Ч. 5

                                                               ***

      День, вечер или уже глубокая ночь – Боробранд не мог определить. Тучи чернее смоли заволокли небо, задушив солнечные лучи. Парень жался ближе к костру, сидя на сделанной Бромом лежанке. Они сидели под рядом балок, сделанных из поваленных сосенок, укрытых мхом. Получилась прочная, непромокаемая стена, что защищала от пронизывающего ветра и беспощадного ледяного дождя. Но он не был страшен путникам. Костер из трех длинных, пирамидкой сложенных бревен даровал тепло уставшим путникам. Варево Бромбогарда придавало сил, и, несмотря на ужасную погоду, тяжелый переход и вчерашнюю близкую гибель, парень чувствовал себя чудесно. Еще больше он обрадовался, когда учитель вдруг начал рассказывать разные истории что он услышал, когда был еще ребенком.

      Когда очередная история подошла к концу, голоса их стихли, и лишь дождь барабанил по их самодельному оплоту тепла.

— Мастер, а что насчет Добряка? Кто он на самом деле?

— Добряк? Хм, — отпил Бромбогард еще немного чудного варева. — Он не человек — это точно, думаю, и не был им никогда. Сколько его не расспрашивал, он не отвечает, молчит, ухмыляется. Много мыслей у меня было на его счет. Думал, может, великан или еще какой народ из-за гор. Но мысль эту я со временем оставил. Идешь с ним по лесу и понимаешь — он дома, а себя гостем чувствуешь. Не знаю, как объяснить.

— Я понимаю, — признался Боробранд, — то же я чувствовал вчера и позавчера.

— Вчера и позавчера ты спал, — улыбнулся мастер, — но мне приятно такое сравнение. Появлялись у меня даже мысли, — вернулся к теме про Добряка учитель, — может, он и создал этот край, раз любит его как дитя и если он ему отвечает. С отеческой любовью он подвязывает маленькое неокрепшее деревце, или кормит осиротевшего лисенка-проказника. С медведями он по-братски делит дикий мед, с волками любуется луной, и везде он свой, и везде ему рады. Вот такие вот мысли, друг.

— Мастер.

— Слушаю.

— А Вы. Как Вы попали на службу к Соанне? Как стали героем? Я за этим и отправился к Соанне, это и попросил. Стать героем, каким стали Вы и…

      Улыбка исчезла с лица Бромбогарда, а глаза его наполнились холодной горечью и уперлись в непроглядную тьму леса. Он молчал, молчал так долго, что парень уже успел расстроиться из-за глупого вопроса и перестать надеяться на ответ.

— Героем говоришь, — горько усмехнулся он, не отрывая взгляда от леса, — Как давно случилось это, я не знаю. Она, то бишь Соанна, запретила. Еще тогда сказала, не узнаю, сколько служить еще останется, пока не придет последний день.  Служба моя, парень, эта плата. Плата за ее дар, и дару этому я благодарен, и ей благодарен был. Давно дело было, по моим подсчетам, лет семь назад, может восемь. Любимая моя беременна была, ходила кругленькая как бочонок, с щечками красными. Счастливы мы были, покуда беда не случилась. В полнолуние хворь пришла. Пол деревни слегло и она с ними. Многие умирали, но она держалась, говорила мол, ничего, выкарабкаюсь. Но нет, не смогла. Ярость меня взяла дикая, выхватил колун и в лес помчался, искать ведьму. Не нашел, она меня нашла – Соанна. Говорит, знаю я про твою беду, и помочь могу, но условие есть. Я согласился, рад был, и сейчас рад, ты не подумай. Рад и счастлив. Уговор у нас был, она вылечит любимою мою, а я служить ей стану, девяносто девять лет и один день. С того дня и стал я ей служить. Только нельзя мне было ни любимой повидать, ни даже думать о ней. Соанна дурман на меня навела, ничего не помню, представляешь. Лица любимой своей вспомнить не могу, помню руки ее теплые, губы сладкие, даже запах волос помню – веришь? А ни лик, ни имени. И сына я не видел, такие дела.

      Он закрыл лицо руками и несколько секунд молчал, потом сделал большой глоток варева, а остатки вылил на землю. 

— Герой говоришь. Не герой я, парень,  и не был им никогда. Может и дивно слушать песни про героев, я тоже их любил. Только тут-то дело другое. Я убийца и убиваю по большей части невинных. Все они, все они бедные перепуганные звери. Возьми хоть Крохла, чем он злодей и в чем мое геройство? И много таких. И многих приходилось убивать. Может, слышал ты про оленей, прозвали их Огнегривыми.

      Боробранд слышал о том, как в одну из полных лун ночь разорвалась топотом десятков Огнегривых оленей, что пробегая, придавали огню все на своем пути.

— Ни черта они не Огнегривые, парень. Ты представляешь. Она подожгла им гривы, представляешь, подожгла и гнала, до смерти гнала. А я. Больше пяти десятков, пяти десятков голов. Выжил лишь один. Я бежал с ним, бежал, неся его на руках, как нес тебя, глядя в его перепуганные глазенки. Он был мал, совсем малютка. Добряк его спас, не знаю как, знаю только, что теперь можно встретить в лесу самого красивого красногривого оленя, единственного. Последнего. Сказал тоже мне, встретить, только Добряку он и показывается. Даже меня стороной обходит. Боится, ибо хоть и мал был, помнит, как я с мечом наголо, весь род его вырезал. Вот такой вот герой.

      Помолчав, Бромбогард продолжил:

— Героем отец мой был — настоящим героем: меня вырастил, воспитал, всему научил. Он семью в морозные зимы прокармливал; Сам недоедал, а нам с матерью всегда кусочек оставлял. Вот он героем был. А я. Девяносто девять лет, парень. Я-то не умру, Соанна наколдовала, а любимая моя, а сын? Кто их прокормит? Кто из сына мужчину воспитает? Надежда лишь, что истинный герой найдется. Только вот не я тот герой, парень. Не я.

      Больше Бромбогард не сказал ни слова, лишь повернулся спиной к костру и не издав ни звука лежал так всю ночь, глаза не сомкнув. А Боробранд глядел в огонь, и горечь его брала, и сон не шел. Заставили его слова учителя на геройства свои по-другому посмотреть. И помочь так хотелось, но он не мог. Пока не мог.

      Утро было теплым, небо светлым, ни облачка, лес – тихий мирный, как и не было вчера урагана.

— Ну и чудно, — хрустнув пальцами и вывернув руки, сказал Бромбогард. – Видно решила, что избавилась от нас. Добряк сделал свое дело — теперь наш черед. Путь будет долгим, остановок будет немного, до города должны дойти до ночи второго дня. В лесу переночуем и наутро отправимся нимфу вызволять.

      Парень ответил кивком, и они, допив разогретое варево, двинулись вперед, маяча длинными посохами между сосенок, и подпевая лесу шуршанием накидок из рогоза.

                                                 ***

      Воротило от жуткого запаха тухлой рыбы, нечистот и речной грязи. Таким было первое впечатление от города, но Бромбогард сказал, что они скоро привыкнут, и запах не будет страшен.

      Вторым же впечатлением было чувство неподдельного восторга. Город оказался намного больше, чем парень мог себе представить. В голове не укладывалось, как никто из его деревни и знать про него не знал. Город был обнесен стеной, но не простым частоколом как его деревня, а высокой крепкой стеной с каменным фундаментом и тремя тройками дозорных вышек. Народу в городе оказалось немало. Когда они только подошли, парень решил, что люди бегут прочь — такая толпа стояла в воротах. Они выходили из города гуськом и шли вдоль стены к веренице палаток, которые собирали вокруг себя толпы народу.

— Это рынок. Вне города дешевле торговать, вот они там и собираются, — пояснил Бром.

      Понятное дело, их в такой суматохе никто не спросил кто они, откуда и куда направляются. Уверенным шагом он пробирались меж деревянных домов все глубже и глубже в город.

— Вы идете так, будто все тут знаете, мастер! – удивился Боробранд.

— Все – не все, но не думаешь же ты, что я только в пещере сижу. Соанна запретила без ее наказа возвращаться в деревню. Про город и слова не было.

      Они протиснулись мимо толпы, что интересом наблюдала за лысым мужиком. Тот крутился вокруг большой змеи, то и дело бил ее по лбу и отскакивал. Они уже завернули за угол в безлюдную улочку, когда толпа вдруг разразилась жутким гоготом, заглушая крики боли и мольбу о помощи.

      Когда они вышли на просторную улицу, перед Боробрандом предстало красивое строение. Дюжина каменных глыб разных форм и размеров окружала небольшую площадку. В центре под аркой украшенной двумя дисками из белого золота был стол из белого камня, с необычайно широкой и гладкой столешницей.

— Жертвенный алтарь, — не останавливаясь, бросил Бром, — тут и начинаются все дикости.

      Оставив алтарь далеко позади, они подошли к небольшому деревянному домику, в дверях которого стоял долговязый пузатый мужик с треугольным лицом. Он, жутко выражаясь, бранил несчастного худого старичка, что пытался затащить на телегу большую бочку.

      Увидев Боробранда с учителем, пузатый выкрикнул:

— Вход с другой стороны, дружище. Проходи не стесняйся.

      Так они и сделали. Дом был прямоугольной формы, а над парадным входом висела ржавая вывеска — рыба без головы, на который было нацарапано «У Варго». Она несчастно поскрипывала, поддавшись ласкам речного ветра.

      У дверей стоял высохший жилистый мужичек в забавной шляпе с ярким пером, и еще двумя прикрепленными золотой булавочкой к потрепанному жилету. Он недобрым прищуром смерил Бромбогарда, а потом появившегося у него за спиной парня.

— Шляпка, самый сок, подруга – проскрипел он с тупым оскалом и плюнул Боробранду под ноги.

      Боробранд бросил на него толи испуганный толи полный злобы взгляд, и ничего не ответив, нырнул вслед за учителем в трактир.

      Внутри было душно, пахло сыростью, пивом и чем-то жаренным. В углу сидело двое мужчин, но их было плохо видно. Освещением служили три почти догоревшие свечи и слабые лучики солнца, что как ни старались, не могли пробиться через слой пыли и грязи трактирских окон.

— Да вознесется над вами светлый диск луны и да осветит ваш путь улыбка чудесной Олуинны, — обманчиво сладко улыбаясь, проговорил пузатый человек.

— И Вам не хворать, — ответил Бромбогард, не снимая капюшона.

      Ответом хозяин трактира был явно недоволен, но тряхнув вторым подбородком, что свисал над первым по-девичьему заостренным, вновь заулыбался.

— Чего изволят гости?

— Нам чего-нибудь поесть, да воды свежей.

— Поесть найдется, и с лихвой. А вот вода, брат, вода она в колодце, а у нас трактир.

— Нам жареного мяса с овощами и попить чего-нибудь, но чтоб не потерять ясность мысли.

— Куда ныне без ясных мыслей, друже. А как я люблю говаривать, чем крепче пойло, тем ясней мысля. Ну, ты не злись, не злись, уверен чегонить найдется, вам в угоду, — он отвесил подобие поклона и раскачивая жирными боками побрел в небольшую кухоньку.

      Мясо было жестким, но вкусным. Не в обиду учителю, но парень был рад нормальной еде, после двух дней на густом травяном отваре. С мясом и овощами парень разобрался в миг и теперь с важным видом пригубил бьющий в нос и обжигающий горло напиток.  Мастер же к еде почти не притронулся. Отрезал кусок мяса, забросил его в рот и долго жевал, глядя в узоры грязного окна. Когда Боробранд доел, мастер достал из внутреннего кармана, уже знакомую парню черную коробочку. Он опять сложил руки, прошептал что-то и медленно положил каменного жучка на грязный стол.

— Чудесная вещь, — сказал мастер, забросив в рот редиску, — подарок Добряка.

      Жучек был и вправду чудесным. Сейчас он не светился как в ночь их знакомства и даже не сразу расправил крылышки. Полежав бездвижно на брюшке, вырезанный из черного блестящего камня жучек вдруг зашевелился. Он стал на тоненькие каменные лапки, подергал крылышками, и тельце его замигало нежно-желтым цветом.

— Странно, — удивился мастер. Когда жук попытался взлететь, мастер его остановил, невольно хлопнув по столу. Громкий звук в тихом трактире заставил всех бросить взгляд на странную парочку.

— Муха! – улыбнулся Бром.

— Залетают иногда, бестии, — улыбнулся в ответ трактирщик.

      Учитель раскрыл ладонь, глядя на уже смирно сидящего и мигающего жучка. Немного подумав, Бромбогард отодвинул тарелку парню с фразой «Ешь!», встал и направился к трактирщику.

 - Еще что-нибудь, друже? – сказал, неприятно улыбнувшись пузатый. — С удовольствием помогу, чем смогу.

— Вопрос один у меня есть, странный немного. Некоторые сочли бы его очень странным. Но думается мне, с Вами я могу быть откровенен.

— Конечно, друже, — расплылся в уже настоящей и еще более отвратной улыбке трактирщик, — кто, если не Варго, сможет выслушать тебя и помочь, — глаза его хитро блеснули. Он откупорил бутылку и налил в грязный стакан желтоватой жижи.

— Мне бы нимфу найти, — сказал Бром, глотнув отвратного пойла.

      Морда трактирщика сразу скисла, он строго посмотрел на незваного гостя и лениво растягивая слова ответил.

— Варго тут тебе не помощник, друже. Уж извиняй.

      Пузатый темнил и Бромбогард чувствовал это. И не только это. Он уже хотел было что-то сказать, как дверь за спиной трактирщика распахнулась. В нее просунулась бочка, а за ней голова худощавого старичка.

— Хозяинь, эту значить тоже, тащить?

      Бромбогарда как волной накрыло. «Она была тут, точно была!» — понял он. Под ложечкой засосало, дыхание сперло — чувство непонятное, но знакомое, никогда его не подводило.

— А что в бочке? – вдруг строго спросил Бромбогард.