Глава 3. Кьяра

Кьяра в третий раз обошла вокруг синего Форда, критически осмотрела повреждения и в задумчивости облокотилась на дверцу.

Ни в каких авариях, кроме столкновения с оборотнем, старый друг сегодня не участвовал, но удар массивной туши животного оставил на капоте глубокие вмятины и неприглядные царапины. Это становилось традицией. Из каждой подобной переделки Форд выходил с травмами разной степени тяжести, и сегодняшний день не стал исключением.

Тень со злостью сплюнула на грязный асфальт. Эти повреждения в любой мало-мальски приличной мастерской исправили бы за несколько часов, кабы не другая, более серьёзная и значительная проблема. У неё просто не было денег. Несколько долларов в кармане, да пачка купюр на оплату счетов в нижнем ящике стола — вот и все её сбережения. И никаких лишних средств на непредвиденную починку машины. Слишком уж много наличных пришлось выложить за полученные сведения. После нескольких недель кропотливой разработки и осторожного, скрупулёзного, рискованного входа в круг доверия она получила, наконец, точную информацию — где, когда и зачем появится он. Её личный враг номер один, цель, отмеченная огнём — Бен МакКензи.

Тринадцатое мая. Комптон.

А потом всё сломалось. События в чертовом веркотском притоне приняли слишком стремительный оборот, и Кьяра, в который раз оглядывая внушительных размеров вмятину, содранную краску и собственные пустые карманы, задумалась: а не заплатила ли она за свою неудачу слишком высокую цену?

Машину девушка оставила прямо под окнами, загнав её передними колесами на тротуар, и озаботилась только тем, чтобы запереть дверь, да забрать из салона телефон и пистолет. Несмотря на то, что в этом районе нельзя было оставлять без присмотра куда более разбитые и дешёвые куски железа, нежели её собственный, угона Кьяра не боялась. На улице поговаривали, что сумасшедшая блондинка убивала и за меньшее, и Кьяру такая репутация вполне устраивала. Пара удачно пущенных слухов позволяла прилично экономить на аренде гаража.

Она поднялась на третий этаж, отомкнула три сложных замка на стальной двери, не глядя, бросила ключи на журнальный столик и бессильно рухнула на диван. Устало протянула руку, зацепила пальцами маленькую диванную подушку и с усилием сунула её под голову, только теперь позволив себе расслабиться и закрыть глаза. Острый и тренированный ум полицейского принялся собирать отдельные события, анализировать и складывать из кусочков мрачный паззл сегодняшнего дня. И, чем больше частичек становилось на свои места, тем паршивее выходила общая картина. Убийства в Комптоне, полная эвакуация центральной городской больницы, в щепки разнесённое отделение реанимации, проблемы с экзекуторами и больничный персонал, на неё, Кьяру, первым делом экзекуторам указавший. И ещё оборотни, которые гораздо больше, чем люди, будут жаждать не правосудия, но мести. Тень состроила в потолок презрительную гримасу. Потолок остался нем.

По всему выходило, что за информацию о Бене судьба запросила цену, несоизмеримо большую, чем её возможность заплатить по этому счету. К завтрашнему утру информация о ночных происшествиях уже будет во всех новостях и, разумеется, на столе у босса. Который очень не любит объяснять журналистам, почему его сотрудники превышают свои полномочия. И Кьяре сильно повезёт, если ей просто разрешат уйти по собственному желанию, а не переведут младшим помощником шерифа в богом забытый городишко на границе с Канадой, а то и вовсе отправят под трибунал. И это если не обращать внимания на такие мелочи, как разбитая машина и собственные саднящие шрамы.

А что она имеет взамен? Номер телефона.

Усилием воли Кьяра заставила себя выбросить из головы мрачные мысли. Телефон пока молчит, автомобили с мигалками не паркуются под окнами, а значит, есть ещё время сварить кофе, принять душ и постараться хоть немного поспать. Тень открыла глаза. Её сплошь окружала темнота, только едва заметно выделялись силуэты мебели, горела красная лампочка на выключенном телевизоре, да с улицы в кухню пробивался тусклый тревожный свет фонарей. Снаружи не доносилось ни звука. Никто не кричал и не пытался убить ближнего, полиция не неслась на срочный вызов, не трахались в подворотне обдолбанные подростки, бомжи не дрались за мусорный бак, и даже злобные уличные псы притихли. Обычно опасный и суровый район спал. Но хуже, если он, подобно улитке в раковине, пытается спрятаться, замкнуться в себе в ожидании грядущего, в предчувствии его и страхе перед ним. Хуже, если это всего лишь затишье перед бурей.

Тишина внезапно показались тяжелой и зловещей, и Кьяра, не в силах больше оставаться без движения, поднялась и отправилась на кухню. Там она опустила жалюзи, окинув предварительно взглядом пустынную улицу, хлопнула по кнопке выключателя, и помещение залил уютный золотистый свет. Ей даже пришлось зажмуриться, и, пока привыкали глаза, Кьяра успела вспомнить другой свет, невидимый, но осязаемый. Тот свет, что обволакивал, успокаивал и утешал, вкус которого можно было ощутить на своих губах...

Девушка тряхнула головой. Ни о каком кофе не могло идти и речи. Необходимо было средство, которое помогло бы успокоиться и заснуть. И, по возможности, не видеть снов.

Она порылась в шкафу и со вздохом высыпала в глубокую кружку остатки зеленого чая. Тот взметнулся маленьким вихрем, своим видом только подтверждая и усугубляя горькую необходимость скорого похода в магазин и невозможность покупки большего, чем самое необходимое. Молока в холодильнике тоже не оказалось. Проклиная про себя Бена, оборотней, Комптон и весь род человеческий, Кьяра залила кипятком чайную пыль, оставила мутную жидкость остывать, а сама направилась в ванную, на ходу стягивая порванную майку и цепочку с кулоном. Майка без тени сомнения и сожаления полетела в мусорное ведро, а сойку-пересмешницу девушка бережно и осторожно положила на полку возле зеркала. Туда же отправились часы и браслеты, и, только избавившись от всех украшений, она позволила себе взглянуть в зеркало.

Кьяра стояла, опершись ладонями о раковину, и со смесью усталости и отвращения разглядывала своё отражение. Во что она превратилась? И как она умудрилась стать такой за один грёбаный вечер? Над бровью, куда пришёлся удар о лобовое стекло, растекался красочный синяк. В волосы набилась дорожная пыль, из золотистых сделав их серыми, а шея, плечи и грудь были сплошь покрыты запекшейся кровью. Крови было слишком много.

Единственным чистым пятном во всём её облике оставалась свежая повязка. Кьяра осторожно потянула за края пластыря и поморщилась от боли, сдирая с кожи присохшие к крови бинты. Швы под бинтами оказались на удивление ровными и чистыми. Очевидно, Кристофер использовал ту самую новомодную нить, которая начинает растворяться в ране уже через пару часов, выделяя вещество, буквально склеивающее порванные ткани, и через несколько дней о травме напоминают только незначительные шрамы. Что ни говори, а даже за время её, Кьяры, юности и взросления, медицинские технологии шагнули далеко вперёд. Интересно, были бы тринадцать лет назад такие нити, или сыворотка, останавливающая кровотечение за полторы секунды, или робот, штопающий сосуды за три, папа остался бы жив? Пришлось бы ей видеть слезы дяди Теда, пришлось бы ему заниматься её воспитанием, отрываясь от собственных детей? Прошла бы она то, что ей пришлось пройти, стала бы тем, кем стала, и стояла бы среди ночи в ванной комнате, мрачно разглядывая своё окровавленное отражение? Был бы повод вообще идти в полицию? Или волосы остались бы длинными, и она заплетала бы их в косы, готовя завтрак мужу и детям? И на полках стояли бы совсем другие фотографии, и Комптон она видела бы только в страшных снах. И всё это могло бы стать явью, только если бы технический прогресс шёл чуточку быстрее.

"Не думай об этом", — Кьяра включила воду и встала под обжигающие струи, надеясь, что потоки воды вместе с грязью и кровью смоют лишние тяжелые мысли, усталость и грусть. — "Не думай об этом. Нет смысла тосковать о том, чего никогда не было. Что случилось, то случилось. Ты здесь. Ты такая. Другого не будет".

А вода всё текла и текла, заливая лицо, скрывая слезы, позволяя оставаться гордой даже перед самой собой.

Несмотря на то, что за всю свою недолгую жизнь Кьяра провела в центральной городской больнице гораздо больше времени, чем любой среднестатистический человек, она не могла припомнить ни одной серьезной болезни. Ещё ребенком она стала своей в травматологическом отделении, залечивая бесконечные ушибы, вывихи и переломы, и, хотя она давно выросла и перестала ввязываться в драки только ради поддержания авторитета, род её деятельности всё равно накладывал свой отпечаток. Доля полицейского оперативника такова, что нет-нет, да и приходится вынимать шальную пулю или зашивать глубокие раны, оставленные ножом какого-нибудь малолетнего бандита. Но при этом девушка практически не представляла, как выглядит банальный насморк и больное горло. Однако в шкафу, под ворохом старых джинсов, она держала специальную коробку, которую про себя называла "скорой помощью", и, хоть содержимое её и носило сплошь медицинский характер, средств от простуды, гриппа или желудочного расстройства там не было и в помине.

Порывшись среди блестящих пачек незаконного обезболивающего и антибиотиков, хирургических инструментов и запасных обойм, Кьяра извлекла на свет новую, ещё не открытую упаковку бинтов, и, наскоро соорудив примитивную повязку, пластырем закрепила её на плече. Повязка вышла некрасивой, но эстетика Кьяру не волновала. Вместо этого девушка достала из коробки и задумчиво повертела в пальцах серебристый блистер без опознавательных знаков, а затем, приняв решение, бросила его обратно вместе с остатками пластыря и бинтов и задвинула "скорую помощь" на прежнее место. Неумеренное употребление подобных препаратов может легко привести к зависимости, по сравнению с которой пульсирующая боль в плече покажется самым приятным и волнующим чувством на свете. Да и достаются такие таблетки слишком тяжело, чтобы тратить их на ерунду вроде пары кошачьих царапин.

Пара царапин...

Кьяра задумалась. Почти механически она достала из ящика с чистым бельем пижамные шорты, давно оставшиеся без пары, и старую растянутую футболку. Осторожно, чтобы не сбить новую повязку, оделась и вернулась на кухню, где её дожидался давно застывший чай. Она сделала большой глоток, скривилась, согрела чайник и добавила в кружку кипятка. Есть не хотелось.

Девушка придвинула к окну старое плетёное кресло и устроилась в нём, поджав ноги и закутавшись в широкую футболку, как часто делала в детстве.

Чашка приятно согревала руки, где-то далеко гудел никогда не спящий проспект, лишь немного тревожа кромешную тишину тёмной улицы, а мысли Кьяры всё возвращались и возвращались к случайно вырвавшимся словам: "Пара кошачьих царапин".

Не эти ли царапины чуть было не лишили её жизни? Не от этих ли милых пустячков она едва не истекла кровью на пустынной пригородной дороге? Несколько часов назад Кьяра ещё пыталась удержать ускользающее сознание, а сейчас едва замечает свои раны, считая их недостойными лишней таблетки обезболивающего. То, что к ней не прилипают насморк и изжога, ещё не значит, что она может игнорировать масштабную потерю крови. И никогда не могла.

Что же изменилось теперь? Или правильнее будет задать вопрос: что же изменилось сегодня? Чьи прикосновения в миг снимали боль и возвращали голове ясность? Чьё присутствие согревало, придавало сил и вселяло надежду? И чей, чёрт бы его побрал, взгляд заставлял творить все те безумства, о которых ей наверняка ещё придётся горько пожалеть?

Со стороны мусорных баков раздался пронзительный кошачий визг. Очевидно, меховая братва всего лишь не поделила особо жирную порцию отбросов. Но пронзительные вопли пробудили в памяти совсем другие события и звуки: визг тормозов; глухой удар; выстрел; рёв, с которым бросился на неё выживший оборотень; и ужасный, до дрожи пугающий лай из самой преисподней, с которым спас её от смерти огромный демонический пёс.

Неожиданно забеспокоившись, как человек, вспомнивший вдруг о случайно позабытом, но очень важном деле, Кьяра сорвалась с места, расплескав на пол остатки чая, и опрометью бросилась в гостиную. Серебряный нож, впрочем, нашёлся на своём месте — в потайном кармане высокого кожаного ботинка, лежащего там, где она и сбросила его, вернувшись домой. Сразу навалилось чувство безудержного облегчения, и вместе с ним — абсолютная, сокрушающая усталость. Так и сидя на полу, прижавшись затылком к стене и баюкая на коленях заветный, только чудом не потерянный нож, Кьяра обвела замученным взглядом погружённую в темноту комнату.

Диван, фотографии, книги… Одну книгу можно узнать даже во тьме. Яркая птица на её корешке как будто горит настоящим, живым огнём.

— Папа, — прошептала Кьяра, неотрывно глядя на огненную сойку-пересмешницу, и пальцы её так сильно сжали серебряное лезвие, что на коже выступили маленькие капельки крови. — Здесь всё неправильно без тебя. Папа, здесь всё не так. Так не должно было быть, никогда.

Как ни пыталась она сдержать нахлынувшие эмоции, глаза её снова наполнились предательскими слезами.

— И я, похоже, совсем раскисла. Прости, папа. За то, что я не такая, какой ты учил меня быть. Прости за то, что твоя дочь выросла такой слабой. Недостойной такого отца, как ты. Прости меня за всё.

Нарисованная птица ничего не ответила. А Кьяра, не помня, как добралась до кровати, так и уснула, сжимая в руке старый, но всё ещё смертельно острый нож, как будто надеясь, что этот талисман сможет защитить ещё от зла и темноты.

***

Душа кричит.

Её снедает нечеловеческая боль. Душа кричит и бьётся в поисках спасения, но выхода нет.

От этих криков кровь льётся из ушей, а звуки становятся настолько пронзительными, что глазные яблоки лопаются и лениво, словно насмехаясь, стекают по щекам.

Кьяра в исступлении зажимает уши руками и падает на колени, но никуда не может деться от этого чудовищного крика. Он — внутри.

Вокруг нестерпимый жар, всё пожирает огонь. Она слышит его оглушающий треск, чувствует вкус, когда пламя перекидывается на лицо, сжигая губы и язык, и собственный крик непереносимой боли навсегда застревает в горле.

Она раскидывает охваченные огнём руки. Она — горящая птица с обложки старой кошмарной книги. Кипящее пламя складывается в безумно знакомый, и от того ещё более страшный образ.

Это Она. Раскинувшая крылья полыхающая сойка.

Кьяра видит её чужими глазами. Сквозь пустые обугленные глазницы встречается взглядом с демонической сойкой совсем другое существо. И стремится соединиться с ней. Неприкаянная душа рвётся разрушить свою тюрьму, и Кьяра успевает почувствовать, как тело её разрывается изнутри, успевает услышать треск рвущихся мышц и ломающихся костей, шипение вскипающей кров и яростный клич дьявольской сущности…

…перед тем, как проснуться, захлёбываясь слезами, от собственного безумного крика.

Утро выдалось не самым приятным.

Ночь не принесла ни облегчения, ни покоя. В итоге Кьяра неожиданно обнаружила себя на полу в собственной спальне, задыхающейся от истошного крика. Рядом валялась в клочья изорванная простыня, которую она своими руками уничтожила во время порождённой кошмаром истерики.

Девушке потребовалось несколько минут, чтобы успокоиться и убедить себя в том, что это был всего лишь страшный сон. Вот только… с каких пор ей снятся страшные сны? Настолько страшные, что заставляют голыми руками раздирать плотную ткань простыни и даже по пробуждении чувствовать нестерпимый жар огня и едкий вкус дыма? Что это, отголоски усталости, стресса, или страха перед лицом неведомого, с которым ей довелось столкнуться? А может, дело вовсе не в этом? Вдруг та тварь из сна, стремящаяся вырваться на свободу из хрупкой, но пока ещё надёжной тюрьмы её тела, действительно существует? Кьяра вспомнила боль, охватившую её в реанимационном коридоре, вспомнила ощущение чужого присутствия в груди и почувствовала, как её начинает мутить.

Всего сутки назад она считала демонов порождением той реальности, с которой нельзя столкнуться в обычной, честной и настоящей жизни простого офицера полиции. А сегодня её представление о мире, о привычном укладе вещей пошатнулось, и уж лучше считать свои сны просто кошмарами, чем медленно, но верно сойти с ума. Допустить этого она не могла.

Но, как только огненные видения поблёкли и отступили, подобно цунами накатила всепоглощающая, жестокая реальность. Лёжа на полу и глядя в стремительно светлеющее небо, Кьяра с оглушительной ясностью осознала, каких дел она натворила вчера, и какие последствия ждут её сегодня. Тень закрыла глаза, медленно выдохнула и принялась считать до десяти…

Её разбудила доносящаяся с улицы забористая брань, а комнату уже заливал яркий солнечный свет. Сердитые голоса, впрочем, вскоре утихли, уступив место лёгкому счастливому щебету невидимой птахи, неизвестным образом оказавшейся в этом глухом, начисто лишённом природы районе.

Кьяра со злостью поднялась с пола и отправилась в ванную.

Холодный душ.

Вот, что нужно, когда твои мысли спутаны, а сознание находится в полном раздрае.

Потоки жидкого льда в одно мгновение смыли вчерашнюю меланхолию и унесли кошмары, оставив взамен собранность, чистоту сознания и ясность ума. И сейчас, сидя в машине у ворот сорок третьего участка и задумчиво прихлёбывая кофе из непомерно большого картонного стакана, Кьяра задавалась неприятными, но необходимыми вопросами. Что нашло на неё вчера ночью? Откуда взялись внезапные слёзы, отчаяние и жалость к себе? И каким образом она собирается выйти чистой из того дерьма, что натворила вчера в больнице? А был и ещё один вопрос. Тот, который девушка старательно пыталась убрать подальше, спрятать где-нибудь в дальнем уголке сознания и больше никогда к нему не возвращаться. Но предательский внутренний голос, преисполненный невыразимого ехидства, начисто игнорирующий все разумные доводы, снова и снова, как заевшая пластинка, повторял одно и то же:

«Признайся. Признайся сама себе. Своим упрямством ты только оттягиваешь неизбежное. Чем дольше ты сопротивляешься, тем больше подтверждаешь факт. Он тебе понравился. Ты думаешь о нём. Ты не можешь перестать о нём думать».

Тень закрыла глаза и помассировала переносицу, но это не помогло. Голос не унимался.

— Ну, хорошо, — раздражённо произнесла она, обращаясь к пустому пространству. Прямой диалог с внутренним голосом заставлял её чувствовать себя по-дурацки, — признаюсь. Но это не имеет вообще никакого значения, потому что я всё равно никогда больше его не увижу. А теперь умолкни и дай мне хотя бы попытаться спасти нашу с тобой задницу.

Плохой полицейский, со вчерашнего дня обосновавшийся в её голове, расплылся в довольной ухмылке. Кьяра этого не видела, но необъяснимым образом чувствовала, была уверена, что это так.

«Надо будет дать ему имя», — подумала она, запирая машину. А затем, выбросив из головы все глупости, гордо подняв голову и расправив плечи, направилась к воротам полицейского участка, поднесла свой значок к сканеру личного доступа и скрылась внутри. Приличные девушки никогда не опаздывают на собственную казнь.

Любой нормальный, совершенно обычный человек, с которым ещё ни разу в жизни не случалось неприятности серьезней, чем потеря ключей или кража пары долларов из кармана, попадая в такой же обычный, среднестатистический полицейский участок, на какое-то время теряет дар речи и способность ориентироваться в пространстве. Со всех сторон на него обрушивается, как торнадо на фермерский домик, шквал звуков и событий. В этой непрекращающейся какофонии сливается всё: утренняя брань сонных офицеров, заступающих на дежурство, и довольные усмешки счастливцев, это дежурство сдающих; вот выводят в наручниках симпатичного парнишку лет восемнадцати, а он кроет матом закон и орёт о своей невиновности; рыдающая неопрятная девушка объясняет заспанному офицеру, что это были её последние деньги. Из коридора доносятся суровые крики, но их тон не оставляет сомнений: просто шеф в очередной раз недоволен утренним отчётом. И бесконечно, бесконечно, бесконечно звонят телефоны.

Иногда кажется, что любой полицейский участок, подобно тому, как дети похожи на своих родителей, является как будто миниатюрой города, в котором находится. Полиция Нью-Йорка, или Лос-Анджелеса, или Чикаго так же, как и сами мегаполисы, никогда не спит. И ночью, и днём в любом участке шумно, суетно и светло. И неподготовленному человеку нужно очень хорошо постараться, чтобы не сойти в этом с ума в этом бедламе закона и порядка.

Кьяра с ума не сходила. В буквальном смысле слова живя на работе, она уже очень давно не замечала ни шума, ни гомона, ни суеты. То, что другим представлялось невозможными условиями существования, для неё, как и для многих таких же, как она, было естественным образом жизни. В конце концов, человек привыкает ко всему. Даже если сперва совершенно не собирается привыкать.

Девушка аккуратно, стараясь не слишком афишировать своё присутствие, просочилась в просторный холл и внимательно огляделась. Всё вокруг выглядело более чем обычным. Ничего не бросалось в глаза, ничего не выбивалось из привычной обстановки, и толпа безумных линчевателей, потрясающих вилами и факелами, не встречала её у входа.

Кьяра сделала несколько осторожных шагов, а затем уже смелее преодолела приёмную, стараясь не встречаться ни с кем взглядом и сохранять на лице уверенное, скучающее выражение, и свернула в коридор, который должен был привести её в комнату оперативников. Но тут что-то её остановило. Шестое чувство, то самое, которое заставляет оглядываться в тёмном переулке и инстинктивно уклоняться от ножа, летящего в спину. Тень слишком хорошо знала это предчувствие. Копу, работающему на улицах, прислушиваться к нему жизненно необходимо. Благодаря этому ноющему в затылке ощущению Кьяра не раз оставалась в живых. Не собиралась она игнорировать это чувство и сейчас. У неё даже мелькнула мысль применить способность, невидимкой прокрасться в кабинет начальства и уже на месте решить, что делать дальше. Но у этого плана имелось два существенных препятствия: во-первых, Кьяра была невидима только для тех, кто не знал, куда смотреть. Как человек, который никогда не носил контактных линз, не поймёт, что их носит кто-то другой. А коллеги — братья по оружию — знали Кьяру слишком давно, и в слишком многих переделках побывали вместе с ней, чтобы безошибочно замечать легкие колебания воздуха там, где их не должно быть. А второе… второе препятствие только что схватило Кьяру за руку, молниеносно втянуло в ближайшую дверь и повернуло ключ в замке.

— Тссс, — раздался сдавленный шёпот, — не ходи туда.

— Твою мать, Бек, — раздражённо бросила Кьяра, резким движением высвобождая руку, — ты меня в могилу сведёшь. И кстати, перед тем, как тащить меня в чулан для швабр, ты забыл что-то очень важное.

— Что? — механически спросил Бек.

— Сначала девушку нужно пригласить на свидание.

Беквуд Кински ответил озадаченным взглядом, так и не поняв до конца, шутит Кьяра или говорит серьёзно. За три месяца, что успели пройти с момента их первой встречи, понимать её он так и не научился.

Двадцатилетний стажёр, прикреплённый к оперативному отделению, он был гордостью Академии и самым обаятельным нахалом, которого когда-либо знал сорок третий участок. Молодой, красивый и полный безграничного жизнелюбия, он сразу стал душой отдела, расположив к себе даже седых ветеранов. Их он веселил байками о бесшабашной студенческой жизни и рассказами о передрягах, в которых успел побывать, и из которых выходил с честью, достоинством и долей неподражаемого остроумия. Суровые, умудрённые опытом копы сразу приняли парня за своего. Девушки же сходили с ума целыми толпами, и неизвестно, была ли причиной тому белозубая улыбка Беквуда или его обтянутая форменными штанами задница. Поговаривали, будто он встречается с некой моделью, папа которой обещает по окончании академии устроить его не меньше чем в мэрию. Сам Кински своей связи с правительственной дочкой не отрицал, но и не подтверждал, и Кьяра считала, что это всего лишь слухи. В конце концов, чего только не придумают девочки, чтобы оправдать своё поражение.

Однако, несмотря на то, что в работе парнишка был исполнителен и ответственен, Кьяру порой раздражали его выходки, бесконечные хохмы и подшучивания. На них она отвечала едким сарказмом, а Кински интересовался, когда ей успели отстрелить чувство юмора. После очередного такого вопроса, примерно через месяц после появления стажёра в участке, уставшая от непрекращающегося веселья Кьяра просто достала пистолет, приставила его к штанам Беквуда и предложила наглядно продемонстрировать ответ.

— Не трогал бы ты её, парень, — глубокомысленно заметил тогда офицер Дуглас Шварц. — Видит Бог, в самом деле отстрелит чего, потом детей усыновлять придётся.

Бек поверил и больше шутить с Кьярой не пытался. Что делало его сегодняшнее поведение ещё более странным. Парень был чем-то сильно взволнован и одновременно очень огорчён. Огорчённый Беквуд Кински. Этот мир повидал много невероятных вещей, но такого ещё не было.

— Так за каким чёртом ты меня сюда притащил? — Тень начинала терять терпение. Она почувствовал, как укоренилась и разрастается в груди жгучая, убийственная ярость. — И почему ты шепчешь?

— Просто не надо тебе сейчас туда, и всё. — Кински ещё больше занервничал, что было совсем на него не похоже. Судя по всему, её шестое чувство не ошиблось, тут действительно пахло проблемами. — Бишоп рвёт и мечет. Ищет тебя. К нему с утра журналисты приходили, и экзекутор этот, которому ты дорогу перешла. И все они, по-моему, ещё у него в кабинете. И он орал, что уволит тебя, и… И всё такое. — Медленно закончил Беквуд, безошибочно уловив молниеносно изменившееся настроение Кьяры, и голос его понизился до едва слышного шёпота.

— Понятно. — Кьяра сделала глубокий вдох, постаралась подавить в себе злость и не убить на месте гонца, принёсшего плохие вести. В конце концов, он сейчас здорово помог, ответив на многие мучавшие её вопросы.

Она обвела взглядом тесную тёмную каморку, действительно служившую складом для швабр, моющих средств, старых тряпок, установок для полировки пола, и прочих вещей, которых как бы и не существует, но результатом деятельности которых пользуются все и каждый день. «А мы-то думали, что пол каждую ночь начищает специальная половая фея», — криво усмехнулась Кьяра, стараясь скрыть за иронией уже не ярость, но подбирающийся к сердцу страх.

— Так что, тебе туда нельзя. Дождись, когда Крейн уйдёт, а то он сегодня тоже какой-то злой. — Лицо Беквуда приобрело мечтательное выражение. — Хотя помощница у него ничего, симпатичная. Как думаешь, она согласится послушать про мои успехи в полиции? А если я ей свой значок покажу?

— Ага, почистить его не забудь. — Кьяра не слушала. Она лихорадочно обдумывала ситуацию, которую, несмотря на манеру оборачивать всё в шутку, парень описал очень четко, кратко и по существу, изложив самую суть проблемы. В кабинете у Бишопа Крейн и журналисты, и все они знают только версию Крейна, в которой Кьяра выступает в роли правой руки чернокнижника, задумавшего устроить теракт в центре города. И у неё нет доказательств, которые опровергнут его слова. Можно попытаться найти свидетелей в больнице, но вряд ли показания запуганного медбрата будут иметь хоть какой-то вес. Интересно, если дело действительно дойдёт до поисков свидетелей, Ян сможет сказать что-нибудь в её защиту? И захочет ли?

Размышления прервала рука, неожиданно сунувшаяся к ней под воротник. Не успев даже подумать о том, что делает, Кьяра перехватила эту руку и вывернула её простым, но очень злым болевым приемом. Беквуд взвыл.

— Бек. — Процедила девушка, и её неожиданно захлестнуло желанием сломать ему кость в десяти местах сразу. Невероятным усилием воли она сдержалась, продолжая удерживать его пальцы на волоске от сокрушительной травмы. — Что нужно сделать перед тем, как тащить девушку в чулан и лезть к ней под блузку?

— Пригласить на свидание?

— Именно. — Тень с отвращением отбросила от себя его руку.

— Я просто хотел спросить, что там у тебя за шрамы.

— Ничего из того, что касалось бы тебя. — Яростный огонь в груди разгорался всё сильнее, и Кьяре отчаянно захотелось убивать. Она протянула руку. — А теперь отдай ключ и проваливай.

Беквуд повиновался и дрожащей, ещё не отошедшей от болевого захвата рукой вложил ключ от подсобки в протянутую ладонь. Кьяра бросила на него последний, уже беззлобный взгляд, и перед тем, как вставить ключ в замочную скважину, успела даже пожалеть о проявленной жестокости. Приступ ярости снова унялся, и теперь она не понимала, что сделал ей несчастный парнишка, чтобы позволить себе так на нём срываться. Решив подумать об этом позже, Тень открыла дверь, но только для того, чтобы немедленно уткнуться лицом в обширный живот офицера Шварца. Он был неплохим копом и отличным человеком, немногим из тех, кого Кьяра с уверенностью могла назвать другом. Дуглас Шварц не раз прикрывал её спину, она могла рассчитывать на него, как ни на кого другого, и не одну пинту пива они выпили вместе в маленьком пабе через дорогу от участка. Но, судя по всё увеличивающемуся обхвату талии, с пивом Шварцу нужно было завязывать.

— Я твой голос услышал. Ты орёшь на всю округу. — Дуглас отошёл от двери, освобождая проход и позволяя Кьяре выйти из душной каморки в относительно свежий воздух коридора отдела управления. Затем он заглянул в подсобку, в которой, прислонившись к шкафу, всё ещё стоял Беквуд, баюкающий прижатую к груди руку. — Чем вы двое тут занимались?

— Ничем таким, о чём стоило бы писать на доске объявлений, Даг. — Кьяра подняла голову, встретившись взглядом с небритым двойным подбородком. С высоты её роста заглянуть в глаза человеку-горе не представлялось возможным. — Бек принёс мне сводку новостей.

— Аааа, гонец с дурными вестями. Вижу, вижу. — Шварц оглядел раненого стажёра и ухмыльнулся. — Не бей его больше, а то Академия нам счёт пришлёт. За порчу особо ценных кадров.

Кински улыбнулся, и напряжение мигом рассеялось. Из подсобки он вышел уже в обычном своём приподнятом настроении, засунув руки в задние карманы форменных штанов и оглядывая реальность взором самца и победителя. Кьяра горестно вздохнула. Для того, чтобы когда-нибудь исправить бесконечно самовлюблённое эго Беквуда, потребуется нечто большее, чем одна маленькая девочка, пусть и владеющая хитрыми боевыми приёмами. Скорее всего, здесь не хватит и ядерного запаса всей планеты.

— Значит, сводку новостей. — Убедившись, что топор войны на данный момент зарыт, Дуглас немедленно вернулся к насущным проблемам. — Наверное, это была старая сводка. Что ты знаешь?

— Что Крейн сидит у Бишопа в надежде четвертовать мою душу и бросить её на съедение журналюгам.

— Уже нет. Журналюг, как ты выразилась, Бишоп распустил полчаса назад. Не в его интересах светить такой скандал на первой странице. А вот Крейн… Крейн уже не хочет тебя четвертовать. И не поверишь, кому ты должна за это проставиться.

— Кому? — осторожно спросила Кьяра, уже догадавшись, какой последует ответ. Это было легко, в противном случае Даг не стал бы задавать наводящих вопросов.

— Эээ… Детка, я знаю, это прозвучит странно, но твою симпатичную задницу только что спас Эд.

Эд. Он же Джейкоб Эдвардс, он же — лучший оперативник департамента, лучший стрелок на Диком Западе, лучший ковбой всего побережья, лучший дамский угодник, победитель номинаций «Бицепс года» и «Самый блестящий значок»… А по совместительству — хладнокровная и безжалостная машина убийства и её, Кьяры, личная головная боль. Кьяра не могла не признавать, что Джейк был прекрасным полицейским, именно таким, каким представляется типичный любимец Америки, но в то же время она органически его не выносила. Его символический красный плащ и значок Супермена на груди, а также неуёмное желание выделиться и выслужиться вызывали у неё глухое раздражение, в то время как Эдвардс, казалось, ненавидел девушку просто за факт её существования. Несколько раз он открыто заявлял, что таким, как она, не место в полиции, и там, где они случайно появлялись вместе, неизменно начиналась словесная война, которая не доходила до физического кровопролития только усилиями таких людей, как Шварц. О том, чтобы сесть и просто поговорить, попытаться решить проблему, не могло идти и речи. И если Эд сам, по доброй воле вступился за неё перед начальством и экзекуторами, мир определённо сошёл с ума.

— А я точно в своей реальности сегодня проснулась?

— Слушай, Кьяра, я не знаю, что там у вас с Джейком случилось, и в какое дерьмо ты умудрилась вляпаться, зато я знаю тебя, и знаю, чему пять минут назад был свидетелем.

Кьяра невольно скрестила руки на груди.

— И чему же?

— Ну… По словам Эда, он был вчера в больнице.

— Он не был.

— Детка, ты же понимаешь, что он на счету гораздо лучшем, чем ты. Что бы ни говорила ты, и что бы ни говорил он, поверят ему, а не тебе. Так вот. По словам Эда, он был вчера в больнице. Он сам видел демона, которого призвал шаман, и видел, как ты вывела людей и вызвала экзекуторов.

— Но шаман не вызывал демона! Он… наоборот…

Руки бессильно опустились. Чёрт. Чёртов Эдвардс. Конечно, в этой истории кто-то должен был остаться крайним. Нужно было найти кого-то и свалить на него всю вину за произошедшее. И, если не она, то первым на линии огня оказывался именно Ян. Кьяра вдруг почувствовала себя очень слабой, ничтожной и уставшей, и ей стоило больших усилий сдержать слёзы и сохранить уверенное выражение лица. Спектакль подействовал на Беквуда, но Шварц был знаком с ней слишком давно.

— Так, мальчик, чеши отсюда. Всё остальное твоих ушей не касается.

Кински гневно сверкнул глазами, но ослушаться старшего офицера не посмел. Когда он скрылся из вида, Дуглас взял Кьяру за плечо, отвёл обратно в чулан для швабр и закрыл дверь.

— Во-первых, не спеши расстраиваться, — по-отечески произнёс он. — Всем известно, что Эд ни черта не смыслит в паранормальных вещах, а Крейн — скорый на расправу параноик. Твоему приятелю ничего не грозит, он уже разговаривал сегодня с экзекуторами, имеющими большее влияние, чем Крейн, и они полностью на вашей стороне. Но я не об этом хотел с тобой поговорить.

— Тогда о чём? — девушка инстинктивно напряглась. Датчики опасности бесперебойно били тревогу.

— Детка, — Шварц понизил голос, — здесь все знают только вашу историю с больницей. И никто не задаётся вопросом, что ты там делала в столь поздний час.

— Я поранилась.

— Да, я вижу. — Даг осторожно отвёл в сторону воротник её рубашки и оглядел аккуратные швы на плече. — И кто же с такой хирургической точностью тебя поранил, не расскажешь доброму другу?

— Нет. Извини, но это моё личное дело.

— Гордая, значит. Ладно, слушай дальше. Лично я, кроме демона в больнице, знаю ещё одну историю. О том, как вчера в Комптоне погибли два оборотня. Одного, так и быть, растерзал какой-то здоровый неведомый зверь. А вот второго застрелили. А мы ведь с тобой оба знаем, как непросто застрелить оборотня, верно?

Кьяра стиснула зубы, и губы её превратились в тонкую линию.

— Так вот, — продолжал Шварц, — я знаю одного парня, который знает другого парня, который рассказал об одной особенности. Думаю, тебе тоже будет интересно послушать. Веркота застрелили не обычной пулей, а, так сказать, авторской. Пулей ручной работы. А я был знаком с парой ребят, которые занимались отливкой именно таких пуль. Одного из них звали Теодором Гарвелем, а второго…

— Хватит! — голос сорвался на крик. — Хватит, Даг, я всё поняла!

— Так может, расскажешь старине Дагу, что ты там делала и чем разозлила этих ребят?

— Я уже говорила, это моё личное дело.

— Девочка, в какое бы дерьмо ты не влипла, ты знаешь, я всегда на твоей стороне. Я хочу тебе помочь.

— Спасибо, Даг. — Кьяра посмотрела в лицо старому офицеру, и во взгляде её смешались и боль, и страх, и невыразимая благодарность. — Но с этим я должна разобраться сама.

— Понял. — Шварц вздохнул. — Только, я тебя умоляю, будь осторожней.

— Я постараюсь.

Тень открыла дверь и вышла в коридор.

— И… Кьяра.

— Да? — она обернулась.

— Никогда не стесняйся просить помощи. В этом нет ничего плохого.

— Я подумаю об этом. — Улыбнулась девушка и отправилась на поиски Джейка Эдвардса.

— Офицер Шьен, вы отдаёте себе отчет в том, что ваша выходка могла стоить нам всем званий?

Вопрос ответа не требовал. Сейчас она должна была стоять, вытянувшись по стойке "смирно", и молча внимать.

Грузное тело, обтянутое несвежей и неопрятной полосатой рубашкой, всколыхнулось, и начальник сорок третьего участка флегматично почесал заплывший жиром небритый подбородок. Однако флегматичности в сидящем напротив человеке не было и в помине. Франклин Бишоп добился своего поста, пройдя по всем возможным головам, ловко и цинично выбросив из игры куда более достойных претендентов, и держал свой участок поистине железной хваткой. И, как положено любому большому начальнику, он был совершеннейшей задницей.

Кьяра продолжала навытяжку стоять посреди кабинета, неотрывно глядя в точку чуть выше и левее жирного начальского плеча. Смотреть в лицо боссу в тот момент, когда он читает тебе лекцию о твоих же собственных грехах, считалось дурным тоном, а самим Бишопом расценивалось как акт неповиновения. Что могло моментально вызвать его гнев и повлечь за собой куда более тяжкие последствия. Участок ещё помнил тех парней, которые скоропостижно отправились в отставку только за то, что держались в этом кабинете слишком уверенно. Кьяра повторять их ошибку не собиралась. Половину утра она старательно переписывала в отчёт версию, которой парой часов ранее снабдил начальство и экзекуторов Джейк Эдвардс, потом ту же версию несколько раз пересказала лично, и теперь просто разглядывала особо грязное пятно на и без того запылённой занавеске в ожидании своей участи.

— Надеюсь, вы понимаете, что сохранением должности обязаны только детективу Эдвардсу?

— Да, сэр.

— Который, мы с вами оба это знаем, по непонятной причине прикрывает вас. В то время как он является одним из немногих, кто разделяет моё личное мнение касательно вас. Всё, на что вы способны, это махать жезлом на перекрёстке, и я до сих пор не выдал вам свисток только потому, что беспокоюсь за безопасность уличного движения. По крайней мере, сидя в участке, вы причините меньше вреда обществу. Особенно, если займётесь бумажной работой.

Кьяра со свистом выпустила воздух сквозь зубы и прикрыла глаза, стараясь успокоиться и взять себя в руки. Во всём мире для оперативника не нашлось бы худшей участи, чем быть сосланным в канцелярский отдел. Следующей ступенью наказания становилось только лишение значка, а падать ниже было просто некуда.

— Таким образом, сейчас вы сдадите табельное оружие, — продолжал Бишоп ровным, бесстрастным тоном, как будто зачитывал список покупок службе доставки, — и отправитесь приводить в порядок накопившиеся дела. Когда справитесь, я решу, что делать с вами дальше. Всё понятно?

— Да, сэр.

Кьяра уже собиралась развернуться, выйти из кабинета и голыми руками разорвать горло первому встречному, но босс ещё не закончил.

— Насколько я знаю, офицер Шьен, вы недавно подавали прошение. Хотите сдать экзамены на детектива.

Внутри всё похолодело, и сердце ухнуло куда-то вниз, оставив вместо себя ледяную пустоту. Девушка обернулась. Для того, чтобы увидеть, как начальник сжимает толстыми пальцами ничем не примечательный лист штампованной бумаги. Только Кьяра прекрасно знала, что это такое.

— Забудьте. Вы не станете детективом, покуда я тут главный, а я собираюсь сидеть в этом кресле достаточно долго, чтобы увидеть, как черти в Аду замерзнут.

Медленно, как будто смакуя каждое движение и наслаждаясь её беспомощностью, Бишоп разорвал прошение пополам и, тщательно смяв половинки, бросил их в корзину для бумаг. Кьяра не издала ни звука. Несколько мгновений босс внимательно изучал лицо девушки, ожидая реакции, срыва и повода окончательно её уволить. Не дождавшись, он махнул рукой.

— Не задерживаю. Да, ещё кое-что. Переоденьтесь, мисс Шьен, — Бишоп нарочно сделал ударение на слове "мисс", игнорируя звание, и Тень скрипнула зубами от злости. — Как ни прискорбно, вы пока ещё полицейский, и ваш низкий статус предписывает носить форму. Свободна.

Не дожидаясь новых оскорблений, Кьяра развернулась и пулей вылетела из кабинета.

Под дверью её дожидался Джейк Эдвардс. "Детектив Эдвардс", мысленно напомнила себе Кьяра, и глаза предательски защипало. Она сморгнула, ругая последними словами непрошеные слезы.

— Как всё прошло?

— Неплохо. Мне выдали оплачиваемый отпуск, во время которого я хотя бы буду избавлена от твоей поганой рожи.

— Обращайся, — хмыкнул Эдвардс и, насвистывая, двинулся по коридору. Кьяра замялась, но совесть, в конце концов, взяла своё. Она догнала детектива и пошла рядом с ним.

— Джейк, я хотела поблагодарить тебя.

— Даже так? — Джейк скептически выгнул бровь, с насмешкой глядя на девушку. Кьяра подавила приступ ненависти.

— Да, я понимаю, что ты не должен был этого делать...

— Ты права, — грубо перебил её Эдвардс, — не должен был. Не думай, что это ради тебя. Я спасал только честь участка и доброе имя полиции, которое ты умудрилась так легко и просто, не задумываясь, обосрать. Я поднимал вопрос о том, чтобы тебя уволили, но это не вязалось бы с общей картиной.

— Индюк напыщенный, — Кьяра остановилась, позволяя Эду уйти вперёд. — Если ты это называешь честью, то...

В чём именно заключалось "то", она не успела придумать. Джейк Эдвардс, на ходу показав ей средний палец, скрылся за углом.

— В Аду сгоришь, подхалим чёртов, — процедила Тень и, поливая проклятиями Эда, Бишопа и даже Крейна с его молоденькой проституткой, отправилась сдавать свой служебный пистолет. Потеря была небольшой и практически незаметной — как и у любого уважающего себя копа, у неё в запасе всегда был ещё один. В конце концов, в такое неспокойное время девушка должна уметь себя защитить. Ведь кто поможет тебе, если не ты сама?

***

… у него были серые глаза. Цвета стали, цвета не набравшей ещё силу грозовой тучи, цвета не пролившегося ещё дождя. Глаза, в которые хотелось смотреть вечно. Глаза, в которые было страшно заглянуть. Они хранили такие тайны, к которым ты вряд ли захочешь прикоснуться. Но, раз прикоснувшись, поймешь, что твоя жизнь больше никогда не будет прежней. Знание меняет людей. Великие знания неизбежно влекут великую печаль. Это — истина древних, и не нам спорить с ней. Он знает это. Эта печаль стоит в его глазах. В его серых стальных глазах.

Грозовые тучи на горизонте наливаются огнём, и порыв раскаленного ветра швыряет в лицо пригоршню рыжего песка. Он обжигает, забивает глаза и нос, путается в волосах. Она пытается закрыть лицо, ищет свой платок, и не может найти. Он пропал, потерян на тёмных дорогах, остался в пустыне, которая по сравнению с этой выглядела не страшнее детской площадки в ясный летний полдень. Эта же — совсем другая. Единственная в своём роде, она является апофеозом всех пустынь. Здесь сходятся все дороги. Здесь — перекрёсток всех миров. Отсюда берет начало всё сущее, чтобы здесь же и закончиться. Здесь цветёт Роза. Здесь стоит Башня. И здесь ты получишь ответ на вопрос, который боишься задать. Твоя жизнь ничтожна в сравнении с величием этого места. Ты — всего лишь пыль у подножия Башни, твоё тело обратится в прах, а твой разум испарится, растает в пучинах небытия, недостойный даже мельком прикоснуться к знаниям, ею хранимым. Ты — ничто. Твоя, как тебе кажется, долгая жизнь — бездарное мгновение.

Вечна только Башня.

Бесконечна только Пустыня.

Буря набирает силу. Ветер поднимает в воздух тучи песка, которые, кажется, обретают свою собственную жизнь. Но это всего лишь ветер. Всего лишь песок. Он не может мыслить, не может действовать. Но он окружает, сжимается вокруг тебя, и ты с предельной ясностью понимаешь вдруг — это так. Ты бежишь. Но в пустыне не сбежать от песка. Он преследует, теперь ты четко видишь это. Тебе страшно, ты кричишь. А он только этого и ждёт, бросается к тебе, заполняя лёгкие колючим жаром, разрывая изнутри твоё измученное тело. Рыжее, кровавое облако окутывает тебя, и каждая песчинка — будто тысяча лезвий. Они рвут твою плоть, сдирая кожу и мышцы, полируя кости. Но они оставят глаза, чтобы ты видела свой конец. Они оставят уши, чтобы ты слышала их сухой шёпот. Они шепчут о распаде, они шепчут о конце всего, они дарят тебе истину: в конце всё будет предано огню. И они милостиво оставляют тебе горло. Чтобы ты могла кричать, бессильно осознавая собственную гибель.

Дикий грохот вывел её из оцепенения, прервав раздирающий душу кошмар. Кьяра обнаружила себя на полу, под столом, на который, кажется, только минуту назад сложила ноги, приготовившись вздремнуть. Сверху на неё смотрело озабоченное лицо Шварца.

— Ты себя нормально чувствуешь, детка?

— Да. — Тяжело дыша и откашливаясь, как будто пытаясь избавиться от всё ещё забивавшего лёгкие песка, она поднялась на ноги и огляделась. Архив выглядел бумажно и скучно. Совершенно обыденно, банально, тривиально… И ещё тысяча определений, ни в одно из которых не входит песчаная буря-убийца. Кьяра медленно, размеренно выдохнула, вдохнула, выдохнула снова. Мир вокруг стремительно возвращался к реальности. — Сон дурной приснился. А что?

— Ничего. — В голосе Дага сквозило сомнение. — Я тебя за плечо потряс, а ты как заорёшь, да как со стула грохнешься… Вот я и спрашиваю, с тобой всё в порядке?

— Я же говорю, просто дурной сон, — огрызнулась Кьяра, и тут заметила за дальним угловым столом пару блестящих глаз, испуганно взирающих на неё поверх стопки дел, графиков и отчётов.

— Фрэнсис, милая, тебе заняться нечем? Так я сейчас найду тебе применение, — произнесла она, и Фрэнсис, ойкнув, немедленно спряталась за ворохом бумаг.

— Это кто там? — нарочито сурово прищурился Шварц, но в глазах его уже светилась улыбка.

— Это Фрэнсис, я нашла её в коридоре по дороге сюда.

— Тебе не стыдно?

— Не проверишь, — Кьяра сокрушённо покачала головой, — ни капельки.

— Так и будешь издеваться над стажёрами?

— Они сами мне это позволяют, Даг. — Она скрестила руки на груди и уже более серьезным взглядом посмотрела в дальний угол архива. — Я уважаю силу. Я ценю стремление. Но когда бесхребетная мелочь не может дать мне отпор, я буду этим пользоваться. Ничего личного, обычный закон джунглей. Вот взять, к примеру, Кински...

Архив огласился громовым ржанием Шварца, и Кьяра сама не удержалась от смеха.

— Да он бегает за тобой с того момента, как сюда пришёл!

— Он за мной не бегает. Его можно подкалывать, с ним можно поржать и даже пива выпить, но он никогда не позволит себя использовать. Он сильный, независимый, может постоять за себя, и я глубоко уважаю его за это. А Фрэнсис, — Тень презрительно махнула в сторону девушки рукой, — просто амёба. Ей на роду начертано всю жизнь провести в этом архиве, так пусть привыкает. Да и потом...

— Что?

— Ты же помнишь, что велел Бишоп? Архив должен разгребать человек, одетый в форму. То есть, чисто технически, его приказ выполнен безупречно.

— Скажи, детка, а ты веришь в бога? — всё ещё смеясь, старый офицер обнял Кьяру за плечи, увлекая к выходу.

— Иногда. Когда пишу заявление на отпуск.

— Как ты думаешь, он тебя за жестокое обращение с детьми не накажет?

— Куда уж больше, — напускная веселость в момент слетела с лица Кьяры. — Если разобраться, все мы горим в Аду.

Она остановилась, окидывая тоскливым взглядом пустынный коридор архивного крыла. Что-то в этом взгляде не понравилось Шварцу, и он с тревогой посмотрел на подругу. Её глаза как будто изменили цвет, на миг превратившись из голубых в тёмные, синие, и даже в… красные? Как будто кто-то ещё, другой, неизвестный и неприятный взирал сейчас через них на мир, и, несмотря на жаркий день и плотно застёгнутый воротничок форменной рубашки, Дугласа Шварца пробрал озноб. А ещё через мгновение всё кончилось, и девушка снова смотрела на него привычными, совершенно ясными голубыми глазами.

— А знаешь что? Хочешь пива? — видение ушло, и Даг, списав его на сухость в горле, вернулся к первоначальному плану.

— Хочу, — ответила Кьяра и прокричала в открытую дверь, — Фрэнсис, если меня будут спрашивать, где я?

— Вы в почтовом отделе, мэм, — послышался тонкий голос стажёрки.

— Умница, — пробормотала Тень и ответила на осуждающий взгляд своего товарища. — И не смотри на меня. Поверь, мы все горим в Аду. Даже если думаем, что это не так.

— Какого… — Кьяра нервно огляделась. Молодая стажёрка Фрэнсис Диллард старательно переносила в компьютер список успешных дел по наркотикам за последние десять лет. Она не подняла головы, вообще ничем не выказала того, что слышала звонок, или же обратила на него внимание. Но Кьяра чувствовала — та слушает очень внимательно, и не упустит шанса использовать услышанное в своих целях. Может быть, не сейчас. Может быть, через пару лет, когда немного подрастёт, освоится и наберется смелости открыть рот и наконец-то отомстить своей обидчице. Поэтому Тень вышла в коридор, в котором, по счастью, было совершенно пусто, плотно закрыла за собой дверь архива и, нажав на кнопку приёма вызова, понизила голос до свистящего шёпота.

— Какого черта ты звонишь на этот номер?

— А какого черта ты творишь, Тень? — голос с той стороны был приятным и мягким, с едва заметной хрипотцой, придававшей ему, впрочем, достаточно шарма для того, чтобы не испытывать недостатка в женском внимании. Но в мягкости этой странным образом сквозила такая уверенность, от него исходила такая угроза, что становилось ясно — обладатель голоса видит тебя насквозь, и шутить с ним не рекомендуется. Это был голос страха.

— Это не я, — машинально ответила Кьяра, тут же почувствовав себя провинившейся школьницей. Чувство было до омерзения неприятным.

— Ну, конечно же, это не ты. — Теперь голос сочился убийственной сталью, и Кьяра, вжавшись спиной в стену, почувствовала, как капли холодного пота стекают между лопаток. — Напомни мне, о чём мы договаривались? Что ты тихонечко посидишь, а потом так же тихо пойдёшь следом. О том, что тебе разрешается устраивать там бойню, разговора не было.

— Я защищалась.

— От кого? Тебя никто не трогал. Имей уважение, Тень, перестань лепетать. Ты не маленькая девочка. И ты очень сильно подставилась.

— Нет, я не… — Кьяра лихорадочно думала, искала зацепку, выход, хоть что-нибудь. Ничего не находилось. Голос был прав: ввязываясь в войну с оборотнями, которая не имела к ней никакого отношения, поддавшись импульсу и секундному желанию, она потеряла всё, к чему так долго стремилась, всё, чего успела достигнуть за полгода, прошедшие с тех пор, как Бен-поджигатель мистическим образом исчез из своей одиночной камеры в самой охраняемой тюрьме мира. Но и это было не главным. Устроив стрельбу на улицах Комптона, она нарушила договор. Но только не тот, где тебе выпишут штрафную квитанцию и накажут больше так не делать. За такие договора расплачиваются кровью, и кому, как не ей, следовало помнить об этом.

— Слушай и не перебивай. Тебя видели. Оборотень тебя узнал, описал очень точно, и в итоге опознал. Бен сдрейфил и, как ребенок, нажаловался старшим. Тебе ведь не нужно объяснять, чей это клуб, и кто за ним стоит?

У Кьяры похолодело внутри. Бен МакКензи не был психопатом-одиночкой. За всеми его делами стоял кто-то очень влиятельный. И решал он свои дела в клубе Last Round. Не нужно быть гением, чтобы сложить вместе условия этой задачи и найти к ней ответ. Она устроила в Комптоне охоту на оборотней. На тех самых оборотней, которые находятся под защитой тех же людей, что и Бен. И один из проклятых веркотов выжил, чтобы её опознать.

— Ты там живая ещё, Тень? Слышишь меня?

— Я слышу, — ответила Кьяра глухим, помертвевшим голосом. Из трубки раздался смешок.

— А я уж думал, застрелилась с горя. Хотя, забыл, тебе же больше нечем, казённую пукалку отобрали. В общем, я думаю, ты понимаешь, к чему я веду, и что это всё значит. Ты крупно подвела нас, поэтому мы прекращаем все дела с тобой. К тебе больше нет доверия, ты лишаешься права на защиту и информацию. Это официальное уведомление. А вот неофициальное, лично от меня: ты разозлила очень больших и очень плохих парней, Кьяра. Так что я рекомендую тебе почаще оглядываться. И… Береги себя.

Трубка отключилась, и Кьяра, глядя в погасший экран мобильного телефона, пыталась понять, чем ей это грозит.

"Береги себя". В мире, к которому принадлежал звонивший, да и в её собственном — мире преступности, полиции, сильных людей и внезапных смертей, эти два слова имели только одно значение. Предупреждение. О том, что отныне она сама по себе. А ещё, о том, что на неё открыта охота, и каждый шаг не сулит ничего, кроме смерти.

"Береги себя". То же самое она сказала Яну два дня назад. Она всё так же рассматривала темный экран, и невесело улыбнулась, вспомнив его обещание позвонить. Один взгляд этого человека привёл к тому, что она своими же руками разрушила собственную жизнь, и теперь будет жить под прямой смертельной угрозой, пока не решит эту проблему, или пока неслучайная пуля или встречный автомобиль не решат за неё.

"Я только надеюсь, ковбой, что ты этого стоил", — прошептала Кьяра, спрятала телефон в карман потрёпанных джинсов и вернулась в архив. Там она велела Фрэнсис уйти, села на освободившееся место и принялась скрупулезно заносить данные в компьютер.

Ей нужно было подумать.

***

—… вот так, собственно говоря, всё и произошло.

Телефонная трубка молчала. Раздавался лишь треск статических помех, да едва слышное дыхание собеседника.

— Ян, — голос человека, которому Новак последние полчаса пересказывал всё произошедшее, звучал раздражённо. Раздался шелест перебираемых бумаг. — С каких пор ты записался в камикадзе?

— Я сам себе постоянно задаю этот вопрос, — фыркнул мужчина, делая приличный глоток кофе. — Придумай что-нибудь новое, Хару. А лучше скажи, как всё это выглядело с точки зрения Крейна. Переписать все события, объявить мне анафему и приговорить к смертной казни — это в его духе. Не в первый, кстати, раз.

Капитульер Управления Паранормальных Криминальных Расследований Хару Юудай был старым и верным другом Ворона. Они познакомились несколько лет назад, когда Ян только переехал в Лос-Анджелес и открыл своё агентство, в ходе одного из самых первых дел детектива. Каким образом коренной японец оказался в американской Инквизиции, Хару не объяснял, а Ян не спрашивал. Но в определённый момент, когда злобный дух уже готов был одержать верх над молодым и неопытным шаманом, его появление оказалось судьбоносным.

Несмотря на то, что религиозных и верующих людей Новак не жаловал, они быстро нашли общий язык. Хару оказался синтоистом — последователем японской религии, на удивление близкой по духу к шаманской деятельности Яна. Это существенно упростило их взаимодействие в тот сложный момент, свело на нет непонимание и противоречия, позволив в итоге одержать верх над взбесившимися силами природы. Благодаря японцу Ян наладил неплохие связи с местным отделением Экзекуции. Но отдельно шаман был благодарен за то, что Хару стал своеобразным посредником между ним и Экзекуторской бюрократией, неоднократно помогая донести до последних суть действий шамана, не всегда понятных "ревнителям веры". Более того, посредником на достаточно высокой должности. И, что было весьма кстати, рангом и полномочиями Хару во многом превосходил Виктора Крейна.

— Переходишь сразу к делу? Хорошо. — Голос японца был суше офисной бумаги. — Крейн рвал и метал, когда вернулся. Не знаю, какую любимую мозоль ты отдавил ему в очередной раз, но он всерьёз желает до тебя добраться. Пусть он и...

— Фанатик, которого я однажды публично выставил идиотом, не позволив убить невинного человека?

Хару вздохнул.

— Не перебивай. Пусть он и является не самой важной персоной, он всё ещё может доставить неприятности. Как, — из динамика донёсся тихий смешок, — вошь. И всё же, он является вторым лицом в следственном отделе. Поэтому, Новак, постарайся быть с ним аккуратней. Если он не доберётся до тебя, то постарается оклеветать. Мы оба знаем, какой у него длинный и острый язык. А не тебя, так участников… Хотя, полагаю, он уже это сделал.

Пусть Новак и не знал Крейна в целом, он мог представить себе ход его мыслей. Одним махом допив кофе, Ян принялся массировать виски, лихорадочно обдумывая возможные варианты развития событий. Он вспомнил всё, что кричал Крейн ему в спину.

«Засажу! Каждого из вас! Тебя и эту поганую полицейскую девку!»

— Кьяра. Вот… kurwa! Psja krew! — Сжатые от злости кулаки с размаху опустились на хрустнувший и задрожавший стол. Почти опустошённая чашка подпрыгнула и опрокинулась, расплескав остатки кофе.

— Юудай, — проведя ладонью по лицу, произнёс шаман, подавляя раздражение и гнев, — а теперь серьёзно. Что ты знаешь про его махинации?

— Мой секретарь видел его недавно. Он выходил из здания вместе с помощницей. Виктор говорил о специально собранных показаниях. Против тебя и твоей… пособницы. Кстати, кто она и чем провинилась в его глазах?

— Она помогла мне. Этого для Крейна достаточно. — Опустив голову, детектив зарылся пальцами в полуседые волосы.

«Просто помогла? Нет, не просто. Она спасла меня и помогла спастись другим. Если бы она не пришла на помощь, всё могло быть совсем иначе. Я просто не могу позволить Крейну испортить ей жизнь».

— Хару. Мне нужна твоя помощь.

— Интересно, в чём? — впервые в голосе японца прозвучала эмоция. Усталая, но всё же заинтересованность.

— Ты можешь составить опровержение? У тебя наверняка есть доступ к копии всех показаний.

Японец умолк. Минуты тянулись медленно, словно патока. Наконец Экзекутор заговорил, и голос его был тихим и напряжённым.

— Ян, ты не понимаешь, о чём просишь. Это будет превышением моих полномочий. Да, я занимаю не последний пост в УПКР, но это не значит, что я могу делать всё, что мне вздумается. Послушай, в последнее время случилось очень многое, и Экзекуция переживает не лучшие дни. Под угрозой судьба Магистра, на мне и без вас десятки дел и огромная ответственность. Я...

— Хару. Пожалуйста. — Голос Яна дрогнул. — Ты знаешь, я прошу не за себя. Я никогда за себя не просил. Но она невиновна. Даже наоборот. И ты позволишь невинной девушке пострадать из-за фанатика? Вспомни свою сестру.

Удар был нанесён в слабое место. Ян не хотел говорить этого, не хотел давить на давнего товарища и напоминать тому о судьбе сестры. Но всё же пришлось.

«Прости меня, Хару. Не хотел бередить твои раны».

— Ладно. Договорились. — Сухо ответил японец. — Но ты мне останешься должен. Будь у меня через тридцать минут.

Через три дня кропотливой работы Ян получил от Хару необходимые бумаги, и, держа в руках изрядно потяжелевший кейс, покинул кабинет Экзекутора. Направлялся он в Сорок третий полицейский участок. Узнать, где именно работает Кьяра, оказалось несложно — всю официальную информацию Крейн не поленился вбить в свои отчёты. И вот, спустя два часа, Новак спокойно шёл по коридору административного крыла. Все участки похожи один на другой, и все напоминали шаману тот, самый первый, где он начинал свою карьеру полицейского. Пусть и было это слишком давно, пусть за десять лет Ян успел сменить целую жизнь, он всё так же уверенно ориентировался в этих казённых лабиринтах, наполненных бесконечными голосами и телефонными трелями. Какофония звуков вызвала в нём приступ ностальгии, но Ян в корне подавил зарождающееся гнетущее чувство. Он пришёл сюда не за этим.

«Вот оно». Новак остановился у двери, на которой красовалась большая позолоченная табличка. Выгравированная на ней надпись гласила: "Комиссар Франклин К. Бишоп". Из-за двери доносился грузный сварливый голос, более всего напоминающий промасленную и засаленную тряпку. Звучал он сердито. Проигнорировав правила приличия, Ян не стал дожидаться, когда Бишоп закончит разговор. Громко постучав, он сразу открыл дверь и вошёл в кабинет.

— Какого чёрта? — толстые пальцы едва не выпустили трубку чёрного телефона. Аппарат был выполнен под старину, с вычурной украшенной трубкой и крутящимся диском. Новак скривился. Комиссар впился в шамана колючим взглядом глубоко посаженных маленьких глаз.

— Я перезвоню! — рявкнул он голосом, таким же несвежим, как и его рубашка. А затем, бросив трубку на тонко звякнувший рычаг, гневно обратился к шаману.

— Никаких встреч не назначено. Кто вы такой?

Шаман, не дожидаясь приглашения, опустился в кресло. Несколько мгновений он изучал кабинет и его хозяина, не производившего ни капли приятного впечатления. Окружающая обстановка, как и сам комиссар, была насквозь пропитана потом и грязью. Занавески, казалось, уже и не помнили последнюю стирку, а непомерно дорогой стол был отвратительно захватан грязными пальцами. Однако, несмотря на гадкую атмосферу, в кабинете сохранялись остаточные следы чужой магии. Первая была вязкой, немного липкой и прохладной; вторая походила на натянутую и вибрирующую под пальцами кожу барабана; а третья...

«Она была здесь. Давно, пару дней назад, но всё же». — Уголки его рта незаметно приподнялись. Задержавшись на ощущении почти уже рассеявшейся ауры Кьяры, Новак протянул Бишопу удостоверение частного детектива.

— И что понадобилось свободному частнику? — в голосе комиссара отчётливо сквозило презрение. Не все полицейские уважают частных детективов. За ними стоит закон, но он же их и ограничивает. В то время как «частники» свободны в выборе дел и не стеснены в средствах, которые используют, эти дела раскрывая. Начальник же сорок третьего участка выделялся особенной нелюбовью к свободным детективам, о чём кратко, но ёмко упомянул Хару, по просьбе Новака составляя досье.

— По делу недавнего происшествия в центральном госпитале. — Ян, не отрываясь, смотрел в глаза комиссара. — А точнее, насчёт обвинения офицера Кьяры Шьен, представленного экзекутором Виктором Крейном.

Щёлкнув металлическими замками, детектив открыл кейс и извлёк на свет толстую пачку документов. Хару действительно постарался: оформить показания всех свидетелей было непросто. Некоторых из них пришлось вызвать в полицейское управление, затем — в управление Экзекуции, опрашивать снова и снова, вносить бесконечные поправки в документы. Итогом многодневных трудов стало обширное дело, не только полностью перекрывавшее написанное Крейном обвинение, но и выставлявшее Яна и Кьяру в весьма выгодном свете.

— Капитан Крейн получил доступ лишь к ограниченному кругу свидетельских показаний и пришёл к ошибочному выводу. Данные же показания подтверждают, что офицер Шьен проводила эвакуацию госпиталя на законных основаниях, ввиду чрезвычайных обстоятельств. Вмешательство потусторонней сущности подпадает под категорию обоснованного риска.

— Да, да. — Франклин Бишоп лениво перелистал документы толстыми пальцами, не задерживаясь взглядом ни на одном из них. — Я помню отчёт экзекутора Крейна. Демон, если не ошибаюсь?

— Верно. Это был демон. Именно под руководством офицера Шьен были спасены гражданские, избежавшие участи стать одержимыми только благодаря её действиям. А я выследил демона, занявшего человеческое тело, и изгнал его. Эти данные подтверждены следственным отделом центрального полицейского управления и заверены капитульером Управления Паранормальных Криминальных Расследований Хару Юудаем.

С этими словами Ворон протянул последний лист, заполненный косым и острым, как бритва, почерком японца. Документ был заверен официальными печатями Инквизиции. Глаза комиссара недобро сощурились, и он небрежно бросил бумагу перед собой.

Она так и осталась лежать на столе, в то время как Бишоп вернулся к рабочему планшету и, как будто Яна вовсе не было в кабинете, включил любимую игру. Шаман терпеливо ждал, почти медитативно перебирая деревянный браслет и поглаживая простое медное кольцо на среднем пальце. Кольцо едва заметно вибрировало, отдавая озоном и лёгкими разрядами статического электричества. В нём спал пойманный электрический дух. Маленький пленник был достаточно опасен, чтобы в случае опасности поразить нападающего разрядом большим, чем приличный электрошокер.

Пауза затягивалась. Шаман, привыкший проявлять в своей работе недюжинное терпение, спокойно ждал. В конце концов, комиссар сдался.

— Ещё здесь? — раздражённо рыкнул он. — Чего ждёшь?

— Жду, когда вы, комиссар Бишоп, подошьёте эти документы к делу. И не вызовете сюда офицера Шьен, дабы снять с неё обвинения. Господин Юудай лично попросил меня в этом удостовериться и проследить, чтобы всё было сделано согласно процедуре.

Бах! Крупные мясистые ладони с неаккуратно обрезанными ногтями хлопнули по столу. Ворон даже не шелохнулся. Стул под Бишопом затрясся и протестующе заскрипел, пока тот откидывался обратно и складывал руки на груди.

— Частный детектив Ян Новак. — Фигура и голос Франклина Бишопа напомнили Яну одновременно медведя и кабана. — А, простите, за каким хреном вы интересуетесь этой девкой? Она вам кто, давняя подруга, сестра, любовница?

— Нет, нет и нет. — На провокацию Ян поддаваться не собирался. Но в глубине души уже готов был растерзать этого борова за то, какими словами и тоном тот отзывался о девушке. Он продолжил, осторожно подбирая слова. — Она была вовлечена в это дело против своей воли и пострадала из-за того, что информация о тех событиях была изложена и доведена до полиции в крайне неверном, искажённом состоянии. Так что у меня есть некоторый интерес к участи, как вы выразились, этой девки. — Ян презрительно скривил губы. — Но я напомню вам, комиссар Бишоп, что у неё есть имя. Это раз. И два — с нас обоих должны быть сняты обвинения, о чём в протоколе должна быть сделана соответствующая запись. Немедленно.

Бишоп не торопился с ответом. Достав платок из кармана рубашки, он вытер потный лоб и бросил смятый кусок материи на стол.

— Я уже слышал три разных версии вашей истории. — Он поднялся, и стул издал очередной жалобный скрип. — Первое принёс мне Крейн. Второе — детектив Джейк Эдвардс, утверждающий, что лично присутствовал в ту ночь в больнице и видел, как Шьен спасала людей. Мы все знаем, что он врёт.

Шаман быстро обдумал сказанное. Выходит, у Кьяры и без его участия нашёлся спаситель и защитник. Кем приходился девушке детектив Эдвардс, Новак не знал, но внутри внезапно шевельнулось давно забытое неприятное чувство.

— А теперь явился ты, тряся бумажками с третьей версией. Думаешь, заручился поддержкой сверху, и можешь делать, что тебе вздумается? Твои инквизиторские печати ничего не значат, так что ты, Новак, можешь выйти и ими подтереться. Только я решаю, что мне делать с моими людьми. Не какой-то там религиозный хер или ублюдочный частник, а я.

На висках комиссара запульсировали жилки. Ворон достал сигареты и закурил, глядя на Бишопа с прежним спокойствием. Лишь в глубине серо-стальных глаз плескалось откровенное презрение и гадливая заинтересованность. Так ребёнок может тыкать палкой найденное в кустах разлагающееся тело.

— Ваш участок? Я-то думал, вы тут только документами и делами заведуете, а не в рабство берёте. К тому же, вы на службе у государства, и участок принадлежит именно ему. — Затянувшись и выдохнув клуб дыма, Ян прямым и долгим взглядом посмотрел в глаза комиссара. Бишоп начинал беситься.

— Только по бумажкам, говнюк, — процедил он. — На деле, здесь всё решаю я. Захочу — повышу. Захочу — сгною. Могу и тебя посадить, и связи в Экзекуции тебе не помогут.

Бишоп развернулся и открыл оконные жалюзи. Кабинет залил яркий солнечный свет.

— Что ты видишь, Новак?

Ян удержался от ответа, только затушил в пепельнице прогоревшую сигарету.

— Здесь всё моё. Всё вокруг. Стены мои, воздух мой, бумаги мои. И люди. Особенно люди. Я им здесь отец, мать и хозяин. И мне решать, когда им есть, срать или жить. Здесь делают только то, что я разрешаю делать. — Он тяжело опустился в кресло. — Свободен.

— И что же именно вы разрешаете, комиссар? Торговать наркотой у себя под носом? Как вчера, когда некий Норман Уолт передал вам десять тысяч, чтобы вы «разрешили» ему вести свой бизнес ещё один месяц?

Обвинение было нелепым и непродуманным, но Бишоп побледнел.

— Откуда? — Голос зазвучал сдавленно и придушенно, хоть комиссар изо всех сил старался держать себя в руках.

— У меня есть источники, мистер Бишоп.

Формально Новак говорил правду. Последние два дня он лично следил за перемещениями комиссара, находясь в теле собственного ворона, записывая происходящее на маленькую портативную камеру, которую загодя закрепил на шее Шедоу. Заимствование изматывало, но результаты стоили потраченных усилий. Посвящать же в такие подробности Бишопа Ян нужным не считал.

— Ты блефуешь.

— Видите это? — Новак извлёк из кармана телефон, нажал несколько кнопок, и Бишоп услышал собственный голос. Всё, что он только что говорил, было записано на диктофон. — Все эти записи автоматически уходят на мой компьютер, а также на определённый компьютер в Экзекуции. Эти, и ещё несколько копий видео с вашими недавними взятками. Если что-то случайно пойдёт не так, всё тут же отправится прямиком в центральное полицейское управление, комиссар.

Новак лгал. Он действительно держал все копии в рабочем компьютере, но записи никуда не отправлял. В его телефоне даже не было такой функции. Дистанционной записью тоже никто не занимался, он был абсолютно одинок.

Реакция людей в критические моменты схожа со стадиями принятия неизбежной смерти, Новак отметил это довольно давно. Бишоп, сам того не подозревая, прошёл стадии отрицания и гнева. И теперь Ворон смотрел на продажного комиссара с чистым любопытством, какая же стадия станет следующей? Торговля, депрессия, принятие?

— Сколько ты хочешь за все эти данные? — сквозь зубы произнёс комиссар. Ворон равнодушно фыркнул.

— Нисколько. Мне нужно другое, и вы знаете, что именно. Восстановите статус Кьяры, подшейте все прилагающиеся материалы куда нужно. И, думаю, ей нужно вынести благодарность, естественно, с занесением в дело. Думаю, она будет вам признательна. — Детектив затушил очередной окурок в пепельнице Бишопа. — Как и я. Пока вы не трогаете её и меня, записи никто не увидит. Это честная сделка.

Яну неприятно было прибегать к шантажу, но тут он рассматривал его как необходимое зло. Бишоп ещё несколько мгновений сверлил детектива испепеляющим взглядом, а затем принялся методично, иногда сверяясь с бумагами, вбивать данные в планшет.

— Рад, что мы друг друга поняли. — Закрыв кейс, Новак поднялся, вежливо кивнул и направился к двери. Почти коснувшись ручки, он повернул голову и бросил через плечо. — И если вдруг вы забудете о нашей договорённости, то, поверьте, я не забуду. Я наблюдаю за вами. Через каждую птицу, комиссар Бишоп. Через каждую ворону, крысу, таракана и незримого духа. Всегда. Нарушите условия, и последствия вам известны. Вы ведь комиссар полиции.

Эта угроза была таким же преувеличением, как и предыдущие, но она подействовала. Насмешливо фыркнув, Ян достал из пачки новую сигарету, прикурил, выдохнул облако белёсого дыма и медленно двинулся к выходу из участка.

***

Рисковать нельзя.

Если проклятый детектив не блефует, мы все тут можем оказаться в большом дерьме. Особенно, если ему вздумается копнуть поглубже. Мы слишком долго работали, слишком сложная схема, слишком много поставлено на карту. Нельзя потерять всё из-за какого-то психа и его шлюхи. А если Новак знает больше, чем говорит? Что ещё ему известно? На кону стоят не только должности и положение в обществе. Наши шкуры стоят на кону. Моя шкура. Личная. Будь ты проклят, грёбаный мудак. Надо же было тебе влезть и всё испоганить.

А если подумать… В конце концов, какая разница, где именно находится эта девчонка? Пусть хоть в Аду чертям хвосты расчёсывает, лишь бы не мозолила глаза. А может быть, посадить её в машину и сослать патрулировать её любимые Тени? Там с ней быстренько разберутся. Или сразу в Комптон, на зачистку пары притонов, чтобы потом произнести над гробом пламенную речь, как все мы ценили её и любили? Если останется, что в гроб положить.

Нет, нельзя. Этот её детектив, похоже, идейный псих. Она ему нажалуется, а он тут же потащит свои файлы, куда не следует. Нет, большой риск. Чёртов шизик не шутил. Слишком большие планы, слишком много сил. Девчонка этого не стоит.

— Босс, ты в порядке?

Бишоп гневно сверкнул глазами, отрываясь от своих размышлений. Сидящий напротив мужчина и бровью не повёл.

— Если тебе не нужен твой утренний отчёт, я могу найти себе дело повеселее.

— Не хами, мальчик, — комиссар небрежно подтянул к себе бумаги. С минуту он изучал документы, а затем с отвращением швырнул их обратно. — В одном ты прав, эти отписки мне нахрен не нужны. Я и так знаю, что ты в состоянии подделать любой протокол, не надо забивать мне этим башку с утра пораньше, и без тебя хватает проблем. У тебя есть моё добро, делай, как обычно.

— Как скажешь, Фрэнк, — хмыкнул посетитель, аккуратно собрал поддельные отчеты в папку и защелкнул хитрый магнитный замок, исключающий даже мизерную возможность несанкционированного доступа. В процессе он, однако, продолжал внимательно следить за начальником.

— А вот ты лучше скажи мне, Джейк, — Бишоп извлек на свет очередную толстую сигару и принялся крутить её в засаленных пальцах. — Какого черта тебе нужно было выгораживать эту бабу?

Лицо Эдвардса на мгновение потемнело, и это не ускользнуло от взгляда Бишопа. Он продолжал сверлить детектива взглядом, пока тот в сотый раз за последнюю неделю повторял одну и ту же, будто наизусть заученную фразу.

— А было бы лучше, чтобы в наших делах копались инквизиторы и журналисты?

— Нет. — Вкрадчиво произнёс комиссар. Голос его с каждым словом становился всё более тихим и масляным, не суля собеседнику ничего хорошего, а ледяной взгляд, казалось, прожигал насквозь. — Но я тебя слишком давно знаю, Джейк. Я сам тебя врать учил, ещё в те времена, когда ты носил подгузники для девочек. И я вижу, что ты врешь мне. И хочу знать, почему.

Джейк поёжился. Ему вдруг больше всего на свете захотелось оказаться как можно дальше от этого кабинета, этого человека и его всезнающего взгляда. Но он лишь нетерпеливо пожал плечами:

— Мне больше нечего тебе сказать, босс.

— Как знаешь, как знаешь. В конце концов, ты сам выбираешь себе друзей, Джейки, мой мальчик. Только смотри, не ошибись с выбором. Свободен пока. И, Джейк… — окликнул он уходящего детектива, — ты давно её видел?

— Несколько дней как, — к Эдвардсу вернулось его обычное напускное равнодушие. — Она из архива уже неделю не вылезает.

— Прячется, значит. Что ж, правильно делает. Разыщи мне её, и пришли сюда. Хочу с ней побеседовать.

— Слушаюсь, босс.

Когда за детективом закрылась дверь, начальник сорок третьего участка достал внушительных размеров золотую зажигалку и раскурил сигару, которую сжимал в руке последние десять минут. Некоторое время он задумчиво наблюдал, как поднимаются к потолку клубы терпкого сизого дыма, а затем снял трубку антикварного телефонного аппарата. Пальцы доведённым до автоматизма движением набрали давно ставший привычным номер, и, как и каждое утро, Франклин Бишоп задавил развернувшуюся было в душе липкую и холодную змею страха. Девчонка не сорвёт их планов, а если начнёт мешать, её всегда может переехать поезд. Или незамеченная утечка газа разнесёт к чертям половину квартала, разумеется, с её квартирой в придачу. А пока есть дела поважнее.

В трубке раздался тихий, как будто очень далёкий щелчок, и Бишоп начал говорить.

***

— Выметайся.

— И тебе доброго утра, Эдвардс, — протянула Кьяра, не отрывая взгляда от свежего выпуска газеты, открытой на разделе криминальной хроники. Затем она сделала нарочито медленный глоток кофе, перелистнула страницу и только после этого продолжила. — Хотя, до появления твоей мерзкой рожи оно было на порядок добрее. Даже некрологов сегодня меньше, чем обычно.

Минула неделя её заточения в архиве, и время от времени Кьяра ловила себя на мысли, что невольная ссылка начинает ей нравиться. Это место своей атмосферой напоминало школьную библиотеку в период летних каникул, тихую, пыльную и заброшенную. И, что ни говори, а детективов, драм, мистики и фантастики на архивных полках полицейского участка было больше, чем, наверное, во всех школьных библиотеках, вместе взятых. И, удивительно, но именно здесь, в окружении бесконечных томов, среди безмолвных бумажных свидетелей давно забытых деяний и давно прерванных жизней, Кьяра осознала вдруг, как остро ей не хватало одной банальной вещи — тишины. Тишины и покоя. Не нужно было носиться по улицам, то и дело рискуя схватить затылком непрошенную пулю, не нужно уговаривать очередного суицидника спуститься с крыши, или обезумевшего от алкоголя и нищеты отца — не убивать своих детей. Никаких наркоманов, контрольных закупок и подставных сделок. И, Боже, храни Америку, никаких отчётов. Кроме, разве что, одного. Единственный отчет, который Кьяре в невыносимом злорадстве хотелось написать, выглядел бы примерно так:

"Дорогой мистер Бишоп, в архиве всё спокойно. Немного запылилась полка с делами по коррупции, но мы же с вами знаем, что коррупция — дело по существу своему пыльное, так что и тут всё в полном порядке. В остальном мы с… несчастной миссис Оливер, почившей в девяносто пятом году от руки некоего мистера Кренделберга, маньяка, преданного казни на электрическом стуле в девяносто восьмом, отлично проводим здесь время, спасибо за эту чудесную возможность,

Ваша Тень".

Бред, конечно. Но возможность расслабиться и отдохнуть была поистине чудесной, и пренебрегать ею было ни в коем случае нельзя.

А ещё нельзя было пренебрегать тем фактом, что закрытый архив в полицейском управлении является местом, практически недосягаемым для жаждущих мести оборотней. Маленькая, но очень значительная деталь. И, конечно, теперь в её распоряжении была масса времени, чтобы подумать. Не получится вечно спать с пистолетом под подушкой, отсиживаться в четырех стенах и стрелять в сторону каждого шороха. Такая дорога приведет либо в психушку, либо в тюрьму. Рано или поздно придётся выйти и ответить за свои ошибки.

И дело было даже не в том, чтобы, лишившись поддержки и опоры, каким-то образом продолжить охоту на Бена. Теперь вопрос звучал проще: как после всего случившегося остаться в живых.

Ответа пока не было. Зато, полностью погрузившись в поиски решения проблемы, Кьяра практически забыла о главной её причине. Последние несколько дней она почти не вспоминала о Яне.

Тень аккуратно свернула газету, отложила её в сторону, поставила сверху опустевший кофейный стакан и внимательно посмотрела в глаза детектива. Она ожидала увидеть на его лице злость, ненависть, ярость, что угодно, но Эдвардс оставался спокойным и непроницаемым, как стекло для ультрафиолета. Девушка нахмурилась. Раньше Джейк никогда не упускал возможности спустить на неё всех своих бешеных собак.

— Я должен повторять? — произнёс Джейк ровным, но при этом слегка вибрирующим голосом, как будто изо всех сил старался скрыть то ли досаду, то ли раздражение. — Выметайся. Босс тебя зовёт.

— Зачем?

— Надеюсь, хочет тебя уволить, — рыкнул Эд, развернулся и покинул помещение архива, с силой захлопнув за собой дверь.

Кьяра ещё несколько минут сидела, прикидывая варианты дальнейшего развития событий. Скорее всего, Джейк прав, и Бишоп действительно собирается её уволить. Тогда, возможно, удастся выторговать перевод в другой участок. Всеми правдами и неправдами. Уходить нельзя. Работу-то она найдёт, слышала, Бонавентура сейчас набирает телохранителей… Но ничто не заменит доступ к служебной информации и возможностям, которые открывают значок, власть и...

Тень.

Девушка остановилась, внезапно обнаружив себя уже у двери кабинета Бишопа. Занятая лихорадочными мыслями, она даже не заметила, как ноги сами принесли её сюда.

Тень.

Голос, тихий и вкрадчивый, прозвучал вдруг так ясно и близко, словно говорящий стоял прямо у неё за спиной. Кьяра резко обернулась, но увидела лишь пустой коридор.

Кьяра.

Шрамы, оставленные когтями оборотня, давно затянулись, превратившись в тонкие тёмные полосы. Но в тот момент, когда призрачный голос произнёс её имя, успевшие уже забыться раны полыхнули жаркой болью. Девушка инстинктивно прижала ладонь к шее и почувствовала под пальцами горячую влагу. Неизвестно как, но зажившие порезы снова открылись, а где-то глубоко внутри, в самом сердце рождалось знакомое чувство. То самое, которое настигло её в больнице, то, которое она всеми силами старалась забыть, подавить, убедить себя в том, что это был просто кошмарный сон.

Кьяра подняла повыше воротник черной рубашки, надеясь спрятать кровь, текущую по шее, и изо всех сил прижала руки к груди. Она хотела сдержать растущую внутри неё боль, не дать ей вырваться наружу, но та ползла, извивалась, прогрызала себе путь от сердца к открытым ранам, как будто хотела вырваться из тела девушки в реальный мир. Дыхание становилось хриплым и прерывистым, плечо нестерпимо горело, а в голове, пульсируя и переливаясь в такт движениям огненного паразита, звучали и звучали слова.

Ты забыла лицо своего отца.

— Нет!

Боль вспыхнула внутри, подобно взрыву сверхновой. В глазах побелело, и на несколько невыносимо долгих секунд Кьяра совершенно ослепла. Она покачнулась, но удержалась на ногах, и стиснула зубы, не издав ни звука.

Ты предала всё, во что он верил.

— Нет!!

Зрение вернулось, и боль схлынула так же внезапно, как и накатила. Кьяра прислонилась к стене, пытаясь отдышаться.

Ты сильная. Я помогу.

Голос смолк, и вместе с ним испарилось чувство чужого присутствия. Кьяра осталась наедине со своим телом и сознанием.

— Поможешь в чём?!

Нет ответа.

"Лучше бы это были галлюцинации", — подумала Кьяра и глубоко вздохнула, приходя в себя. — "Они, по крайней мере, лечатся".

Подождав ещё немного, чтобы окончательно успокоиться и взять себя в руки, она несколько раз с силой постучала и, не дождавшись ответа, толкнула дверь и вошла в кабинет босса.

За смогом, плотным облаком висевшим в полутёмной комнате, с трудом угадывалась внушительная фигура комиссара. Кьяра осторожно втянула носом воздух и пришла к выводу, такие сигары стоит попробовать. Запах был на удивление приятным, волнующим, и совершенно не вязался с тем человеком, который, не обращая, казалось, никакого внимания на вошедшую девушку, выдохнул очередную смачную порцию дыма.

— Детектив Эдвардс сообщил, что вы посылали за мной, сэр.

Бишоп медленно отвернулся от окна и смерил её неприязненным взглядом.

— Мисс Шьен.

Кьяра смотрела на привычное грязное пятно за плечом начальника и ждала, готовясь начать битву. Воистину, если кто-нибудь когда-нибудь постирает эту занавеску, мир рухнет.

— Довожу до вашего сведения, что ваша выходка недельной давности признана законной и необходимой в тех обстоятельствах. Вы можете получить свой значок и вернуться к тому жалкому бесполезному копошению, которое вы называете работой.

— Что?

От неожиданности Кьяра даже забыла речь, которой только что собиралась отстаивать своё место в полиции. В следующий момент она поняла, что смотрит на Бишопа как на умалишённого.

— Что слышала, — процедил комиссар. — Прошение тоже можешь переписать, но это тебе ничего не даст. Пока я здесь, ты не станешь детективом, даже если президенту нажалуешься. А теперь пошла вон. Увижу тебя в течение трёх секунд — уволю.

— Так что ж не увольняешь?

Тень всегда старалась не обращать внимания на грубость шефа, и понимала, что сейчас не самый подходящий момент для выяснения отношений, но что-то в душе буквально вопило, призывая её ответить, а ещё — изо всех сил подталкивало к тому, чтобы как следует врезать по этой заплывшей жиром морде.

— Вы же такой большой и сильный. Делаете, что хотите, считаете людей скотом, весь мир должен валяться у вас в ногах. — Голос Кьяры зазвенел в наполненном дымом воздухе, и она почувствовала, как рубашка на её левом плече пропитывается кровью. — Что, всемогущий Франклин Бишоп боится выгнать одну маленькую девочку?

Комиссар пересёк затянутый дымом кабинет со скоростью, совершенно невозможной для его массивной туши, и навис над Кьярой, сверля её полным ненависти взглядом. Девушка презрительно сощурилась. Позже, с содроганием вспоминая эти слова, она готова была поклясться, что голос, их произнёсший, вовсе ей не принадлежал. Что-то, что против воли завладело контролем над её голосовыми связками, прошипело.

— Можешь не пугать, босс, я тебя не боюсь.

— Да я бы тебя убил. Прямо здесь. Я могу застрелить тебя, и сказать, что ты сама психанула. И мне поверят, и через пять минут о тебе и не вспомнят.

— Убей. — Кьяра скривила губы в нетерпеливой гримасе. — А если нет, то я, пожалуй, пойду. Мне нужно работать.

С этими словами она повернулась к огромному комиссару спиной и уже взялась за дверную ручку, когда услышала.

— И передай детективу, с которым ты трахаешься, если он решит ещё раз ставить мне условия, вас обоих больше никто и никогда не увидит.

И только убирая в карман вновь обретенный значок, Кьяра, прокручивая в голове последнюю угрозу Бишопа, удивленно вскинула брови:

"Детективу, с которым я трахаюсь? Совсем старина Фрэнк головой повредился. У меня в жизни ничего не было с Эдвардсом..."

Оставшуюся половину дня Бек ходил за ней по пятам и настаивал, что возвращение в боевой строй необходимо отметить. Сначала Кьяра пыталась отмахиваться от назойливого стажёра, потом смирилась и просто перестала обращать внимание. Отвергнутый Беквуд насупился, дулся целый час, но вскоре по всему участку снова разносился его громкий веселый голос. Парнишка просто не умел обижаться, редко принимал что-то близко к сердцу и никогда не копался в причинах чужого поведения. Казалось, мир не открыл ещё способа сломить жизнелюбие и эгоизм Беквуда Кински.

Дуглас Шварц, наоборот, к Кьяре не лез. Молча поставил ей на стол стакан кофе, хлопнул девушку по плечу и оставил в покое. Кьяра ответила ему благодарным взглядом.

Шварцу в прошлом месяце стукнуло сорок шесть, он имел больше двух метров роста, полтора центнера веса, три развода и пятнадцатилетнего сына, которого навещал по воскресеньям. Для Кьяры он был первым напарником, вторым, после дяди Теда, учителем и наставником, а спустя семь лет совместных неприятностей стал просто хорошим другом. За годы, проведенные в одной машине, и после, когда оба перешли на оперативную работу, они научились понимать друг друга без слов и были уверены, что в трудную минуту другой всегда прикроет спину и подставит плечо.

Пока проблемы с сердцем не заставили Дага уйти с улиц. За два года просиживания штанов в следственном отделе он здорово растолстел и обзавелся похабным чувством юмора, но всё так же без труда читал настроение своей подруги и чувствовал, когда лучше промолчать и не задавать вопросов. Кьяра это качество очень ценила. Она знала, что Дуглас всегда готов выслушать и помочь, стоит только попросить, но предпочитала не допускать других в свои дела, мысли и чувства. С раннего детства Тень училась надеяться только на себя, и сейчас, став взрослой, она просто не могла принять чужую помощь или поделиться с кем-то своими проблемами.

Она смотрела в широкую спину удаляющегося друга, и хотела, действительно хотела всё ему рассказать, спросить совета, выслушать его мнение, но язык будто прилип к нёбу. Оставалось только молчать. И думать.

Девушка никак не могла выбросить из головы произошедшее в кабинете комиссара. Она знала, что Бишоп всегда её недолюбливал, хотя в случае с начальником проще было перечислить, кого он любил. Но чтобы собственный комиссар грозился подстроить твоё самоубийство… Такое просто не укладывалось в голове. Неужели случай с больницей и экзекуцией так сильно задел его за живое? Нет, если бы всё было так просто, она бы уже неделю как искала новую работу — старина Фрэнк в таких вопросах не церемонился. Отличные ребята прощались со значками и за меньшее. Но сегодня Бишоп вернул ей должность, тут же пригрозил смертью, несколько раз прозвучало слово "нажалуешься". А чего стоит только брошенная напоследок фраза: "передай детективу..."

Картина складывалась простая. По всему выходило, что за неё, Кьяру, кто-то вступился. Кто-то надавил на Бишопа, и Бишопа это очень огорчило. Конечно, комиссар ведет много грязных дел, но кто решится сказать ему это в лицо? Кому это позволяют возможности и связи? Кто может их использовать? Он сказал — детектив. Детектив, с которым ты… Какой, чёрт возьми, детектив?!

Кьяра болезненно повела плечом и приложила ладонь к шее, собираясь размять затёкшие мышцы, но в следующий момент задумчиво поморщилась и поднесла руку к глазам. На пальцах осталась сухая красная пыль. Кровь их открывшихся порезов давно высохла, но воспоминание о жаре, пытающемся вырваться из ран, и о призрачном голосе, нашёптывающем странные обещания, кольнуло сознание неприятным, липким страхом. Девушка закрыла глаза и попыталась прислушаться. Ничего. Какая бы чужеродная сущность не поселилась у неё в голове, сейчас она молчала. В конце концов, Кьяра приняла решение, оставила все текущие дела на завтра и отправилась домой. Спать.

И если галлюцинации не оставят её в покое, у дяди Теда, кажется, есть отличный знакомый психиатр.