Глава 3. Спи, Никки, спи...

Никки судорожно вцепилась в край жестяного умывальника, заходясь в очередном приступе кашля. На губах, высохших и потрескавшихся, засохла собственная кровь; бирюзовые глаза были пустыми, а зрачки — неестественно расширенными для такого освещения, и оттого казались почти человеческими, круглыми.

— Я знала, конечно, что так и будет рано или поздно… — фразу она так и не закончила, закашлявшись и закусив едва заметно удлинившимися клыками губу до крови. Эр-джей аккуратно подошел сзади, придерживая напарницу за плечи и стараясь не сжимать пальцы на механической руке слишком сильно. Протез, правда, все равно оставался протезом и слушался куда хуже настоящей конечности.

— Я не могла уснуть, вот и зашла… зачем, сама не знаю… все же комната соседняя… так уже не впервые… слишком жарко… — бессвязно шептала девушка и каждое слово впечатывалось в сознание. Это был еще не бред, но что-то отдаленно его напоминающее, когда человек еще в сознании и пытается озвучить сразу все приходящие в его голову мысли, потому что боится не успеть. Не успеть сказать что-то важное.

— Ник, может, приляжешь пока, а я позову Блейза, он-то обязательно что-нибудь придумает? — механик бормотал что-то успокаивающее, надрывая и без того охрипший голос. Он попытался под руку довести девушку до койки, когда по ее телу прошла волна судорог. Эр-джею, впрочем, ничего не стоило донести Никки до койки на руках, но вот отходить от нее было уже как-то жутковато. Раз за разом механику казалось, что она, беспокойно мечась по постели, свалится вниз, случайно поранится собственными когтями, или еще как-то себе навредит. Оставлять Никки одну было опасно — равно, как и оставаться с ней наедине. Мутация, за которую девушку хотели выслать на периферию, давала о себе знать.

Дверь позади внезапно скрипнула, и Эр-джей уже было приготовился к самому худшему — обходу с проверкой, во время которого проверяющие, застав Никки в таком состоянии, выбросили бы ее наружу из-под противорадиационного купола, но… самого худшего не произошло, и в комнату, как обычно, не стуча и не спрашивая разрешения, скользнул Блейз. За прошедшие с момента установки протеза шестнадцать месяцев он уже успел полностью восстановиться, вот только ходить так же беззвучно, как раньше уже не мог — выдавало его легкое поскрипывание механических суставов, которым, к тому же, частенько не хватало смазки.

— О, а я-то думал, куда это она отправилась с утра пораньше, — нахмурившись, он направился к Никки. Связать руки прихваченным со стола рукавом от рубашки, вколоть снотворное и обезболивающее — все это заняло у него не более пяти минут, и девушка, еще несколько раз дернувшись, притихла, погружаясь в тяжелый сон без сновидений.

— Давно она так?

— Давно. Я могу только замедлить процесс, и то не сильно, — Блейз смотрел на связистку с едва уловимой нежностью и жалостью, сидя рядом и поглаживая растрепавшиеся светло-русые волнистые волосы.

— Сколько у нее еще времени? — голос Эр-джея слегка дрогнул, будто это не Никки, а ему обстоятельства вынесли приговор.

— Сложно сказать, практически никакого диагностического оборудования у меня нет, так что не ясно, может, пара дней, а может и неделя, в любом случае, не слишком много. Будь у меня доступные медикаменты и возможность следить за ее состоянием хотя бы по анализу крови — возможно, она продержалась бы еще месяц. А впрочем, это уже не важно. — Серые глаза Блейза вновь сузились, теряя всякое выражение — так он обычно смотрел на пациентов, которые, по его мнению, были уже "не жильцами". Казалось, что в этот момент из его взгляда исчезло все человеческое.

***

Следующие несколько ночей Никки продолжала исправно приходить на пост. Если бы она не зашла тогда ранним утром в комнату механика, он бы, скорее всего, не догадывался о ее состоянии до последнего. То ли она решила жить как обычно до самого конца, то ли так и не смирилась, пытаясь спорить с генетикой… Вконец замкнувшись, в общем-то, и без того неразговорчивая девушка, она не стала никому ничего объяснять. Точнее, не стала объяснять Эр-джею. Блейз и не спрашивал, как будто всё понимая — если это вообще можно было понять.

А после окончания рабочей смены они оба — и Блейз, и Эр-джей — не сговариваясь, шли по очереди дежурить у Никки в комнате — на всякий случай. Все же приступы по утрам у нее случались все чаще и сильнее, и зачастую Блейзу с его середнячковым телосложением было уже не под силу скрутить ее при случае в одиночку. Они все втроем словно временно поселились в удивительно похожей на высокий и узкий стальной шкаф комнатке, в которой с трудом, наискосок, помещалась кровать и тумбочка в углу. Еще два человека могли уместиться в этой комнатушке только стоя, или, если постараться — сидя. Вот и в этот раз Блейз умостился кое-как рядом с Никки на краю кровати, явно не собираясь спать — неизвестно какой раз за эту неделю, а механик — рядом, на полу, чтобы, если Никки вырвется, выступить в качестве грубой силы, не давая ей ни на кого наброситься. Под утро и днем, когда от усталости девушке становилось сложно себя контролировать, более-менее осмысленное выражение мелькало в звериных бирюзовых глазах все реже и реже, а заснуть — даже с лошадиной дозой снотворных и обезболивающих — ей теперь уже не удавалось. Видимо, лекарства, сдерживавшие изменения раньше, перестали действовать, и мутация пошла развиваться, ломая и перекраивая тело Никки, полным ходом.

Вертикальные зрачки то сжимались, то расширялись, не то от вколотого наркотика, не то по какой-либо другой причине. Когти скользили по простыне, раздирая ткань в клочья, но сознание вроде бы еще сохранялось — судя по неразборчивому полушепоту. И потому ни Блейз, ни Эр-джей ничего не предпринимали, будто дожидаясь какого-то знака свыше, а может, просто не решаясь прервать страдания девушки, и продолжали в напряженном молчании сидеть в шкафоподобной комнатке без окон. Никки опять не спала. Лишь, вконец изодрав простыню, принялась скрести матрас длинными, не по-человечески изогнутыми когтями. Никто не смог предусмотреть, что в одну секунду она заденет и сорвет ранее удерживавший ее широкий кожаный ремень. Бугры мышц на изуродованном теле напряглись, рука Блейза сама собой потянулась за пистолетом. Будто на автопилоте, не успевая даже задуматься, второй рукой он притянул девушку к себе, чтобы не вырвалась. Так быстро, что механик не успел даже нормально среагировать — лишь вскочил с каким-то запозданием, в ступоре глядя на происходящее. Так медленно, что на обычно серьезном или безразличном лице медика успело промелькнуть сразу несколько различных выражений: страх, нежность и понимание, кривая усмешка. Губы прошептали почти одновременно с громыхнувшим на весь жилой блок выстрелом:

— Спи, Никки, спи...

В последний момент бирюзовые глаза, было, снова посмотрели так по-человечески — и вдруг остеклянели. Медно-рыжие, заплетенные в длинную тонкую косичку волосы Блейза были забрызганы кровью — как девушки, так и его собственной, сочившейся из глубоких царапин на спине, которые успели нанести ему когти Ник за это короткое и одновременно такое долгое мгновение. Эр-джей смотрел не отрываясь, ничего не понимая, или же отказываясь верить увиденному, а рыжий парень в нелепых, чуть сползших очках и холодным взглядом, которого он уже давно считал своим другом, не то рыдал, не то смеялся, прижимая к себе изуродованный труп, гладя короткие светло-русые волосы и бормоча что-то. Сквозь дрожь и всхлипы явственно слышалось только одно слово: "Спи...".