Уборщик

В старом городском парке тихо, уныло. Летом — это маленький зелёный островок — доля городского лёгкого, не тронутая каменной опухолью, но сейчас без листвы этот островок невесел, печален. На голых ветках остались лишь самые стойкие, пусть и высохшие листья, остальная же — побуревшим ковром лежат на газонах и тропинках и чуть слышно шелестят. Это ветер что-то бормочет во сне, зарывшись в листья, с которыми ещё вчера вёл непримиримый бой, срывая их с ветвей. А сейчас выдохся, устал, улёгся на поверженных врагов.

«И что теперь делать?.. — вопрос, немножко повалявшись на земле рядышком с ветром, вновь вернулся к Илье.

Ещё вчера он чувствовал твёрдую почву под ногами, а сегодня утром эта каменистая почва расползлась, превратившись в вязкое болото. Утром, придя на работу, узнал, что их фирма закрывается. Не было никаких разговоров, предпосылок, и, сказать по правде, шок испытали все.

«И что теперь делать?..» — Илья тряхнул головой, пытаясь отогнать назойливый вопрос.

Что… что… искать работу. Одна проблема, даже ему, вполне ещё молодому человеку сделать это будет трудно.

Сбоку раздалось лёгкое шарканье, повернув голову, он увидел сухонького, чуть сгорбленного старичка, идущего по аллейке.

«Только этого не хватало, — поморщился Илья, — не дай Бог, присядет рядом…»

Вести разговоры, выслушивать старческие жалобы ему совсем не хотелось, ещё непонятно — кто кому должен жаловаться — старичок-то хотя бы пенсию получает.

« Иди, дед, иди мимо, — послал он ему мысленный сигнал, — вот если бы работодатель какой шёл…»

« — Молодой человек, а что это вы сидите на лавочке в дневное время, когда все работают? Ах, у вас работы нет, тогда вы мне подходите, могу предложить хорошую, интересную работу!..» — Илья снова тряхнул головой, отгоняя глупые мысли, и усмехнулся.

Старичок, между тем, прошёл мимо, и Илья облегчённо вздохнул, но облегчение было недолгим — старичок развернулся, подошёл к скамейке и присел рядышком.

— Кхе-кхе, — прокашлялся он в кулачок, — а хороший нынче денёк, тихий, безветренный. Не то, что вчера — уж так задувало, так задувало!

Илья поднялся:

— Извините, — сказал он, — но мне пора идти.

— Али, обеденный перерыв закончился? — засмеялся старичок. — Так по времени он ещё и не начинался, а вы и не работаете, раз тут сидите, когда все работают, — и он подмигнул.

Илья опустился на скамейку и, широко раскрыв глаза, уставился на старичка.

«Как такое возможно? — подумал он. — Да нет, просто совпадение…»

— А, вдруг, я и есть тот самый работодатель? Тот самый, кто может предложить хорошую и интересную работу? — старичок будто издевался над его растерянностью.

Илье стало не по себе — нет, это ему не кажется, ведь его странный собеседник почти дословно повторил сейчас его недавние мысли.

— Вы… — пролепетал Илья, — вы читаете мысли?

— И не только читаю, — старичок сразу стал серьёзен, — но и вижу их.

— А… работа? Или вы пошутили?

— Ничуть. Я наблюдал за вами, пока не решил показаться. Вы относитесь к тем немногим у кого мысли и душа действуют воедино. Увы, куда больше теперь людей, у кого мысли либо оторваны от души, либо мысли и душа стали одного цвета. Чёрного.

— Это как? — Илья поймал себя на мысли, что он разговаривает с сумасшедшим, от этой мысли стало вновь не по себе, но тут же почувствовал где-то в глубине души протест — это не так, и наступившее следом спокойствие.

Старичок внимательно на него глянул:

— Чуешь? О том и говорю. А как?.. да всё просто. Вот такой, как вы, и подумает иногда что-то плохое, а душа и упрекнёт. И разлад сразу. И снова приходится думать… и до тех пор, пока согласие между головой и сердцем не наступит. А другие и подумают нехорошо, и протест почуют, да отмахнуться: «Я, что ли, один такой? Есть куда хуже, и ничего — живут и здравствуют». Вот и выходит потом, что ненависть и злоба в мыслях поселяются, а унять уже некому.

— А-а… — улыбнулся Илья, — это вы о совести говорите.

— А хоть бы и о ней. Только она ведь, как и душа, не человеку принадлежит, не им придумана. Дана она ему, потому и перечить может. Сам-то человек разве ж создал бы себе такого врага, что супротив его желаний и мыслей идёт? — и старичок снова подмигнул.

«Надо же… — подумал Илья, — а ведь верно. Своё-то человек бы не вытравливал, не убивал…»

— А работа… — прервал его мысли старичок, — работу я предлагаю вам — уборщика. Нет-нет, — поднял он сухонькую руку, — не простого уборщика, а того, что мысли человеческие собирает. Чёрные мысли. Ненавистные, злые… уж больно сильно они воздух засоряют. Саму природу. Мы, конечно, боремся с ними, собираем в мешки, да только таких, как мы, куда меньше, чем тех, кто мусорит.

А ежели их не убирать, то загрязнят они всё похуже всяких выбросов. А от этого всякое случается: и ураганы, и смерчи, и наводнения… да мало ли что? Ведь всё в этом мире едино.

…

Прошло полгода, как Илья устроился на работу уборщиком. Поначалу страшно было — никогда не думал, что мысли человеческие могут принимать такие ужасные формы — чёрные сгустки, клыкастые, щетинистые, когтистые… Он впервые узнал, что мысли имеют не только формы, но и запахи. Запахи гнили и тлена. Безжалостно сметал их в большие чёрные полиэтиленовые мешки, крепко обвязывая верёвкой.

Но нередко попадались и другие мысли. Тоже чёрные, но полные боли и горечи. Мысли о тяжёлых утратах, несбывшихся надеждах… они пахли полынью, а по форме напоминали худых собак, брошенных хозяевами под холодным, осенним дождём. Их он собирал бережно и складывал в другие мешки — тряпичные, мягкие и тёплые. И прежде, чем завязать, шептал им что-то тихое и ласковое в надежде — вдруг, кому-то станет легче?..