Глава I. За спиной

Часть первая. По следам

— А сколько еще есть?

— Да это последняя, ты со своими дружками уже все смёл, даже под прилавками ничего не осталось!

— А в погребе не хочешь проверить? И можешь не врать, что и там ничего нет, уж мы-то — да все вокруг! — тоже, знаем, что запасы в харчевнях всегда есть.

— Говорят нет — значит нет! Вы глухие? И чем я буду торговать, когда бураны пройдут, если сейчас все вам продам? Разбавленной вишневой брагой? Нет уж! После непогоды сюда не сразу приедут обозы, тем более с пшеничным черным элем. Забирайте, за что заплатили, и проваливайте уже, у меня и так дел по горло.

— Эх, ну что ты будешь делать, — раздосадованно махнул рукой неопрятного вида посетитель, громко шмыгнул носом, с шумом и трудом втягивая воздух, и сгреб со стола бутылки. — Пошли, что ли, в другое место, где для нас ничего не пожалеют. Тоже мне друг нашелся, — прошипел пьяница на старика и, пошатываясь, направился с дружками на выход, спотыкаясь и задевая по пути стулья.

— Вот-вот, проваливайте, пока все не разнесли тут. Совсем уже ополоумели, — от негодования пожилой и угрюмый хозяин харчевни расплескал сидр из своей кружки во все стороны. — У вас долгов по самые уши, и лирия не вытянешь за пойло, а тут — эль им подавай. Еще чего, я его кому другому продам подороже или сам выпью, — и, будто для подтверждения собственных слов, он достал одну из спрятанных бутылок с заветным напитком, откупорил ее зубами и сделал несколько глотков прямо из горла.

Смачно рыгнув, хозяин заведения вытер рот рукавом, довольно причмокнул и, шаркая, спустился в погреб. Пересчитав бочонки с пшеничным черным элем, коих оказалось больше двух десятков, он потер руки, удовлетворенный своей запасливостью, и стал прикидывать, сколько денег выручит за свое добро. Особенно в дни, когда эти места накроют безжалостные бураны.

Даже в вечно пьяном и беззаботном Мелкоутёсье, где, казалось бы, ни до чего нет дела, и где всем заправляла беспечность и расслабленность, готовились к надвигающимся белым буранам, самым жестоким из всех метелей. Сплошная белесая стена из ледяных осколков, что легко ранят плоть, и пелена тяжелого снега, из которой выбраться почти невозможно — такие бураны случались нечасто, и задевали они не только север, но и доходили до центральных провинций. Оттого-то их особенно опасались и ожидали с тревогой, подготавливаясь к ним настолько тщательно, насколько представлялось возможным. Люди запасались снедью, закрывали все сараи и хлева, утепляя их в разы лучше, чем обычно, прятали весь дворовой скарб подальше, заносили в дом поленья огромными связками. В такую суровую и жестокую безвременницу, когда часть Кордея накрывала слепая и опасная завеса, жители всех городов и деревушек не желали покидать свои жилища даже на мгновение. И в Мелкоутёсье тоже подготавливались, однако совсем в ином порядке, своеобразно, не так, как это делали в других местах. Но кому из «веселых» жителей какое было дело до того, к тому же большинство даже и не знало — каково там, в иных поселениях и городах. Всех, в особенности мужчин, заботило всего несколько вещей: хватит ли пойла в местных трактирах и у них дома и будут ли открыты бордели. Женщин же волновали еда и курильни, где они каждый день погружались в горький туман из дыма и ловили только им видимые образы, слышали голоса и растворялись в больной неге. Вернее, их заботило то «угощение», которое там подавали. По необъяснимой причине в Мелкоутёсье именно женщины тяготели к курению ядовитых трав, дурманящих разум и разъедающих душу. То, чем набивали трубки, насыпали в горячие медные сосуды и пропитывало воздух; то, что развращало сознание, заставляло путать реальность с иными мирами. Потому-то вся прекрасная — насколько позволила природа в данных краях — половина обитателей жадно и торопливо скупала сушеный остротравник, пасленовые трубочки, жженный могильник, призрачное дыхание и еще с десяток всевозможных сборов, кои в законопослушные и честные места никто в здравом уме не стал бы даже привозить. О развлечениях на площади и речи идти не могло, однако никто не сомневался, что найдутся такие, кому и на белые бураны будет плевать. О хозяйстве же почти никто не пекся, и единственным, о чем думали, являлись конюшни и склады с провизией — это-то местные на совесть укрыли. Остальное же все как лежало, так и оставалось лежать в том положении, в каком бросили когда-то — никто не утруждал себя излишней работой и заботами. Да и время, что могло уйти на «бесполезный труд», люди с большим удовольствием потратили бы — и тратили — на отдых и развлечения. И одним богам было известно, как погрязшее в лености и скудоумии Мелкоутёсье еще оставалось на плаву, ведь те чужаки, кто знал о здешних порядках, считали, что город должен был давным-давно превратиться в жалкие руины и пристанище пустоты. А сил тех немногих работящих и кое-как поддерживающих город людей, что еще добросовестно трудились и разбавляли убогую атмосферу, не слишком-то хватало.

— Пошел от меня, попрошайка. Если я не досчитаюсь чего-то в своих карманах, то найду тебя и руки переломаю.

— Так я же это… ничего не сделал, я даже до плаща твоего не дотронулся и пальцем. Мне бы немного монет, хотя бы пять лирий… или десять, — не отставал побирушка, от которого разило чесноком и кислым пивом. Мужик, кутаясь в тяжелые одежды, шел по пятам и буквально путался под ногами, так и напрашиваясь на пинок.

— Не дотронулся, это верно, но пока ты последний, кто крутился рядом, — Манрид развернулся и локтем двинул в челюсть надоедливому проходимцу. Тот охнул и повалился в сугроб под стеной одного их домов. — Что, мало? Еще добавить? Вот этим я могу поделиться с такими, как ты, этого добра у меня полно. Проклятый ублюдок, проклятая дыра, — рыжебородый бросил полный отвращения взгляд на местный отброс и продолжил вышагивать по захламленным трущобам туда, где несколько дней назад встречался с Дари.

За главарем неспешно вышагивал Фес, то и дело крутя головой во все стороны и оборачиваясь, проверяя, не следит ли кто за ними. Хоть в том и не было никакой нужды, ведь бандитов здесь никто не знал, да и едва ли они вообще кого-то интересовали, разве что их кошели.

— Не доверяю я этому дорожнику, — вдруг произнес Костяной Фес, глядя на появившийся на горизонте уже знакомый бордель. — Слушай, откуда нам знать, что он не водит нас за нос? И где достает сведения, непонятно. Подумай, как хорошо ты его знаешь, Манрид? Может он ошибся, нашел не ту, и знает об этом, но лжет и сдирает с нас деньги за обман. Его бы стоило проверить, а еще лучше — взять с собой, потаскать по дорогам, чтобы лично привел к той самой Илилле, которая со своим дружком напала на нас в горах. Могу поклясться своей головой, что он откажется, а когда до нас дойдет, что провели, его ветром сдует из города вместе с метелями.

Парню казалось, что опасался он не зря, ведь нигде и никогда еще не видел бродяжек-соглядатаев, которые с такой легкостью выискивали нужных людей, о коих неизвестно вообще ничего. Даже иголку в стоге сена отыскать было бы проще, чем незнакомцем, похожих на невидимок. Но с другой стороны, назойливый внутренний голос, нашептывающий и напоминающий о странной силе, коей владела Илилла, не давал покоя, и в такие моменты желание, чтобы Дари оказался прав, становилось намного отчетливее и сильнее.

— Заткнись, — рявкнул рыжебородый, не оборачиваясь. — Если ему доверяю я, то и тебе придется. Это не какой-то мелкий барыга с придорожной ярмарки, он знает свое дело. Как и знает то, что если задурит голову, то ему конец — я и глазом не моргну, быстро прибью, как поганого клопа. И сейчас мне плевать, откуда и что он берет, пусть хоть из требухи, хоть в Бездне, хоть еще где, волнует лишь результат, а он есть. Времени и охоты у меня лично нет вынюхивать что-то, от чего пользы и выгоды никакой, и врага в его лице наживать не собираюсь — он еще может пригодиться. Так что, помалкивай и не суйся, куда не просят, лишний раз. Получаем, что нужно, и сразу же убираемся отсюда.

— Давно пора, от этого места меня уже тошнит, здесь даже хуже, чем в вонючем сарае ублюдка Халия, — ухмыльнулся Фес, искоса посмотрев куда-то в сторону.

И это было чистой правдой. До сего дня Костяной считал дом скупого и безумного Халия, с которым у всей банды имелась связь на случай, если понадобится помощь, самым поганом местом на всем Кордее. Пока не оказался здесь. Так вышло, что однажды шайке Железного Кулака «посчастливилось» засесть у одинокого травника, но позже они пожалели о сделанном выборе, когда выяснилось, чем на самом деле жил одинокий и жесткого нрава старик. Даже Манрид не скрывал раздражения и недовольства, деля сарай, где их разместил хозяин, с распотрашенными тушкам животных и оскверненными телами мертвых людей. Да, Халий не брезговал грязным искусством общением с почившими всеми доступными непотребными и омерзительными способами. Повсюду стоял жуткий смрад разложившейся плоти, на который слетались насекомые, и находится в сарае было просто невыносимо. Но Манрида тогда беспокоило не столько необычное занятие старика, сколько то, что тот мог сделать кого-то из его людей своим очередным средством для нечестивых опытов. Коварный, жестокий и безнравственный хитрец, облачавшийся в личину немощного отшельника, выбравшего уединение в лесах, был способен на что угодно, и его вряд ли остановили бы приятельские связи. Но все же, несмотря на грязь, вонь и беспорядок, тот злосчастный сарай не шел ни в какое сравнение с улицами Мелкоутёсья, в котором рыжебородому с приспешником пришлось безвылазно сидеть все это время.

Они остановились на одном из пришедших в упадок постоялых дворов, ожидая вестей от Дари, которого, как выяснилось, не так просто найти в городе, как и связаться. Тот, если и был в стенах, а не за воротами, был просто неуловим. Любые попытки как-то выйти на соглядника увенчивались одними провалами. Манрид же, не отличающийся терпением, желал побыстрее узнать нужные, как воздух, сведения и свернуть сделку, и не раз пробовал разузнать у местных, где Дари, и даже получал ответ. Но стоило ему явиться на место, чтобы поторопить приятеля с выполнением работенки, как натыкался на пустоту или запертые на замок двери. Однако сегодняшним утром обстоятельства сложились крайне удачно и очень кстати: в ранний час какой-то мальчишка, орущий во всю глотку и вымогающий деньги и ценности, принес записку от Дари. Бесцеремонно ввалившись в комнату, где обосновались бандиты, и уже после выяснив, не ошибся ли, мальчишка нехотя вручил послание, и то только тогда, когда получил пару монет. Но Манрид заплатил назойливому мальчугану не по доброте душевной, а для того, чтобы тот скрылся с его глаз и больше не появлялся. Из полученной записки рыжебородый узнал об отличных долгожданных вестях, и, зная, что соглядник уже точно ждет на месте, не откладывая дело в долгий ящик, решил наведаться к нему как можно раньше.

— Смотрите-ка, у кого-то уже зуд в штанах! — послышался хриплый язвительный голос — пошлые шутки здесь, в «Лоне богини», как и других подобных заведениях, были в ходу. — Я свободна… пока свободна, могу сразу обоих обслужить.

На потертых подушках в дальнем углу главного зала, в клубах табачного дыма и в свете тусклого красного фонаря, лежала полураздетая девка и насмешливо смотрела на вошедших бандитов. Рядом с ней в непристойной позе сидела другая девица и потягивала из стеклянной миски горячее тминное молочко, которое притупляло и снимало боль и, что самое главное, избавляло от ненужных проблем. Большинство шлюх что здесь, что во всем Хиддене, не могли зачать, но не от природы, а стараниями тех, кто ими торговал и владел. Всех женщин, которые попадали в бордели или даже еще до того, как оказывались в них, регулярно заставляли пить тминное молочко и есть толченые семена сонного птичника. А если кто-то отказывался, то хозяева живого товара для плотских утех насильно опаивали и закармливали женщин, и тогда не обходилось без грубой силы и жестоких побоев. Эти растения настолько отравляли тела блудниц, что они уже никогда не могли стать матерями. А их молоко, которым иногда наливались их груди — оказалось, что дурные травы имели и такой странный эффект, — было отравленным. А тем женщинам, на которых по необъяснимым причинам не действовали растения, как должно, приходилось пить серый тминный напиток всякий раз после обслуживания очередного гостя. И выбора особого не было: или шлюх силком тащили к черным повитухам, которые имели отношения к жизни столько же, сколько работорговцы к морали, и тогда приходилось несладко. Ведь нередко бедняжки помирали там же, в тесных комнатках, в лужах собственной крови, или же их внутренности оказывались настолько изуродованными, что мучения и боли не покидали до последних дней. Или же им приходилось постоянно пить тминное молочко, от которого нередко случались отравления и впадание в беспамятство. И, конечно же, блудницы выбирали второе, и пусть в таком убогом, жалком и безвольном виде, но они сохраняли себе жизнь, до которой, увы, никому не было дела в этом мире.

— Эй, да это же те чужаки, что к Дари приходили недавно, — заметила вторая девка, чуть наклонившись вперед, окинув при этом визитеров презрительным взглядом. В грубой девице Манрид узнал ту, что соглядник гнал в шею в их предыдущую встречу. — Слышь, они не за этим здесь, Ми, а опять к этой скотине пришли. Этот Дари-недоумок непонятно чем тут занимается, и тащит сюда тех, кто даже и не думает развлечься, а только запирается с ними наверху. На месте хозяев я бы давно его отсюда вышвырнула и еще ободрала бы до нитки. В прошлый раз он мне не доплатил! Тварь. Еще и угрожал… чтоб ему в пекле гореть… И этим двоим тоже...

Ее речь звучало бессвязно, язык заплетался, однако она продолжала сыпать оскорблениями и говорить все, что давно засело в ее голове, забыв об осторожности.

— Разве вам неинтересно? — Ми поднялась с подушек и, бесстыдно поглаживая огромные груди, подошла к рыжебородому. — Я могу такое, чего не могут другие, вы не пожалеете. И цена за мои умения небольшая, намного меньше, чем у любой другой. Или у вас обоих какие-то проблемы? Что, куцые? А так и не скажешь… по тебе точно… Давай проверим?

— Где Дари? — Железный Кулак перехватил руку шлюхи, едва та потянулась к его промежности, и крепко сжал, да так, что девица вскрикнула от боли. Уничижительные слова, за которые большинство мужиков, особенно северяне, не раздумывая, заставили бы жестоко поплатиться того, кто осмелился их произнести, пробудили и в без того несдержанном и злопамятном Манриде настоящую лютую бурю.

— Где, где? Где и прошлый раз, или у тебя ветер в башке гуляет? — отозвалась другая. — Ничтожество без...

— А ты прикуси язык, пока его не вырвал с корнем.

Девица лишь криво усмехнулась на угрозу, ведь приходилось слышать такие по десятку на дню, и сейчас брошенные в ее сторону слова не вызвали ничего, кроме смеха. Она, как и остальные, прекрасно знала, когда стоит помалкивать, когда грозные речи могут перейти в дело, и когда стоит опасаться, но к тому, что сказал Манрид, это не относилось. Так казалось. На шум и громкие разговоры вышла тучная женщина в сопровождении такого же необъятного мужика. Но оба совсем не выглядели, как те, что работают за кусок хлеба, продавая себя, скорее наоборот. В добротных дорогих одеждах, с лоснящимися лицами, с прямым и жестким взглядом, дающим каждому понять, что они никого тут не боятся. Что они — хозяева, а не вещи. Разразившись гневной тирадой и раздраженно оценив представшую в зале сцену, парочка велела шлюхам убраться вон и не высовываться. Однако через секунду владельцы "Лона богини" изменилась в лицах, и небрежно и с наигранной учтивостью, точно разыгрывался дешевый уличный спектакль, сообщили, что дорожник сейчас наверху в самой дальней комнате. Провожать, разумеется, никто не стал, но это и не понадобилось.

— Пошли, — скомандовал главарь Фесу, не думая даже выразить благодарность держателям борделя за прием.

Нужная комнатушка нашлась быстро. На удивление, по пути никто из назойливых дарительниц земных наслаждений не приставал, не тащил за собой, обещая такое, что лишь во снах привидится. Только несколько обнаженных и слишком веселых баб, хохоча, пробежали мимо и скрылись в первой от лестницы комнате. Непривычная тишина накрыла заведение, словно все, кто обитал в нем, чего-то остерегались и теперь старательно притворялись, что тут никого нет. Что жизнь вымерла и ее не стоит даже пытаться выискивать.

— Ну что, совсем терпения не осталось? Не успел отправить к тебе оборванца, как ты уже тут, — Дари облизал пальцы, вымазанные в жиру, и, прищурившись, глянул на возникших на пороге бандитов. — Деньги принес?

— Сначала давай решим мои дела, а потом разберемся с твоими, — рыжебородый, не скидывая уличной накидки, без приглашения уселся напротив соглядника, который вновь принялся поглощать сочное горячее мясо, рассуждая о том, что некуда спешить.

Рядом с ним небрежно лежали дорожные одежды, на полу же под ногами валялись какие-то тканевые свертки и узелки, среди которых виднелись небольшие свитки без печатей и бумаги, перетянутые веревками. Беспорядок выглядел так, будто Дари или только что явился, или, наоборот, собирался куда-то. Фес, чувствовавший себя, как дома, прошелся по комнатенке, затем развязно устроился на помятом лежаке и закинул ноги прямо на низкий стол. Нахально взяв прямо из-под носа Дари кусок мяса, он принялся его жадно поедать, сверля при этом глазами дорожника. Тот лишь ядовито оскалился, наблюдая за приспешником Железного Кулака.

— А знаешь, мне начинает нравится этот умник, готов поспорить, что он стоит больше, чем все, кто у тебя под ногами трется и задарма жрет хлеб.

— Так и есть, — отрезал Манрид и нервно постучал пальцами по столу.

— Ладно, пусть будет по-твоему. Знал бы ты, чего мне стоило выследить твою девку, куда и к кому пришлось ездить, где таскаться. Оказалось не так-то просто проследить ее путь, потратиться пришлось немало, — Дари вытер руки и стал копаться в котомках. Несмотря на беспорядок, он аккуратно перебирал вещи, особенно бумаги, которые, по всей видимости, являлись довольно ценными.

— И что мне с того? Намекаешь на то, чтобы я заплатил больше? Ты и так заломил немалую сумму, а теперь просишь еще? Осторожнее, Дари, жадность дорого может обойтись.

— А голова у тебя, смотрю, до сих пор хорошо варит. Но стоит понять одну простую вещь, дружище: хоть дело и сделано, а не мешало бы за непредвиденную работенку, которую мне пришлось проделать, чтобы все разнюхать, накинуть. Ты-то свое получишь, и я даже не знаю, сколько поимеешь с того сверху, а я могу и в накладе остаться, а так не пойдет. Нет. Хм, ты бы точно не стал так дергаться и возиться с какой-нибудь грязью. Так что же все-таки происходит? — Дари, наконец, достал несколько исписанных листов — судя по всему, в них содержалось то, что еще удалось узнать, — и карту. Расплывшись в мерзкой заискивающей улыбке, он протянул записи Манриду. — Поделись тайной.

— Если тут есть что-то полезное, то можешь не трястись за свой карман, — заявил Костяной, бросая объеденную кость назад на тарелку. — Остальное — не твоего ума дело.

— Думаешь? Меня все касается, Фес, и если захочу, то узнаю всю подноготную, и даже не понадобится из кого-то что-то вытягивать. Не стоит так пренебрегать таким человеком, как я, если, конечно, не охота превратить свое существование в бесконечные игры в прятки и вечно скрываться.

Худое и хмурое лицо Феса исказила злоба: он сжал и заскрежетал зубами, от чего рот перекосился, и тут же почувствовал, как печати на спине уже начали нагреваться и жечь изуродованную плоть. И только присутствие Манрида останавливало от ответа на неприкрытую угрозу. Парень цокнул языком, брызнув при этом слюной; побороть себя и успокоиться было непросто, но необходимо, однако мысленно представлял, как выбивает все высокомерие, дурь и разговорчивость из соглядника.

— Договорились, — Железный Кулак вырвал стопку бумаг из рук Дари, — ты получишь свои деньги, и я добавлю еще, но только за то, чтобы ты навсегда забыл о нашей сделке и вообще обо всем, что происходило и стало известно, ясно? И больше не заикайся об этом.

— Ну-у… Хоть сейчас вопрос уже далеко не в деньгах… я согласен, — дорожник громко хлопнул в ладоши. — В конце концов, это всего лишь простое любопытство, которое трудно подавить, зная, что происходит нечто достойное внимания. Это щекочет нервы, будоражит воображение. И я не верю, что ни тебе, ни твоему вспыльчивому приятелю подобное ощущение неизвестно. А ты, Манрид, любишь копаться в чужих делах, лезть в чьи-то секреты и получать из них выгоду, иначе бы жил совсем при другом положении. Взять хотя бы дом...

— Я тебя понял, так что, заткнись уже, — огрызнулся рыжебородый, убирая в потрепанную суму бумаги и раскладывая на столе карту. — Лучше объясни мне направление.

— Я и забыл, что ты плохо знаешь Хидден. Тут почти, как на твоей родине — все незнакомо, — ехидная улыбка растянулась на лице Дари. Однако, предвидя для себя скверные последствия от неуместной остроты, которую никто не оценил, он отшатнулся назад, округлил глаза и прижал указательный палец к губам, демонстративно показывая, что он помалкивает. Однако через секунду странная ужимка, как и выражение на лице, исчезла и соглядник мгновенно помрачнел, а голос его стал совсем другим, холодным и металлическим. — Ладно, смотри и слушай внимательно, дважды повторять не стану. Это красная линия обозначает Буреломную дорогу, она пересекается вот здесь с Окольной тропой синего цвета. Отсюда же до нее ведет вот эта тропа, она короче всего, поэтому доберетесь до места быстро.

— И что? — покачал головой Фес, наклоняясь над столом и всматриваясь в карту.

— А то, что вам нужно выйти сюда, — Дари провел пальцем по смятой бумаге и остановился на толстой черной линии, — на дорогу Старейших. Мои источники точно указали, что тех, кого вы ищите, были замечены последний раз там. А до этого их видели здесь и здесь, — он продолжал петлять по карте. — Но если они оказались на дороге Старейших, то совсем легко догадаться, где они появятся очередной раз.

— Хочешь сказать, что… — Костяной Фес оборвал фразу, замерев ненадолго, но тут отмахнулся и скривился о недовольства. — Какой в этом смысл и толк, ведь когда мы выйдем на ту дорогу, то тварей и след простынет. А те земли?! Да там затеряться можно, это тебе не тутошняя дыра, где все продувается насквозь и, которую обойти можно меньше, чем за день. Сдается мне, твои источники дурят нас.

— Клянусь своим хозяйством, все точно, как у алхимиков. Но есть еще кое-что, что добыли для меня вездесущие глаза и уши. Это упростит вам всё, — дорожник облокотился о стол, подался вперед и с ядовитым и самодовольным видом почти неслышно прошептал Манриду то, от чего главарь в голос расхохотался.

— Бездново пламя! Почему сразу не сказал? — Железный Кулак с жадностью осушил за раз кружку с пойлом, будто жажда мучила не первый день. — Зачем надо было ходить вокруг да около, когда все так просто?

— Действительно, просто. Но следуя прочерченному пути, можно сэкономить много время, даже если решите выступить не прямо сейчас. А если боги окажутся на вашей стороне, то еще и получится застигнуть врасплох, наступить на самое горло твоим новым друзьям… или кто они там тебе. Когда они совсем не будут ожидать и не смогут ускользнуть. Так что, советую вбить в голову все, что я скажу и покажу еще.

— Боги? Да пошли эти боги, они тут точно ни при делах, как и всегда, — прошипел Костяной. — Боги… Чтоб им сгинуть.

Манрид и Фес еще какое-то время слушали Дари и внимательно изучали карту. Многое, о чем поведал соглядник, стало настоящим открытием, как те же скрытые лазейки и тропки, даже то, к каким людям можно обратиться и довериться там, куда им предстоит попасть. Оставалось надеяться, что дело выгорит. Ведь на кону стояло больше, чем личная месть.

Вскоре все вопросы были утрясены и стоило выдвигаться.

— Не стану настаивать, но раз мы разобрались со всем, то стоит это отметить, — дорожник лукаво прищурил один глаз и покосился на дверь. — Вы в Мелкоутёсье! А побывать здесь и не насладиться его гостеприимством, какое только тут найдешь, легко можно приравнять к ужасному преступлению или дикой непростительной провинности. Жрать — вы уже жрали, могу поклясться, что успели и напиться где-нибудь в закоулке, да так, что потом все кишки из вас полезли. Признаю, что презираю всю ту грязь, что заполнила собой этот бордель и остальные заведения тоже, но иногда хочется замарать себя в ней. Шлюхи тут на любой вкус, и делать с ними можно все, что душе угодно — их-то уж точно ничем не удивишь. Так что? Когда-то ты, Манрид, не пропускал мимо ни одной потасканной девки. Слыхал, что однажды даже хотел на такой жениться...

— Что несет это выродок? — Костяной непонимающе посмотрел на главаря.

— Правду. Тогда я только и умел, что думать членом, а та тварь неплохо это учуяла, и решила охомутать, — Железный Кулак вытер рот бородой и развалился на лежаке. — Ладно, Дари, посмотрим, что тут за бриллианты водятся.

— Другой разговор!

Дорожник вышел за дверь и без всякого стеснения и в самой грубой и грязной форме проорал нечто непристойное с лестницы, затем спустился и позвал хозяев заведения. Внизу послышались возня, брань, шаги. Вскоре на второй этаж тучной бабищей была пригнана пятерка девиц, которые оказались свободны.

— Давай этих двух, — Манрид уверенно ткнул пальцем в сторону тех, что сегодня «встретили» его с Фесом, когда они вошли в бордель, и кивнул хозяйке. Рыжебородый недобро оскалился, смерив взглядом одно и вторую, от чего девки сразу как будто сжались, но возразить не посмели, хоть уже и чувствовали, что ничего хорошего им не сулит развлечение с чужаками. — И еще самую уединенную комнату, что у вас есть — не хочу, чтобы кто-то помешал.

Время неумолимо утекало, даже вечно беспечные и не следящие за часами горожане, для которых дни и ночи смешались в одно целое, а каждая минута ценилась не больше, чем рыбья требуха, это заметили. Почувствовали.

Порывистый злой ветер дул в спины двум фигурам, стремительно покидавшим Мелкоутёсье и направлявшимся в сторону Бездыханных равнин, в свое надежное укрытие. За вечно распахнутыми настежь воротами Манрид и Фес оседлали лошадей, которых им за сдельную плату продал сонный конюх, и, не оглядываясь, двинулись подальше от грязного городка. На поясе рыжебородого красовалось порванная тонкая нитка поддельного жемчуга, на застежку которого накрутились спутанные и слипшиеся от темной крови волосы. Грязно-багровые потеки осквернили собой и нежный перламутр сколотых бусин, придавая жуткую уродливость украшению, которое еще час назад висело на шее одной из блудниц. Рядом же с остатками дешевого ожерелья болтался почти под корень отрезанный язык, с которого все еще капала кровь. На грубом лице рыжебородого тенью легло мрачное удовлетворение, а уголки губ едва тронула мерзкая улыбка, что не смогло ускользнуть от взгляда Костяного, который небрежно вытирал руки о жесткий мех накидки. В его голове до сих пор звучали нелестные реплики наглых девок, насмешки и откровенные оскорбления, но это уже было не так важно, как и их мольбы и слезы. Две жалкие жизни — кому они нужны? И единственным напоминанием о том, что когда-то в какой-то поганой дыре существовали две треклятые потасканные девки, не умеющие вовремя заткнуться, являлись маленькие трофеи, что прихватил с собой Железный Кулак. И бандитам было уже все равно, что творилось в борделе, и они не слышали брани, проклятий в их сторону и крики хозяев «Лона богини» и других девиц, толпившихся в подпольной комнатке. В той самой, где развлекались бандиты, и где остались лежать два бездыханных тела, на коих живого места не было. Хитрец же Дари, почуяв, что к чему, успел улизнуть из заведения вовремя, однако гнев жадных и беспринципных владельцев не миновал и его. Те разразились обещаниями разделаться с ним за то, что «он привел диких животных сюда и те испортили товар». Однако дорожник знал, что вскоре люди остынут, и за небольшую компенсацию все забудут, и он снова станет желанным посетителем. Впрочем, как случалось уже не раз.

Темень сгущалась над равнинами. И к моменту, когда Манрид и Фес добрались до логова, землю накрыла глубокая ночь, лишенная луны и звезд — с приходом мглы наплыли и снежные тучи. И все же природа смилостивилась над бандитами, и пока они не переступили порог убежища, снег и не подумал сорваться. Его и без того хватало на полях, на подступах к нему и на дороге, ведущей к бывшему рабочему бараку. С трудом пробравшись через сугробы, двоица буквально ввалилась в дом — перекошенная дверь успела примерзнуть в углу и пришлось попотеть, чтобы ее открыть. На настойчивые стуки и крики никто из шайки не явился, что незамедлительно привело Железного Кулака в ярость. Он считал, что даже посреди ночи — да когда угодно — и при любых условиях, пусть хоть явится сама смерть, его люди должны быть на своем посту, не спать, не пить и не есть, если их «вожак на охоте». И он не терпел, когда нарушались его порядки и правила, которые он установил еще задолго до того, как те, что сейчас грелись о очага, попали к нему в банду. И если бы в былые времена рыжебородый не взял все в свои руки, не накинул незримую удавку на шею каждого, кто тогда помыкал им и вытирал об него ноги, то он давно бы сгинул. Так вышло, что считаться с ним стали лишь в момент, когда он показал истинную свою сущность, а поскольку страх и пощада были ему чужды, то подмять каждого под себя ничего не стоило. К счастью, Манрид никогда не брезговал пускать в ход грубую силу, и еще в молодости ему нравилось смотреть, как те, кто перечит ему, умываются собственной кровью. Однако сейчас, спустя столько лет, он начинал жалеть, что прежних людей, которые некогда пополняли ряды его приспешников, уже нет, а вместо них — ленивый сброд. Не считая верного Феса, которому доверял, как себе.

На пороге их встретила пустота и полумрак: стул, который должен быть всегда занят, одиноко стоял где-то в стороне от стола, на котором догорал свечной огарок. По деревянной столешнице растекся, успев наползти на оставленное нарезанное яблоко, и давно застыл почерневший воск. В ту же секунду по коридору пронесся грубый гогот, послышались наперебой мужские голоса, среди которых звучали совсем незнакомые. Рыжебородый, поняв, что в его логове сейчас находились чужаки, издал неприятный гортанный звук и ринулся вперед по коридору.

—… а я и говорю ей, что лучше меня у нее мужика еще точно не было. А эта дрянь взяла и заплатила мне! Подзаборная девка заплатила тому, кто сам платить должен! Нет, вы такое видели когда-нибудь? — вещал какой-то коренастый мужик с огромным шрамом на лице, взобравшись на стол.

В одной из комнатёнок, служащих и столовой, и спальней, и кладовой одновременно, под звуки звенящих бутылок, треска поленьев в очаге и отвратительного оглушающего хохота наперебой горланили остатки шайки Манрида в компании неизвестных персон. Рядом с Долтом, что уже порядком охмелел от выпитого и явно едва держался, чтоб не свалиться на пол, сидели двое неопрятного вида нескладных верзилы и перебирали охотничьи ножи. По столу вместе со шрамированным расхаживал, пританцовывая, какой-то юнец. У самого очага вместе с другими приспешниками рыжебородого расположились еще трое мрачных чужаков, выглядящих гораздо серьезнее остальных незнакомцев. Они то и дело что-то перебирали в своих кошелях и демонстрировали это бандитам, а те только одобрительно кивали. Единственный, кто не принимал участие во всеобщем веселье и гулянке, был Уден, который спокойно и молча сидел в стороне и с ядовитой ухмылкой наблюдал за происходящим.

Воздух рассекло лезвие маленького ножичка без рукоятки; стремительно вращаясь, оно пронеслось перед носом одного из сидящих за столом людей и вонзилось в оловянный кувшин, стоявший у ног незнакомого паренька.

— Эй, ты что творишь? Еще немного, и мне пришлось бы выковыривать нож из себя! — брызнул слюной ошарашенный и перепуганный чужак, и тут же соскочил со стола. — Ты вообще кто еще такой?

— Сейчас ты узнаешь, кто, — прошипел рыжебородый и медленной тяжелой поступью прошел в комнату. — Сейчас вы все узнаете.

— Манри-ид! — внезапно воскликнув, протянул Долт, лениво вставая с места и поднимая над головой кружку с медом, приветствуя главаря. — Мы уж думали, что ты провалился в Бездну вместе с Фесом. Думали, вас повязали и гниете где-нибудь в подземелье или крыс кормите.

Люди Железного Кулака, едва тот подал голос, напоминая о себе, моментально оживились, стали молча и удивленно переглядываться, точно перед ними стоял не человек из крови и плоти, а призрак из глубин небытия. Кто-то чуть ли не на полусогнутых тут же принялся суетиться, крутиться перед ним, попутно что-то болтая и объясняя, распыляясь, что они «все задницы себе отсидели тут». Незнакомцы же напротив притихли, настороженно разглядывая неожиданно и так некстати вернувшегося главаря, о котором успели узнать достаточно. Трое мрачных личностей у очага, как один, нахмурились и развязно развалились на стульях, оценивающе сверля того, на кого они теперь должны работать, как им обещали.

— А мы тут решили выпить за новых людей, — присвистнул долговязый, обводя рукой присутствующих и облокачиваясь на одного из детин. — Нас стало слишком маловато после того раза, а шесть человек — это несерьезно… Это не банда никакая...

Костяной Фес, вытерев рукавом лицо от растаявшего снега, мельком посмотрел на пришлых и, похлопав по плечу рыжебородого, неспешно направился к огню. Сняв на ходу мокрые одежды и рубаху, будто намеренно оголяя свои шрамы-печати на спине, чтобы их видели все и каждый, он прошел прямо мимо хмурой троицы и пристроился у теплой каменной стены.

— Мне кажется, или что-то тут без нас поменялось? Не припоминаю, чтобы здесь околачивались незваные рожи, да и порядки вроде были другие. А ты, Манрид? — Костяной плюнул в огонь и непринужденно стал стягивать сапоги и разминать замерзшие ноги, хрустя искривленными пальцами.

— Кто посмел? — лицо главаря вмиг побагровело, рот искривился, а дыхание стало тяжелым и шумным. — Кто привел этот сброд сюда?!

Логово на равнинах было исключительным и особым местом, которое он считал единственно надежным, защищенным, где его точно никто не мог найти, даже если очень захотел бы. И не зря когда-то разбил здесь свой постоянный лагерь, выбрав оставленные проклятые земли, зная, что тут никто со стороны не помешает вести дела. И в одно мгновение его правила были паскудно и за спиной нарушены! Подобное Манридом расценивалось не иначе, как предательство, и требовало немедленной расправы над осмелившимся на своеволие. И мольбы никакие уже не спасли бы.

— Нутром чую, что знаю, кто это, — Фес сгорбился, чуть опустил голову и, принявшись водить языком по зубам, покосился на державшегося в тени Мора.

— Вас действительно долго не было, — непринужденно пожал плечами тот, не думая даже подняться с места и поприветствовать как следует своего вожака. — И я решил не тратить попусту время, ведь...

— Так это твоя работа? — рыжебородый оборвал на полуслове Удена. — Дай-ка я тебе кое-что объясню, — он снял с себя походную накидку, расправил одежды, будто готовился к выходу в свет, пригладил бороду и, мерно обойдя помещение, подошел к Мору.

Несколько секунд Железный Кулак просто молча нависал над ним, слушая ничего не значащие сейчас речи и объяснения. Мгновение — и послушался тупой и глухой звук удара: в жесткой руке в одночасье оказалась увесистая металлическая пепельница, которой припечатали в челюсть Удену. Парень не издал и звука и сразу же свалился на разбросанный в углу хлам, хватаясь за лицо и разбитую губу. Не давая ему прийти в себя, рыжебородый нанес еще один удар пепельницей, да такой сильный, что от нее отвалилось донышко и отлетело куда-то в темноту. Отбросив уже ненужную безделушку, Манрид обеими руками схватил Удена за грудки, вытащил на середину комнаты и изо всех сил пнул его в живот. Тот тихо застонал и сжался в комок.

— Слушай, Манрид, может будет с него, убьешь ведь, — произнес кто-то робким и дрожащим голосом. — Да и что он такого сделал-то?

— Что? Что-о?! — заорал во всю глотку главарь, метнув яростный взгляд на осмелившегося перечить. — А я тебе тоже объясню, что. Подойдешь? Или мне самому подойти? Хочешь присоединиться к нему?

Неприятного вида мужик умолк, сделал шаг назад и, скрестив руки на груди, отвел взгляд, явно не желая мешать внезапной экзекуции.

— Никто не посмеет без меня решать что-то! Я устанавливаю правила, я один могут делать с этим местом, что захочу, как и со всеми вами! Но до вас не доходит. Так я объясню вам как следует, что к чему, и если бы не я, то каждый давно уже сдох где-нибудь в канаве, в клетке или на виселице! И так вы выражаете мне свою преданность и благодарность за то, что когда-то подобрал вас и не дал подохнуть раньше времени?! Сговариваетесь, значит?.. Пора напомнить, что бывает с заговорщиками. А после — займусь погаными подзаборными псинами.

Последние слова относились к чужакам, и некоторые из них не на шутку обеспокоились и занервничали. Железный Кулак опустился на одно колено, вцепился в волосы Удену и два раза ударил его головой о пол. Алая кровь хлынула изо рта и носа, залив собой выбившийся из-под жилета ворот серой рубахи и заляпав потеками обшарпанные половицы.

— А теперь ты отправишься вниз, и будешь прозябать там столько времени, сколько я скажу, — зло произнес рыжебородый, склоняясь на отключившимся Уденом. — И тебе посчастливится, если еще откроешь глаза. Вы двое, — он резко поднялся и указал на Долта и того, кто решился возразить, — в подвал его.