Глава XVIII. Переплетение (1.1) Луч во мраке

Илилла лихорадочно и с громким хрипом вдохнула, резко открыла глаза и застыла: её окружала всепоглощающая мгла, густая и вязкая, она обступала со всех сторон. Единственный свет, который слабо мерцал и едва разгонял замогильную тьму, исходил от самой наемницы и позволял ей видеть хотя бы собственное тело. Она с минуту разглядывала себя, не понимая, что происходит, перебирая пальцами тончайший и насквозь вымокший саван, сплетенный из серебряных нитей и едва прикрывающий наготу. Мелон словно окунули с головой в воду: с волос, налипших на лицо и шею, стекали холодные струи, как и с одеяния. Ноги по щиколотку утопали в холодном и подвижном источнике, который точно звал Или следовать за течением. Однако она не решалась сдвинуться с места, какое-то время силясь вспомнить, что случилось, но воспоминания о недавних событиях как будто стерли, оставив вместо них непроницаемое черное полотно, на котором изредка возникали туманные образы. И чем больше Мелон пыталась заглянуть за него, тем плотнее оно становилось, и казалось, все, что затерялось где-то по ту сторону, теперь стало под запертом.

— Где я? — голос звучал глухо и незнакомо, а с губ сорвалось холодное дыхание. Она оглянулась. — Я мертва? Не может быть...

Замешательство сменилось смятением: место, куда она попала не по своей воле, было пропитано невыносимым одиночеством, окутано странной тьмой, которая полнилась неизвестностью и душераздирающей тоской. Что ждало с приходом Холодной Девы каждого, кто когда-то сделал свой первый вдох, никто не знал наверняка. Все довольствовались лишь крохами озарений и просветления тех немногих избранных, что сумели перешагнуть грань не раз и вернуться обратно, в подлунный мир. И им верили, внимая всякому слову, слетавшему с их языков. Сама же наемница лишь раз оказалась за гранью, но смерть не прибрала ее — то было только жестокая проверка. Когда ей исполнилось восемнадцать зим, она уже прекрасно осознавала, каким даром обладает, и её наставник считал, что без настоящих испытаний раскрыть его полностью и закалить связь — всё зыбкая игра. И вот тогда она узрела, что скрывается по другую сторону, там, где таятся тени разума живых и дремлет прах несбывшихся чаяний уже мертвых. И сейчас это место хоть и пыталось будто бы скопировать то, куда Мелон погрузилась когда-то, оно все же разительно отличалось. Безумный холод, потерянность, пустота, даже её тело казалось полым, подобно безжизненной оболочке. Здесь не было ничего: ни ясных образов, ни звуков, ни голосов, ни яркого сияния, которое блуждало и опутывало пространство, как нити. То иное измерение, куда не мог попасть ни один смертный, угнетаемый лишь земными заботами и людскими бедами, чей взор был затуманен, а сил едва хватало только на то, чтобы пройти свой жизненный путь до конца, было живым. Здесь же царило небытие и неизвестность. И мысль о смерти, словно пришедшая откуда-то извне, уже не оставляла в покое.

Стоило Или сделать робкий шаг, как мощные и возникшие из ниоткуда волны незримой силы врезались в нее, после чего обрушился целый поток ударов, под которыми устоять не вышло. Наемница, ощутив полное бессилие, упала на одно колено, согнулась и замерла. Атака неизвестных сил прекратилась так же внезапно, как и началась, и все затихло, будто ничего и не произошло. Но затишье было недолгим: где-то из глубин мглы послышался гул; он все нарастал и нарастал, становясь невыносимым. И вот в нём-то Мелон наконец различила дикие вопли, стенания и душераздирающий плач, которые давили и пронзали, подобно копьям. Она не видела ничего, но чувствовала — настоящую боль! Уродливую, неприкрытую, ту, что способна растерзать сердце и уничтожить, превратить в разорванные куски даже чистое и крепкое сознание. Впервые в жизни наемница не смогла сдержать по-настоящему дикий крик от мучительного ужаса, немощи и отчаянья: она запрокинула голову и сжала ее руками настолько сильно, насколько могла. Хотела, чтобы чудовищная пытка прекратилась. Дыхания не хватало, да и дышала ли она? Потоки резких ледяных порывов, что безудержно носили кошмарные вопли и непонятные мольбы, били в спину и грудь, окутывали живот и проникали внутрь, скручивали ноги и обжигали руки. Илиллу трепало, будто помятый лист на ветру. Едва помня себя от нахлынувшего ужаса, она доверилась своим инстинктам и выставила перед собой руку, заслоняясь ей, будто щитом. Из глубин подсознания она воззвала к своему дару, уже в который раз, чувствуя, что только он способен помочь. Но в этот самый миг её пальцы обожгло странное пламя, а ладонь уперлась в неожиданно возникшую преграду. Короткий взгляд — и пугающий явление открылось в ту же секунду: перед Или стоял Флаин! Неестественно огромного роста, объятый черным огнем, с лицом, которого коснулась длань Бездны — искаженное, инфернальное, злобное.

— Вот мы и один на один, — вер-сигельт широко улыбнулся, и улыбку его пропитывало вероломство, садистское наслаждение и демоническое ликование. — Никто не посмеет стоять на пути моего величия и становления вечным. Я никому не позволю отнимать и владеть тем, что моё по праву. Родная кровь ничего не меняет, она — лишь помеха. Это — моё царство, только моё. Наступает время Флаина Дентри Мелона, и то, что я делаю сейчас — только самое начало.

В глазах вер-сигельта не было ни капли сострадания или сожаления, только алчный неумолимый огонь и абсолютное сумасшествие, коим он упивался. Он схватил за запястья наёмницу, сжимая их до невыносимой боли — в одночасье здесь, в этом странном месте, где даже пустота выглядела зыбкой, каждое ощущение обострилось в десятки раз, — наклонился и впился жестким поцелуем в холодные губы Илиллы. Оцепенение и дикий страх тут же проникли в её разум, разлились по телу и сковали его. Фигура янтарноглазого рассыпалась в прах и на смену ей явились образы прошлого, но предстали не такими, какими их хранила в памяти Мелон, нет. Они были изуродованными и искаженными настолько, что лишь мелкие детали позволяли угадать в кошмарных видениях нечто знакомое и даже родное. Поверить в их реальность, признать, что лица и очертания былого, которые предстали в ином виде, будто заставляли увидеть в них истину, означало бы принятие того безумия, что обрушили на пленницу это место и Флаин. И чем сильнее она боролась с ними, тем глубже погружалась в наведённый немыслимый кошмар.

Послышался сухой щелчок: из черноты невообразимо длинной змеёй возникла толстая плеть, со свистом пронеслась над головой Илиллы, после чего стремительно опустилась и хлестнула ее по спине. Жесткий «хвост» прорезал саван и лизнул смуглую нежную кожу, мгновенно оставив на ней алую полосу. Затем ещё и ещё! Однако наемница даже не вскрикнула, стиснув зубы и склонив голову, будто жалкий раб, заслуживающий жестокого наказания. Зловещая тьма рассеялась, и теперь взору открывались знакомые стены Ангера, вернее, та его часть, которая в свое время принесла и надежду, и разочарование, и ненависть одновременно. Тренировочный плац «Железный ворон», окруженный высокой оградой — именно его увидела Или сквозь едва сдерживаемую слезную пелену. Он всегда служил лишь местом, где закаляли новобранцев, готовили свежую горячую кровь, передавая молодому поколению знания и мастерство, и никогда не осквернялся кровавой острасткой или безжалостными пытками ради потехи. Однако воспоминания странным образом перекосились: то, на что взирали глаза Илиллы, когда ее жизнь ещё была крепко связана с Ангером; то, что, казалось, надежно врезалось в память и не могло ей изменить — все это теперь обратилось в пыль. Предубеждения закрались в самые дальние уголки сознания, пошатнув веру в то, что наемница хорошо знала. Ничего не сохранилось, и вокруг открывалась картина совершенно бездушного, чужого и паскудного места, похожего на публичную площадь для казней. Словно вскрылись старые и всеми забытые раны, которые вновь сочились гноем и грязной кровью. Или же с живого содрали кожу, вывернули наизнанку душу и обнажили чудовищную сокрытую сущность. Истину, которая так долго пряталась за иллюзией, но в которую невозможно было поверить.

Повсюду горели огромные факелы, разбавляя густую ночь, несло серой, углём и обожженным деревом, а вокруг самого плаца возвышались неприступные стены, на которых висели обугленные тела солдат. По периметру стояли возы, груженые обтесанным деревом, рудой и оружием, а ближе в центру нашли своё место тесные железные клетки, выставленные вкруг. В одних сидели замученные арестанты, другие же заполняла лишь пустота и дверцы их услужливо были распахнуты для новых заключенных. Рядом сновали люди наместника и военные, то и дело выволакивая кого-нибудь из клетки и с нескрываемым наслаждением били его всем, что было под рукой. Возле лестницы, ведущей на верхнюю площадку, в одних портках и до изнеможения крутили здоровенное колесо юнцы, и где-то внизу слышался неустанный грохот и скрежет. Над ними начальствовал человек, похожий на командующего северным гарнизоном, которого Илилла знала лично. Однако тот, из её мира, был человеком чести, справедливым, но не жестоким, а этот выглядел совсем иначе. Чрезмерно внушительного роста, с изуродованным язвами и ожогами лицом, подобно исчадию Бездны, и от него исходила черная ненависть. И всё же это был тот самый командующий. С животной яростью он бил юнцов по ногам и спине, выкрикивая приказы, сдобренные отборной бранью. От колеса тянулось с десяток толстых цепей, которые уходили через круговую канаву вниз, под плац, и из-под земли то и дело раздавался гулкий грохот.

Удары плетью на минуту прекратились. Илилла, прерывисто дыша и молча перенося нестерпимую боль, всё же подняла голову и обернулась, чтобы видеть своего истязателя. И она ожидала увидеть кого угодно, но только не его. С неимоверным высокомерием и презрением на нее смотрел отец, и в его глазах было столько злобы, что обратись она огнем или иной безудержной стихией, её бы хватило, чтобы уничтожить всё вокруг. И облачение было ему под стать: темные стальные латы с гербом на груди, широкие массивные наплечники, к которым крепился тяжелый длинный плащ, и длинные поножи, украшенные резным узором.

— Ты подчинишься мне или я из тебя выбью непокорность, — глава двух объединенных домов сжал зубы и брызнул слюной. — Я — твой бог, и ты не смеешь мне перечить! Твоё место всегда было только здесь, а единственной обязанностью — служить тому, кто кормит со своего стола. И одно право: безупречно выполнять свой долг. Ты — моя плоть и кровь, ты — дитя Роклита, и не смеешь сама выбирать себе путь. У таких нет и не может быть голоса, вы все — лишь тени и эхо, живое орудие! — речи человека, который носил тоже лицо, что и старший Мелон, но который не был им, походили на призыв умалишенного фанатика.

Он снова размахнулся и ударил плетью. Хлесткие и звонкие щелчки звучали непрерывно один за другим, и между ударами раздавался властный громкий голос, вещавший о повинности и репутации их семьи. О жертве, о беспрекословной покорности. Всё то, что Илилла слышала с юного возраста, но ненавязчиво, а со взрослением и во время обучения — постоянно. Это бремя тяготило, но так и сломило, а сейчас оно превратилось в открытые раны, в которых безжалостно ковырялось время, гнетущее прошлое и мерзость небытия, что породила эти видения. Но чем дольше длилась пытка, тем больше начало казаться, что все происходящее — реальность. Незамутнённая, та, что не прячется за сотней туманных зеркал. Новый удар — и наемница, вскрикнув, упала на пол, не в силах больше держаться. Но даже её поверженное положение не остановило нечто, выглядящее, как Дарриол Мелон. Спина горела, саван превратился в окровавленные лохмотья, в глазах темнело от боли — всё, что прежде в этом месте казалось чем-то иллюзорным, лишенным приземленности и тех же жестоких оков, теперь обрело не просто очертания. Все стало настоящим. Даже кровь. Среди криков, стонов и ругани раздалась тяжелая, но быстрая поступь. Кто-то схватил Мелон за волосы и поволок к одному из позорных столбов. Сопротивление ничего не дало, только принесло еще больше боли и слабости, а попытки пустить в ход дар не увенчались успехом. Он будто обратился против самой обладательницы, ввергнув её в смятение и опустошение. Через минуту наемницу уже приковывал к столбу высокий и здоровый солдат, чье лицо скрывала железная маска, похожая на те, что носили в древние времена кровожадный народ, устраивавший набеги на тогда еще разрозненные острова. Илилла узнала эту маску сразу, как только взглянула на неё: грубой работы, черная, вытянутая вниз и украшенная шипами и узкими прорезями для глаз и рта. Заклятые враги людей, заселявших в далеком прошлом нынешний Роклит, пользовались ими, когда шли в бой. Об этом не раз упоминалось в хрониках островов, и Или хорошо в своё время запомнила столь малую деталь огромной мозаики истории. Тот народ, название которого хоть и было сохранено, но все же не упоминалось лишний раз — слишком крепка была память об из бесчинствах и ненависть к тем варварам, — канул в Лету давным-давно. Однако это нисколько не мешало жителям Роклита все ещё всматриваться в морские просторы, особенно по ночам, ведь никто точно не знал, куда пропали жестокие и воинственные враги. Все хорошо знали о том, что однажды их далекие предки едва не оказались под гнетом чужеземцев, и этот страх словно передался следующим поколениям.

— Тебе придется вновь стать с нами единым целым, хочешь того или нет. Лишь все вместе мы сможем превратить это убогое и погрязшее в слабости, иллюзиях и трусости место в нечто гораздо более великое! Сделать его таким, каким оно должно быть, не скрывая своей истинной сути. Мы всегда были похожи на них, — Дарриол резко отвел руку в сторону и медленно поводил плеткой вокруг себя, указывая на варваров и на то, что лишь отдаленно напоминало «Железного ворона». — Но прежде я выбью из тебя ту погань, которая чернит наш род. Никакой магии, никакого колдовства или вмешательства Высших с их жалким проведением или насмешками я не потерплю. Есть люди более подходящие для этого, они-то разберутся с твоим поганым даром, и пользы от того будет намного, намного больше. Твоё же предназначение — быть, как мы, и после смерти остаться в этой земле.

Или огляделась и в ужасе осознала: проклятые варвары в железных масках были повсюду. Они взирали с верхней площадки, расхаживали по плацу и на стене, точно хозяева, выглядывали из окон стоящих поодаль башен. И ими повелевал не кто иной, как её отец! То, чего всегда так опасался их народ, внезапно обрело плоть, стало чудовищной явью, пусть и здесь, в неизвестности, которую разгадать наемница не могла.

— Это неправда… Это всего лишь сон, бред, ложь… — в отрицании мотала головой Илилла, исподлобья глядя то на нависшего над ней грозного чужака, то на надвигающего отца, готовящего плеть для новой порции ударов. — Никогда Роклит не будет таким, как и люди, которым он принадлежит. И я не подчинюсь, нет, вам не заполучить моё смирение. Давай, можешь убить меня, — она задержала взгляд на Дарриоле, — но никогда не сломишь, кем бы ты ни был. Да и что это изменит? Все, что сейчас творится — просто пустота и жалкие кошмары, которые рассеются, стоит только проснуться. И ты не мой отец, а всего лишь отвратительное наваждение, тень, слепленная из грязи.

— Думаешь? — ухмыльнулся Мелон-старший, погладив «хвост» плети. — Нет, все, что ты сейчас видишь — реально, как я, как каждый из них, — он снова указал на юнцов и более зрелых мужей, которые под гнетом чужеземцев до измождения крутили колесо, таскали груз с возов, получали удары палками и подвергались чудовищным пыткам. — Ничего иного нет для тебя и для них, пора уже это признать, Илилла. Убегать бессмысленно.

Внезапно плац озарила зловещая ярко-алая вспышка, сменившаяся грязными разводами густого черного дыма, который потянулся к пасмурному небу и заполнял собой пространство за стенами. Снова послышался хлёсткий щелчок, и плеть с новой силой прошлась по спине наемницы. Варвар в маске с минуту просто стоял и наблюдал за мучениями Мелон, затем подошёл к открытому пламени и погрузил в него два длинных железных прута. Как только они раскалились до бела, он тут же вернулся к позорному столбу и без промедления припечатал оба клейма к обнаженному бедру Или. Оглушающий крик разнесся по окрестностям, но на него никто не обратил внимания. После экзекуция повторилась, и на нежной смуглой коже один за другим в ряд стали появляться почти одинаковые знаки. Это были элни. Те самые символы, в таинства которых в одно время Шингол посвящал Илиллу. Однако что-то в них было не так, они выглядели неправильными, резкими, и несли в себе далеко не привычный смысл. В них не читалось ни капли созидания, они источали только разрушение и страдания. Уродливые ожоги в виде резких знаков въелись в плоть и продолжали прожигать её невыносимой болью. Легкий дымок струился от поджаренной кожи, но самое страшное ждало впереди. Элни стремительно превращались в угольно-чёрные единые письмена, стали множиться и покрывать всё тело, а вместе с этим и безжалостно высасывать фрагменты дара Высших. И назвать болью то, что ощутила Мелон, было нельзя. Она испытала мучительное опустошение, как будто её ломают и высасывают дыхание. И всё же Илилла нашла силы пробиться сквозь агонию, дабы дать отпор уже не просто видениям, а ожившим призракам возможного будущего, которые здесь обрели твердь под ногами и неукротимую власть. Капкан, в который она угодила, сжимался всё крепче; наемница гремела цепями, в голос взывая к Высшим, к тем, кто наградил ее непростой силой, которая всегда была надежным щитом. Которая в детстве гнала прочь налёты Бездны, позволяла видеть то, чего другие не видели в годы становления, оберегала и карала всякую мерзость много позже. Мелон чувствовала, как внутри её полого тела разгорается дикое пламя. Искаженные элни стали тускнеть. Казалось, еще немного, и они разрушаться, позволив освободиться от их оков, но то была мнимая надежда.

— Тебе не выстоять, ты слаба передо мной. Сон Глубин подчинится только мне одному, я — истинный носитель его силы. Единственный носитель, — прозвучало над самым ухом Илиллы.

Плац исчез. В Багряном зареве растворилась фигура Дарриола и всех, кто окружал его. И снова падение в погибельную тьму, еще ниже, на самое дно, и остановить стремительное падение было нельзя. Только вниз, в объятия гнили.

Барабаны. Барабаны глухо бьют. Монотонный и почти обрядовый грохот раздается в глубинах, будоража нагретый воздух и прокатываясь по стенам величественных, но одиноких шахт. Их размах поражал и пугал одновременно, как и наполняющая их гнетущая покинутость, которая давно уже никем не тревожилось. Они уходили глубоко в недра земли, поддерживаемые огромными массивными статуями, высеченными прямо в оголённом камне, пробившемся сквозь твердь. Повсюду висели погасшие медные лампы, масло в которых давно уже не знало ласк огня. Полумрак разбавляли сонные белесые лучи, пронизывающие из ниоткуда своды и уходящие вниз, в неизвестность. Илилла узнала это место сразу, стоило ей осознать, что она больше не находится на плацу, а её тело не сдерживают цепи позорного столба и не ощущают безжалостных ударов плетью. И это место выглядело точь-в-точь, как одно из тех, куда однажды она «провалилась» во времена беспрекословного следования наставлениям Шингола. Тогда Мелон лишь мельком оказалась там, успев запечатлеть в памяти обрывочный фрагмент подобия жизни монументальных подземных городов. Они сплетались из отголосков минувших столетий и целых эпох, которые сменялись одна за другой через кровь, войны и потери. На них зиждился каждый камень, выбитый и вновь вложенный в стены, держались правила, по которым жили все поколения тех, чьи руки возвели настоящее царство в земной тверди. И несли на своих плечах столь непосильную ношу сломленные души, заточённые, точно в клетку, среди кровавых слёз, горестных воспоминаний и мук, сводящих с ума и грызущих затуманенный разум и бесплотные тела. И пусть наемница тогда надолго не задержалась в призрачном отражении теневой грани, она не смогла не ощутить все то, что так угнетало погибших и проклятых.

Сейчас Мелон опять оказалась там, куда больше не желала попадать — ей хватило одного раза, который перенесла с трудом, как и само испытание, приготовленное наставником. Да только даже среди и без того искаженных безжалостными силами стен не смогло спрятаться то самое извращение, которое несло нечто, властвующее здесь. И хоть искривленность пыталась слиться воедино, подделаться, точно оборотень, под пропитанное насквозь мерзостью пространство, все-таки глаза Илиллы не поддались обману. Повсюду под массивными железными и деревянными подпорками виднелись горящие чёрно-желтым пламенем «жилы», что испещрили собой молчаливый камень. Барабаны продолжали бить, но теперь к грохоту присоединился звонкий звук металла, который разрастался все сильнее, будто подземный город вновь ожил и в нем, как когда-то закипела работа. Изредка в серой дымке, пронизывающей воздух, возникали размытые силуэты низкорослых, но крепких людей, которые орудовали кирками и лопатами. Эхо крепко впечатавшегося в века прошлого и нашедшего пристанище в отражении по другую сторону земного мира. Колыбель? Могила? И всюду надзирали за фантомными фигурами, обреченными на вечный тяжёлый труд, тонкие черные фигуры, которые то и дело нещадно поливали из огненных котлов вечных рабов. Хлестали их по ногам, поили горячей смолой, рубили им головы и руки. Стоило свершиться над кем-то страшной казни, как силуэты растворялись, но через секунду на их месте появлялись новые, и все повторялось. Шахты заполнял пронзительный вой, плач и крики, какие еще недавно разносились над военным тренировочным плацем. Вдыхать пыльный и плотный воздух становилось все труднее, и он то обжигал, то сушил грудь изнутри.

Илилла лежала на деревянном столе, слегка приподнятом в изголовье. Ее конечности ничего не сковывало, и она осторожно пошевелила руками, а затем приподнялась, продолжая пристально всматриваться в царящий вокруг нее дикий ужас. Наемница переводила взгляд с горящих жил, охваченных живой дымкой, на расплывчатые силуэты, затем на свое тело, которое выглядело совершенно невредимым, не считая следов грязи и крови, которая принадлежала неизвестно кому. Погребальный саван тоже был цел, но снова легкая ткань из тысячи нитей оказалась насквозь промокшей. С минуту помедлив, Мелон опустила ноги на пол и сделала несколько шагов вперед, к краю уступа, на котором стоял стол, окруженный выточенными из красно-белого оникса десятью пирамидами. Под ногами ощущалась рассыпанная повсюду крошка из лавового стекла, горячая, будто прямо под ней разжигали неистовый огонь.

— Прекрасный вид и не менее прекрасное зрелище, не находишь? Песня страданий и танец вечной смерти. Я знал, что когда-то ты захочешь снова вернуться сюда, моё дорогое дитя, ведь это место так просто не отпускает. Оно умеет незаметно сеять свои семена, которые прорастают слишком быстро.

Знакомый спокойный голос прозвучал вперемешку со звуком медленной поступи. Лавовая крошка тихо похрустывала при каждом осторожном шаге, и слышалось едва уловимое шуршание тканей. Илилла сжала кулаки и напряглась всем телом: неприятное предчувствие кольнуло в груди раскаленной иглой. Что это? Очередная игра мерзкого небытия Флаина? Новая уловка?

— Это не он, это не он, — пробормотала Мелон, закрыв глаза. Сейчас она напоминала ребенка, который боится темноты и рисует в своем воображении всевозможные ужасы, что оживают с приходом ночи. — Только не он. Все обман...

— Илилла, обернись и посмотри на меня — ты уже не дитя, довольно прятаться, — последовал холодный приказ. — Ты знаешь, что это никакой не сон, так будь же благоразумна и открой глаза. Неужели ты забыла все, чему я тебя учил?

Стиснув зубы, наемница все же обернулась и бросила тяжелый взгляд на стоящего позади человека. Да, это был он! Шингол Безымянный! Или, как его еще называли, Шингол Скиталец. Старец, чей возраст давно для всех, кто удостаивался чести встретиться с ним, превратился в некую загадку. Однако сейчас он совсем не походил на древнего старика с грузным телом и тяжелой поступью, и вместо спутанных седых волос на плечи ниспадали гладкие золотые пряди. Привычные бесформенные дорожные одежды заменила богатая изумрудная мантия, расшитая дорогими серебряными нитями тончайшей работы. Перед Или стоял полный здоровья и сил мужчина средних лет, но встреться он при иных обстоятельствах, наемница все равно узнала бы в посвежевшем лице своего наставника. Странные метаморфозы сбивали с толку, ведь весь облик совершенно не отражал того, что с малых лет привыкла видеть наследница домов Мелон и Ат. Её старик — так она порой называла ментора в мыслях — при всей важности своей персоны пренебрегал дорогими вещами, презирал вызывающее поведение и кричащие манеры, с презрением относился к вычурным украшениям, которые служили бы кормом для гордыни. Он считал, что нет глупее и бессмысленнее, чем пытаться укрыться за земными безделушками, которые лишь создают иллюзию чего-то высшего и ценного. Ведь ни одна рукотворная материальная оболочка и маска не способна дать то, что люди так стремятся из себя изобразить. Даже положение каждого — лишь придуманная зыбкая игра, за которой трусливо прячется пустота. Но тот Шингол, что стоял и спокойно наблюдал на наемницей, явно не следовал собственным убеждениям. Его пальцы украшали крупные перстни со сверкающими драгоценными камнями, свидетельствующими далеко не о любви к простоте и настоящему. На шее висела изящная золотая цепочка с искусно изготовленным амулетом из сплетенных воедино все тех же элни. Лицо, голос, движения, одежды — все выдавало фальшь, и поверить во внезапные и невозможные изменения становилось все сложнее. Но нечто неуловимое назойливо проскальзывало в мысли Мелон и пыталось внушить, что нет никакого обмана.

— Молчишь? Напрасно. Где же манеры по отношению к старшему и мудрому, которые я так упорно и с огромным вниманием тебе прививал? Где благодарность? Не так встречают людей, которые дают кому-то больше, чем те заслуживают. Я надеялся на тёплый приём, ведь нас слишком много связывает, не так ли?

— Нас? Я не знаю тебя, ты не можешь быть им, как бы ни притворялся. Твое лицо… Оно лишь размытое отражение Шингола, не более, — сквозь зубы процедила Илилла. — Думаешь, меня так легко провести? Безымянный никогда бы не позволил кругу природы повернуться вспять, не променял свою мудрость и знания на проклятые тряпки и золото, и никогда бы не позволил своему разуму оказаться здесь без причины, — она чуть склонила голову и часто заморгала — горячий сухой воздух будто выедал глаза.

— Так вот в чем дело. Мое драгоценное дитя, слишком долго твой разум прозябал в ловушке, которую так ловко ты и твой народ сами же и построили, — Шингол прищурился и расплылся в неприятно слащавой улыбке. Он пригладил аккуратную бороду и неспешно стал расхаживать вокруг наемницы. — Пора оставить вымысел, отречься от незнания и посмотреть правде в глаза: существует только здесь и сейчас, и каждая частица тут — незыблемая аксиома. Довольно потворствовать бреду спящего сознания! Я тот самый, кто всегда был рядом, и именно я следил за твоим взрослением и наполнением даром, который, не скрываю, меня занимает по сей день. Тебе всё еще кажется, что ничего этого нет? Дерзости тебе не занимать, Илилла, но я исправлю это грубое допущение.

— Не смей подходить! — Или выпрямилась и прикрылась одной рукой, жестом другой призвав Скитальца не приближаться. — Как я вообще здесь оказалась? Меня не должно тут быть, как и тебя… Эта грань закрыта!

— Неужели? Хм, похоже, наш урок затянется в этот раз. Я знаю всё, что творится в твоей голове, и тебе самое место в этом мире, он тебя хочет и ты не смеешь отказывать ему. Я всегда считал тебя необычной для Роклита, такой же редкой, как и Флаина...

— Не произноси его имя.

— Отчего же? — расстояние между наставником и воспитанницей сократилось вопреки всем предупреждениям и угрозам, и он положил руки на плечи Мелон. Этот жест тот, другой Шингол, использовал часто, дабы успокоить и призвать слушать. Но теперь уже нельзя было понять, кто был настоящим. — Боишься признать родственные узы? Боишься превратиться в такую же? О, да, тебе страшно. Но вы с ним одно целое, пусть и вас и разделяют немалые зимы, и неминуем час, когда один справедливо поглотит другого. Это необратимо. Хочешь стать охотником, а не добычей? Тогда ты сможешь покончить со всем нежеланным и гибельным, взяв в свои руки абсолютную власть над Сном Глубин, стать чем-то иным и намного сильнее, а заодно и получить то, что так ревностно охраняет Флаин, но не в силах сломать печати. А я помогу. Доверься мне, дитя моё, уж я-то знаю, как поступить с тем, с чем вы оба не в состоянии справиться, — черные глаза горели диким желанием и помешательством. — Или же превратись в жертву, коей ты должна была стать еще ребёнком.

— Отпусти меня, и обещаю, что оставлю тебе твоё жалкое существование в этих шахтах. Будешь гнить здесь вечно, — наемница резко сбросила с себя руки Скитальца и отпрянула, готовясь защищаться. — Ты не он. Шингол никогда бы не потребовал подобного, и никогда бы не стал даже пытаться разбить чью-то природу и забрать её сущность себе. Он человек света и справедливости. Думаешь, я не понимаю, чего ты хочешь? Думаешь, я не вижу, что ты с Флаином заодно? Это он тебя подослал. Можешь путать сколько угодно, я ни за что не поддамся, ясно?

На пылкую обличительную речь воспитанницы наставник неожиданно громко рассмеялся, и смех его звучал, как звон десятка металлических цепей, режущий слух. Человек, что выглядел, как помолодевший Шингол, смерил презрительным взглядом Мелон и вытащил из кармана мантии знакомый Или предмет. Небольшой деревянный куб с резным витиеватым узором, который не раз попадался ей на глаза, но чье предназначение так и осталось для неё загадкой. Это место сводило с ума, и наемница уже не могла отличить бред и инфернальные наваждения от правды.

— Помнишь свое настоящее испытание? — продолжал вещать Скиталец. — Ну разумеется, помнишь, оно еще томиться в твоей памяти, а его следы до сих пор дают о себе знать. Жаль, что ты тогда смогла его пройти, хоть не обошлось без потерь и страданий. Моя цель, как и планы на тебя, Илилла, была иной, но ты все испортила. Твоё тело и дух крепки с рождения, бесспорно, но даже они не достойны служить вместилищем дара Высших, а я — да. Самое время разорвать ошибочную связь, расстаться с тем, что тебе не по зубам, — наставник прищурился, на секунду умолк, затем приподнял руку и надавил большим пальцем на одну из сторон куба. — Попробуй же теперь выстоять, и посмотрим, как скоро начнешь умолять меня пощадить тебя и избавить от непосильной ноши.

Прежде чем Или успела понять, что происходит, земля под ногами дрогнула и стены вокруг пришли в движение, грузно надвигаясь со всех сторон. С опускающегося потолка посыпались песок и мелкие камешки, ониксовые пирамиды вспыхнули отвратительным грязно-гранатовым светом и медленно стали утопать в полу, будто их поглощала твердь. Куб в руках Шингола продолжал вращаться, и вскоре он начал менять форму, рождая снаружи себя неистовый поток черных жилок, сплетенных вместе. Подобно живым волосам, они устремились к пирамидам, после чего, напитавшись их странным свечением и надёжно обвив, метнулись к Илилле.

— Прошу, помоги, — сорвался едва различимый шёпот с женских губ, — защити, не дай сгинуть. Огради от скверны, огради...

Плотные угольные снопы метнулись к наемнице, но та не дремала: проворно увернувшись от первой волны, она без колебаний ухватилась сначала за один поток, затем за второй, оставив остальные носиться вокруг. Нити не слушались, врезались в ладони, но отпускать их Мелон даже не помышляла. Она ловко соединила в одной руке оба плетения, покрепче намотала их на кулак, точно укрощая за поводья дикого коня, и попыталась поймать сноп, который почти обвил за ногу. Шингол тоже не отступал: с исступлением он продолжал творить заклинания, раскручивая куб, отзывая и вновь насылая свободные жилы. Стены продолжали сдвигаться, не оставляя достаточно пространства для манёвров, и наемнице приходилось все больше изворачиваться, дабы не приближаться к наставнику, на чьем лице покоилась невозмутимость. В какой-то момент Мелон показалось, что нити в ее руках ослабли и оборвались — слишком свободно они опали и почти не резали ладонь. Но как же она жестоко ошиблась!

— Когда-то ты хотела заглянуть поглубже в себя, коснуться по-настоящему света Сна Глубин. Что ж, пришло время получить желаемое, — руки Скитальца крепко сжали куб, а затем подбросили его под самый свод, однако диковинная реликвия не упала назад, а зависла над головой. — Посмотрим, кто кого обуздает.

Короткий и резкий взмах руки — и снопы свободных волосоподобных струн упали на пол и завертелись воронкой вокруг наемницы. Те, что были зажаты в кулаке, стали извиваться змеями и наползать выше и выше, подбираясь к шее. Ослепляющая вспышка и гулкий бой барабанов, под звуки которого вокруг всё снова начало меняться. Невыносимые наваждения вытягивали из памяти кусок за куском, выворачивая их наизнанку, заставляя смотреть на поганое и изъеденное паразитами нутро. Обжигающий жар, идущий изнутри, неумолимо поглощал Или, и в нестерпимом палящем экстазе она почувствовала, как её будто заживо потрошат — это было ни что иное, как собственная взбунтовавшаяся сила. Только теперь она служила не благословением, а жестокой карой, которая намеревалась уничтожить живой сосуд. Пытка прекратилась так же внезапно, как и началась. Тяжелое дыхание вырвалось из груди Мелон, и она подалась вперед, едва не падая с ног, норовя вцепиться в Безымянного.

— Все ещё трепыхаешься? Но зачем? Зачем сопротивляться, если это напрасно? Взгляни на себя: ещё немного — и ты превратишься в ни во что. Тебе не совладать с тем, что пустило внутри твоей природы корни в момент рождения, не обманывай себя. Оно погубит любую человеческую душу, оставив от неё только выжженную дыру. Отдай мне свои силы добровольно, сбрось ненужное бремя, — рука наставника ухватилась за тонкий саван.

— Уж лучше провалиться в Бездну, чем дать тебе забрать мой дар, — плюнула в лицо Шинголу наемница.

— Будь по-твоему, — наставник ядовито оскалился, словно только и ждал этих слов, и с силой столкнул наемницу с выступа. Та мгновенно полетела в пропасть, охваченную огнем и едким дымом, из которого вырывались уродливые демонические лица с разинутыми ртами. — Тебе никогда не выбраться отсюда. Отныне здесь твоя вечная тюрьма.

Фигура мужчины постепенно начала размываться, обличья стремительно менялись, как у столикого оборотня, голос множился, пока, наконец, силуэт не рассыпался на множество теней и не исчез. Пропали и пирамиды с площадкой, и стол со стенами, осталась лишь пустота, которую тут же поглотила чернота и огонь. А Илилла все падала в пропасть, ощущая, как её сознание распадается на части, и все сложнее становилось их сохранить и собрать в одно целое. Неудержимое пламя с чудовищными образами с шумом убралось в каменные своды, осталась лишь липкая холодная тьма, что давила и продолжала утаскивать вниз. Но в одночасье всё резко оборвалось, а Мелон оказалась погруженной в пучину ледяных вод. И вновь робкое свечение, исходящее от её тела, служило полумертвым маяком. Странное умиротворение охватило наемницу, хотелось тонуть и тонуть, оставаться в объятиях источника, под гладью которого таилась бездонная таинственная глубина. Холод растекался по телу, унимая боль; серо-голубые глаза блеснули в сумеречном свечении и закрылись. И она готова была уже забыться и плыть по течению, позволить водам стать её колыбелью, но столь крамольные от безысходности мысли разбились о чью-то твёрдую хватку. Через секунду Мелон насильно вытянули из омута и швырнули на небольшой островок, на котором только и было, что кусок высокой дугообразной стены, увитой засохшим плющом, да одиноко висящий на подставке меч. Ржавый, местами почерневший, но изъяны времени нисколько не волновали Или, чей взгляд спустя время приковало старое оружие. Она, не моргая, смотрела на эфес, эмблема в виде золотой вензельной буквы «М» на навершии которого выглядела до боли знакомой. Но поверить своим глазам наемница просто не могла и не желала. Под поставкой, присыпанный землей, валялся кинжал, такой же старый и потасканный, что и меч.

— Только поглядите-ка, наследница великих воинственных домов Роклита не собирается сдаваться. Я думал, что Шингол покончит с тобой, что воспоминаний о нём хватит с лихвой, дабы наконец вырвать из твоего тела вторую сущность. Хм, видать, ты и впрямь не так проста.

Вздрогнув, Или перевела взгляд: над ней уже в который раз склонялся вер-сигельт с победоносной хищной улыбкой, и закурил трубку. Сизый дым окутывал его и плотным потоком, как водопад, сплывал на Мелон. Она прерывисто дышала, ее тело изредка вздрагивало, а глаза с ненавистью смотрели на соплеменника. Ей хотелось вцепиться зубами ему в горло, заставить захлебнуться собственной кровью или же голыми руками растерзать на куски, но сейчас она была во власти человека, которого связывали с ней одни узы.

— Видишь, это и дар, и проклятие разом. Неужели ещë не поняла? Твоя… наша сила способна уничтожить того, кто ей обладает, достаточно лишь дернуть не за ту нить. Шингол тебе не говорил об этом, так ведь? Конечно, нет, он же сторонник полуправды, всегда им был и таковым останется до самой смерти.

— Заткнись. Не смей даже словом касаться Шингола. Думаешь, в праве очернять его? Да ты никто по сравнению с ним и ничего не знаешь. Как же жалко выглядишь сейчас. Ты не муж, а всего лишь отвергнутый всеми мальчишка, капризный и глупый, который не получил то, чего не заслужил. Наставник видел тебя насквозь, и он явно что-то знал, что заставило его так поступить когда-то с тобой. Если бы он видел тебя сейчас, то ни на секунду не усомнился в правильности своего выбора.

— Ты слепа, раз все ещё защищаешь его после того, что он с тобой сделал.

— Нет, Флаин, это ты делаешь, — не уступала Или, продолжая отгонять демонические наваждения.

— О, я всего лишь выудил крупицы образов из твоих воспоминаний, которые были спрятаны слишком глубоко, и я догадываюсь, почему. Правду нельзя уничтожить, закопать и забыть, она все равно будет пробиваться, и сейчас мое царство стало не просто свидетелем этого события, но и орудием, и судьей, и палачом. Тот Шингол, что топчет землю среди живых, что втёрся в доверие нашего народа и своим ядом травил меня и тебя — лжец и вор. А этот — настоящий. Мало? Вижу смятение, — янтарноглазый наклонился еще ближе, заглядывая в посеревшее женское лицо, и издевательски рассмеялся, читая наемницу, как открытую книгу. — Ничего, скоро все оберегающие преграды, вскормленные на обмане, рухнут, осталась самая малость. У меня для тебя есть особый подарок, такого никто и никогда больше не преподнесет, — на эти словах Флаин сделал акцент.

Умирающий плющ зашелестел от проснувшегося ветра, точно подтверждал обещание вер-сигельта; порывы сорвали несколько поникших листьев и бросили их к ногам подернутой мраком высокой фигуры с военной выправкой. Некто, облаченный в кожаные доспехи со стальными вставками, с небрежно наброшенным на одно плечо ярко-сапфировым плащом, стоял вполоборота, отвернув лицо к стене. Прохладный налетевший вихрь взбудоражил воздух, коснулся незнакомца и пронесся над лежащей наемницей, и та, едва мгновенно уловила в ветре поразительно схожий аромат с тем, что всегда следовал на ним. Дух соленого моря и горькой травы Слезная Мать с побережья близ Ангера вперемешку с грубым угольным запахом. Незнакомец снял меч с подставки, поднял кинжал и только после этого соизволил полностью повернуться, разгоняя тьму вокруг себя и являя свое лицо взору Или.

— Только не он. Не он! Не вздумай трогать его, слышишь?! Провались ты пропадом, ублюдок! Оставь его в покое! — охваченная яростью, Мелон подскочила и бросилась на янтарноглазого, который упивался разыгранным представлением.

Но атака провалилась: Илилла не смогла и на расстояние вытянутой руки приблизиться к Флаину, не говоря о том, чтобы схватить и расправиться с ним. Тот молниеносно скрылся в небытии, захлопнув ловушку. Гнев закипал внутри, желая вырваться наружу и уничтожить это проклятое место вместе со всеми его тварями, но то были лишь жалкие порывы, которыми не суждено сбыться. Она медленно обернулась на идущего к ней человека, которого узнала бы среди сотни, тысячи людей в толпе. Он выглядел так же, каким впечатался в воспоминания: высокий, с горделивой осанкой и уверенной походкой. Жесткие каштановые вьющиеся волосы до плеч под стать пронзительным медовым глазам, которые всегда смотрели ей прямо в душу и видели любого насквозь — ничего не изменилось, как было с отцом или Шинголом. Никаких следов безобразного перевоплощения или гнили. Только совершенность в каждой черте и движении. Последнего, кого хотелось видеть здесь, в искаженном творении Флаина, был Морган Мистрейн. Добротного мастера меча, с которым не всякий мог тягаться в умении, первого настоящего учителя и единственного мужчину, с которым связывало не только одно верное дело. Наемница всегда думала, что его образ надежно спрятан глубоко-глубоко в сознании, где-то там, куда кроме нее никому не добраться. Однако коварное искусство и слишком тёмные знания безумного сородича оказались сильнее, раз сумели незаметно проникнуть в самые потаенные уголки памяти и вытащить оттуда то, что было дороже всего на свете.

— Что с тобой, Или? Ты не рада нашей встрече? — спокойный, но глубокий с хрипотцой голос разрезал повисшую тишину. — Где же счастье на твоем лице, я его совсем не вижу. Хочу, чтобы оно стало таким же, каким было, когда мы с тобой наслаждались друг другом, прячась от посторонних глаз. Хочу видеть на нём улыбку. Ну же, улыбнись мне, Илилла.

В ответ наемница лишь молчала и сверлила глазами тень — всего лишь тень! — своего возлюбленного. Ярость, направленная на Флаина, постепенно угасала, но растерянность, ставшая худшим из возможного, заняла её место.

— Ещё не забыла, как нам было хорошо в прежние деньки? Как мы не только наслаждались разгоряченными телами друг друга, но и упивались боями, тренировались до изнеможения, ведь ты так любила это. Помнишь, как однажды тебе понадобился всего лишь кинжал, чтобы обезоружить меня и уложить на лопатки? Ты была неповторима, когда одержала надо мной верх, и это возбуждает. Тот поединок стал для тебя особенным, не так ли? Любой учитель гордился бы такой подопечной, окажись она в его власти.

Он подошел вплотную и вложил в ладонь Мелон кинжал, давая понять, что намерен воскресить старое. Одну его руку защищала толстая кожаная перчатка, но вот вторая, которой Мистрейн касался тонких пальцев Или, оставалась «голой» и от нее исходило тепло. Но не такое, как от живого человека; то было нечто иное, неприятное.

— Не хочешь повторить? Самое время, ведь больше такого шанса не выпадет. Ну же, не отталкивай меня. И советую крепко подумать, что тебе важнее, и сделать правильный выбор. Ты давно потерялась во снах, пора проснуться.

— Я не стану биться с тобой, — кинжал полетел в воду и пропал в черной пасти. — И выбирать мне нечего, все давно предначертано.

Губы Моргана тронула лёгкая ухмылка. Не скрывая сожаления, но все ещё продолжая настаивать на поединке, ублажая слух избранницы обещаниями и сладкими речами, слова которых некогда звучали в реальности, мастер встал позади наемницы. Осторожно, будто касаясь хрупкой статуэтки, неспешно оголил спину Илиллы.

— О, да, узнаю ее, — он провел большим пальцем по незаконченной татуировке. — Я лично набивал её, думая, что она изменит что-то, образумит, изгонит скверну. Некоторые только и говорили о том, что с поступлением тебя на службу гвардия наместника превратится в отхожую яму для выродков Бездны. Многие не хотели тебя видеть там, но большинство все же считало, что именно жёсткая закалка и даже насильно вбитые в голову догмы смогут искоренить врожденную мерзость. А я думал, что наша связь сумеет перебороть проклятие, которое ты всю жизнь принимала за некий великий дар.

— Неправда. Ни ты, ни другие никогда не были сторонниками бесчеловечности и глупых суеверий. Во мне нет никакой Бездны. И я помню каждое слово, которое ты мне сказал когда-то, помню, как призывал хранить Свет Глубин во что бы то ни стало.

— Бред. Ничего этого не было в реальности, только здесь, — Морган обошел Илиллу, странно улыбнулся, положил руку ей на голову и медленно провел по мокрым волосам, позволяя прядям липнуть и опутывать пальцы. — Довольно жить в фантазиях, настало время очнуться. Пора понести наказание за мятеж или же выбрать иной путь и дать решать за тебя.

— Морган, — мягко произнесла Мелон, с сожалением смотря в невозмутимое лицо мужчины, с которым она готова была разделить все тяготы и радости земной жизни. И хоть то было всего лишь очередным наваждением, жестокой забавой Флаина, наемница не могла пойти против единственной ожившей крупицы прошлого, которая грела сердце и не давало ему окончательно очерстветь. — Мой Морган...

— Ты не достойна носить печати, не достойна даже заикаться о праве, как и о клятвах и любви ко мне. Рядом со мной нет места скверне и бездновым отродьям. Но я готов очистить тебя, Илилла, от позорного клейма и той мерзости, что ты позволила кормиться и разрастаться столько лет. Нет никаких Высших, нет никаких даров и милости, есть только долг и отпущенное природой время. Если хочешь быть со мной, если все еще любишь и помнишь, то откажись от обузы, которая чернит душу и разум, поганит род и всех роклитцев, — на секунду он отстранился.

— Не проси об этом, не надо, ведь я никогда не уступлю, даже тебе. И не хочу, чтобы даже видение с твоим лицом превратилось во врага.

— Жаль, — прошептал Морган. — Что ж, раз я допустил в свое время ошибку, то мне ее и исправлять.

Его глаза зло сверкнули, он схватил наемницу, свалил ее и, прижав к земле, принялся разрывать лëгкую ткань на спине. Сырая земля лезла в глаза, попадала в рот и в нос, не давая Мелон вздохнуть, только с трудом отплевываться. Над головой пронесся меч — и через секунду изъеденная ржавчиной сталь вонзилась в плоть. Зазубренное лезвие клинка въелось под кожу, и Мистрейн с остервенением принялся сдирать её, точно обтесывал дерево. Ровный рисунок татуировки в одночасье превратился в уродливое нечто на лохмотьях, кровь заливала одежды и землю под орущей до хрипоты от ужаса и чудовищной боли Мелон. Тело билось в конвульсиях, губы побелели, из глаз брызнули слезы, а в голове поселился только безумный хаос, окончательно сводящий с ума. Но Морган не останавливался, продолжая свою работу, призывая откреститься от проклятой силы, порочащей не только саму наемницу. И лишь когда дело было завершено, он слез с истерзанной Илиллы и вытер меч своим плащом. Спина выглядела, как изрубленный кусок мяса, сочащийся свежей алой "водой". Не скрывая удовлетворенности, нечто в облике мастера-мечник, теперь больше походившего на мясника, облизал губы и стер с лица кровь.

— Видишь, какую цену пришлось заплатить за собственную гордыню. Стоит ли проклятый дар таких жертв? Откажись ты от него раньше, не упрямься, то все закончилось бы намного раньше и безболезненно.

Морган вложил меч в ножны и безмолвно направился к стене, где уже стояло с десяток призрачных фигур, и присоединился к толпе, впереди которой стояли, подернутые дымкой, Дарриол и Шингол. Вернее, их призрачные образы, которые так умело выудил Флаин из головы поверженной. Они наблюдали. Они ждали или казалось, что ждали чего-то. Тяжелые сапоги продавливали землю, оставляя глубокие следы, и рядом с Мелон остановился виновник всего, что сейчас происходило. Виновник жестокой расправы.

— Смотри. Смотри же! Вот оно — истинное лицо Ангера и тех, кого ты так упорно защищаешь, — рука вер-сигельта вцепилась в волосы на затылке Илиллы и несколько раз с силой тряхнула голову. — Да весь Роклит давно погряз во лжи и притворстве, и только я один сумел распознать обман, который многие века так тщательно укрывал острова. Если бы не лицемерные кровные клятвы, страх за свою шкуру, деньги, имя, то гнилое нутро каждого давно бы полезло наружу. Все это — отражение настоящей природы тех, кто называет себя воинами и поборниками чести. И первой их жертвой стала бы ты, Илилла, невзирая на обеты и обещания. Плевать они хотели на семейные связи, на родовые древа и древние заветы. Они бы не оставили тебя в живых, зная о даре и силе, от коей их всех всегда воротило, хоть и пытались задавить в себе отвращение к чему-то иному, что им никогда не познать и не понять. И на одной казни роклитцы не остановились бы. Что, думаешь, какой-то ублюдок, с которым ты путалась за спиной отца, всего совета и военного клана, пожалел бы тебя? Да, я знаю всё. Люди всегда лгут сами себе, готовы даже лишиться собственной головы, лишь бы защитить выстроенную, как стена ложь.

Он пнул поверженную соплеменницу, не давая ей подняться, затем спокойно отдалился, поглощая в себя рожденный им же морок.

— Как ты посмел? Ты… Ты… Я убью тебя, Флаин Мелон, убью и предам кости кровному проклятию. И тебе не будет покоя после смерти, клянусь. А твое грязное имя будут вытаскивать из небытия на свет Залии только затем, чтобы все помнили, кем ты был на самом деле. Отродьем, которое должно было сдохнуть ещё в утробе матери, — из последних сил наемница приподнялась, упираясь коленями и руками в пол. Она увидела, как от неё отделился белесый прозрачный силуэт, затем еще один и еще — фрагменты тела, души и природы. Мелон протянула ослабевшую руку и попыталась ухватить призрачные очертания, но они только ускользали, утекали сквозь пальцы, как вода. И все же сейчас она тревожилась об этом меньше, чем о том, что Флаин осмелился и смог добраться до того, что являлось для нее единственным укрытием, самым ценным из того, что осталось от минувших дней. И даже это он смог осквернить, разорвать в клочья и оставить гнить. Но все же одна единственная светлая частица не угасла, не потонула в извращенном мире янтарноглазого, не поддалась омерзительным метаморфозам.

— Этому не бывать, Илилла. Увы, слишком поздно для мести и изменения судьбы. Ты пыталась уже — и вот, что из этого вышло. Какая жалость, но ты больше не можешь управлять ничем, кроме остатками своей сущности, даже дар вскоре превратиться в туманный мираж и перестанет отзываться. Пора вспороть твою оболочку, как грязную тушу, и достать оттуда все самое… ценное. И не стану обнадеживать, что это нисколько не больно. Ты почувствуешь абсолютно всё, но если начнешь умолять убить тебя — а это случиться! — не думай, что я выполню эту просьбу. Без страданий, доводящих до безумия, едва ли можно насытить до предела и выжать до последней капли сущность Сна Глубин из старого сосуда. Ты уже переполнена сомнениями, уже изранена, как загнанное и испуганное животное, которое ничего не понимает. Вот так открываются глаза. Я открываю глаза на истину! Мою истину. И скоро заставлю весь Кордей смотреть и видеть, когда загляну в каждого. Никто не скроется, и никто не разгадает того, что я им собираюсь преподнести. Твой путь окончен, Высшим нет до нас дела, им все равно на любого двуногого — хоть избранного ими, хоть страдальца, лишенного всего, — так что, прими достойно свой конец.

Вер-сигельт по-хозяйски и триумфально развел руки в стороны, словно ожидал коронацию, звонко щелкнул пальцами — и на небрежный, но твердый жест тут же отозвалось небытие. Тьма зашевелилась. Снова. Но на сей раз она готовилась целиком сожрать брошенное ей щедрое подношение, первое за последние несколько зим. Фигуру Флаина охватило серое пламя, и позади него стали возникать люди с пустыми и равнодушными бледными лицами, люди, чьи жизни когда-то забрал и посадил на цепь в своем больном царстве потомок Мелонов. Они стояли за ним плотной стеной и молчали, но продолжали питать его остатками своей энергии. Им не было жаль очередную жертву в образе измученной наемницы, они не стремились помочь и не испытывали ничего, кроме покорности, ставшей их клеткой до того, как окончательно исчезнут. Попавшим сюда однажды, во мрак, уже не было хода назад. Во всяком случае, такого прежде не происходило, если не считать «великодушного» освобождения от невидимых цепей опустошенных невольников через последнюю казнь: поглощения без остатка пучиной этого изуродованного мира. Ни имен, ни памяти, ни чести — ничего! Бездушные рабы льнули к своему хозяину, будто искали его снисхождения и желали ощутить хотя бы каплю живого тепла; Флаин же, насладившись напоследок жалким видом соплеменницы, просто растворился в мертвенно-бледных силуэтах.

Раздался отчетливый щелчок, и безобразные отвратительные существа, послушно ожидающие позволения, сразу же окружили Илиллу: каждая тварь, бесплотная сущность липли к ней, дышали в лицо, царапали кожу и рвали остатки савана, подбираясь к коже. Подбираясь к вожделенной сердцевине почти разрушенного вместилища. Они желали не просто коснуться того, что готовилось не для них, а урвать кусок, попробовать истинной благодати самих Высших. Однако бесплотные твари были обречены лишь на жалкую роль надзирателей и карателей, готовящих жертву к закланию. Уже знакомые плетения показались из непроглядно-черной завесы, и на сей раз без витиеватых «танцев» и кружения обвили тело и конечности Мелон и подняли над водами источника. Это выглядело, как конец пути, конец всему, что когда-то наполняло и давало жизнь. Сопротивляться воли и истязаниям обезумевшего сородича больше не было мочи. Надежда на спасение неумолимо гибла. Время, которое еще недавно пусть и неуловимо, но все же ощущалось, остановилось, наблюдая за беспощадной казнью и не смея вмешиваться. Оно будто стояло на стороне палачей, позволяя им вдоволь насладиться мучениями жертвы.

Вой, стоны, дикие вопли и рычание то и дело доносились со всех сторон, становясь то невыносимо громкими, то едва различимыми. И вот, когда, казалось, ничего больше не заполняло убогую черноту, кроме безобразного рёва, возгласов и стенаний, сквозь них послышался чей-то глухой голос. Сначала он звучал отрывочно, а слова — путано и мутно. Но зов стремительно набирал силу, и вскоре уже почти гудел, отчего мерзость небытия Флаина принялась бесноваться, явно не вынося чистого и грозного голоса откуда-то извне.

—… Призываю… Заклинаю… Светом и кровью Корней Созидания! — продолжал трубить чей-то твёрдый голос, который не умолял, а приказывал тьме отступить. Приказывал Илилле во что бы то ни стало вернуться назад, в живой мир, и не поддаваться чудовищным видениям, сводящим с ума и медленно убивающим. — Нити сплетаю, путы разрываю, кровью миров омываю… Эй, ты слышишь меня?! Выбирайся оттуда!.. Сейчас же… Сюда!..

Ожившие кошмары внезапно отступили; режущие струны, что еще секунду назад опутывали тело и не давали пошевелиться, безжалостно вытягивая остатки жизни, лопнули и с шипением растаяли. Наемница подняла голову и жадным взором огляделась: в нескольких метрах пульсирующими вспышками пробивался бледно-изумрудный свет. Чей голос звал? Кто разбил и прогнал безобразные наваждения? Кто стал проводником из этой темной клетки без замков, куда её загнал Флаин? Это явно был не Кирт и тем более не Стьёл. Но времени на раздумья не оставалось, и Илилла, отбросив все сомнения, ринулась к свету, который был единственным спасением из проклятой западни. Чужой голос уже не звучал, и уродливые видения, облаченные в кошмары, вновь возникли из черноты и начали подступать к наемнице. Но та и не помышляла сдаваться и вновь оказаться в путах наваждений, способных вытянуть душу и уничтожить все, к чему прикасаются. Сбросив с себя порванный саван, лохмотья которого путались под ногами, Или, не оглядываясь, ринулась к свету. Ледяная вода брызгами разлеталась в стороны и тут же подхватывалась воздушными вихрями, образуя вокруг бегущей наемницы подвижную водную воронку. Крупные капли попадали в глаза, ощутимо больно били по лицу, в грудь и по рукам, будто то была не вода, а лёд. Воздух стал вязким, но наемница не останавливалась, и, вот, когда уродливые сущности почти настигли, она коснулась заветного света. Белые снопы тонких лучей тут же накрыли обнаженное и израненное тело. Секунда — и спасительный портал беззвучно захлопнулся, унося с собой прочь Илиллу.

—… да чтоб тебя. Ну же, очнись, — вновь прозвучал все тот же голос, требовательно, но уже ясно, и Мелон поняла, что всё вернулось на прежние места, и она находится среди живых, а не где-то в неизвестности, рожденной извращенным разумом и силой Флаина. — Да-а, хлопот с вами не оберешься. Знал бы, что придется еще и довеском возиться… Эх...

Пару раз зажмурившись и тряхнув головой, Или, выдохнула, приподнялась и наконец-то посмотрела на того, кто так неистово одним только своим голосом разогнал скверну и стал проводником из небытия. Рядом на корточках, опираясь на посох, сидел тот самый бродяга, который следил за ними еще в Шадионе. В округлившихся от удивления глазах Илиллы тут же вспыхнуло искреннее поражение и непонимание. Она все ещё не отошла от безумной экзекуции, устроенной ей Фдаином, а теперь и эта ни то новая проблема, ни то счастливый случай в виде странного человека свалился на голову, и как нельзя вовремя.

«А он откуда здесь взялся? Не может быть. Нет и нет. Как этот тип прознал, где нас искать? Как вообще вспомнил?!» — проносился в мыслях один справедливый вопрос за другим.

Наемница была полностью уверена, что стерла их образы, как и любое напоминание о них троих, даже то, что произошло там, в тупике. Она отшатнулась и напряглась, не зная, чего можно ожидать от подозрительной личности, который будто возник из ниоткуда и, похоже, знал намного больше, чем можно предположить.

— Ух, наконец-то! А я уж думал, что придется за тобой туда спускаться, — бродяжник вытер лицо рваным рукавом и громко выдохнул — вид у него был настолько вымотанный, что любой бы решил, будто он только что вылез из рудников или каменоломни. — Терпеть не могу тёмные воронки, та еще выгребная яма. Ну, чего так смотришь? Да не собираюсь я тебя убивать! Ты это, ходить-то можешь? Не успели всю сожрать? Знаю ту погань не понаслышке, те ещё жадные твари.

— Трудно дышать, но, кажется, я в порядке, — Мелон оглядела себя, прислушиваясь к ощущениям — её тело нисколько не пострадало, на нем не имелось ни единой царапины, кроме тех ран, что были нанесены здесь, — а затем опять смерила непонимающим взглядом уже знакомого незнакомца. В данную минуту она даже не знала, как поступить, и ей по-прежнему казалось, что находится в жестоком плену обманчивого навета.

— Славно. Но сейчас некогда болтать. Давай быстрее поднимайся, — он судорожно потряс рукой, призывая шевелиться, — а то пока придешь в себя, твоих дружков на куски покромсают и утащат туда, откуда никто не возвращается. И тогда я уже точно не помощник.

— Я не понимаю… Кто ты и что вообще здесь делаешь? И зачем помогаешь? — туман в голове стремительно рассеивался, а рассудок прояснялся. Или стряхнула с себя остаток неприятной тяжести и поспешила встать — разлеживаться сейчас, когда Кирт и Стьёл находятся в смертельной опасности, и впрямь было не ко времени. — Ты ведь...

Творилось настоящая безумная неразбериха, которую упорядочить Илилле никак не получалось. Здесь и сейчас всё сплелось в один запутанный клубок, и нити, исковерканные узлами, лишь больше наматывались друг на друга, будто нарочно прятали под собой нечто очень важное.

— Вопросы, вопросы… Они подождут, если те двое для тебя не просто ходячее мясо на костях. Э, нет, я не для того тут изгалялся, чтобы потом ваши мозги соскребать со стен и черепушки расколотые собирать по всему подземелью, — выпучил глаза колоброд и недовольно покачала головой.

Больше не произнося ни слова, он прижал к себе посох и бросился к галерейному переходу, жестом призывая наёмницу не отставать.