Ян вдавил в пепельницу прогоревшую сигарету. Встал со стула и настежь открыл окно, впуская в заполненную дымом комнату прохладный воздух, в котором отчётливо улавливались звуки и запахи подступающего лета.
Обещание он сдержал. Шаман сумел договориться с парой городских духов, и теперь они неотступно следовали за Франклином Бишопом. Их восприятие отличалось от человеческого, но если бы комиссар упомянул в речи имя Яна или Кьяры, выразил намерение убить, причинить вред или боль, духи почувствовали бы это, как паук чует натяжение нитей своей паутины. А Ян, в свою очередь, ощутил бы их волнение.
«Кьяра».
Сердце кольнуло ощущением вины и стыда. Он так и не позвонил ей. Лишь первое время вспоминал о девушке, выбивая у Инквизиции отпущение грехов. А потом и позабыл вовсе, погрузившись в собственную работу — в дела города, требовавшие непосредственного участия шамана-детектива, когда обитатели Мира Духов снова вторглись в Мир Живых. Ян скривился, вспоминая расследование.
«Мягкие стены больничных палат. Тишина. Обманчивый покой. Тёрпкий запах лекарств. Бормотания, вскрики, бессвязный и страшный бред. Или хуже — спокойная речь безумца, спутавшего сон с реальностью. Разбитое зеркало отбрасывает причудливые тени, кажущиеся в полутьме ликами древних чудовищ. Отчаянный, отчаявшийся смех. Бесконечная апатия и лекарственная эйфория. Колкие искры ярости, впитывающиеся в белый кафель на полу, сочащиеся сквозь стены и стёкла».
Он хотел выбросить из памяти атмосферу сумасшедшего дома. Хотел, но не мог. Иногда Ян ненавидел шаманскую часть себя: свою восприимчивость, способность слышать голоса, обязанность решать проблемы мёртвых. Но любую работу кто-то должен делать. А такую — не станет никто, кроме шамана. А в этот раз пришлось особенно сложно. Ворон не мог представить, что группа невменяемых подростков окажется вовсе не жертвой подпольного дилера или весеннего обострения сумасшедших. Что одурманенные дети приведут его в итоге к чему-то большему и много, много более страшному.
«Вот один из них. Сидит, привалившись спиной к стене, источая собой пустоту. В глазах его нет ни следа воли или борьбы настоящего хозяина тела. Здесь нет души, есть только увядающий дух, силой занявший это тело, оторванный от своей родной чащи. Один только Ворон видит, как выходит из груди парня тонкая, невесомая серебристая нить, колышущаяся на неземных ветрах, исчезающая в воздухе. Шаман знает, что это такое. Он говорит с духом леса на его языке и выясняет, что тот занял тела подростков для защиты от лесорубов и их машин. Дух просто хотел жить. Ему не дано понять, что этим он вышвырнул детские души в бескрайние дебри Нижнего Мира».
Заваривая кофе, шаман невольно вспомнил, как рыскал в том незримом мире, идя по нитям. Выкрикивая их имена, заклиная, он искал следы заблудившихся детей. Порой ему приходилось сражаться за потерянные души, выдёргивать из лап сильных, хищных духов. Он справлялся… но одного спасти не удалось. Парнишка был немногим старше двадцати. Нить оборвалась. Так происходит, когда перегорает обычная лампочка. Угасает свет, и остаётся лишь стеклянная оболочка.
Ян сделал большой глоток чёрного, без сахара, кофе, но горечь напитка не могла заглушить скупое, иррациональное чувство вины. Новак знал, что не виновен в смерти ребёнка. Он сделал всё, что было в его силах. Даже когда сердцебиение угасло, он камлал, пока не свалился от усталости, надеясь, что душа мальчика ещё цела, что он сможет разыскать её и вернуть в тело. Но теперь бледное, посеревшее лицо мальчонки ещё долго будет являться ему в кошмарных снах. В этом и состоит трагедия такой работы — ты не можешь спасти всех. И те, кого ты не спас, навсегда останутся с тобой.
В отчаянной попытке сбросить с себя горестные воспоминания, Ян обратился мыслями к совсем другим вещам. К светлым взъерошенным волосам, к голубым глазам и лёгкой хрипотце голоса. К своему обещанию и внезапному теплу её поцелуя.
— Наверное, она давно меня забыла, — обращённая к пустой комнате реплика осталась без ответа. — Прошло уже много времени, и я принёс ей только неприятности. После того, что случилось, я сам бы на её месте выбросил меня из своей жизни. Но вдруг? Вдруг нет? В конечном счёте, что я теряю?
Вернувшись к открытому окну, Новак достал из кармана телефон и среди десятков номеров отыскал нужный, набранный её рукой в ту самую ночь.
***
— Я помогу тебе.
И ускользающий за грань сознания шёпот похож на шелест пустынного песка, несомого горячим, обжигающим ветром.
— В чём? В чём ты мне поможешь?
В ответ только ветер. Он кричит, он воет, он зовёт тебя по имени. Ты пытаешься идти, пытаешься бежать, хочешь найти выход из этой адской пустыни. Ветер сбивает с ног, ты падаешь и уже не можешь подняться. Песок держит тебя. Он оживает, касаясь твоей кожи, он ползёт, извивается, коконом обволакивает твоё тело, и каждая песчинка сливается с другой, снова, снова и снова. Они застывают, превращаясь в отвратительную серую чешую, и вот тебя уже сковывает ужасный хитиновый панцирь. С того места, где ты упала, поднимается новое существо. Уродливый ящер разевает пасть, и из горла его вырывается чудовищный рёв. Лёгкие наполняются огнём, ты дышишь им, ты изрыгаешь его, превращая песок вокруг себя в чёрное стекло, и только в глазах чудовища ещё теплится тень бывшего им человека, только глаза ещё полны боли и беспросветного понимания.
Багровое небо разрывается над головой ящера, и в Пустыню проливается огненный дождь.
Кьяра проснулась от собственного истошного крика, а через мгновение приземлилась на пол, больно ударившись головой об открытый нижний ящик прикроватной тумбочки. Несколько секунд она лежала неподвижно, пытаясь прогнать вспыхнувшие перед глазами красные пятна, унять боль в разбитом затылке и убедить себя, что ей всего лишь приснился очередной страшный сон. Когда с уговорами было покончено, а боль и кошмары немного отступили, девушка вдруг осознала ещё одну вещь. Всё это время, разрывая реальность отчаянным перезвоном, вопил телефон. Кьяра протянула руку и нажала на кнопку приёма вызова. И вместо того, чтобы послать звонившего к чёрту, смогла издать только удушливый хрип. Горло пересохло от крика, и голос отказывался ей повиноваться. Девушка нервно сглотнула и откашлялась, приводя в порядок голосовые связки, а человек с другой стороны провода уже говорил.
— Dobry wieczyr, Kiara, — голос показался смутно знакомым. Не отошедшую ещё от дурного сна и резкого пробуждения Кьяру даже не удивила польская речь. Она поняла смысл сказанного и приняла его, как должное, — это Новак. Помню, я обещал угостить тебя пивом. Что скажешь, если я приглашу тебя прямо сейчас?
Кьяра зажмурилась и с силой потёрла переносицу пальцами свободной руки. Речь незнакомца была слишком длинной, путаной и бессмысленной для половины третьего ночи. Всё ещё хриплым со сна голосом она только и смогла произнести:
— Какой Новак?
На другом конце города Ян почувствовал острый и болезненный укол разочарования. Он предполагал такой ответ, но всё же до конца не хотел в него верить. Стараясь не выдать голосом своего огорчения, он объяснил.
— Ян. Шаман. Мы встретились в Комптоне несколько дней назад. Помнишь?
Кьяра зажмурилась. В голове мгновенно поплыли образы. Крыша старой фабрики; человек, излучающий Силу; невидимый пёс, разрывающий оборотня; пустынная дорога Комптона; ледяной жар, вливающийся в пальцы; больница; демон; экзекуция… Это он. И он всё-таки позвонил.
— Привет. — Она мгновенно проснулась, но так же, как и сам мужчина мгновением раньше, не спешила выставлять напоказ свои эмоции. — Ян… а ты вообще в курсе, что такое сон?
— Сон? Я думаю, непозволительная роскошь. — Ян усмехнулся. Кьяра скривила губы. — И всё же, что скажешь насчёт пары бутылок пива? Я ведь обещал.
Кьяра обнаружила вдруг, что всё ещё лежит на полу. Она поднялась, болезненно поморщившись и потирая ушибленный затылок.
— Знаешь, я только что позволила себе эту роскошь, и именно в этот момент тебе понадобилась компания.
— Извини, что разбудил. — Он будто и в самом деле сожалел о нарушенном сне, и девушка не смогла сдержать улыбки. Предложение Яна звучало слишком прямолинейно, и сразу же соглашаться на него Кьяре не позволяли гордость и природное упрямство. — В искупление предоставлю не только выпивку, но и ответы на интересующие тебя вопросы.
— У меня нет к тебе вопросов. — Тут она, конечно же, соврала. Вместе с воспоминаниями о дорогах Комптона пришли и другие. Она отчётливо вспомнила призрачные танцы вокруг шаманского костра, ощутила прикосновение холода к собственной коже, и страх, который испытала, когда тёмные сущности обратили на неё своё внимание. Ей было интересно и страшно одновременно, и больше всего хотелось узнать, кем же на самом деле является этот странный человек, чем он живёт, как он это делает и зачем. Что принесло его тогда в Комптон, и почему, чёрт возьми, от близости к нему она начинает бесконтрольно исчезать и появляться, а от прикосновения к его коже и вовсе теряет голову, утопая в горячем свете и густом жаре. Кто он? Что он такое? Что их связывает? И сейчас ей, похоже, представлялся шанс задать все свои вопросы и, возможно, получить на них ответы. Если, конечно, хватит смелости. — Ладно, ты меня разбудил, и ты мне должен. Отстанешь, если я обещаю подумать?
— Отстану. Но если через час ты не приедешь, я выпью всё сам. Адрес отправлю сообщением. Надеюсь, что до скорой встречи, Кьяра.
— Надейся.
Тень нажала на кнопку отбоя, и некоторое время задумчиво смотрела в погасший экран. Через минуту мобильник снова ожил, разбуженный новой смской. Адрес, содержащийся в сообщении, был знакомым. Она знала, где это. Далеко, в центре, но дорога по пустынным ночным улицам не займёт много времени. Нужно было что-то решать.
Холодная вода с трудом, но смывала остатки сна, и Кьяра, опершись ладонями о раковину и внимательно разглядывая в зеркале отражение своего мокрого лица, задумалась. Одна её часть, рациональная и предусмотрительная, та самая, что за версту чуяла опасность и предпочитала не ввязываться в сомнительные авантюры, настойчиво советовала никуда не ехать и вернуться обратно в постель. А была и другая часть Кьяры, в обычное время невидимая, спящая, запертая глубоко в сознании. И грубо разбуженная неделю назад цепью непредвиденных и совершенно невероятных событий. Именно она играла сейчас роль плохого полицейского, язвительно шепчущего в голове:
"Детка, ты задолбалась, ты так больше не можешь, решайся".
Кьяра думала.
Что бы там не писали в книгах и не показывали в фильмах, а работа полицейского на девяносто процентов состоит из рутины. Из нудной, муторной, ежедневной рутины. И бумажной работы. Никто не позволит тебе импровизировать, на каждую ситуацию есть инструкции и давно отработанный набор действий. А в итоге ты всё равно должна будешь сдать отчет.
Даже отношения незаметно и очень скоро превратились в скучную необходимость, и когда Брэд решил, наконец, сделать предложение, она попросту развернулась и ушла. После того, как от её руки умер последний бандит, виновный в смерти отца, по-настоящему Кьяру занимала только охота на Бена-поджигателя, и желание достать террориста из-под земли давно переросло в убийственную одержимость. Она старалась не думать об этом, не искать причин...
И не вспоминать его огненных глаз.
"Решайся".
— Заткнись.
Ей просто необходимо было отвлечься: от вечной гонки, от напряжения, от маниакального желания делать всё правильно. Нужно перестать оглядываться и совершить что-то по-настоящему безрассудное, легкое и свободное. Куда хочется ехать, как хочется жить.
"И поэтому надо среди ночи срываться на внезапное приглашение выпить к незнакомому шаману?" — задала она вопрос своему отражению. — "Почему бы и нет. Неплохое начало".
Через пятьдесят пять минут после неожиданного звонка Кьяра остановила свой Форд возле указанного в сообщении дома. Она заглушила мотор, сложила руки на руле и выглянула в открытое окно автомобиля, внимательно оглядывая и изучая здание. Несмотря на то, что находилось оно в центре города, на улице было спокойно и тихо. В половине четвёртого утра даже неспящий мегаполис затихал, набираясь сил перед новым оглушительным днём.
Сам же дом, несмотря на близость к живому и горячему сердцу города, значительно отличался от пафосных урбанистических высоток, сплошь облицованных стеклом и металлом. Но старые, потрескавшиеся и заросшие кое-где травой стены не вызывали такой неприязни, как разваливающие постройки в Комптоне. От них веяло теплом и необъяснимым уютом. На ум пришла старая сказка, услышанная в далеком детстве. Кьяра даже смогла представить, как эти обшарпанные зеленые стены начинают вдруг раздвигаться, изменяться на глазах, зарастать травой и листвой, превращаясь в самый настоящий домик лесной феи. И, кажется, стоит оглянуться, и вокруг тебя раскинется целая сказочная страна. Секунду назад ты ещё была в городе, душном, суетном, бесконечно спешащем. Но стоит только сделать шаг, и ты окажешься в новом, волшебном мире, или в сказочном лесу, где вся вода обладает целебной силой, а деревья могут говорить.
"Успокойся", — Кьяра тряхнула головой и со злостью ударила панель управления, хотя для того, чтобы выключить радио, требовалась куда меньшая сила. В приёмнике что-то надрывно треснуло, лирическая испанская песня оборвалась, не дойдя и до середины, а вместе с ней рассеялось и тёплое лесное видение. — "Это всего лишь глупый дом. Просто его хозяева — скупердяи, которые не желают тратиться на ремонт".
Кьяра поймала своё отражение в зеркале заднего вида и с упреком посмотрела себе в глаза: "Понимаешь?"
Отражение не ответило. Из зеркала на неё смотрела бледная и уставшая девушка. Собранные в хвост волосы только подчёркивали заострившиеся скулы и залёгшие под глазами глубокие тени — результат бессонных ночей или снов, наполненных кошмарами. Несмотря на то, что в этот раз она не была залита кровью и испачкана грязью, в растрёпанные волосы не забилась пыль, а в глазах не светился один только безумный инстинкт выживания, Кьяре показалось, что выглядит она ничуть не лучше, чем в их первую встречу. Она пыталась, но никак не могла понять, что именно в своём облике так сильно ей не нравится, смущает и… настораживает?
Хлопнула входная дверь, и этот звук как будто спугнул неприятные навязчивые мысли. Они удрали, попрятались где-то за радостью видеть Яна и желанием не показывать ему этого, чтобы в следующую ночь выползти снова, снова заставлять не спать, и думать, думать, думать...
— Доброго вечера ещё раз, Кьяра.
Девушка вышла из машины и, сама того не заметив, скрестила руки на груди в защитном жесте. Она оглядела шамана и невольно улыбнулась, испытывая давно забытое и оттого очень странное чувство — смущение.
"Ещё бы, ведь он так откровенно тебя разглядывает", — довольно подсказал плохой полицейский.
"Сгинь, Джош", — мысленно процедила Кьяра. Она даже не обратила внимания, что начала называть незваного гостя в своём сознании по имени. В другой момент это показалось бы ей плохим знаком, но не сейчас, не в присутствии Яна. Практически позабыв, не вспоминая о нём до сегодняшней ночи, девушка вдруг в один момент поняла, как сильно скучала по нему. Плохой полицейский Джош издал мерзкий смешок. Заныли шрамы на шее, закололо кончики пальцев.
— Рад, что ты спокойно добралась.
— В три часа ночи это было несложно, — нарочито небрежно пожала плечами Кьяра.
— Следуй за мной, нам на двенадцатый этаж.
Девушка тихо хмыкнула.
"Следуй за мной", кто сейчас так говорит? Шварц с Беквудом сказали бы "двигаем", или "дёргаем", или "погнали". Следуй за мной. Ну, надо же".
Лифт медленно полз вверх. Или Кьяре казалось, что он ползёт медленно. Облокотившись на стену и не разнимая скрещенных на груди рук, она старалась сдержать нахлынувшие эмоции. За несколько дней случившееся в Комптоне успело отойти на второй план, подёрнуться дымкой воспоминания. Но сейчас, когда он снова был рядом, всё возвращалось. Сидя в архиве полицейского управления, Кьяра старалась убедить себя, что происходившее между ними было лишь галлюцинацией от кровопотери. Она была ранена, она практически умирала, всякое могло привидеться. Но сейчас-то она жива!
И девушка снова начинала ощущать то, что так сильно удивляло её и так сильно пугало. Кьяра никогда прежде не задумывалась, есть ли у неё аура, но сейчас чувствовала её очень остро. Вязкий густой жар обволакивал кожу, и легкий разряд тока пробежал вверх, к шее, когда Ян, выходя из лифта, коснулся её руки. Тень едва сдержалась, чтобы не дёрнуть свой внутренний рычаг и не исчезнуть на месте.
Наверное, лицо её в этот момент изменилось, потому что шаман улыбнулся.
— Неужели я так похож на маньяка?
— Что-то общее есть, — ответила Кьяра и посмотрела на табличку, прикрученную к двери. Позолоченные буквы гласили: "Ян Новак. Частный детектив".
"Господи, как пафосно", — подумала она, входя в квартиру. — "Надо будет себе достать такую же. "Кьяра Шьен, спец по вляпыванию в дерьмо". По-моему, шикарно".
— Мы ещё не совсем пришли. Здесь пока только мой офис. Тут я работаю, а в соседней квартире живу. Правда, пришлось сломать стену, чтобы поставить между ними дверь. Зато очень удобно добираться до работы, когда до неё от силы десять метров.
— Не трави мне душу, — фыркнула девушка. — Мне-то приходится за час выезжать, чтобы доехать до участка по утренним пробкам. И поверь, я предпочла бы проводить этот час иначе.
Она оглядела помещение быстрым, намётанным взглядом, привыкшим подмечать даже самые мелкие детали. Обычный офис, нарочито деловой, комфортный на грани минимализма, призванный создать у клиента впечатление, что "Частный детектив Ян Новак" парень серьезный, собранный и ответственный. В общем, вы не пожалеете, если воспользуетесь его услугами, и кофе он варит отменный".
Задерживаться в рабочей части Новаку не хотелось, да и Кьяре, помимо книг, здесь не на что было смотреть.
— А вот теперь мы точно пришли. Добро пожаловать. — Произнёс Ян, открывая перед девушкой дверь в свою квартиру.
В квартире стоял запах. Застарелый, въевшийся, похоже, в самые стены. Запах крепких сигарет, кофе и незнакомых горьких трав. В памяти тут же всплыл костёр, разведенный на тёмной комптонской дороге, вспомнился дым от него — густой, белесый и терпкий, и тени, кружащиеся в страшном танце. Выбросить из головы воспоминание не удавалось, перед глазами всё вставали те странные образы, и тут девушка вспомнила, что её нынешний спутник и сам тогда отбрасывал крылатую тень. Её захотелось сбежать, чувство опасности буквально вопило, но Кьяра всё же заставила себя шагнуть внутрь. Джош был бы счастлив.
С первых секунд становилось понятно, что живёт он здесь давно, и живёт один. Тень на миг застыла, каждой клеткой кожи впитывая нахлынувшую атмосферу квартиры. Безусловно, это была его квартира. Вся обстановка носила отпечаток странной индивидуальности её хозяина, но вовсе не была неприятной. А ещё… Кьяра не смогла бы объяснить, но весь воздух был пропитан той самой Силой, которую она ощутила, впервые увидев его с крыши старой фабрики над байкерским клубом. И Сила, как будто узнав, устремилась ей навстречу, впитываясь в кончики пальцев, разливаясь по венам тягучим золотым жаром. Девушка с трудом сдержала очередной приступ неконтролируемой невидимости и посмотрела на свои руки. Ладони мерцали, исчезая и появляясь, и оставались светиться ровным желтоватым светом. Кьяра быстро спрятала руки в карманы джинсов и оглянулась на Яна.
— Так вот, чем ты занимаешься, частный детектив Новак. Ты обещал мне ответы на вопросы… Ну, рассказывай, чем ты расстроил тех оборотней.
— Обещал. И действительно расскажу. — Новак, слегка прищурившись, наблюдал, как магия вокруг девушки взвивается огненными вихрями, заставляя контуры её тела дрожать и расплываться, делая Кьяру похожей на двухмерную картинку, на иллюстрацию в старом потёртом журнале. — Только давай сначала выпьем, а уже потом будут вопросы. Идёт?
Кьяра собралась было возразить, но вовремя прикусила язык — уж точно не ей читать лекции о вреде ночных возлияний. Но одно дело, когда ты пьешь со старыми боевыми товарищами, которые, если что, всегда дотащат тебя до дома, кинут спать на диване, и даже не будут слишком злорадствовать на следующий день, и совсем другое — в компании подозрительного колдуна, в его доме. На его территории. С виду он не желает ей зла, но жизнь давно научила Кьяру не верить ни внешности, ни отношению. Даже самый добрый, чуткий и идеальный парень может держать маленькую камеру пыток в подвале своего идеального дома. И пока ты не убедилась в отсутствии — или в присутствии — этого подвала, доверять нельзя никому.
Тень осторожно переступила с ноги на ногу, почувствовав вес маленького, но очень злого ножа в заднем кармане джинсов. Если судить по событиям в Комптоне, колдовство шамана требует времени, в то время как выхватить нож и вспороть горло — дело доли секунды. Колдун даже вздохнуть не успеет, не то, чтобы дать отпор.
Однако сейчас шаман имел одно неоспоримое преимущество, которому Кьяра не могла сопротивляться. Кроме приличного количества выпивки на столе стояла еда. Тень попыталась вспомнить, когда она ела в последний раз. На ум пришли сэндвич и кофе, которые ей принёс Даг. И было это, если считать сегодня за завтра, позавчера. Потом был ещё кофе, и ещё кофе, и снова кофе, но еды не было. Она давно приучила себя игнорировать чувство голода, но это не означало, что ей совсем не нужно есть.
Да, Ян вызывает духов и держит в квартире настоящий череп, но, если рассудить честно, кто из нас без странностей?
А Ян уже открывал первые бутылки пива. Одну он протянул Кьяре, сделал несколько глотков из своей и на минуту задумался, подбирая слова.
— Всё началось с того, что я взялся за дело. — Заговорил он. — Оно казалось простым. Найти пропавшего студента и привести его домой. Его мать устроила мне целую истерику. Я мог бы выставить её вон, но она хорошо платила, и мне пришлось согласиться.
Ворон брезгливо поморщился, вспоминая тот разговор.
— Оказалось, полиция уже давно его ищет. Тот парень, с которым я был в Комптоне — он коп, работавший по тому же делу. Встретились мы с ним как раз у входа в кампус. — Новак хмыкнул, вспоминая своего невезучего спутника. — Опросили соседей, обыскали комнату. И выяснили, что пропавший — дикий фанат кошачьих оборотней. Даже, скорее, фанатик. Из его дневника узнали, что этот Майкл, мать его, Карпентер отправился в Комптон, на сходку той самой банды веркотов. Зачем? Не знаю. Решил потусоваться с ними, втереться в доверие, или попытался стать членом банды. Чёрт его разберёт. Но по глупости своей он уже получил. Теперь в городе на одного котёнка больше. Если он ещё жив, разумеется.
Ещё один глоток тёмного пива заставил бутылку опустеть почти на треть. Закусив разогретым бутербродом с колбасой и разжевав его, шаман продолжил.
— Атака оборотней была местью, они должны были отстоять свою кошачью честь. Понимаешь, Кьяра, чтобы получить информацию, нам пришлось принять вызов и драться на их арене — такие нам поставили условия. Победа и информация. Или проигрыш и… Сама понимаешь, живым после неудавшегося поединка с оборотнем уйти сложно. Против нас выставили самого слабого из них, недообращённого. Этого было более, чем достаточно — самый слабый из них по умолчанию сильнее любого человека. Но нам повезло, мы отбились. И этого нам не простили.
Ворон помнил, что именно он сделал с тем оборотнем. «Малышом Джимми», как его называли в стае. И воспоминание шаману не нравилось. Он призвал призрачного пса, чтобы тот схватил за глотку дух внутреннего зверя веркота. Пёс парализовал душу, а Новаку оставалось добить тело. В этом не было ни славы, ни героизма. Ему просто повезло. Если бы оборотень был превратившимся, полностью обращённым, от Яна и его напарника не осталось бы и мокрого места. Как позже думал Ян, это было одним из тех событий, что случаются всего раз или два за всю жизнь. Единственная на твоём веку серьёзная, невероятная удача.
Пиво было замечательным, но горячая картошка — ещё замечательней. Кьяра чувствовала, как по телу разливается приятное, расслабляющее тепло, но слушала рассказ шамана очень внимательно, не упуская ни единой детали. И чем дольше он говорил, тем сильнее она хмурилась. Всё это было как-то странно, слишком уж глупо, слишком безрассудно.
— Ты понимаешь, что шансы были нулевые?
— Понимаю. И тогда понимал, — ответил Ян. — Но другого выхода не было.А теперь я задам свой вопрос.Что ты делала на той крыше?
Шаман склонил голову и посмотрел девушке в глаза. Было в этом жесте что-то забавное, и в то же время трогательное. Ничего общего с прямым и тяжелым взглядом дяди Теда, или с лукавым прищуром Шварца, никаких озорных искорок Бека и неприкрытой неприязни Эдвардса. Странный такой взгляд.
Кьяра задумчиво провела пальцем по горлышку опустевшей бутылки и положила в рот кусочек картошки.
— Выход всегда есть. — Она будто не услышала его вопроса. — Ты мог спросить своих демонов до того, как сунулся воевать с котами. И они сказали бы тебе то же самое… Я так думаю.
— Духов. — Негромко поправил Ян. Ремарка вырвалась непроизвольно. За несколько лет работы привычка поправлять мгновенно хватающихся за распятия Экзекуторов въелась в мозг настолько, что стала неотъемлемой частью личности. Казалось бы, а какая разница? А между тем, она огромна. Как между обычной простудой и вирусом Эбола. Демоны — шаман мысленно содрогнулся — часть совершенно иной породы. Нездешней, пустой, крайне непредсказуемой, чуждой. И голодной. Духи, в свою очередь, являются не просто естественной частью мира, вроде течения реки или гравитации. Нет, Духи и есть Мир. Духи — силы природы, что заставляют сезоны сменять друг друга; муссоны и засуха; цветение жизни и движения прохладных теней; эфирная и невидимая кровь земли и небес, присутствующая во всех мирах; законы бытия и их воплощение. Они не добро и не зло. Они просто есть.
Шаман понимает их, как никто другой, потому что сам отчасти является духом. И в той же степени никто другой не сможет понять шамана.
— Тут не всё так просто. Далеко не всегда можно взять и спросить духов, не говоря уж о том, чтобы заставить их что-то сделать. У них своя логика, если к ним вообще применимо это понятие. Слишком она отлична от нашей, как будто наизнанку вывернута. Имея с ними дело, нельзя полагаться только на голые знания и силу.
Новак коснулся своего виска двумя пальцами.
— Тут нужна интуиция и хитрость. Тогда я чувствовал, что это ничего не даст. А если бы попытался… В лучшем случае, они не ответили бы мне, или исказили бы всю картину, просто чтобы проучить. В худшем — они могли воспринять просьбу крайне агрессивно и разорвать мою душу в клочья. И ни то, ни другое меня бы не спасло.
— Стая веркотов, — продолжал детектив, пытаясь облечь инстинктивное понимание в понятные для девушки образы, — поселившаяся в Комптоне, за несколько лет натворила там много дерьма. Они убивали, оскверняли землю, оскорбляли духов, которым принадлежала эта земля за тысячи лет до того, как оборотни вообще появились на свете. Духи злились, и именно их ярость мне удалось направить на котов. Ты же помнишь костёр на дороге?
Кьяра кивнула.
— Я просто указал им цель.
Новак криво усмехнулся, откупоривая следующую бутылку пива. Пробка звякнула, покатившись по столу. Кьяра, молчавшая до сей поры, наконец, ответила. В голосе девушки послышалась то ли злость, то ли негодование, и он оглядел её с удивлённым прищуром.
— Знаешь, это равносильно тому, что я зашла к ним в бар, перед этим открыла бы дверь ногой и сказала: ребята, а где Бен? Понимаешь? Вам просто повезло, что мой папа знал толк в серебряных пулях.
Девушка неожиданно осеклась и замолчала, будто бы сболтнув лишнее. Её лицо вмиг стало суровым и непроницаемым, словно она, подобно потревоженной улитке, пыталась втянуть голову в панцирь. Это длилось всего пару секунд, а потом она как будто перезагрузила программу, сменив и тему, и тон. Он стал будничным, нарочито небрежным, за каким обычно прячут самую глубокую и самую черную боль.
Новак промолчал, но отметил про себя: «Похоже, отец для нее — больная тема».
— Кстати, я же знаю того парнишку, который с тобой был. Я потом старые протоколы подняла и вспомнила. Мы пару лет назад ездили в Чикаго, были на большом семинаре по терроризму. Ну, знаешь, где тебя учат, как распознать в толпе смертника, как выводить заложников, в какое окно кидать гранату. Сначала теория, а потом учения, красивые такие. Вот этот парень — террорист, а вы его хватаете, вяжете, всех спасаете и получаете бумажку, в которой говорится, что вы успешно прошли курс обучения. Твой приятель, он там всех достал. Всё время пытался выпендриться, постоянно что-то спрашивал, как ему казалось, жутко умное и жутко по делу. А на самом деле...
Она внезапно замолчала, и взгляд её затуманился, устремившись куда-то далеко, в прошлое. Кьяра смотрела в точку где-то за плечом Новака, снова прокручивая в голове воспоминание, которое она уже три года пыталась, и не могла выбросить из своих снов.
—… на самом деле, он и близко не представляет, что это такое. Каково это, пробираться в заминированную школу через черный ход, смотреть в глаза ублюдку, который строит баррикады из детских тел. Я нашла там одного живого ребёнка. Понимаешь? Одного. Из всей школы. Девочка притворялась мёртвой, лёжа в куче трупов своих друзей. Она была в таком шоке, что я, когда вынесла её из здания, даже врачам отдать не могла. Она вцепилась в меня и всё повторяла: «Мама, они мёртвые, мама. Джессика умерла, мама, у неё завтра день рождения. Мы пойдём с ней в зоопарк. Мама, мама, мама, я тоже мёртвая, как Джессика». Её зовут Сара. Бедная девочка до сих пор лечится у психиатра. Я после этого ходила её навестить, а она увидела меня и закричала. Кричала, пока я не ушла. И мне запретили к ней приближаться. Потому что из всего этого кошмара она запомнила только моё лицо. А вот теперь скажи мне, чему они там могут меня научить на своих модных семинарах? Эти жеманные девицы в слишком узкой форме, которые и гранат-то других не видели, кроме учебных. Все эти псевдотренинги — для таких восторженных идиотов, как твой друг, уж извини.
Вместе с рассказами Кьяры Ян снова возвращался в Ливию, переживая всё увиденное: то, что довелось испытать и прочувствовать; то, что неспособен стереть из памяти самый крепкий алкоголь, самый глубокий гипноз. Товарища, наступившего на мину, превратившегося через секунду в кусок дымящейся плоти; грохот залпов танковых орудий, заставлявший кровь идти из ушей и глохнуть, пока мир превращался в сплошной звенящий белый ад; ребёнка, притворяющегося обыкновенным гражданским, невольным участников этой дикой войны, но прячущего автомат в своих одеждах. Ян пристрелил его, не задумываясь, когда мальчишка выхватил пистолет и нашпиговал свинцом его напарника. Слова Кьяры болезненно переплетались с памятью, дёргали старые шрамы на теле и в душе.
— У каждого из нас была своя война, — тихо произнёс он. — Никакие тренинги и подготовки не помогут понять, что это такое, пока тебя не забрызгает кровью твоего товарища, которому ты только что протянул кусок пайки. Видал я таких «восторженных идиотов». В Ливии они либо гибли первыми, либо сами пускали себе пулю в голову. Кстати, тот парень мне не друг. И никогда не был.
Кьяра взяла ещё одну бутылку и резким движением свернула крышку. Она пила, не отрываясь, пока бутылка не опустела наполовину. Как будто пивом можно было залить и уничтожить воспоминания. Затем она посмотрела мимо Яна, в окно. Небо за окном стремительно светлело.
— Ты хотел знать, что я там делала? — Произнесла она, всё ещё не глядя на своего собеседника. — Я тебе расскажу.
Теперь она смотрела Яну в лицо.
— Я искала такого же ублюдка, как и тот. Ты слышал о Бенджамине МакКензи? Полгода назад все новости трубили, что ему чудом удалось сбежать из одиночной камеры самой охраняемой тюрьмы штата. Мы впервые встретились семь лет назад. Я была стажёркой и носила волосы до пояса, а Бен был помешанным на поджогах психопатом. Он пирокинетик, огонь — его страсть, его бич. Если понимаешь, о чём я.
Детектив кивнул. Из всех наделённых магическими способностями людей пирокинетики ("зажигалки", как их называли в его отделении в Нью-Йорке) были самыми нестабильными. Настоящие психи. Огонь — это сила, жар, жизнь, вечное движение и созидание. Но если потерять контроль, он превращается катастрофу. Именно поэтому все пирокинетики — люди, способные вызывать огонь и управлять им — с момента проявления способности обязаны были посещать специальные психологические тренинги и встать на учёт в ближайшем отделении Экзекуции. Для защиты окружающих (и только потом — самих себя) от своих разрушительных сил.
— До того взрыва он уже отсидел небольшой срок за мелкие поджоги частной собственности, а когда вышел, начал, как он это называл, своё собственное шоу. Он был одержим идеей, хотел погрузить мир в хаос, призвать апокалипсис, или что-то в этом роде. Он стал настоящим отморозком, террористом, и каждый новый взрыв был для него чем-то вроде ритуала. А потом я его поймала. Это вышло случайно, днём в воскресенье на стоянке возле торгового центра. Я просто приехала за покупками. Я уже не помню, как я поняла, что нужно делать, я просто схватила его, и в этот момент одна из машин взорвалась. Я тогда здорово обгорела, но не выпустила гада. А Бен смеялся. Смотрел мне в глаза и ржал, как буйнопомешанный. И я увидела в его глазах огонь. Таких глаз не бывает у обычного человека, это были не отсветы пожара в зрачках, это был сам пожар, в глубине. И мне показалось, что тьма, которую он так отчаянно звал, уже пришла. Понимаешь?
Кьяра говорила и говорила. Говорила о том, о чём молчала долгие годы, и уже не могла остановиться. И с каждым новым словом груз на её душе становился немного легче. Почему-то с ним было проще. Никому из своих она так и не смогла открыть того, что так сильно её мучило.
«Зайка, просто не лезь в это дело», — сказал дядя Тед.
«Детка, если тебя что-то беспокоит, я всегда готов тебе помочь, но тут уже всё кончилось, забудь», — сказал Дуглас Шварц.
Но Ян был другим. Он не знал её, она не знала его, но было что-то ещё, кроме эфемерной анонимности. Ей хотелось, действительно хотелось всё ему рассказать. Наверное, потому, что Ян ей верил.
— Я думала, мы заперли эту тьму, посадили под замок. А через шесть с половиной лет Бен сбежал. Никто не знает, как он это сделал. Даже фиксаторы паранормальности в стенах его камеры ничего не зафиксировали, не говоря уж об обычном видеонаблюдении. Камера оставалась запертой, а он просто… испарился.
— Одержимость? — беззвучно, одними губами произнёс Ян.
«Измерители магической активности реагируют на применение магии. Но духовную активность они не фиксируют. Значит, у МакКензи либо есть друзья на свободе, либо один из них сидит внутри его головы. Дух или демон, склонный к поджогам и убийствам. Отлично. Просто прекрасно».
— А потом на улицах заговорили о его "новом бесподобном шоу", как они это называют. А ведь я поклялась, что Бен МакКензи, с кем бы он там ни якшался, какие бы планы ни строил, больше никого не тронет. Понимаешь, почему я должна его найти?
Девушка встала и подошла к окну. Вдохнула свежий предрассветный воздух.
— Я подняла все возможные и невозможные связи, влезла в такое дерьмо, что вообще не приснится, и нашла его в Комптоне. Он должен был появиться в том баре в тот день. Но вы, ребята, явились раньше и всё мне обосрали.
Она повернулась и посмотрела на шамана тяжёлым, затравленным взглядом.
— А у тебя есть что-нибудь покрепче?
За её спиной занимался новый день, а Тьма, поселившаяся в одном маленьком человеке, всё ещё гуляла на свободе.
Не говоря ни слова, Ян достал два тумблера, обычно используемых под виски, и, не торопясь, откупорил бутылку с ликёром. Сложный и крепкий напиток разлился в стаканы, наполняя кухню сильным ароматом десятков трав, полный перечень которых знали, по слухам, лишь три человека в мире. Протянув Кьяре её тумблер, детектив медленно пригубил, ощущая необычайную крепость и бархатистый вкус на языке. Сделав пару небольших глотков, он поставил стакан на стол.
— Я понимаю, почему ты должна его найти. И я могу тебе помочь. Можешь считать это извинением за причинённые неудобства, если хочешь.
Вновь небольшой глоток ликёра, собирающий мысли воедино и бодрящий в той же степени, что и пьянящий.
— Тюремные измерители не фиксируют магическую активность духов, демонов и им подобной нечисти. Только живых, только материальных. Твой поджигатель, скорее всего, одержим духом огня, призраком, демоном или чем-то в той же степени опасным. Оно сидит у него в голове, и именно так он сумел сбежать.
Проведя пальцем по краю полупустого стакана, шаман посмотрел Кьяре в глаза.
— У меня есть способность чувствовать чужую магию. Чтобы тебе легче было представить, я — что-то вроде магического сенсора. Если где-то применялась магия, я смогу это ощутить. Так же, как уловил твоё присутствие на крыше. И так же, — Новак закашлялся, но продолжил, — как почувствовал демона в больнице. А ещё я могу подключить к поискам своих союзников по обе стороны реальности. Что скажешь?
— Скажу, что это самый дебильный подкат, который я когда-либо видела.
Кьяра одним глотком допила ликёр и отправила в рот последний кусок жареной картошки. Не такой напиток был сейчас ей нужен, но приходилось довольствоваться тем, что дают. Ещё по дороге к дому шамана у неё мелькнула мысль заехать в супермаркет за бутылкой виски, но тогда Кьяра и не думала, что ночные разговоры могут зайти так далеко. А ликёр — она глянула на пустой стакан — напиток рафинированных дамочек с розовыми сумочками и маленькими собачками. Даг от смеха бы умер, узнав, что такие вещи можно найти в холодильнике столь сурового с виду типа. А уж если рассказать, что она принимала в употреблении непосредственное участие… Тень скривилась.
Нахлынувшая было тоска теперь уступала место злости и раздражению. Глубоко внутри начала подниматься знакомая уже неуправляемая, нерациональная ярость, как будто Новак нарочно издевался над ней, как будто специально влез к ней в голову, достал самое сокровенное, чтобы использовать в своих целях.
— Что ты несёшь? В каких целях?
— А ты сама подумай. — Материализовавшийся в сознании Джош скорчил омерзительную гримасу. — Парень давно живёт один. Позвонил тебе в два часа ночи, порядок наводил наспех, явно девушек не водит. Ужин приготовил. Ты не похожа на маленькую девочку, Тень, чтобы не понимать простых вещей.
Кьяра мысленно зарычала. Джош, издав отвратительный смешок, испарился, но сомнения, которые он зародил, никуда не делись. Чувство родства и облегчения, с которыми она рассказывала Яну свою историю, сжималось под натиском всепоглощающей, кипящей ярости, и, если бы девушка могла выйти из тела и посмотреть на своё сознание со стороны, она пришла бы в ужас от вида разворачивающейся там битвы. Чужеродные захватчики шли войной на её разум, и пламя битвы полыхало багряными отсветами в её зрачках.
Кьяра этого не видела. Она просто сделала глубокий вдох и заставила себя говорить.
— Уж извини, но я не верю, что ты готов, очертя голову, броситься на поиски опасного психа, только потому, что чувствуешь себя виноватым. Я не верю в альтруизм, не верю в самопожертвование и благородные цели. Или ты, в виду особенностей профессии, потом выставишь мне счёт за оказанные услуги?
Она усмехнулась, прямо глядя ему в глаза.
— А, что касается Бена, то кое-какая информация о его побеге до меня доходила. Некоторые люди, которые мало говорят и много слушают, намекнули, что он может не только поджигать. Парень, похоже, умеет неплохо обращаться со временем. — Она прищурилась. — И я имею в виду вовсе не умение вовремя сдавать отчёты и никуда не опаздывать. С этим ты сможешь справиться? На войне тебя не учили убивать ребят, останавливающих время? Или именно там ты научился, как ты говоришь, видеть духов?
Весь этот разговор пробудил в нём неукротимое желание курить. Тело жаждало очередной дозы никотина, и Ян, предпринявший уже несколько безрезультатных попыток бросить, ничего не мог с этим сделать.
Новак сделал глубокую, медленную затяжку, выдохнул с облегчением густой белый дым, и только после этого придвинул пачку и зажигалку ближе к Кьяре. Это были те же самые сигареты, что и в Комптоне неделю назад. И месяц назад. И год, и двадцать лет. В том, что касалось вредных привычек, шаман был непримиримо консервативен.
— Альтруизм и самопожертвование во мне нет ни на йоту, тут ты права. Их из меня давно выбили. Но я не собираюсь выставлять тебе счёт. Мне хватает денег и без твоей двадцатки.Глаза Кьяры полыхнули огнём. Ян не отвёл взгляда.
Он не вмешивался в чужие дела, если ему за это не платили. Предоставлял другим возможность самим решать свои проблемы. И потому не мог сейчас найти чёткого, исчерпывающего ответа на вопрос «почему?» Зачем ему это нужно?
«Потому что я хочу помочь. Потому что МакКензи опасен для всех нас. Потому что мне нравится девушка. Или потому, что я пьян».
— Неизвестно, что может этот парень, кто его поддерживает, и что им управляет. Мы не знаем, что он задумал, и какие будут последствия. Это его «шоу» может затронуть всех. А судя по тому, что я о нём знаю, он может спалить весь город, как чёртов древний Рим.
Сигарета прогорела до фильтра. Новак вдавил её в опустевшую тарелку из-под картошки, поленившись дотянуться до пепельницы. Немедленно достал из пачки следующую и закурил вновь.
— Плюс к этому, я должен тебе одну жизнь. Ловить злодеев в одиночку — это плохая идея, Кьяра. Я однажды совершил такую ошибку, и она дорого мне обошлась. Ты же можешь её не повторять.
Новак не заметил, как опьянение настигло его, вкралось в уголки глаз, смазывая зрение. Запахи стали чётче, цвета ярче, ощущения — острее. А хитрый напиток тащил наружу старые воспоминания, отдающиеся фантомной болью в шрамах на груди — в пулевых метках, его проводниках к смерти и перерождению.
— А духов я научился видеть не на войне. Много, много позже. — Откинувшись на спинку стула, шаман медленно выдохнул клуб сигаретного дыма. Он смотрел сквозь дым на девушку, чьи глаза двумя осколками чистого летнего неба вглядывались в его потускневшую сталь.
— Это случилось восемь лет назад. Тогда я служил в полиции Нью-Йорка, в отделе по борьбе с наркотиками, в звании детектива. И дело-то было простым, взять сбытчика по наводке. Всё, что я должен был сделать — дождаться подкрепления. Я ждать не стал, погнался за парнем сам. И я его догнал. Шустрый говнюк взял в заложники ребёнка, угрожал застрелить, если я не брошу пушку и не отойду. Я, самонадеянный болван, думал, что он станет действовать, как большинство в такой ситуации — уйдёт из зоны видимости, бросит заложника и сбежит. А этот к большинству не относился. Я опустил пистолет, и тогда он выстрелил. Одиннадцать раз. — Ян замолчал на минуту, обдумывая следующие слова, болезненные и острые, до сих пор отдающиеся разрывной болью в груди.
— Существует три способа стать шаманом. Первый одновременно и прост, и невозможен — им нужно родиться. Шаманизм, кровь, тронутая прикосновением духов, передаётся по наследству. Второй сложнее. Это долгий изматывающий труд, настройка связей с иными миром, поиск своего тотема и работа на него, прежде чем он возьмёт тебя под своё покровительство. А вот третий способ от тебя никак не зависит. Ты не принимаешь решения, не можешь ни на что повлиять.
Говорить было тяжело. Ян не смог забыть того, что случилось с ним потом, как ни старался. И впервые решился рассказать об этом. Старый шаман Койот — тот знал и так, он не нуждался в исповеди и объяснениях, а другие люди… могли не понять. Кьяра стала первой, кто услышал его историю. Может быть, потому, что шаману до смерти надоело держать ей в себе.
— Когда тот нарик застрелил меня, я просто умер. Не было никакого света, ангельского хора, чувства лёгкости и прочей хрени, в которую принято верить. Может, так бывает у других, я не знаю. А ко мне пришёл Ворон. Великий Дух, покровитель смерти, перемен и много чего ещё. Он вырвал мою душу из мёртвого тела и перенёс в Нижний Мир. А там… там меня разорвали на части и собрали заново. Кроме шуток. Они даже мясо с костей снимали, вынимали все внутренности, чтобы что-то с ними сделать и вложить обратно. А затем — бац! — Новак махнул рукой, и пепел с конца недокуренной сигареты белёсым веером разлетелся в воздухе. — Я очнулся. Здесь, на земле, я был мёртв пятнадцать минут. Мёртвый мозг, мёртвое сердце, мёртвое всё. А потом внезапно ожил, задышал, сердце забилось. Одни врачи это называли чудом, другие — ошибкой первых. А мне было плевать на их слова, я сходил с ума.
Сигарета обожгла пальцы. Я поморщился и затушил ей в пустой тарелке.
— Я предлагаю сменить обстановку. — Девушка смотрела на него, чуть прищурившись, и в выражении её лица нельзя было прочитать ни одной эмоции, вызванной странным рассказом. Ян решил, что на сегодня им хватит. — Если хочешь, мы можем пойти в гостиную, там удобней. У меня есть гитара. Ты любишь музыку?
— Музыку? Серьёзно?
Кьяра медленно выдохнула густой дым его непомерно крепких сигарет и посмотрела на Яна долгим, мучительным взглядом.
— Ты только что рассказывал, что через пятнадцать минут после смерти тебя оживил дух какого-то ворона, который разобрал тебя и собрал обратно, как детский конструктор, и тут же предлагаешь поиграть на гитаре, как будто это в порядке вещей? Ты правда псих, или только прикидываешься?
Однако девушка видела, что её собеседник не намерен шутить. Слишком тяжело давался ему этот рассказ, и воспоминание о пережитой трагедии густой тенью ложилось на его лицо. Такое нельзя сыграть. Кьяра знала это, как никто другой.
Оперативная работа требует общения, постоянных контактов с людьми, которые, в большинстве своём, стремятся к одному: запудрить тебе мозги, втереться в доверие, уйти от ответственности. Не научишься распознавать ложь — погибнешь, рано или поздно. В лучшем случае умрёшь сама, получив нож в живот в каком-нибудь переулке, в худшем — очередной психованный смертник одним нажатием кнопки заберёт с собой и тебя, и пару сотен мирных граждан, которым просто не повезло оказаться в плохое время в плохом месте. Там, где ты облажалась.
Кьяра просто хотела выжить. Ей пришлось научиться читать лица, распознавать в обращённом к ней честном взгляде отражение лжи, предательства или страха. Она смотрела в глаза Яна и видела — он не лгал. По крайней мере, искренне верил в то, о чём говорил. А воспоминание это, или галлюцинация, созданная агонизирующим мозгом, не её дело. Что бы ни стало причиной, боль в его глазах была настоящей.
Но, чтоб тебя черти разорвали, лучше бы ты врал! Проще понять неудачную попытку произвести впечатление, чем признать, что сидящий напротив человек действительно воскрес из мертвых. Да она сама видела эти шрамы! Ладно, если бы каждый в отдельности, полученные в течение нескольких лет… Но столько пуль одновременно просто не оставляют шансов выжить. Это невозможно. Папа же не выжил!
— Мало мне было в жизни дерьма, — тихо произнесла Кьяра, ни к кому конкретно не обращаясь, и затушила дымящуюся сигарету, — теперь ещё и ты со своими байками.
Сказала без злости, без желания обидеть, но будто сокрушаясь, с тоской и какой-то необъяснимой обречённостью. Она понимала, что с ней только что поделились тайной, которую она уже не сможет забыть, и будет хранить её, как очередной, но на этот раз чужой скелет в собственном шкафу. Поэтому и поступила так, как делала всегда, когда не могла объяснить, понять или повлиять на происходящее. Как и тысячу лет назад, удирая из Комптона, она пыталась прятать за видимой грубостью собственное смятение и страх.
— Прости, что вывалил на тебя эту историю. Наверное, не стоило этого делать. — Плеснув себе ещё ликёра, мужчина поднёс напиток к губам. Его негромкий голос резонировал от стенок стакана, отзываясь почти потусторонним эхом. — Теперь ты второй человек, который её знает. После меня.
— Зато теперь я могу понять, какого чёрта ты творил там, на комптонской дороге, — она попыталась сгладить суровый тон и улыбнулась. Улыбка вышла натянутой и скованной. — Хотя нет, не могу, конечно. Но, по крайней мере, это объясняет твои крылья.
— Крылья? Странно, что ты их видела.
Это не могло быть просто совпадением. Шаманы узнают друг друга по теням. По вторым, звериным теням своих тотемов, скрытых от чужих, непосвящённых глаз. Их не видят ни люди, ни нелюди. Только другие шаманы. Тень тотема очень редко являет себя другому, даже сложные магические ритуалы не могут заставить её проявиться. Тот факт, что тень Ворона явилась Кьяре, не был простой случайностью. Слишком странное, слишком редкое и особенное, это событие было не тем, о котором можно забыть.
— Почему?
Снова перед глазами встала огромная птичья тень, и призраки хватали её за руки в желании добраться до раны на шее. По коже прошёл холод, и Кьяра, невольно погладила пальцами всё ещё ощутимые шрамы. От воспоминания они заныли, и девушка поднесла руку к глазам, боясь увидеть кровь. Крови не было, Джош молчал, на кухне было тепло, и всё случившееся в ту злополучную ночь могло бы показаться просто кошмарным сном. Если бы один из его участников не сидел сейчас напротив и не смотрел бы на неё своим пронзительным стальным взглядом.
… у него были серые глаза.
… в Пустыне, апофеозе всех пустынь.
Кошмары… Кьяра многое могла рассказать о кошмарах.
— Я не думаю, что сейчас это стоит обсуждать. Слишком долгий разговор, уходящий в скучную теорию шаманизма. Тебе вряд ли будет интересно.
Кьяра продолжала молча смотреть на Яна. Было ещё кое-что в его рассказе, что в корне меняло и дело, и отношение.
Бывших полицейских не бывает. Так уж сложилось, если ты не сдулся и не сбежал после первого года в академии, если не подал рапорт после первого увиденного трупа, ты останешься копом навсегда, и каждую минуту своей жизни будешь находиться на службе. Неважно, есть при тебе значок, или уже нет. Единожды и до конца. Кьяра не знала других людей. Её отец, дядя Тед, все их друзья и те немногие, кого она могла назвать своими друзьями, служили в полиции. И Ян, несмотря на его настоящее, продолжал оставаться одним из них. Иное не укладывалось в её собственную версию мироздания, иначе просто не могло быть, это противоречило бы всем законам природы. И теперь она гораздо лучше могла понять его.
— Пойдём, — Ян поднялся, пресекая любые попытки продолжить расспросы. Впрочем, Кьяра больше не собиралась спрашивать. — Здесь всё-таки не очень удобно.
***
— Не возражаешь?
Девушка стянула кеды и забралась на диван, поджав под себя босые ноги, положив локоть на спинку и подперев голову. В свободной руке она крутила череп. Ян сказал, что это череп енота. Вещица была занятной и, вопреки её ожиданиям, не вызывала отвращения и дурных ассоциаций. Просто кость мертвого животного. Живые люди намного опаснее.
Минуту назад Ян задал ей вопрос, на который в иных обстоятельствах она ответила бы скупо и односложно, а то и вовсе послала куда подальше. Шаман спросил, чем она занимается, попросил рассказать о себе. Вот только что она могла о себе рассказать? Кьяра не любила обсуждать ни работу, ни личную жизнь. Люди, с которыми она могла говорить на эти темы, и без того знали её лучше, чем она сама. Им не нужно было ничего объяснять, они понимали её с полуслова, а часто и с полувзгляда. Но открывать свою жизнь незнакомому человеку она бы никогда не стала. В любой другой день, кроме сегодняшнего. Виной ли тому был алкоголь на голодный желудок вкупе с хронической усталостью, уют квартиры Яна или его необъяснимая аура, но сейчас Кьяре действительно хотелось поговорить. Хотелось, чтобы он услышал её и понял.
— Я работаю на улицах, — негромко сказала она, — вот уже больше семи лет. Сорок третий участок, оперативный отдел, специализация на организованной преступности. Но это всё официальные слова и названия, смысла в них, как в яблочном огрызке. А суть у этой работы одна — улицы. Разработка — улицы. Внедрение — улицы. Информация — улицы. Знаешь, там совсем другая жизнь. Как будто чужая планета или подводный мир. Каждый раз ныряешь, как в последний. То на дно, то в вакуум.
Ян кивнул, не глядя на девушку. Медленными, но уверенными движениями он подкручивал колки древней гитары, то и дело дёргая струны. Очевидно, что инструментом давно не пользовались, и теперь он нуждался в настройке. Ян казался полностью поглощённым этим занятием, и только короткий кивок говорил о том, что он слушает.
— Один неправильный вдох, и шеф скажет над твоим гробом, как много потерял в твоём лице Город Ангелов. А сам, ублюдок, третий год запарывает мои экзамены. Я носом рою помойки этого грёбаного города, чтобы Бишоп каждый год получал от мэра сахарную косточку, и даже чёртова звания добиться не могу. Хотя один мой близкий друг, похоже, так и уйдет на пенсию офицером, но его это не слишком волнует. Говорит, ему не нужно званий, чтобы приносить пользу.
Кьяра на несколько минут замолчала, глядя в пустые глазницы мертвого енота, переживая не самые приятные воспоминания. Ян мог её понять. В другой жизни, в Нью-Йорке он был полицейским. Однажды он полгода провёл в банде наркоторговцев, втираясь в доверие, изучая структуру и каналы сбыта. Ему было страшно. Каждый неверный шаг мог стоить жизни. Так же, как и Кьяра. На минуту Новак представил её, такую хрупкую, на своём месте. Представил, как она, а не он, балансирует на самом пороге смерти. Картина вышла до ужаса реальной. Колышек с силой провернулся в руках, и струна едва не лопнула — осознав, что делает, мужчина вовремя ослабил натяжение.
— По-хорошему, я должна думать так же. Это должно быть у меня в крови. — Она смотрела на Яна. Тот, наконец, поднял голову от гитары и встретилсяс её тяжёлым взглядом. — Но я устала. Ты видишь перед собой четвёртое поколение полиции Лос-Анджелеса. Четвёртое. Прадед, дед, отец… Все они служили закону и порядку, жили ради своего долга, ради своего города, старались сделать его лучше и ничего, ничего не получили взамен. Кроме смерти.
— Этого не может быть в крови. Потому что ты — это не кровь. Ты — это ты, какая есть. И никому не должна быть другой. Если следовать этой логике, я должен был сделать блестящую карьеру хирурга. Как мой отец, как его отец. — Ворон скривился, вспоминая бесконечные нотации Габриэля. — Мне с детства внушали, что я стану продолжателем семейного дела. Когда я ушёл в армию, а затем в полицию, отец от меня отрёкся. Это плохо, но ещё хуже — в угоду другим посвятить жизнь тому, для чего я не создан. Так или иначе, а я всё равно спасаю человеческие жизни, пусть и иным путём.
— Как пафосно, — фыркнула Кьяра.
— Да, возможно. — Ян в очередной раз тронул струну, извлекая мягкий вибрирующий звук. — Но я так же, как и ты, оставляю свой след в людях, которым помог. Мне кажется, это важнее, чем название профессии и статус в обществе.
Губы Кьяры сжались в тонкую линию. С минуту она обдумывала язвительный ответ, но неожиданно для себя промолчала. Вместо этого встала и, всё ещё держа в руках череп, прошлась по комнате.
Шаги её босых ног по толстому ковру гостиной отдавались мягким шорохом.
Кьяра остановилась возле книжного шкафа и начала машинально, почти не глядя, перебирать музыкальные диски. Время дисков прошло почти двадцать лет назад, а у него была целая коллекция. Больше, чем та, что досталась ей от отца. Пополнять её Кьяра не спешила: она не искала по аукционам коллекционные альбомы давно мёртвых исполнителей прошлого, а если бы и искала… жалованье рядового копа не слишком располагает к скупке антиквариата. Взгляд неожиданно остановился на знакомом названии. Кьяра осторожно вынула из стопки привлёкший внимание диск и повертела его в руке, внимательно разглядывая обложку. Простые красные буквы на фоне осени, незамысловатое название на польском языке.
К горлу подкатил горький комок, она сглотнула и на несколько секунд зажмурилась, пытаясь поверить в то, что видела. Это была её музыка. Это была её песня.
Девушка повернулась к Яну и, держа диск так, чтобы он мог видеть обложку, тихо запела.
— Bo ty sam nie wiesz czego chcesz,
Twój cień — przemyka się dzień w dzień.
Zawsze tam gdzieś a nigdy tu
Sam na sam — patrzysz na dzban — pełen mych łez… *
— Это раритетное издание. — Пояснила она смущённо. — Его сейчас не найти ни на ибэе, ни в антикварных магазинах, ни даже в самой Польше. Не думала, что вообще когда-нибудь встречу его, а уж тем более в доме… незнакомого шамана. Странно это.
— Ну, а мне странно, что эта песня знакома тебе — незнакомой полицейской.
— Ты бы ещё сказал, полицейской суке, — Кьяра вернула череп енота на место и, держа в руках диск, вернулась на диван. — В том обществе, в котором мне приходится обращаться, это определение идёт именно так. Тем не менее, название именно этой песни я взяла, когда выбирала себе новое имя. А теперь она здесь, у тебя.
— Я бы назвал это совпадением, если бы их не было так много. А этот диск я нашёл на барахолке за восемь баксов. Я люблю такие старые вещи с душой и историей, но если хочешь, можешь его забрать. — Новак кивнул в сторону стола, мёртвый енот бесстрастно взирал на них пустыми глазами. — И его тоже, если понравился.
В ответ Кьяра лишь удивленно вскинула брови и посмотрела на Яна, как на умалишенного.
— Ты всегда следуешь древнему обычаю гостеприимства? — спросила она. — Гость может забрать из дома хозяина всё, что ему понравилось? Прости, но этот диск сейчас слишком дорого стоит, чтобы я могла его взять. Ты и так сделал для меня слишком много.
Шаман не ответил. Возможно, не хотел развивать тему того, кто кому должен. А может быть, просто не слышал. Он уже играл, немного фальшивя, старую, но знакомую мелодию. Кьяра знала эту песню. Она пела её много лет, с тех пор, как папа воскресными вечерами учил её держать гитару в тощих детских ручонках. Ян будто нарочно выбрал эту мелодию, уже зная её вкус и надеясь, что ей понравится. А может быть, Кьяре только хотелось так думать.
— Siedzę przy stole,tato
Piszę do Ciebie
Najdłuższy w życiu list
Choć wielu ich nie było
Mam prawo wiedzieć
Czy kiedyś powiesz mi?.
Choć tak daleko jesteś,
Czuję,że blisko
Sam dobrze wiesz,jak jest
Porażką odejść jest
I zostać też
Jest wstyd...
В своей жизни Ян практически не пел. Он сносно играл, возвращаясь к гитаре примерно раз в пару лет. Вспоминал навыки, пытался выучить новые приёмы, и снова забрасывал инструмент. Петь он не любил. Собственный голос казался ему слишком хриплым, слишком сухим. И сейчас было тяжело. Через минуту горло начало саднить, словно по нему прошлись наждачной бумагой, но Кьяра смотрела на него, следила внимательным, чуть прищуренным взглядом голубых глаз, и остановиться было нельзя.
— Zatańczmy jeszcze raz,
Niech biją nam dzwony,
Aż po świt.Zatańczmy jeszcze raz
To tango straconych.
Кьяра вспомнила их ночную поездку. С того дня прошла неделя, но девушке она показалась целой жизнью. Тогда он тоже пел, но она умирала, заливая свою машину своей же собственной кровью, а он всего лишь подпевал случайной песне в радиоприемнике. Это было красивым, но только лишь стечением обстоятельств.
Теперь же Ян делал то, чего до него не делал никто и никогда. Он пел для неё, ради неё. В первый раз со дня смерти отца Кьяра почувствовала себя действительно нужной, интересной кому-то, кроме неё самой.
Она допила ликер, глядя, как Новак перебирает струны старой гитары, и аккуратно поставила опустевший стакан на подлокотник дивана. Прикрыла глаза и попыталась разобраться в собственных чувствах. Возможно, это всего лишь романтический бред усталого, истосковавшегося в одиночестве человека. Возможно, это голодный мозг под действием крепкого алкоголя выдаёт желаемое за действительное, подсовывает предательские образы человеческого тепла, не имеющие ничего общего с реальностью. А может быть, ей просто нравился голос. Несмотря на хрипоту, он казался ей таким мужественным, таким уверенным, как безусловно отражение силы характера и духа. Рядом с таким человеком ты всегда сможешь быть спокойна, он позаботится о тебе и защитит тебя. Девушка, которую он в итоге выберет, должна стать самой счастливой на свете.
Кьяра поморщилась, поймав себя на приступе той самой иррациональной, абсолютно необъяснимой ревности, которая застигла её ещё в Комптоне. Тогда её волновал вопрос, кто может заслужить его поцелуй, сейчас — какой должна быть девушка, которая станет его спутницей!
Стоило задуматься об этом чуть больше, чем следовало, и мысли было не остановить. Теперь Кьяра чувствовала не только ревность, но и зависть. Чёрт возьми, она завидовала этой абстрактной сучке, которой мог бы посвятить себя такой мужчина, как Ян. Или же она, проводившая жизнь в одиночестве, завидовала самому факту, что где-то могут ждать, ради кого-то жить, о ком-то заботиться. Саму Кьяру в её сегодняшнем мире ждала только работа, и с самого раннего возраста она заботилась о себе сама. Единственными серьёзными отношениями в ещё жизни был Брэд. Но Брэдли Николс был из той породы мужчин, которые не считают должным решать твои проблемы и интересоваться твоими делами. Для поддержания отношений им достаточно не спать ни с кем, кроме тебя. Брэд ни разу не приготовил ей ужин, не сделал ни одного подарка, не встретил вечером с работы… и музыку он тоже не любил.
— Я прошу прощения, качество исполнения у меня ни к чёрту, знаю. Я давно этого не делал.
— Ничего. Всё отлично. — Кьяра так сильно углубилась в собственное прошлое, что не заметила, как песня закончилась. И тут же пожалела о своей рассеянности. Кто знает, удастся ли услышать его ещё раз. — Танго разлучённых. Станцуй со мной его в последний раз… ** Грустная песня, но я люблю её. Спасибо, что выбрал именно эту.
— И к слову о песнях, как раз спросить хоте… Если Шьен — это новое имя, то как же тебя звали раньше?
— Свол.
Упоминание собственного имени отозвалось острой болью в груди, и Кьяра помрачнела. Но эта ночь вдруг стала ночью откровений, и, уже рассказав многое о себе, открыв столько мучительных тайн, останавливаться на середине пути не имело смысла. Она закрыла глаза и бросилась в омут.
— Так звали моего отца. И так зовут меня. Кьяра Хлоя Свол. Почти как в книге. Старая книга про космические войны, вышла за несколько лет до моего рождения. Забавно, что она и сейчас актуальна. Тогда не была, а сейчас стала. Она про инквизицию. Жил-был инквизитор, и была у него команда преданных людей. Среди них была девушка, и её звали Кара Свол. Уж не знаю, этим ли руководствовался папа, когда меня называл, но совпадение забавное. Так вот, Кара… Ей здорово промыл мозги один парень, одержимый демоном. Заставил поверить ему, внушил, что всё нормально, изменил её психику. Она покрывала его, защищала, врала ради него. Потом его всё-таки убили, а она пошла за соучастие. Инквизитор ничего для неё не сделал, а человек, которого она любила, не пожелал иметь ничего общего с преступницей и бросил её. Её пытали, она одна осталась одна — искалеченная и одинокая. А что с ней было дальше, я не знаю, потому что продолжение этот автор так и не написал.
Кьяра вздохнула и обвела глазами комнату, остановив взгляд на пустом стакане. Она хотела бы снова его наполнить, но органы чувств и без того уже подавали тревожные сигналы: мир вокруг сделался ярче, цвета резче, а контуры — острее. Собственный голос казался ей очень громким, хоть она и знала, что говорит почти шёпотом. Но, более того, девушка была уверена, что не случится ничего плохого, если она расскажет этому незнакомому мужчине ещё немного. Самую малость, только чтобы он мог почувствовать, только чтобы он смог понять.
— Отца убили, когда мне было тринадцать лет, — заговорила она, и голос её стал глухим, каким-то механическим и заторможенным, как если бы каждое слово давалось с трудом и причиняло боль. — Убили грёбаные отморозки, шайка наркоманов. Но я отомстила им всем. Вырезала всех, каждого, одного за другим. Ты уже видел, как я умею.
Тень потянулась к особому рычажку в своём мозгу, повернула его, почувствовала привычное покалывание на коже и испарилась, через пару секунд, впрочем, снова вернув себя в материальный видимый мир.
— Я пришла к каждому из тени, они не успели ничего понять, не успели даже пикнуть. Я сидела там, на тротуаре, курила и смотрела, как выносят тело последнего Дикого. Дикие — так они себя называли. Потом пошла и напилась, как сволочь. А потом взяла себе новое имя. Вопроса выбора не стояло: я с детства обожала эту песню, и я давно уже стала «тенью». Такая вот история.
Повисла неловкая пауза.
Кьяра не знала, какой реакции ждёт от своего ночного собеседника. С губительным опозданием она вдруг поняла, что только что призналась незнакомому человеку в массовом умышленном убийстве. Стремительно поднялась и застряла в горле паника, сухой и колкий страх необратимого. Ян хранил молчание.
— Если ты считаешь, что мне лучше уйти, я уйду.
Ян внимательно посмотрел ей в глаза. «Она что… боится?»
Он пытался прочитать эмоции в её позе, разобрать язык тела, а видел только страх, плескавшийся на дне зрачков. Но не страх её был сейчас важен. Важнее — открытая ему ужасная тайна.
«Убийства. Да, преступление. И что с того? Иногда приходится наплевать на закон. Я сам мстил, я могу понять. Я тоже пускал пули в лоб убийцам Грувера, и до сих пор об этом никто не знает. Я понимаю».
— С чего ты взяла, что я тебя прогоняю?
— Ни с чего. Просто я тоже рассказала тебе тайну, о которой до этого момента знала только я. И, похоже, не первую за сегодня.
— Мне очень жаль, что так вышло с твоим отцом. Но ты всё сделала правильно.
Она смотрела ему в лицо и понимала, что он не осуждает её. Неизвестно, что будет завтра, но ясно было одно — завтра будет легче. Завтра камней на душе станет меньше.
Кьяра никогда не сомневалась в правильности своих действий и в оправданности тех убийств, но только сейчас поняла, какой груз несла все эти годы. Она не защищалась и никого не защищала. Она не находилась на службе, не выполняла свой долг перед городом и страной. Она хладнокровно убила семерых, не дав им возможности посмотреть в глаза своей смерти. Расследование тогда зашло в тупик, всё списали на разборки группировок и отправили дело в висяки. А Кьяра никому не могла рассказать, как всё было на самом деле. А когда внезапно решилась довериться случайному человеку, он выслушал и одобрил её действия. Он снял эту ношу с её души, он её понял.
— Знаешь, а ты тоже похож на книжного героя.
Ворон удивлённо поднял брови.
— На какого героя?
— Я в детстве читала книги про одного парня, он был вроде тебя, магом и чародеем. Умел заговаривать силы природы, духов вызывать. Ну, что-то в этом роде. Правда, жил в Чикаго. — Кьяра уцепилась за возможность сменить тему и говорила теперь быстро и увлечённо. — Звали этого парня Гарри Дрезден, он похож на тебя. И внешне, и по роду деятельности. Он тоже был частным детективом. Ещё у него был большой магический посох, наглый кот и вдребезги разбитое сердце.
Она осеклась.
— Надеюсь, конечно, что последнее тебе не грозит. А вместо посоха у тебя есть твой браслет. Принцип действия, видимо, тот же.
Кьяра поймала его взгляд. Ян смотрел так, будто вот-вот рассмеётся ей в лицо.
— Похоже, я несу бред, прости. Просто хотела разрядить обстановку.
— Почему бред? Звучит забавно, но не бредово. Только сомневаюсь, что когда-нибудь заведу в арсенале посох. Мне хватает своих инструментов.
Он замолчал, и в комнате воцарилась тишина, нарушаемая лишь далеким шумом улицы. Город просыпался.
Неожиданно Кьяра подумала о времени. Она сидела, облокотившись на спинку дивана и подперев голову ладонью. Ведь уже, наверное, пятый час. Оперативный отдел живёт по более-менее свободному графику, но это не значит, что она не должна явиться на работу, по крайней мере, к десяти.
При мысли о том, что придётся уйти, у неё защемило сердце. Почему-то казалось: стоит оставить его сегодня, и больше они не увидятся. Она больше не услышит его голоса, не заглянет в эти цвета грозовой тучи глаза, не почувствует прикосновение его ауры, и этого золотого жара, вливающегося в кровь, стоит лишь дотронуться до его кожи… Кьяра вспомнила, как бинтовала его рёбра на комптонской дороге, вспомнила ужасные шрамы на его груди, и, не замечая, что говорит за неё по большей части алкоголь, произнесла.
— Знаешь, я ведь практически забыла о тебе, пока ты не позвонил. Ты обещал, я ждала, а потом решила, что будет лучше забыть. А теперь никак не могу отделаться от одного воспоминания, всё время думаю, что это было, откуда это взялось. Помнишь, тогда, на дороге?
— Помню. — Глухо отозвался Ворон. Это чувство было одним из тех, которые невозможно забыть.
— Скажи, я могу посмотреть ещё раз? На твои шрамы?
Неожиданная просьба удивила Яна. С одной стороны, раздеваться сейчас было неловко и неуместно. С другой — что им было скрывать друг от друга? Этой ночью прозвучало столько откровений, он обнажил перед ней столько своих кошмаров, столько глубин израненной души, что обнажение тела уже ничего не стоило на их фоне. С минуту он молчал, но после колебаний всё-таки стянул футболку. Взору Кьяры предстали одиннадцать ровных круглых отметин, покрывающих его грудь, и то самое кольцо, висящее на шее. На кольцо Кьяра старалась не смотреть.
— Это же невероятно, — прошептала она. — Ты… Как такое может быть...
Повинуясь внезапному импульсу, она придвинулась ближе и коснулась кончиками пальцев одного из шрамов.По руке мгновенно пробежал разряд тока, грудь пронзило острой болью, и шрамы на шее обдало нестерпимым жаром. Кьяра хотела отдернуть руку и не смогла, только заворожено смотрела, как золотой свет охватывает её ладонь, а пальцы погружаются в густой, почти нестерпимый жар. Она видела пульсацию света под своей кожей, чувствовала, как он проникает в кровь и, разливаясь по всему телу, добирается до сердца. Раненое оборотнем плечо пронзило новым приступом боли. Кьяра задохнулась и, не отнимая руки от его груди, подняла глаза и встретилась с глубоким взглядом Яна.
Мир обрушился.
Впоследствии Кьяра задавала себе вопрос, и не могла найти ответа: что двигало ею в тот момент, когда она решила прикоснуться к его шрамам? Какого чёрта?
Это было необъяснимое, сверхъестественное влечение, противиться которому не было сил. В тот момент, когда девушка заглянула в его стальные глаза, она поняла, что обратной дороги нет. Что бы ни случилось дальше, чем бы ни закончилась эта ночь, и её, и его жизнь уже не будут прежними. Даже если это их последняя встреча, если больше они никогда не увидятся, в памяти навсегда останется этот золотой жар, сплетение аур, электрический ток, пронзающий тело… и тоска, горечь от невозможности снова прикоснуться к нему, испытать всё это хотя бы ещё один раз.
А потом Ян поцеловал её. Стремительно, так, что Кьяра не успела опомниться, он наклонился и прижался губами к её губам. И она ответила, как будто только этого и ждала. А маленькие молнии, рождающиеся между ними, кололи её губы крошечными разрядами электричества, настолько же болезненными, насколько и приятными. Даже закрыв глаза, она ощущала их цвет — густое золотое свечение, уходящее глубоко под кожу, и невероятным шестым чувством знала — Ян ощущает то же самое. Их ауры, обретая реальные, видимые очертания, сливались, так же, как становились единым целым их чувства. Кьяра поняла вдруг, что чувствует Яна как продолжение самой себя. Как будто у них одно тело и один разум на двоих, и его переживания, его эмоции смешиваются с её собственными, умножаясь, подпитывая друг друга, рождая безумный, пьянящий коктейль страсти и желания. Внутри разливалась та самая яркая боль, подбиралась к сердцу, заполняла обжигающим жаром шрамы на плече.
Кьяре было плевать на боль. В её мире больше не было боли.
Ладонь, всё ещё прижатая к обнажённой груди Яна, скользнула выше. Пальцы провели по плечу шамана, и Кьяра крепче обняла его за шею. Почувствовала, как рука мужчины зарывается в её волосы, как он стремится сильнее прижать её к себе… И очнулась.
Что происходит? Что они делают? Зачем?
И Кьяра, собрав всю волю, игнорируя горячее, отчаянное желание продолжать, оттолкнула его. Наваждение растаяло.
Она пыталась отдышаться, а в душе разгоралась целая гамма противоречивых эмоций. Она не могла отрицать, что хотела этого, и не могла смириться с тем, что её застали врасплох в момент слабости. Она поддалась, пошла на поводу у своего желания, и чем бы всё это закончилось? Пьяным сексом на его диване? Обними она его чуть крепче, позволь его рукам скользнуть чуть ниже, и в исходе сегодняшней ночи уже можно было не сомневаться.
— Детка, ты меня огорчаешь, — Джош появился так же некстати, как и вовремя. Его внезапно возникший в голове голос подействовал отрезвляюще, как звонкая оплеуха или ледяной душ. моментально вернув способность ясно мыслить. — Если ты приехала просто потрахаться, необязательно было два часа давить на гнилуху, изливая жалостливые истории своей печальной жизни. Он и так хотел тебя с самого Комптона, могла бы просто предложить, сэкономила бы всем нам время. Уже давно бы спали, кстати.
Расплывчатая, ускользающая мысль оформилась вдруг так ясно и четко, что Кьяра едва не зарычала от ярости.
— Сама подумай, — продолжал нашептывать плохой полицейский, — ну, зачем ему было звонить тебе среди ночи? Чуваку, у которого — посмотри — давно не было бабы. Неужели он всерьёз хотел послушать твои байки про папочку? Не смеши, кому это вообще может быть интересно? Зато теперь он знает твой секрет, ты ему не дала, и он сдаст тебя, как только проспится. Сегодня к обеду уже будешь в камере.
Кьяра напряглась. Пригладила волосы, стараясь успокоить дыхание и посмотреть на ситуацию с той самой, здравой стороны, которую, как ей сейчас казалось, предлагал Джош.
— Но ты можешь от него избавиться, — вкрадчивый шепот буквально впитывался в сознание, незаметно становясь частью её собственных мыслей, — давай избавимся от него, Кьяра. Он мучает тебя. Он обидел тебя. Ты нужна ему только на одну ночь. Он либо забудет тебя, либо предаст тебя. А я твой друг, я не брошу тебя, как они все. Я желаю тебе добра. Давай, сверни ему шею. Ты можешь. Никто не узнает.
Кьяра знала, что действительно сможет. Он пьян и растерян. Он не успеет понять. И в тот момент, когда она уже готова была сделать один смертельный выпад, что-то изменилось. В мозгу щелкнуло, заклинило, и перед глазами, как в ускоренной перемотке, пронеслись события недельной давности. Комптон-оборотни-дорога-шрамы-бинты-закат-костер-призраки-крылья-кровь-больница… "береги себя"… Она не могла его убить.
Чёрт, да что это с ней? Джош, словно испугавшись внезапной перемены, испарился, оставив после себя болезненную, глухую пустоту. Всё было испорчено, безнадежно и бесповоротно, и выход оставался только один...
— Мне пора домой.
Бежать от него, бежать без оглядки. Забыть его, вычеркнуть, спрятать в самый дальний уголок памяти, запереть, заминировать дверь, запретить себе даже близко приближаться к воспоминанию о нём.
Кьяра поднялась, резко и дёргано, всё ещё не справляясь с переменой в собственных чувствах: от стремления убить своего обидчика до отчаянной жажды нового поцелуя; от желания быть рядом с ним до решимости покинуть его дом навсегда.
Запястье обожгло огненным жаром, и, с изумлением обернувшись, она увидела, как Ян схватил её за руку — мягко и крепко одновременно, будто не хотел причинить ей боли и при этом не мог допустить, чтобы она ушла.
— Никуда ты в таком состоянии не поедешь, — он говорил с ней, будто с маленьким ребёнком, объясняя непреложную истину и безапелляционно ставя перед фактом. — Если ты думаешь, что я позволю тебе пьяной сесть за руль, то подумай ещё раз. Останешься здесь. Я буду спать на диване. Идёт?
Кьяра молчала. Она никак не могла выбросить из головы мысли, которые внушил ей Джош, как не могла и не согласиться с доводами шамана. Она прекрасно водила, но путь по утренним, заполняющимся машинами проспектам предстоял неблизкий, и в случае любого дорожного форс-мажора притуплённой алкоголем реакции могло просто не хватить.
— Брось его, не слушай его, поехали, — прошипел Джош, но Кьяра, слишком уставшая для споров с собственным подсознанием, отмахнулась.
— Ладно. — Она высвободила руку из сильной хватки Яна. — Душ-то можно принять? И переодеться во что-нибудь?
Новак кивнул, указал на дверь ванной и скрылся, как поняла Кьяра, в спальне. Через несколько минут он вернулся и отдал девушке вполне приличную футболку, достаточно для Кьяры длинную и, самое главное, чистую. После этого Кьяра, закатив глаза, стоически выслушала «инструкцию по пользованию смесителем для чайников», отправилась в ванную и заперла за собой дверь. Там она бросила вновь обретённую футболку на край раковины и огляделась. Провела пальцами по висящему на стене полотенцу. Оно действительно было чистым и мягким, но не только… К кончикам пальцев тут же устремились крохотные искорки, как будто она, прикасаясь, притягивала к себе остатки ауры его владельца. Чувство было приятным и нежным, но Кьяра немедленно отдёрнула руку и обвела помещение внимательным, цепким взглядом.
Обычная ванная, совершенно простая. Полотенце, корзина для грязного белья, зеркальный шкафчик над раковиной, пена для бритья, зубная щётка… одна. Да и вся атмосфера, несмотря на весёленькую расцветку щётки, очень мужская, чуть ли не спартанская. Женщин в этом доме не было. Ни сейчас, ни вообще. Никакая любовница отсюда вчера не уходила, и никакая жена неделю назад не уехала погостить к родителям. Да и какая женщина допустит в том месте, где обычно хранятся прокладки, ватные палочки и крем для задницы, такого богатого арсенала запрещённых препаратов. Девушка наскоро перебрала пачки со знакомыми названиями обезболивающих, которые можно было достать, только имея крепкие связи в медицинских кругах, вспомнила зелёное от страха лицо медбрата Митча, улыбнулась, и закрыла шкафчик. Ян действительно жил один.
Кьяра почувствовала облегчение. Нелогичную, чисто женскую радость от того, что красивый мужчина принадлежит пусть не ей, но никому.
— Ну и на кой чёрт мы сюда припёрлись?
— Сгинь, Джош.
— Чистюля, да? Ты же мылась три часа назад, перед тем, как спать ложиться. Только не говори, что с тех пор ты сильно запачкалась.
— Заткнись, — Кьяра включила воду, осторожно попробовала её ладонью и покрутила кран, регулируя температуру. — Смеситель… Он ещё меня будет учить пользоваться смесителем, ты представляешь?
Девушка фыркнула и начала раздеваться.
— Попробовал бы у меня дома с краном справиться, умник. По сравнению с моим ржавым исчадием Ада любые демоны отдыхают. Да ведь, Джош? Джош?.. Ты здесь?
Приятные, прохладные струи стекали по её волосам и плечам. Джош не отвечал. Кьяре начинало казаться, что вредный плохой полицейский отчего-то чертовски не любит воду.
***
— Спокойной ночи.
Кьяра остановилась у двери спальни и, сжимая в руках свою одежду, посмотрела на Яна. Его футболка доходила ей почти до колен, но она всё равно чувствовала себя раздетой, практически голой, уязвимой и совершенно беззащитной. Чувство было до того новым, неприятным и пугающим, что ей вдруг невыносимо захотелось последовать совету Джоша, броситься на этого шамана и свернуть ему шею. Всё, что угодно, лишь бы он прекратил, прекратил, черти его разорви, так на неё смотреть.
— Спокойной ночи, Кьяра, — ответил Ян, и девушка, бросив на него недоверчивый взгляд, закрыла за собой дверь спальни.
Свет она не включила. Да этого и не требовалось — ночь давно отступила, сменившись серыми рассветными сумерками, от которых всё вокруг поблёкло, сделавшись плоским, пустым, монохромным. Но Кьяра даже не стала рассматривать обстановку. Она просто бросила джинсы и майку куда-то в сторону, в надежде, что на их пути встретится поверхность, отличная от пола, рухнула в постель и закрыла глаза.
Она совсем уже задремала, когда её разбудил внезапный тёплый толчок. Не физический, но ментальный, будто кто-то издалека позвал её по имени. Она дёрнулась, как от удара, и резко вскочила, потеряв на мгновение ориентацию, лихорадочно соображая, где находится. Понимание пришло в следующую секунду и девушка, успокоившись, снова легла, плотнее укутавшись в одеяло.
Но разбудившее её чувство не отступало, и внезапно, с неведомым доселе смирением, она нашла ему объяснение. Почувствовала в воздухе слабый запах озона, уловила на краю сознания лёгкое золотое свечение. Воздух вокруг едва ощутимо сгущался, вибрировал, и у Кьяры не осталось сомнений, что Ян сейчас стоит за дверью. Она как будто слышала его мысли, его метания и его сомнения. Она чувствовала, что он решает: войти к ней или остаться снаружи.
Кьяра сжалась в комок. Если Ян зайдёт, то на диване, или в спальне, разницы уже не будет. Джош окажется прав. И лучше не думать о том, что она может сделать, когда до неё, наконец, дойдёт вся горькая суть этой правды. Если Ян войдёт в спальню, она не сможет сопротивляться. Не сможет, потому что сама хочет этого. Если не войдёт… что ж, так будет лучше для всех. Как бы сильно он тебе ни нравился, как бы страстно ты его ни хотела, иногда слепое потакание своим желаниям может привести к ужасным последствиям. И ты, утирая слёзы, расхлёбывая то, что натворила, поймёшь — в сравненении с этими последствиями твои жалкие плотские желания не стоят ровным счётом ничего. Ни ломаного гроша, ни стреляной гильзы. В жестоком мире нужно принимать сложные решения. Маленькая девочка в большом городе должна уметь говорить «нет». И другим, и самой себе.
Кьяра зажмурилась и крепче обняла себя за плечи.
«Уходи, уходи, уходи», — стиснув зубы, шептала она.
Ян ушёл. Воздух в комнате опустел. Едва ощутимое сияние пропало, оставив только пустые серые сумерки. И Кьяра, совершенно разбитая и расстроенная, уснула.
***
Она проснулась на резком и болезненном вдохе, за несколько секунд до того, как разразился звонкой трелью будильник в её телефоне. Протянула руку, выключила дребезжащую механическую тварь и посмотрела на часы. Девять.
Значит, она проспала немногим больше четырёх часов. Вполне прилично, если учесть обстоятельства. В полицейских буднях частенько случается такое, что даже четыре часа сна кажутся непозволительной роскошью и чудесным подарком судьбы.
Комнату заливал яркий солнечный свет. Кьяра откинула одеяло и впервые оглядела обстановку спальни шамана, ожидая увидеть очередную странность. Впрочем, спальня, как и ванная, её надежд не оправдала. Это была обычная, ничем не примечательная и даже скучная комната. Не было здесь ни обители демонов, ни пристанища призрачного пса. Всё отдавало тем же аскетизмом, разве что атмосферу разбавляли некоторые специфические детали. Но висящий над кровати большой шаманский бубен в сравнении с тем, что она действительно ожидала здесь увидеть, выглядел почти банально.
Кьяра с неохотой вылезла из постели и принялась переодеваться. Одежда, так небрежно отброшенная ею вчера, нашлась на столе, на крышке закрытого ноутбука, и девушка, натягивая джинсы и майку, с трудом поборола искушение влезть в святая святых любого человека — его компьютер. Ей хотелось выяснить секреты Яна, но останавливал страх. Страх и риск узнать что-то, о чём потом она будет жалеть. Увидеть то, чего видеть не хочется. Кто знает, ведь всего пары обычных фотографий может хватить для того, чтобы окончательно разбить ей сердце.
— Какие мы нежные.
— Тебя не спросила.
Джош исчез, презрительно фыркнув напоследок, но его появление всколыхнуло неясные, ускользающие воспоминания. Тревожное, зябкое чувство дежа вю, обрывки сна, которые никак не получается ухватить. Вот оно...
Кьяра, закусив губу, задумчиво принялась заправлять постель. Она аккуратно свернула серую футболку, в которой спала, и убрала её под подушку.
Сон. Перед самым пробуждением ей снился сон.
Руки продолжали выполнять механические действия, расправляя складки на покрывале, а разум тем временем пытался вернуться назад, поймать за хвост удирающее сновидение, понять, почему оно так сильно её тревожит.
Безуспешно. Как Кьяра ни старалась, вспомнить подробностей она не могла. Кроме одного. Во сне было жарко. И больно. Но самое главное — во сне было очень, очень страшно. И страх этот не растаял с наступлением утра, как бывает, когда банальный ночной кошмар. Он остался, плотно засев в голове, укоренившись в мозгу, как плохое предчувствие, как...
— Внутренний голос, — медленно произнесла девушка.
Голос, которому она сама дала имя. Голос, который с каждым днём обретал свои собственные, уникальные черты. Голос в её голове, который становился личностью.
Несмотря на жаркое майское утро, Кьяру пробрал озноб. "Просто надо меньше пить", — попыталась успокоить она себя, открыла дверь и осторожно вышла из спальни. В гостиной было пусто, только из ванной доносился шум воды. Кьяра нашла под диваном свои кеды и быстро обулась, решая, как поступить дальше. Больше всего хотелось сбежать, не прощаясь, но какая-то часть её разума твердила, что так нельзя.
"В конце концов, ничего страшного не произошло, тебе нечего стыдиться и нет причин убегать. Это он поцеловал тебя, и это ты его оттолкнула. Стыдно должно быть ему, а не тебе. Успокойся. Ты не сделала ничего плохого".
Но, несмотря на всю убедительность доводов, чувство глубокой неправильности происходящего не покидало Кьяру. Чувство, что где-то она всё-таки ошиблась. Что-то в какой-то точке прошлого вдруг пошло не так. Да, она его оттолкнула, но девушка не могла забыть, каких усилий ей это стоило, через что пришлось пройти, чтобы это сделать. Не могла игнорировать захлестнувшую её в тот момент волну горячего, сумасшедшего желания. Если что-то и пошло не так, то только в её собственной голове. И ей некого винить в этом, кроме себя.
Сильно хотелось пить, но курить — ещё сильнее. На кухне Кьяра сделала несколько глотков воды из бутылки, которую нашла в холодильнике, взяла сигарету из пачки, всё ещё лежащей на столе, прикурила и вернулась в гостиную. Там она открыла окно и с наслаждением выдохнула горький терпкий дым, подставляя лицо уже совсем жаркому солнцу. Ночная тревога постепенно отступала, сменяясь спокойной легкостью и теплом. Кьяра забралась на подоконник, устроилась удобнее, надежно опершись спиной на оконную раму, и, сама не заметив, потянулась к ментальному рычагу невидимости в своём мозгу. Вспышка острого покалывания на коже — и девушка растаяла в воздухе. Действие было таким естественным и привычным, что она даже не обратила на него внимания. Просто продолжала сидеть, курить и смотреть вниз, разглядывая незнакомую прежде тихую улицу.
Шум воды в ванной стих, а ещё через минуту, вытирая волосы полотенцем, появился Ян. Кьяра молча наблюдала за ним. Как он повесил полотенце на место, как провёл ладонью по ещё влажным волосам, как по его шее последние капли воды… Как он открыл дверь в спальню, явно намереваясь её разбудить, и обнаружил только заправленную постель.
Новак скрылся в комнате, а после, со встревоженным видом, прошёл на кухню. Затем снова в гостиную. Кьяра понимала, что должна сейчас вернуться в реальный мир, в видимый спектр, выказать своё присутствие. Это было бы вежливо. Это было бы правильно. Но она не могла. Она просто застыла, наблюдая за тем, как Ян ищет её по дому, разрываясь от желания сказать ему, что она здесь, и страхом, что он может неправильно её понять. Зачем она спряталась от него? Решила поиздеваться, или посмотреть на его реакцию? Решила, что это смешно? Нельзя допустить, чтобы он так подумал. Нужно оставаться невидимой и постараться просто уйти.
В следующий момент Кьяра вздрогнула и замерла, перестав дышать, ошарашено глядя на разворачивающуюся сцену. Ян, до того выглядевший более-менее спокойным, вдруг размахнулся и со всей силой ударил кулаком в стену. От удара упала и разбилась картина в стеклянной раме, на стене осталась заметная выбоина, а шаман, всё так же спокойно и глухо, сквозь наступившую после грохота дрожащую тишину произнёс:
— А я надеялся. На что? Старый придурок.
Надеялся. На что он надеялся? На то, что она останется?
И тут Ян повернулся в её сторону. Он смотрел именно туда, где сидела Кьяра, и девушка в недоумении перевела взгляд на тлеющий окурок в своей руке. Он увидел дым её сигареты. Боже, как глупо. Как чертовски, смертельно глупо. Это была одна из тех ошибок, которых, случись они в другой ситуации, жизнь не прощает.
Кьяра дернула ментальный рычаг и материализовалась в видимом пространстве.
— Совсем не старый, — тихим голосом произнесла она и выбросила окурок в окно. — И вовсе не придурок.
— Давно тут сидишь?
Кьяре почудились нотки обвинения в его голосе, но оправдываться не было смысла. Даже если и хотела, если бы попыталась объяснить ему, что произошло, она не смогла бы найти слов. Вместо этого она просто кивнула.
Кьяра думала, это разозлит его. Что он будет кричать, что скажет ей убираться из дома. Но Ян, к её изумлению, как будто сам извинялся перед ней за проявленную слабость.
— То, что ты видела, это просто… Ладно, кого я обманываю.
Ян с силой провёл ладонью по лицу. Если бы Кьяра знала, что он, как и она всего минуту назад, пытается казаться сильнее, чем есть. Пытается подобрать слова так, чтобы его речь не звучала оправданием.
— Я проснулся, пошёл в душ. Когда вернулся, тебя не было. А у меня разболелась голова. Я же рассказывал тебе ночью, что чувствую чужую магию. Так вот мигрень эту способность глушит.
Кьяра молчала. Только наблюдала за тем, как Ян медленно, шаг за шагом приближается к ней.
— И я решил, что ты ушла.
— Прости меня, — прошептала Кьяра. — Я не знаю, как это вышло.
Ян подошёл к ней почти вплотную, и девушка закрыла глаза, впитывая кожей золотистый жар его ауры, скользнула по его ладони, переплетая пальцы со своими. Вверх по руке пробежал разряд огненной боли, вспыхнула, обжигая, молния в груди. А Ян прошептал, тихо и хрипло.
— И я испугался.
— Чего?
— Что ты можешь так просто уйти.
Он был так близко, что девушка чувствовала его дыхание на своих губах, чувствовала, как его ладонь мягко ложится на её талию. Она выпустила руку Яна и провела кончиками пальцев по его щеке.
— Так просто — не могу.
Кьяра ещё не забыла их первый поцелуй. Не успела забыть чувства, захлестнувшие её в тот момент, и всё равно оказалась не готова. Нахлынувшие эмоции сводили с ума, и девушка едва удерживалась, чтобы сохранить разум, чтобы окончательно не потерять голову. В этом поцелуе не было животной страсти, настигшей их ночью. Ян целовал её медленно, чувственно, и Кьяра, глубоко вздохнув, позволила себе расслабиться. Обвила руками его шею, всем телом прижимаясь к нему. Где-то на границе сознания мелькнула мысль, что нужно быть аккуратней, сидя в открытом окне двенадцатого этажа, но Ян держал её, крепко сжимая девушку в объятиях. Кьяра больше не боялась упасть. Она больше ничего не боялась.
Поцелуй разорвался, и она услышала собственный хриплый вздох, когда Ян начал целовать её шею. Откинула голову назад, зарываясь пальцами в его всё ещё влажные после душа волосы. Руки мужчины скользнули по её спине вниз, там, где под футболкой прятались отвратительные шрамы — память о взрыве, устроенном Беном-поджигателем, и в этот момент всё её тело пронзило нестерпимой болью. Старые ожоги будто наполнились раскалённой плазмой, а голову разорвал раздавшийся в мозгу истошный истерический вопль. Кьяра, сдавленно вскрикнув, оторвалась от Яна. Шрамы на спине пульсировали невыносимым жаром, внутри всё ещё звучал разрывающий душу крик. Новак смотрел на неё со смесью удивления, недоумения и тревоги. Она отстранилась, осторожно спустилась с подоконника и отошла от него на несколько шагов.
— Мне нужно идти, — произнесла Кьяра, и собственный голос показался ей далеким и чужим. — Не провожай меня, я помню, где выход.
Через две минуты она завела мотор своего старого форда, вдавила педаль и умчалась, быстрее, дальше от этого дома, как можно дальше от этого человека.
А в голове гадко и истерично хохотал Джош.
Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.
Если вы используете ВКонтакте, Facebook, Twitter, Google или Яндекс, то регистрация займет у вас несколько секунд, а никаких дополнительных логинов и паролей запоминать не потребуется.