Глава 4

Серое небо, плюнув на землю сыростью и влагой, с удобством разлеглось над всей видимой окрестностью, не давая и одному солнечному лучу пробиться сквозь свое густое одеяло.

Называющий себя Липрихом Диретсейном, исконный уроженец Кернштерна, где такая погода была не в редкость, затравленно усмехнулся. Именно от такой погоды, а также от нескольких долговых обязательств он в свое время сбежал на… вольные хлеба. В ложбину с живописным названием "Волчья пасть".

Бывало так, что люди, по некоторым причинам повздорившие с другими людьми или их группами, не находили с ними общего языка и были вынуждены бежать от справедливой или не очень кары.

Это же место как раз было одним из таких, куда стекались подобные субъекты. Воры, браконьеры, грабители — самые сливки человеческого общества. Всех их можно было найти тут без особого труда.

И в здешнее общество Липрих попал как рыба в воду. Хотя воду он не любил ни в дождевом, ни в лужевом виде, оставляя ей единственное достойное предназначение как средству для утоления жажды.

Занимался он профессией, достаточно законной для того, чтобы за нее просто потащили в карцер, а не прямиком на эшафот. В этом она была довольно уникальной на фоне занятий большинства. И заключалась в следующем — он торговал с купцами, имевшими счастье… или несчастье заглянуть в эти края, и, разумеется, не уплачивал при этом каких-либо пошлин. А выменянные товары доставлял в поселок по известным немногим тайным тропам. Ну и наведывался в ближайшие города за чем-нибудь специфическим, буде возникала нужда. А все потому, что внешность у него была также довольно-таки уникальная для данного места — он не мог похвастаться ни специфическим клеймом на видных многим конечностях, ни отсутствием какой-либо из частей тела, ни обилием шрамов.

И при всем при том он еще и просто не выглядел уродом, так что если бы чуть состриг свою черноволосую шевелюру, затенявшую пронзительный взгляд карих глаз и широкие крылья носа — то в любом другом месте вполне мог бы сойти за нормального человека.

— Эй, старина, налей-ка мне еще кружечку. Причем покрепче, я-то пью от всей этой слякоти вокруг, а не для слякоти вовнутрь.

— Держи — старый Томас метнул по отполированной многими рылами стойке кружку, на две трети полную эля.

— Оп-па — Липрих вытянул руку и поймал кружку, не расплескав ни капли. — Благодарю.

— О, красавчик! — донеслось со стороны входа. Липрих скосил глаза набок. — Не угостишь девушку кружечкой чего-нибудь?

Липрих перевел взгляд на кружку и флегматично сказал: "Не-а". Он был довольно консервативным человеком, и считал, что бабе самое место в поле или за прялкой. На худой конец в борделе, которых, кстати, в окрестностях насчитывалось целых две штуки. Но никак не светить сиськами в местах, подобных этому. Правда, не смотря на то, что они скрывались под обтягивающим кожаным дублетом, явно подшитым под женские габариты, даже из-за стойки можно было заметить что эти габариты вполне неплохие.

Картину дополняли спускавшиеся до них же медно-рыжие, чуть выцветшие на солнце волосы. вздорно поднятый к верху носик и зеленые глаза, почему-то напомнившие ему два озерца рядом с родимым домом в тот редкий период, когда они не были заболочены. И завершали портрет тонкие, как будто ухмыляющиеся губки и изящная попка. А возможно, причина его проснувшегося консерватизма была в том, что даже половины из этих штрихов хватило бы чтобы опознать в ней Нельду из банды Грогерса. Ежели кто и владел ягодой раздора местного пошиба — так это, без сомнения, она. Поскольку она без стеснения раздаривала знаки внимания направо и налево. Вот только воспользовавшиеся этими знаками внимания неизбежно получали в довесок знаки внимания со стороны Грогерса и компании, причем последних знаков некоторые и не переживали. Правда, этот малозначимый момент ни в коей мере ее не останавливал, но зато делал невеселое настроение Липриха еще более хмурым.

— Что, совсем не угостишь? — Она умостила свою попу на стульчике рядом. Он взглянул на нее — и, видимо, во взгляде отразилась часть тоски, снедавшей его со вчерашнего вечера, так что "Оу..." было всем, что она смогла произнести в ответ. Проведя в задумчивом молчании еще с половину минуты, она обратилась к хозяину:

— Плесни-ка и мне сидру, дедуля.

Томас, что удивительно, никак не отреагировал на "дедулю", и просто выполнил ее заказ.

Некоторое время они сидели, не произнося ни слова, и установившуюся тишину нарушали только звуки тарабанящего по крыше дождя, да опустошаемых кружек. По пленке из бычьего пузыря, натянутой на оконные рамы, неторопливо сползали капли воды.

Наконец, в устоявшуюся мелодию вклинился новый звук — звук распахиваемой двери. Распахиваемой ударом.

В помещение вошел, чуть согнувшись, дабы не стучаться о притолоку, бородатый мужик с шрамом над глазом и покатым лбом, здоровый как бизон.

— О, ты вовремя, Грогги — девушка одним глотокм прикончила кружку и подскочила к нему. — Я как раз собиралась уходить. Ты ведь за меня заплатишь?

Неспешно, в перевалочку, он подошел к стойке, запустил лапищу в кошель и вывалил оттуда на стойку горсть разнообразных медных монет, среди которых попадались и пару серебрянных.

Хозяин аккуратно взял одну, и спрятал в передник. Здоровяк сгреб все монеты обратно, при этом одна улетела на пол и ускакала куда-то под стенку. Поглядев на место, откуда в последний раз донесся звон, он поморщился и повернулся:

— Надеюсь, вы не обижали мою девочку?

Хозяин перестал протирать кружку и покачал головой. Диретсейн продолжал молча потягивать эль.

— Надеюсь, вы не трогали мою малышку? — произнес мужик, подойдя на три шага к Липриху, и пристально разглядывая его при этом.

Липрих медленно повернул голову, и, глядя в глаза Грогасу, без каких-либо эмоций сказал: "Неа".

— А что ты сразу не сказал? — начал допытываться Грогас. Секунд через пять после вопроса Липрих, все так же глядя в глаза, медленно пожал плечами.

— Понятно. Ну ладно, пошли, лисичка… — и он направился к выходу, приобняв Нельду за узкую талию.

Дождавшись, когда они покинут трактир, Томас с уважением в голосе заметил:

— Ну и рисковый ты мужик, паря. Так говорить с Грогасом, который на всех рядом с ней смотрит как буйвол на красную тряпку.

В трактире воцарилась тишина.

— Ты что-то сказал? — внезапно спросил Липрих, как будто отойдя от тяжких дум.

— Кишка, говорю, у тебя не тонка. — сказал трактирщик, подбирая укатившуюся монету в углу.

— А, это точно. Сколько я твоей бурды выпил, а кишки мне еще не завернуло. Налей-ка, кстати, мне еще одну кружку...