Глава 7

Джута приехал в самом начале дождей. Черная лань узнала Криджи, взглянула умными глазами, ткнулась в плечо. Он обнял ее, и они молча стояли, ждали, пока горожане закончат приветствовать Джуту. Дождь лил все сильнее, вода текла за шиворот, мокрые волосы облепили лицо. Уши лани то и дело вздрагивали, разбрасывая тяжелые капли.

Потом, в тепле, под крышей, отец отдал Криджи подарки из дома: от Аэш – пушистые кроличьи рукавицы, от Стрекозы – ожерелье, высушенные ягоды на нитке, а от старшей Ро – заговоренный медвежий клык. Подарки пахли домом, и вечером, перед тем, как заснуть, Криджи положил их рядом с собой на подушку. Аромат хвои, дыма и семьи окутывал мысли, и трудно было противиться мечтам. Криджи окунулся в них.

Легко ускользнул в страну грез – стук капель изменился, теперь они не бились в стекло, а шелестели в кровле, крытой лапником. Снаружи просачивалась сырость, но в шалаше было тепло, – огонь потрескивал, дым вился над ним, поднимался к проему в скатах крыши. Стрекоза уже спала, забравшись под шкуру, а Аэш сидела у очага, точила копье. Криджи испугался, что снова не сможет представить Йи-Джен в лесном жилище, но на этот раз получилось.

Йи-Джен устроилась рядом с Криджи – одетая как все в племени, но без амулетов и с короткими, растрепанными волосами. Говорила что-то и улыбалась, открыто и беззаботно.

Эта мечта сжала сердце, и он почти решился. Завтра он поговорит с отцом, передаст через него просьбу шаманам и старейшинам. Может быть, они согласятся принять Йи-Джен в племя? Он еще не заговаривал с ней об этом – захочет ли она сама покинуть дом, отправиться в лес?

– Чету из рода Совы, – прошептал Криджи, – скажи, бывало ли такое? Может ли такое быть?

Она появилась – на грани сна и яви. Ее обступали тени леса, незнакомого, но все же родного. Дожди там еще не начались, сумрак был глубоким и теплым. Чету из рода Совы жила в далеких краях, где времена года текли по-другому.

– Чету из рода Белки. – Она протянула руки, сложенные горстью, и Криджи вложил в них всю память, собранную в городе, и свой вопрос.

Чету из рода Совы прижала руки к сердцу, закрыла глаза, а Криджи ждал. Дождь барабанил в стекло позади него, сухая листва шелестела впереди, а Криджи замер посредине. Ему казалось – можно шагнуть из одной страны в другую, с легкостью оказаться в чужом лесу, среди дальних родичей. Но все же помнил – это лишь видение, мысль, полуявь, полусон.

– Племя не примет твою подругу, – сказала Чету из рода Совы и открыла глаза, посмотрела печально. – Если только не решит порвать союз с городом, если только не начнется вражда. Ищи новый путь, Чету из рода Белки. Это наша судьба – искать новые, неизведанные тропы, по которым еще никто не ходил.

Джута пробыл в городе несколько дней. Иногда разговаривал с дедушкой Йи-Джен, договаривался о чем-то с другими горожанами, но чаще просто сидел рядом с Криджи – в просторной нижней комнате или в беседке в саду. Дождь гремел по деревянному навесу, пузырился на земле, а отец рассказывал о том, что происходит дома, и о местах, в которых побывал. Криджи слушал, расспрашивал, говорил сам, но все время помнил слова Чету из рода Совы и молчал про Йи-Джен.

Перед отъездом отец сказал: «Теперь вернусь только весной». Криджи кивнул, серьезно, по-взрослому и гордился собой в этот миг. Сумел удержаться, не показал, как стало тоскливо, – ведь до самой весны теперь не услышать знакомую речь, не узнать, как дела дома.

Дни становились все холоднее, дожди то стихали, то начинались вновь. Река вышла из берегов, разрушенная стена оказалась в воде, течение ярилось вокруг щербатых камней. Желтые и красные листья усыпали землю в саду, темные ветви деревьев тянулись к пасмурному небу. В нижней комнате теперь горел очаг – потайной, скрытый за железными дверцами. Криджи отворял их и кормил огонь, вместе с дровами бросал в пламя ветки можжевельника и высушенные алые листья. Запах леса исподволь проникал в дом, заползал под крышу, таился в углах.

Теперь почти все время Криджи с Йи-Джен проводили наверху, в заброшенной комнате. Здесь обитали позабытые вещи: сундук со сломанным замком, скамья, кресло без подлокотника. И картина на стене – в потускневших мазках угадывалась белая башня и бурное море. Дождь стучал в окно, а Йи-Джен и Криджи сидели, положив огромную книгу на подоконник, и по очереди читали вслух. Позади трещала маленькая печь – круглая, старая, с истертыми боками, – а больше никакие звуки не доносились сюда.

Сперва книги были для Криджи причудливой тайной, к которой боязно прикоснуться. Джута еще в лесу научил его читать. Но у отца хранились лишь разрозненные листы, на каждом – короткая притча. Здесь же в шкафах стояли огромные тома, где порой помещалась целая жизнь. Постепенно Криджи привык к ним и окунался в написанные истории, как в чужую память.

В книгах теснились незнакомые слова, и Криджи просил Йи-Джен объяснить. А иногда и привычное слово вдруг оборачивалось новой стороной. Как-то попалась книга о приключениях и страшном волшебстве, и Криджи узнал, что у слова «ритуал» есть и оборотная, темная сторона. В племени любого обряда ждали, готовились к нему. А в этой книге ритуал навлек проклятие на героев, и до последней страницы они выпутывались из сетей колдовства.

Перевернув последнюю страницу, Йи-Джен взглянула на Криджи и вдруг сказала:

– Мой дедушка тоже хочет провести ритуал.

И стала рассказывать про подслушанный разговор. Говорила торопливо, тихо, и с каждым словом мир менялся. Этот дом больше не был безопасным убежищем.

«Я спасу ее, – пообещал себе Криджи. – Заберу туда, где никто ее не обидит».

– Ничего у них не выйдет, – прошептал он вслух, и Йи-Джен кивнула.

Однажды Криджи проснулся от того, что утро было необычно ярким, чистым. Почудилось, будто ночь перенесла его в дальний край, тот, что с трудом можно отыскать даже в глубинах памяти чету. В белый дом, стоящий на вершине, открытой всем ветрам. К холодному сиянию льдов, к жертвенному камню, усыпанному замерзшими цветами. Испугавшись этой мысли, Криджи вскочил, подбежал к окну и вздохнул с облегчением.

Мир побелел за одну ночь, укрылся мягким пологом снега. Ни следа осенней грязи, и так просторно, так светло, что Криджи не удержался, распахнул окно. Перевесился, собрал с карниза горсть снега, швырнул себе в лицо и засмеялся.

Теперь не нужно было безвылазно сидеть в доме, и Йи-Джен с Криджи уходили в заснеженные поля, бродили вдоль реки, смотрели на тонкий, обманчивый лед. Замерзнув, возвращались и вновь прятались от взрослых наверху, возле раскаленной старой печи, и читали книги. За окном медленно падали хлопья снега, чашки с чаем стыли на подоконнике, шелестели страницы. Герои книг путешествовали и влюблялись, страдали и жаждали мести, побеждали врагов и веселились.

Криджи всегда читал осторожно, боялся не так произнести слова, повредить рассказ. И лишь когда в книге появлялись «остроухие дикари», люди его народа – не мог сдержаться, останавливался, объяснял, что не так.

Когда читала Йи-Джен, Криджи смотрел на нее. Если книга зачаровывала, Йи-Джен читала долго, не отрываясь от страниц, едва переводя дыхание. Ее голос взлетал, падал, дрожал от чувств героев, был полон тяготами их пути, победами и болью. Но если книга была глупой, Йи-Джен коверкала слова, смешно растягивала фразы, пока Криджи не начинал смеяться вместе с ней. Тогда они откладывали бестолковую книгу и брались за другую.

Книг было много, и в каждой была новая жизнь, новые люди. Но нигде не было девочки, похожей на Йи-Джен. Криджи смотрел на нее и думал об этом, снова и снова. У книжных красавиц были длинные локоны, струящиеся платья, священные арфы и старинные амулеты, а у одной даже была звезда вместо сердца. Но Криджи смотрел на Йи-Джен, на ее короткие взъерошенные волосы, на упрямый изгиб губ и вздрагивающие ресницы, – и девушки из книг тускнели, теряли свою красоту. Ни у одной из них не было таких глаз, фиолетово-синих, как вечернее небо, и ни одна не смотрела так уверенно и серьезно.

«Других таких нет, – думал Криджи снова и снова. – Во всем мире такая – только ты».

И однажды, когда Йи-Джен дочитала главу и подняла взгляд от страницы, он решился. Сделал глубокий вдох и сказал:

– Я хочу быть с тобой всегда.

Она замерла, не сводя с него глаз, и Криджи успел испугаться, проклясть свою внезапную смелость. Но потом Йи-Джен подалась вперед, обеими руками сжала его ладонь и прошептала:

– Давай поклянемся, что всегда будем вместе.

Криджи зажмурился, вспоминая слова клятвы, той, что соединяла пары возле костра племени. Мысленно перевел ее и потом произнес вслух:

– Нас не разлучит ни утро, ни ночь, ни зима, ни весна. Пусть услышит огонь, лес и небо – мы всегда будем вместе.

Словно эхо Йи-Джен повторила слова клятвы.