Глава 3.

Россыпь красных капель на белых занавесках запомнилась больше всего. Во сне Норин шла по коридорам Стокло и рассматривала занавески, развивающиеся под напором жаркого летнего ветра. Слышался голос Киры, мелькнуло ее бледное лицо, а потом глаза Савели — злые и враз ставшие чужими. Ей не приходили эти сны весь поход.

Демора лежала в кровати на сбитых простынях — дома, в собственной спальне. Было совсем темно, разогретый вечером камин давно отдал все свое тепло, а луна не думала показываться из-за туч. Хотелось перевернуться и уснуть, но беспокойство стянуло грудь, и Норин невидящим взглядом посмотрела на очертания мебели. Она не планировала выбираться этой ночью, но едва ли сны оставят ее, поэтому она откинула одеяло и принялась собираться. Марта хорошо позаботилась о ее вещах — сама Норин никогда не любила соблюдать порядок. В большом шкафу у дальней стены она нашла выглаженную и приятно пахнущую одежду — плотные кожаные штаны и черную льняную рубашку. На внутренней полке, среди рубашек, жилетов и платков, лежал мягкий и гибкий кожаный корсаж-жилет. Когда Норин застегнула все тугие петли и расправила плечи, то, выругавшись, стянула корсаж через голову — она слишком потеряла в весе, и корсаж-жилет болтался на ней, спадая с плеч.Демора щелкнула пальцами и белый огонек вспыхнул в воздухе, осветив всю спальню мерным сиянием. Она подошла к зеркалу в углу — бледное лицо в обрамлении длинных черных волос отразилось в нем, а серые безжизненные глаза в ореоле темных синяков печально глядели на нее. Казалось, даже губы, ранее алые и яркие, потухли. Норин провела рукой по щеке, вспоминая себя раньше и поняла, что горе и поход явно не пошли ей на пользу, и никакие комнаты Ильзара не вернут ей бывшей красоты. Когда она закроет дело Себастьяна, то уедет на юг, к горам и озерам.

В сундук у кровати она когда-то покидала всякий хлам — веревки, удавки, отмычки и все прочее, чем богаты люди Стокло. Ей нужны были только отмычки в свертке из черной кожи, и она нашла их на самом дне. Дело за малым: надеть пояс с удлиненным клинком и накинуть на плечи подбитый мехом плащ. В последний момент, когда она собралась погасить свечи, в поле зрения попала сумка. Решив, что она может пригодиться, Норин перекинула ее через плечо.

Ее дом двух этажей был построен добротно, из кирпича и дерева. Половицы не скрипели от ходьбы, а дорогие ковры глушили шаги так, что Норин не слышала даже себя. Огонек потух еще в комнате, и новый Демора зажигать не собиралась — собственный дом она знала прекрасно и в полной темноте ступала легко. Следующий поворот коридора вывел ее к лестнице, где внизу, на первом этаже, горел тусклый свет. Норин подошла ближе и чуть свесилась с перил — кто-то разжег камин в главном зале. Видимо, у Марты опять не идет сон, подумала Демора и спустилась. Но в главном зале находилась не ее верная служанка. Около кресла, повернутого спиной ко входу, валялась рубашка с бурыми пятнами, бутылка вина стояла рядом. Рука Дона покоилась на подлокотнике — он, несомненно, слышал ее, но не оборачивался, поэтому Норин подошла ближе. Дон спал. По пояс обнаженный — лишь отрез красной ткани перевязывал его заживающую рану на животе — он сидел в кресле и его грудь тихо поднималась и опускалась. Его волосы, такие же темные как и у нее, были заплетены в простую косу и переброшены через плечо, усеянное шрамами. Шрамы эти виднелись везде — Дон как-то говорил, что в юности ему доставалось. Норин стояла над ним, смотрела на него и вскоре поняла, что любуется. Он был сильным, с широкими плечами и крепким руками. Уроженец Шезара — его кожа отливала закатным солнцем. Она — уроженка Цаалона, и ее кожа всегда будет цвета слоновой кости. Если на нем шрамы виднелись узкими темными полосками, то на ней розовыми уродливыми рубцами. Норин тряхнула головой, поняв абсурдность своих мыслей. Что она сравнивает и зачем? Она скинула сумку с плеча, сняла плащ и взяла кубок с недопитым вином со стола. Дон дернулся, рукой провел по волосам, словно убирая выбившиеся пряди, но не проснулся.

Запахло травами. Он всегда пах травами. Однажды она застала его на берегу небольшого ручья. Погода для начала зимы стояла еще теплая, и вода свободно пробиралась по земле. Она тогда собиралась хоть что-то сделать с волосами — невероятно грязными, собравшимися в колтуны — казалось, что с прошлой таверны она подцепила насекомых. Воины посоветовали ей сбрить к зверю шевелюру, как они сделали это еще несколько недель назад, но Норин было жалко волосы. Поэтому, подхватив расческу и мыло, она отправилась к ручью, где Дон уже занял место. Он стоял полностью обнаженный и поливал себя из ковша. Волосы, мокрые, доставали ему практически до пояса. Достав из сумки кусок ткани, он подсушил пряди, а потом потянулся к объемной банке. Ветер сразу донес до Норин запах трав. Дон набирал в ладонь травную пыль и распределял ее по волосам, а остатки ее падали ему на плечи. Демора опять почувствовала неприятный зуд под волосами, что заставило ее раздраженно фыркнуть и проломиться сквозь кусты. Дон удивился, но помочь согласился.

— Этот рецепт знала моя мать, — проговорил он, пока Демора намыливала волосы. Тонкая серая струйка стекала с них на землю.

— Какие травы там?

Дон усмехнулся:

— Те, которые избавят тебя от вшей.

Норин плеснула на него холодной водой и неожиданно засмеялась. Впервые за несколько месяцев.

Вино было не из ее погребов — он притащил бутыль с собой. Демора покрутила кубок в руках и поставила его обратно на стол. Незачем будить его, здесь достаточно тепла, — подумала она и развернулась к камину, чтобы все же подбросить дров для уверенности.

— Что ты делаешь? — сонно проговорил Дон, и Норин обернулась.

— А что делаешь ты? Весь поход отказывался даже от глотка вина, а сейчас напиваешься до зверя.

— Едва ли до него, — отозвался Дон и, наконец, разлепил глаза. Норин все еще стояла у камина и видела, как он нахмурился.

— Куда ты собираешься?

— Долг.

— К Зверю долг, — раздраженно бросил он и, нащупав около кресла бутылку, отпил прямо из горла. Норин хотела спросить, что произошло или скинуть щит, но поняла, что это не ее забота. Ее дело сейчас — Себастьян и каждая секунда простоя отделяет ее от убийцы. Поэтому Демора подхватила сумку и молча направилась к выходу. Дон что-то пробурчал, но окликать ее не стал.

Она вступила в ночь, холодную и снежную. Рядом с домом горел всего один фонарь, и тусклого его света было явно недостаточно, чтобы осветить хотя бы половину дороги. Норин остановилась на крыльце, раздумывая, седлать лошадь или пройтись пешком. На своих ногах она будет добираться дольше, но ей не придется бросать коня в каком-то переулке, поэтому Демора шагнула вперед и сразу оступилась на покрытой льдом ступеньке.

Хороша ты будешь, если сломаешь ногу, — подумала Норин, лежа спиной на покрытой снегом земле. Несколько снежинок опустилось на ее щеку, и она раздраженно стряхнула их рукой. Спина начала ныть от падения, но кости были целы, поэтому Демора, чертыхнувшись, встала.

К поместью Себастьяна вела Добрая улица, через Стокло и Бескровную площадь, но в это время их патрулировала стража. К одинокой женщине, бредущей без сопровождения, пристанут с расспросами, а Норин совсем не хотелось доказывать свою причастность к Стокло, поэтому она просто юркнула в улочки между домами. Даже зимой, когда земля покрыта снегом и льдом, все отдавало вонью. Норин поморщилась от запаха гнили — совсем рядом лежит чей-то труп. Бедолага, видимо, замерз до смерти. Или его прирезали.

Она свернула на другую улицу, чье-то лицо мелькнуло в темноте и сразу скрылось, стоило ей достать клинок из ножен. Послышался веселый смех какой-то девицы, голоса мужчин, легкий шлепок и снова смех, а потом ставни резко захлопнули и голоса стихли. Демора все шла и шла, иногда освещая дорогу светлячком. Ближе к Золотой Дуге старик, сидящий на земле и завернутый в груду тряпок, зашевелился в своем коконе и со стоном вцепился в плащ Норин, но она его одернула. На одном из перекрестков, освещенном несколькими фонарями, Демора остановилась в задумчивости. Площадь раскинулась по левую руку — она может свернуть к ней и потратить гораздо меньше времени до Дуги. Но что-то в этой идее ей продолжало не нравиться. И в момент, когда Норин уже собиралась сворачивать с перекрестка в темноту между домами, чья-то тень пролетела за ее спиной. Демора обернулась и положила руку на рукоять клинка. Но ни глаза, ни дар не смогли ничего увидеть. Веселая, чуть пьяная и очень влюбленная парочка появилась на перекрестке и Норин, нахмурившись и одернув зацепившийся за голый куст плащ, пошла дальше.

В Золотую Дугу она попала через те же ворота, что и днем. Один из стражников лишь лениво осветил ее лицо факелом и махнул другому открывать ворота. В Дуге было совсем тихо, лишь снег скрипел под ногами. Норин шла к поместью Себастьяна по хорошо освещенной улице. Несколько раз попадалась стража, которая, впрочем, не лезла с вопросами.

Конечно, ворота были крепко заперты. Норин подошла ближе, взявшись руками за прутья, и прищурилась в попытках разглядеть поместье. Дорога к нему была темна, зато около дома каждые несколько метров стоял яркий фонарь. И стража. Демора цокнула языком, считая людей. После смерти Себастьяна стражу, видимо, утроили в ночное время. Чтобы понять насколько умен и ловок убийца, ей придется пройти его путь. Поэтому Демора взялась за прутья ворот повыше и подтянулась.

Снег под ногами хрустел и Норин, пригнувшись, старалась ступать как можно тише от одного дерева к другому. Тени плясали от патрульной стражи — их было двое, обходящих дом по периметру и встречающихся позади него и у парадного входа. Норин злобно выругалась про себя — во дворе было столь светло, что ни один человек не в состоянии увидеть даже разукрашенного шута в темноте, не говоря уже про того, кто не стремится быть замеченным. Стража вновь пересеклась у парадного входа — юношу у фонаря сменил напарник. Норин аккуратно перешла к другому дереву — света хватало, чтобы она могла видеть все ветки на снегу и не шуметь, зато ее, облаченную во все черное, было точно не видно. Демора, поняв, что здесь хода для нее нет, отступила обратно в темноту и свободно прошла к конюшням позади поместья. И здесь удача ей улыбнулась — один фонарь, тускло освещающий лишь половину двора, и охранник, сидящий на бревне и откровенно храпящий. Заскрипел снег и показался патруль. Норин начала считать. Один из стражников громко выругался и кинул снежком в спящего. Тот проснулся и выругался не менее витиевато. Стража скрылась и снова появилась. Три минуты нужны им, чтобы пройти дом по периметру до заднего двора.

Этого достаточно, — прошептала Норин и рванула по неосвещенной части двора, когда патруль скрылся за углом поместья. Разбуженный стражник продолжал сидеть на бревне и, кажется, начал дремать.

Норин остановилась на мгновение: окно или вход для слуг? Но стекло с такими рамами она может и не выдавить, значит дверь. Демора рванула к ней, попутно доставая отмычки, но она была не заперта.

— Какое безрассудство, — прошептала она и обернулась. Стражник, опустив голову на грудь, храпел. Возможно, если дверь не будет скрипеть, ее не услышат. Дверь не скрипела.

Норин зажгла светлячка, чтобы развеять тьму, и увидела лестницу наверх, которая заканчивалась новой дверью. Запертой. Демора достала отмычки и встала на колени перед замком. Несколько минут понадобилось, чтобы совладать с дверью. Она оказалась на кухне. Светлячок взметнулся к потолку, освещая помещение, но Норин быстрее учуяла, чем увидела. На столе стоял надрезанный яблочный пирог, наполовину покрытый белым полотенцем. Норин поморщилась от голодной рези в животе и незамедлительно стянула кусочек. Пирог был очень хорош. Демора посмотрела на второй кусок, но решила, что хватит быть кухонным воришкой, поэтому развернулась и направилась к выходу. От слуг осталось несколько человек, а госпожа и дети, наверное, крепко спят в своих покоях, но Норин все же осторожничала. Дар даст ей знать, если кто-то будет рядом, но она скорее по привычке аккуратно заглядывала за угол каждого коридора пока не оказалась у дверей библиотеки. Конечно, они были заперты. Демора вновь опустилась на колени перед замком, доставая отмычки. Дверь поддалась через несколько минут и одну сломанную отмычку. Норин юркнула внутрь и тот час же остолбенела. На диване спала девушка. На груди ее покоилась книга, плед сбился в ногах. В тусклом свете нескольких свечей, Демора поняла, что видит старшую дочь, Кору, дочь Хозяина. Она действительно была его копией. Те же скулы, тот же разрез глаз, чуть вздернутым носиком она, правда, пошла в мать, но густые золотистые волосы были от отца. Норин осознала, что открытые ее щиты чувствуют спящую мать в покоях наверху, но не дочь в нескольких метрах от нее. Она подошла ближе и скинула еще щиты, вбирая в себя чувства на многие милы вокруг, но Кора являлась тенью, живой тенью. Книга мерно вздымалась на груди девушки и Норин с ужасом подошла еще ближе. Ничего. Лучше бы ты была мертва, — подумала Демора, продолжая смотреть на девушку, словно на падаль. Она медленно скинула еще один щит, практически последний, и дыхание замерло, когда чужие чувства врезались в нее, кромсая и разрезая на своем пути ее душу, но спящая девушка осталась камнем. Даже не камнем, у них есть отголоски чужих ощущений, в них есть тепло и солнце, или холод воды, а девушка была ничем. Норин воздвигла щиты обратно, рукой стерла выступивший пот и заметила, что она дрожит.

Кора зашевелилась, стянула с себя книгу, кинув ее на пол, и Демора не стала рисковать. Глаза девушки расширились от ужаса, когда Норин зажала ей рот рукой. Она попыталась сопротивляться, но тонкие слабые ручки, не знающие тяжелого труда, едва ли могут что-то сделать, и Демора лишь перехватила их у запястья.

— Меня зовут Норин Демора, Искатель Стокло. Я разговаривала с госпожой Манро, твоей достопочтенной матерью сегодня днем.

Девушка перестала дергаться и что-то промычала в руку.

— Я отпущу вас, а вы не будете кричать. Не бойтесь.

Испуганные глаза явно ей не верили.

— Будь я врагом, то прирезала бы вас еще во сне, госпожа Манро.

Кажется, в глазах ее просквозило понимание, и Демора медленно отвела руку.

— Извините, что напугала вас, госпожа Манро.

— Нет… вы, — девочка медленно села, и золотистые волосы рассыпались по плечам. Она посмотрела на нее испуганными глазами Хозяина и приоткрыла рот в попытках что-то сказать, но так и не сказала. Норин скинула с плеча сумку и ухмыльнулась про себя — пташка, наверное, первый раз в жизни видит служителя Стокло, а ведь ей скоро предстоит принести свою пожизненную клятву.

— Почему вы здесь? — заговорила она и неуверенно потянулась за одеялом, чтобы натянуть его до самого подбородка.

— Потому, что мой долг — найти убийцу господина Манро, вашего достопочтенного отца.

— Вы его до сих пор не нашли?

Такое удивление просквозило в ее словах, что Норин даже растерялась.

— Я была очень далеко от Сино, когда все случилось. Потребовалось время, чтобы вернуться.

Кора опустила глаза и лишь посильнее закуталась в одеяло. Норин приоткрыла щиты в слабой надежде почувствовать девчонку, но дар продолжал молчать.

— Госпожа Манро, очень странно видеть вас здесь.

— Я читала, — ответила девчонка. — Я люблю читать и нечаянно уснула. Моя достопочтенная матушка держит дверь закрытой, но она не знает, что у отца была копия всех ключей в доме.

— И вас не смущает близость к месту, где убили вашего отца? — спросила Норин, стараясь не пропустить ни единого чувства на лице девушки. Кора посмотрела на окровавленное кресло и повела плечом.

— Мне не страшно. Если бы тот человек хотел убить всех нас, он бы сделал это еще той ночью, ведь так?

— Логика неоспоримая.

Но не всегда все подчиняется логике.

— Госпожа Манро, мне надо выполнять свою работу. Прошу вас, ступайте спать в свои покои.

Кора кивнула и потянулась за книгой на полу, а Норин, подхватив сумку, направилась к кабинету. Если понадобится, то она будет сидеть до рассвета, но вытянет из бумаг Себастьяна хоть что-нибудь. Светлячок взметнулся к потолку, освещая комнату. Здесь ничего не изменилось — беспорядок на столах, чернильница на полу, а щиты вновь задрожали под гнетом чужих чувств. Демора поморщилась — после выходок с Корой, ей одно удовольствие будет скидывать щиты вновь. Она подошла к рабочему столу, кинула сумку и плащ на стул и подобрала с пола серебряную чернильницу, бок которой окрасился черным. Искушением было опустить щиты, но Норин решила повременить. Глаза и ум ей сейчас будут верными друзьями. Она обошла стол и села в кресло, в котором раньше долгими вечерами и короткими днями сидел Себастьян. Она опустила взгляд вниз и дернула ручки двух широких ящиков. Стопки исписанных мелким почерком листков, готовые перья, несколько потрепанных тетрадей, а в нижнем ящике валялся засохший огрызок яблока. Себастьян явно не пускал в свой кабинет прислугу.

— Госпожа Демора?

Норин дернулась от испуга и выпрямилась. Девчонка стояла в дверном проеме, кутаясь в откуда-то взявшийся голубой халат.

— Вы что-то хотели, госпожа Манро?

— Да, я, — девчонка вновь запнулась и Норин с интересом подняла бровь. Чего она так боится?

— Мне суждено скоро прибыть в Стокло, и я...

Боюсь, — закончила за нее Демора и усмехнулась.

— И мне интересно знать...

— Что именно?

— Госпожа Демора, — Кора сделала несколько шагов и остановилась, словно налетела на стену. На лице ее отразилось настоящее смятение, и Норин стало жалко девочку с ее поразительной неуверенностью.

— Я видела Стокло, — начала она, — лишь раз и мельком — проезжала в карете, возвращаясь со своего первого бала. Мне оно показалось огромным. Словно цитадель посреди города. И люди, особенно женщины. Матушка говорит, что все будет хорошо, но мне кажется, она ничего не знает. Что меня ждет?

— Сядьте, госпожа Манро.

Девочка послушно села на стул с другой стороны стола и подняла голубые глаза, в которых сквозило любопытство и страх.

— Вы сами приняли решение отправиться в Стокло?

Кора покачала головой.

— Этого всегда хотела матушка — она говорила, что так будет лучше. Отец был против. Наверное, лишь из-за него я не оказалась там еще раньше. Я слышала, что туда берут детей на воспитание.

Да, берут, — подумала Демора. Перед глазами само собой всплыло воспоминание семнадцатилетней давности, когда ее привели в Стокло. Хозяин, вступивший в должность лишь несколько месяцев назад, по каким-то причинам решил говорить с детьми Стокло. Тогда Норин в первый раз увидела отца Коры.

Он принимал в своих покоях. Норин ждала своей очереди в коридоре вместе с другими детьми, до сих пор одетая в свое скромное монастырское платье и чепец. Большинство попали сюда, как и она, совсем недавно — минуло лишь несколько дней с того момента. Кто-то плакал, кто-то спорил и ругался, но многие веселились. Мужчины, одетые в цвета Стокло, постоянно обрывали разговоры, пытались восстановить тишину, но с сотней детей это было практически невозможным. Один из них, высокий мужчина с густой, но седой шевелюрой, забрал ее из монастыря и привел сюда. И вот, ее очередь настала. Она сама зашла в покои Хозяина и увидела его, стоящего у камина. Огонь золотом отливал в его светлых волосах, он повернулся, и Норин смогла рассмотреть лицо — молодое, красивое и волевое. Она сделала реверанс, как тому обучали ее настоятельницы. Хозяин улыбнулся и подошел ближе.

— Как тебя зовут? — его синие глаза смотрели с добротой.

— Настоятельницы дали мне имя Марика, господин, — ответила она, рассматривая серебряные застежки на жилете Хозяина, потому что смотреть в глаза было страшно.

— Ты из монастыря, — произнес он, коснувшись чепца. — Какое имя дали тебе родители?

— Норин Демора.

Последовало короткое молчание. Она слышала, что он странно хмыкнул, но взгляд поднять все же не решилась. Вскоре он вновь заговорил:

— Меня зовут Доро Манро, но ты будешь звать меня Хозяин. Смотри, на столе поднос с фруктами — иди выбери, что тебе нравится.

Норин посмотрела на стол, там действительно были фрукты — яблоки и виноград. В монастыре им так редко давали яблоки.

— Вы добры, господин.

— Хозяин, — поправил он ее и вышел за дверь. Норин взяла гроздь винограда и отправила несколько ягод в рот. Хозяин вернулся быстро, она не успела съесть и половины.

— Норин, ты помнишь своих родителей?

— Да, Хозяин.

— Ты знала, что они служили Стокло и были одними из лучших в своем деле?

Норин покачала головой.

— Они обладали даром, — сказала она. — Мама всегда говорила, что у меня тоже будет дар.

— Она оказалась права, ведь так?

— Да, — кивнула Норин. — Но я еще не могу управлять им, и приходится носить это.

Она вытянула из-под платья подвеску. Тогда она не знала, что это была Икна, но те месяцы, которые пришлось носить ее, породили жгучую ненависть к этой дряни.

— Ты научишься, — с уверенностью сказал Хозяин. — Скажи, ты хочешь быть как твои родители — служить Стокло, мне и своему королю?

— Я хочу быть как мама.

Хозяин улыбнулся.

— Мне не довелось знать ее, но, уверен, что она была достойной женщиной. Норин, ты будешь служить Стокло, но скажи, может ты хочешь что-нибудь еще?

— Я хочу домой, — тихо произнесла она, едва не расплакавшись. Хозяин медлил с ответом, но все же сказал:

— У тебя нет больше того дома.

— Мне туда нельзя?

Хозяин покачал головой.

— Твой дом теперь здесь. Но когда ты вырастешь, то сможешь приобрести себе дом, какой сама пожелаешь.

— Правда?

— Правда.

— Благодарю вас, Хозяин. Вы добры.

— Ешь виноград, не останавливайся.

Норин отправила в рот еще несколько ягод, слезы все еще подступали, а горло сжал спазм, поэтому она никак не могла проглотить вкусные виноградины. Ей было одиннадцать, но даже того возраста хватило, чтобы понять все. Она стояла в покоях Хозяина Стокло и не могла проглотить виноград, потому что четыре года назад какие-то люди пришли в дом и забрали родителей. А потом другие люди забрали ее, сначала в большой дом с красной дверью, где было много детей и мало еды. Однажды, этот дом посетила странная пара, и ее вновь забрали, но через несколько месяцев отвезли в монастырь. Холодный, темный, где было еще меньше еды и теплых вещей. Никто не стал выбирать для неё выражения, а в монастыре сказали читать каждый день молитвы для успокоения душ родителей. И через все это она прошла из-за людей, которые кричали на ее мать и били отца.

— Хозяин, я могу попросить?

— Конечно.

— Я хочу смерти тех, кто убил моих родителей.

Хозяин долго смотрел на нее, и на его молодом лице играло напряжение и сосредоточенность. В конце концов, он сказал:

— Норин Демора, у тебя будет такая возможность.

В ту ночь ей даровали покои, новую одежду и принесли целый поднос фруктов с припиской от Хозяина «за смелость». И он сдержал слово, у нее была возможность.

— Госпожа Демора?

Норин моргнула — давно она не вспоминала те дни. Но Кора продолжала ждать ее слов.

— Госпожа Манро, я не смогу даже при большем желании поведать о вашем будущем в Стокло. Одно могу сказать точно, вы не будете там одиноки.

— Но как там живут?

— Если вас интересует быт, то он вполне сносный. Вас поселят в комнату с другой девушкой, вы будете ходить на занятия и тренироваться несколько лет.

— Матушка настояла, чтобы я занималась фехтованием.

— Очень разумно с ее стороны. Вам нравится?

— Да, — ответила Кора и слегка улыбнулась. — Никто из моих подруг не может похвастаться подобным занятием. Они все шьют, да играют на инструментах. А что женщины изучают в Стокло?

— То же самое, что и мужчины, госпожа Манро. В Стокло мужчины и женщины равны.

Кора нахмурила лоб и спросила:

— Что это значит?

Это значит, что тебя могут убить без промедлений, — подумала Норин.

— Вы наравне с мужчиной, госпожа Манро. Вы имеете право на то же самое, что и мужчина. Можете покупать и продавать дома, владеть слугами, вести торговое дело, подавать инициативу на развод и ваши дети, если они будут, скорее всего, останутся с вами в таком случае. К тому же, вы вправе быть с мужчиной до брака.

— Это неприлично, — проговорила Кора серьезно, тем не менее, залившись румянцем и Норин, не сдержавшись, рассмеялась.

— Вы привыкните, госпожа Манро. Но самое приятное, вы сможете гулять по улицам без сопровождения, сможете делать покупки самостоятельно, посещать таверны и уличные праздники. Статус женщины Стокло открывает огромный мир, который вы еще не видели.

— Гулять? Я действительно никогда не была на улицах Сино. Лишь из окна кареты что-то видела.

— Я думаю, это будет первое, что вы сделаете, когда наденете форму Стокло, госпожа Манро.

Кора улыбнулась — впервые столь открыто и счастливо, но потом посмотрела на книжный шкаф и тень сомнения прошла по ее лицу. От Норин это не укрылось, и она подняла бровь с интересом.

— Вы что-то знаете, госпожа Манро?

Девчонка кивнула, подошла к шкафу и начала убирать книги с одной полки.

— Там тайник. Я в детстве подглядела. Уверена, что матушка о нем не знает, она сюда редко заходила.

Норин подошла к шкафу и заглянула внутрь полки. Действительно, тайник. Чем-то большим нельзя назвать определенно.

— Вы откроете, госпожа Демора?

Конечно, пташка, но не на твоих глазах.

— Госпожа Манро, вы еще не служитель Стокло, чтобы я могла это сделать при вас.

Кора явно хотела запротестовать, но в последний момент передумала и сказала:

— Я надеюсь, что вам помогут документы моего достопочтенного отца.

— Скажите, госпожа Манро, вам известно что-либо еще, о чем должна, в силу сложившихся обстоятельств, знать и я?

— Нет, — покачала головой девчонка.

— Тогда ступайте спать, госпожа Манро — скоро рассвет.

— Да, конечно. До свидания, госпожа Демора. Я искренне рада нашей встрече, хотя причина ее ужасна. Тем не менее, я надеюсь на скорую встречу в Стокло при других обстоятельствах.

— Да будет так, госпожа Манро.

Норин проводила девушку взглядом и закрыла за ней дверь. На двери была щеколда, и она малодушно ее задвинула, чтобы Кора вновь не подкралась к ней незаметно. Она не хотела об этом думать раньше времени, но мысли не успокаивались. Как ее дар мог молчать? Что с этой девчонкой? Она ведь не сразу поняла, что не чувствует, не видит ее, словно ее нахождение идеально вписывалось в обстановку. Безликая вещь. Норин тряхнула головой, но липкий холодок продолжал обволакивать ее изнутри.

— Совсем нехорошо, — прошептала она. Дар был с ней, щиты ощутимо прогибались от чувств комнаты, значит дело лишь в девчонке. Но как бы то ни было, сейчас совсем не время для размышлений об этом.

Демора подошла к тайнику и нажала на три точки деревянной пластины практически наугад. И не ошиблась. Перегородка крепилась посередине и со скрипом отошла в сторону. Светлячок подлетел ближе, освещая внутренность тайника, и Норин нахмурилась, увидев содержимое. Опять бумаги. Она вытащила все наружу. Письма — некоторые все еще запечатаны, просто листки с размашистым почерком нетвердой руки. И тут ей попался на глаза пожелтевший обрывок бумаги с несколькими фразами. Норин попыталась прочесть и не смогла — язык был ей незнаком. Она со вздохом сунула все в сумку — здесь не время и не место, чтобы разбирать этот ценный хлам. Ей пришлось долго провозиться с осмотром комнаты. Осматривая бумаги, вытряхивая из книг закладки и записки, простукивая стенки в поисках тайника посложнее Норин поняла, что самое важное, кажется, уже находится в ее сумке. За окном начинало светать.

Демора вздохнула, подтащила стул в центр комнаты и села. Щиты, которые видимо уже привыкли к здешним чувствам, перестали давить, и Норин с большим нежеланием открыла их. Как же она это ненавидит.

Самым первым ударил страх. Он пропитал комнату своим едким ощущением, на руках ее тоже был страх. Ей пришлось закрыть глаза, чтобы в потоке этой липкой гадости различить хоть что-нибудь еще. И ей это удалось. От писем в сумке веяло удивлением, любовью, нежностью, трепетом, волнением. От столов — удовлетворением и тяжелой работой. От упавшей чернильницы — гневом и, Демора вздрогнула, когда поняла — отчаянием. Щиты захлопнулись. Капелька пота проступила на лбу и скатилась по носу. Норин раздраженно стерла ее и посмотрела в окно. Небо стало чуть светлее — пора уносить ноги.

Она заперла тайник, поставила книги обратно и, подхватив сумку, пошла прочь из этого места.

Ощущение преследования настигло ее, когда до дома оставалось всего несколько кварталов.

Норин шла по заснеженной дороге, стараясь не оглядываться лишний раз. Щиты она опустила, но дар молчал. «Интересно, почему он не остановил меня по пути в поместье? Скоро ведь рассвет», — подумала она и чуть повернула голову, рассматривая дома в тусклом свете фонарей. Ее чувства говорили об опасности, и она вытащил клинок из ножен. «Если дар молчит, значит он...» — додумать она не успела, ветер принес приторный запах Икны, а за следующим поворотом посреди дороги стоял он. Норин крепче сжала рукоять клинка. Ничего не происходило. Она смотрела на человека — мужчину — в темных одеяниях или скорее в легкой кожаной броне подобной той, которую так полюбила носить она в походах. Лицо было скрыто под длинным капюшоном.

— Я должен тебя убить, — наконец произнес мужчина. — Но я не собираюсь это делать. Вот.

Он поднял руки.

— Оружия нет, в рукавах тоже. Выслушай меня, Норин Демора.

— Кто ты? — спросила она, в ответ откинув полог плаща, чтобы он видел ее руку с клинком.

— Просто убийца.

Клановый, — подумала Нора. Такие вещи не найдешь в обычной лавочке, да не украдешь у горожан. Значит, за ее голову заплатили очень много. Опять.

— Говори, — разрешила она, сделав для опоры небольшой шаг вправо. От убийцы ее намерения не скрылись.

— Не смей двигаться, — сказал он. — У меня нет оружия, но ты ведь не так хороша в рукопашном бое, как говорят.

— Ты можешь это проверить, — сказала Демора, но все же замерла. — Чего ты хочешь?

— Тебя заказал человек.

— Какой кошмар, — фыркнула Нора. — Можешь передать ему, что я отрублю его голову и повешу на шпиль Стокло. Там много голов уже побывало.

— Ты уверена, что я передам?

— Ты бродишь за мной с самого начала ночи, ждал в Золотой Дуге, а сейчас болтаешь. Я ведь важная особа, ведь так? К тому же, дорогая. Кто он?

— Думаешь, я скажу? — усмехнулся убийца, и в его голосе проскользнули хриплые нотки.

— Быть может. Ведь ты не накинулся на меня с ножом.

— Я не собираюсь исполнять заказ ни сейчас, ни потом.

— По какой причине?

— Я не хочу убивать тебя.

— Твой клан не простит тебе жертву, оставленную в живых, — сказала Норин.

— Это не твое дело.

— Почему ты решил предупредить меня? — спросила она и в предрассветных сумерках, кажется, смогла увидеть очертания улыбки на его лице.

— Считай, что это подарок, — ответил он и в то же мгновение вскинул руку. Норин рухнула на дорогу, перекатилась, удобнее схватив клинок, но мужчина уже скрылся. Рядом с ней лежал мешочек с Икной.