаясь целенаправленно к одной ему известной цели. Вот, он выбежал к трактиру, где любили по вечерам собираться местные жители, чтобы пропустить по стакану хмельной пшеничной браги или крепкой медовухи, завернул за угол, проскочил мимо конюшни, и стремглав бросился к раскидистой липе, одиноко притулившейся около самого частокола. Ловко, словно белка, взобрался он вверх по шершавому стволу до одной из веток, свешивавшейся далеко за частокол, но не стал спрыгивать на другую сторону, а задержался, дожидаясь преследователей и довольно улыбаясь — ведь ему снова удалось от них уйти!

Ребята появились быстро, сгрудились у подножия липы, галдя, как стая голодных воронят, и осыпая мальчишку оскорблениями и обидными шутками, призывая его спуститься вниз. Разумеется, беглец этого делать не собирался. Присев на корточки и держась за ветку над головой, он корчил своим мучителям рожи, показывал язык и смеялся взахлёб над их разочарованными лицами. Кто-то из детей, не стерпев, швырнул в него камнем, но не добросил даже до половины ствола, и немаленький булыжник, описав дугу, стукнул по макушке Боруса — белобрысого сына мясника Гутальва. Краснощёкий, упитанный мальчуган ошалело хлопнул крохотными глазёнками и заревел в голос. Бросивший камень неудачник поспешил скрыться в толпе — все в деревне знали о скверном нраве мясника, и о его тяжелых кулаках, которые тот без долгих колебаний пускал в ход при любом удобном случае.

Больше желающих потренироваться в меткости не нашлось, однако и отступать распалившимся охотникам не хотелось, так что, после недолгого совещания, несколько мальчишек постарше вызвались залезть на дерево и стащить вниз дерзкого выскочку. Тут-то беглец понял, что пора уносить ноги. Выпрямившись на ветке, он ловко пробежал по ней, как заправский канатоходец, и спрыгнул в траву по другую сторону частокола. Прокатившись кубарем по траве, мальчик вскочил, с улыбкой оглянулся, прислушиваясь к разозлённым и разочарованным воплям оставшихся в дураках преследователей, и решительно направился в сторону темневшей впереди лесной стены.

В противовес подступающему душному жару летнего утра, под древесной сенью царили прохлада и полумрак. С трудом пробившиеся сквозь густую листву редкие солнечные лучики расчерчивали пространство причудливым золотистым дождём. Огромные, разлапистые папоротники, колючие малинники и ежевичники, молоденькие, только пошедшие в рост деревца подчас образовывали такие густые буреломы, что пробраться сквозь них не было никакой возможности. Приходилось плутать, искать обходные пути, но Сиднея это нисколько не расстраивало.

Он любил лес. Любил царящий тут покой, тишину, пронизанную тысячами едва уловимых звуков. Вот где-то в траве пробежал кролик… А вот какая-то птица с пронзительным криком порхнула на ветку! Мальчик замедлил шаг, потом и вовсе остановился, с любопытством оглядываясь. Дробные трели пронзали воздух, и юный путешественник наконец-то нашёл взглядом лесную певунью. Такой ему раньше видеть не доводилось. Небольшая птичка с кроваво-красным оперением устроилась на ветке в нескольких метрах от него, высоко над землей. Чёрные глазки-бусинки с любопытством глянули на Сиднея, клюв цвета незрелой земляники раскрылся, и по лесу вновь покатилась звонкая песня. Очарованный, Сидней замер, слушая птичку, пока та не сорвалась с ветки и не умчалась обратно в чащу. Только тогда, встряхнувшись и словно очнувшись ото сна, мальчик зашагал дальше, стремясь поскорее добраться до цели.

Узкая тропка, незаметно возникшая в густом море травы, с каждым шагом становилась всё чётче, превращаясь в широкую, утоптанную тропу. Лес стал редеть, а через некоторое время и вовсе раздался в стороны, и мальчик вышел на берег реки Тихвы. Широкая лента, голубовато-серая от отражавшегося в ней во всю ширь неба, рассекала на двое огромный луг, протянувшийся вдаль насколько хватало глаз. Лишь один уступ несколько выдавался вперёд, крутым соколиным клювом нависая над водой. Местные его так и звали — Соколий нос. Одинокий дуб на самом краю утёса далеко раскинул над водой широкие ветви. Ствол его был таким толстым, что и пять человек не смогли бы его обхватить, даже если бы соприкасались лишь кончиками пальцев.

Это место дышало силой и величием, так что немудрено, что в стародавние времена люди, пришедшие сюда на поселение, обосновали в этом месте капище для вознесения молитв богу неба и погоды. Это было еще до того, как волшба плотно и повсеместно вошла в жизнь людей. Но до сих пор жители нередко приходили к высокой — в два человеческих роста — деревянной статуе мощнотелого мужчины с густой бородой и длинными усами, в венке из дубовых листьев и с кузнечным молотом в руках, установленной у подножия дуба. Напротив её, на алтаре в форме тяжёлой дубовой колоды, жители деревни оставляли свои подношения, когда беспокоили бога просьбами: украшения из дерева, кости или металла, гребни, кусочки медвяных сот, фрукты и мясо, самоцветы и монеты. Кто чем богат, то тот и нёс, надеясь заслужить его благосклонность и помощь в своих делах.

Правда, сейчас все подношения селян были небрежно сброшены в грязь, а на алтаре, опершись руками о колени, сидел стройный молодой мужчина, облачённый в тёмные штаны из оленьей кожи, высокие сапоги до колен и белую рубаху с закатанными до локтей рукавами и шнуровкой на груди. Густые волосы мужчины, иссиня-черные, как переспевшая слива, были небрежно схвачены лентой в высокий хвост. Полупрозрачные, серебристо-серые глаза хмуро смотрели на мальчика.

— Почему так долго, Сидней?

В негромком, обманчиво мягком голосе отчётливо прозвучали укоряющие нотки, и Сидней вздрогнул, сбился с полшага, остановился. Этот человек, напоминавший лицом и повадками матерого волка, был его родным отцом. Рихарт Аран — властный, жесткий человек, не баловал сына любовью, растил его в строгости и дисциплине. И хотя Сидней любил отца, но немигающий взгляд и холодный, полный жгучей иронии голос часто приводили его в замешательство и пугали до дрожи.

Вот и сейчас мальчику потребовалось несколько секунд, чтобы взять себя в руки и сбросить гипнотическое оцепенение. Отец учил его этому. Как сохранить самообладание в любой ситуации, быстро принимать решения, ориентируясь по обстоятельствам. Так что, справившись с первоначальной оторопью, Сидней выпрямился и смело взглянул в глаза отцу.

— Меня задержали мальчишки.

Рихарт чуть сузил глаза.

— Опять преследовали и оскорбляли?

Сидней смущённо кивнул, и отец с досадливым вздохом соскочил с алтаря, холодно выплюнул:

— Тупые ничтожества. Бесполезные выродки, — мужчина приблизился к сыну, легонько зацепил пальцами его подбородок и вздернул вверх, заглянув в глаза мальчику. — Забудь о них, Сидней. Когда-нибудь ты заставишь их заплатить за свои унижения. Мы всех их заставим заплатить.

Глаза отца сверкнули холодным огнем, и Сидней ощутил легкую дрожь внутри. Он не любил, когда на отца находило такое странное состояние, и его лицо ожесточалось, становилось пугающе хищным. Однако длилось это недолго, и сейчас, встряхнувшись, словно пробуждаясь от глубокого сна, мужчина быстро отстранился и потянулся.

— Но мы итак уже потратили много времени впустую. Пора приступать к занятиям. Раздевайся!

— Да, конечно. Сейчас.

Спохватившийся мальчик стащил рубашку, аккуратно сложил на траву, завозился, подвязывая заготовленной чёрной лентой длинные, светлые волосы. Эта особенность досталась ему от матери, как и глаза — зелёные, как малахиты, светлые по краю радужки, темнеющие к центру и практически сливающиеся со зрачком. Сам мальчик об этом судить не мог — он матери не помнил. Она умерла при родах, и отец крайне неохотно говорил о ней, обычно сурово обрывая все подобные разговоры. Сидней предполагал, что отец всё ещё её любит, и даже спустя прошедшие годы эта рана не прекращала кровоточить, поскольку Рихарт так и не завёл себе другой женщины, упорно игнорируя многочисленные знаки внимания от односельчанок.

Зато знак над сердцем был от отца. Круг с двухсторонним крестом и полумесяцем, и серпами на противоположных сторонах круга. Знак их народа — как говорил отец. Что он значит — Рихарт не объяснял. Говорил, что Сиднею нужно еще подрасти, чтобы понять смысл. Однако одно мальчик знал точно — когда он только родился, символ был небольшим темным пятнышком на груди, над сердцем. Сейчас же символ разросся по левой стороне груди и от него расходились причудливые узоры на левое плечо, предплечье и локоть почти до запястья. Отец периодически придирчиво изучал расползающийся рисунок рун и явно был доволен тем, как они распространяются. И увеличивал тренировки.

Началось все, как обычно, с физической разминки, потом наступило время медитаций. Сидней привычно замер напротив отца, закрыл глаза, очищая сознание от лишних мыслей. Во время первого занятия это давалось мальчику нелегко. Казалось просто невозможным ни о чём ни думать. Сидней напрягался, злился, расстраивался, уверенный, что ничего у него не получится, однако Рихарт не отступал. Раз за разом, терпеливо и спокойно повторял он мальчику одни и те же слова, поправлял, уточнял, на что следует обратить внимание, и в конце-концов это начало приносить результат. Теперь Сидней легко мог расслабиться и освободить голову, отдаться ощущению мира вокруг себя.

Однако в этот раз всё пошло не так, как всегда. Лёгкий толчок в плечо застал его врасплох, и мальчик пошатнулся, отступил на пару шагов, пытаясь сохранить равновесие, тут же растеряв всю концентрацию.

— Эй! — он с возмущением уставился на ехидно ухмылявшегося отца.

— Помнишь, я обещал научить тебя входить в состояние концентрации в движении?

Мальчик растеряно кивнул, и отец невозмутимо закончил:

— Вот сейчас и начнём. Ты должен войти в состояние концентрации, пока я всячески буду тебе мешать.

— Но я не смогу сосредоточиться, если ты будешь меня толкать!

— Тогда не дай мне себя толкнуть, — ухмыльнулся Рихарт.

— В смысле? — растерялся мальчик, однако отец только раздражённо покачал головой.

— Слишком много вопросов, Сидней! — и, стремительно шагнув вперёд, попытался толкнуть сына ладонями в грудь. Толчок должен был выйти сильный, но Сидней ловко уклонился, зажмурился, пытаясь сосредоточиться и собрать силы для заклинания — и ойкнул, получив крепкий подзатыльник.

Потирая ушибленный затылок, он постарался отскочить от отца как можно дальше, снова зажмурился, однако очередная попытка выбросить из головы все мысли и сосредоточиться на ощущении токов магии закончилась неудачей вместе с мощным пинком по ягодицам, отправившим его на траву.

— Ай! Так не честно! Я не могу так сосредоточиться, когда ты меня постоянно бьёшь! — обиженно взвыл Сидней, зло глядя на приближающегося отца снизу вверх.

— Ну, раз привычные способы не работают, ищи другой путь.

— Какой другой?!

Вместо ответа отец занёс ногу, и Сиднею пришлось срочно откатываться вбок, спасаясь от очередного удара. Чему-чему, а этому его отец обучил. Как владеть своим телом, правильно падать, переносить жару и холод. А вот обучение медитациям и манипулированию магическими потоками началось сравнительно недавно, в последний год. И, по словам Рихарта, Сидней уже достиг хороших результатов. Мальчику очень хотелось в это верить. Пока самым заметным его достижением было сотворение чёрного огня, холодного, не согревающего, но обжигающего ничуть не хуже настоящего. Правда, своему творцу оно не вредило, зато не вовремя вышедшего на поляну кролика сразу спалило до хрустящей корочки. Когда мальчик впервые смог сотворить и удержать на ладони несколько трепещущих чёрных язычков, Рихарт широко улыбнулся и крепко обнял сына. Это было самым сильным проявлением чувств с его стороны, и Сидней запомнил это накрепко.

В мечтах он часто видел себя могучим колдуном, которому кланяются короли и рыцари, при виде которого люди разражаются приветственными криками. Он воображал себя всесильным магом, способным одним движением руки поворачивать вспять реки и возвращать к жизни умерших. Сидней грезил, как сможет легко путешествовать по разным эпохам, в прошлое и будущее. Куда только не заводила его фантазия!

Вот только замечтавшись, он совсем забыл, где находится, за что быстро поплатился. Что-то подсекло ему ноги — и Сидней упал на спину, крепко приложившись о землю лопатками. Однако гораздо больнее было уязвлённому самолюбию будущего великого мага. Мальчик открыл глаза и в ярости уставился на отца. Тот навис над ним, иронично усмехаясь, скрестив руки на груди.

— Если будешь продолжать витать в облаках — не добьёшься ничего ни сегодня, ни завтра, ни через год, великий маг!

— Ты что, мысли мои читаешь? — вспылил Сидней.

— Да тут и читать нечего. Всё на твоей блаженной мордашке написано, — издевательски бросил отец. — Соберись, Сидней! Не будь тряпкой!

Он шагнул вперёд, сжимая кулаки — и тут что-то произошло. Сидней ощутил, как полыхавшая внутри него злость вдруг улеглась, сменившись мстительной решимостью. Он ощутил тёплый ветерок, ерошивший его волосы. Почувствовал тепло солнца на лице, атласную мягкость травы под ладонями — и импульс, идущий откуда-то из глубины земли. Странное ощущение. Словно он нащупал пульс самой земли, прохладными толчками отдававшийся в ладони, просившийся в руки. Сидней не думал долго, сжал кулак, ухватив столько этой знакомой энергетической пульсации, сколько смог почувствовать, и с яростным криком, на выдохе, взмахнул рукой. Что произошло он понял, лишь когда увидел.

Чёрная плеть вырвалась из его кулака прямо в лицо отцу. Не вскинь тот предусмотрительно руку — неизвестно, что бы было. Полоса мрака захлестнула запястье мужчины, и в тех местах, где она касалась кожи, плоть вспучивалась, чернела, разлагалась.

Сидней оцепенел, с ужасом глядя на дело своих рук, однако отца это, почему-то ничуть не испугало. Словно не чувствуя никакой боли, он с любопытством взглянул на искалеченную руку, потом перевёл внимательный взгляд на Сиднея.

— Неплохо, — тихо произнёс мужчина. — Очень неплохо. А теперь отпускай. Сидней, отпускай!

Голос отца дошёл до рассудка, и Сидней машинально разжал кулак. Плеть распалась чёрными искрами, словно её и не было, и вместе с тем мальчика самого отпустило. Развеялась концентрация, накатили слабость и дурнота, на лбу и спине выступил холодный пот. Сидней сжался, ощущая болезненную дрожь каждой клеточкой тела.

Не сразу он понял, что отец опустился рядом с ним на колени, и обнимает, крепко прижимает к своей груди, мягко гладит по волосам.

— Тихо, — услышал он голос Рихарта над ухом. — Тихо, Сидней. Все хорошо. Ты молодец.

Ласка была непривычной — и от того еще более приятной, желанной. Мальчик встревоженно заглянул в лицо отцу.

— Я справился?

— Справился, — негромко подтвердил Рихарт. — Я горжусь тобой, Сидней. Ты в короткие сроки добиваешься того, к чему многие идут долгие годы. Но, пожалуй, мы слишком торопимся, а тебе это может дорого стоить. Конкретно сейчас ты слишком быстро вошёл в состояние концентрации и взял разом слишком много энергии. Поэтому сейчас тебе так плохо. У каждого из нас есть предел силы, и ни в коем случае нельзя выходить за его границы. Иначе магия может выжечь тебя, превратить в свой сосуд. Тогда, — Рихарт, криво улыбаясь, щёлкнул перед носом Сиднея пальцами, — ты перестанешь быть Сиднеем, и станешь элементалом. Чистым вместилищем силы, хлещущей без контроля, без порядка, без разбору. Я слышал об элементалах, которые, потеряв контроль над собой, стирали в пыль целые города, прежде чем их удавалось уничтожить.

Сидней, затаив дыхание вслушивался в негромкий голос отца, а тот смотрел куда-то вдаль невидящим взглядом, и мысли его в этот момент витали далеко. Помолчав немного, Рихарт качнул головой, и негромко закончил.

— Поэтому всегда нужно помнить о пределах своей силы, Сидней. У тебя их пока не видно, но спешить из-за этого не следует. Всему своё время. Пока же нам лучше пойти домой и начать собирать вещи. Завтра на рассвете мы должны покинуть город.

Сидней напрягся, встревоженно заглянул в лицо отцу.

— Почему? Куда мы пойдем?

— Я расскажу потом. Здесь нам больше оставаться небезопасно.

— Это из-за меня? — виновато потупился мальчик.

Раньше они всегда колдовали только в непогоду. Отец строго выбирал время для занятий, и магию разрешал применять только в грозу, когда вокруг сверкали молнии, а небеса над их головой были такими же черными и мрачными, как огонь, пылавший в ладонях Сиднея. Объяснял он это тем, что в грозу слишком много энергии задействовано в мире вокруг, и следы от их магии потеряются в этом кипящем море.

Отец усмехнулся и потрепал мальчика здоровой рукой по волосам.

— Нет. Я давно хотел покинуть это место. Просто ждал удобного момента. Сегодня он наконец-то настал.

— Н-но… твоя рука!

Рихарт, приподняв бровь, задумчиво глянул на покрытую ожогами и язвами кисть.

— Да, ей от тебя здорово досталось, маленький колдун, — насмешливо бросил он, стремительно поднимаясь на ноги. — Ну да ничего страшного. Зайди сегодня к Гране, возьми у нее целебную мазь. И попрощайся, только не болтай слишком много!

Сидней смущенно кивнул, торопливо одеваясь. Отец двинулся по тропинке в лес, когда мальчик его окликнул.

— А разве нам не нужно навести здесь порядок?

Рихарт недоуменно приподнял брови.

— Зачем?

— Ну… Это всё-таки святилище...

Под насмешливым взглядом отца мальчик сбился и замолчал. Рихарт, прищурившись, слегка наклонил голову, из-за чего в его облике появилось нечто схожее с хищной птицей, и неторопливо вернулся назад

— Святилище? Серьёзно?

— Капище. Бабушка Грана называет это место домом богов на земле…

Отец прервал его слова тихим, злым смехом. Встряхнув головой, он вскинул здоровую руку, и в пальцах его сверкнул короткий всполох серебра, словно маленькая рыбка. Рихарт прокрутил «рыбку» в пальцах — и Сидней увидел метательный нож из черного металла, сужающийся к концу, с серебристой рунной гравировкой по центру лезвия.

— Святилище, значит? А ты знаешь, как образовалось это «святилище»? Чему молятся эти овцы, чувствуя силу, но даже не представляя, С ЧЕМ имеют дело?

Сидней растеряно молчал. Вкрадчивый голос отца подрагивал от напряжения и возникшей невесть откуда ярости. Он смотрел на сына так, что тот всерьез испугался, что отец его ударит. Но вместо этого Рихарт вдруг стремительно выбросил вверх руку с ножом. Черная «рыбка» коротко сверкнула в ярких лучах солнца и по самую рукоять вошла в глаз идолу. Сидней проводил ее взглядом, развернулся к отцу. Тот глянул на него со странным выражением на лице и произнес бесцветным, ничего не выражающим голосом:

— Когда-нибудь ты поймешь, Сидней. В этом мире нельзя доверять никому и ничему, кроме себя. Многое тут далеко не то, чем кажется на первый взгляд. Добро оказывается злом — и наоборот. Верь только себе и своей силе, а не лживым идолам.

Сидней промолчал, растерянный и напуганный, не уверенный, как реагировать на эти слова. Отец протянул руку, легонько погладил его по щеке, отпрянул, словно испугавшись своей мягкости, и резко отвернулся.

— Пойдем, Сидней. Пора возвращаться. Нам многое еще нужно сделать.

Сидней покорно кивнул и пошел следом за отцом, но на полпути сбился и остановился, оглянулся назад. Идол с торчащим в глазнице ножом выглядел странно. Мальчик поежился — у него возникло странное, пугающее ощущение, что статуя с осуждением и угрозой смотрит ему вслед. Сидней отвернулся и бросился прочь с поляны со всех ног.