Землетрясения на равнинах

Сейчас, когда злоключения позади, а несчастье летит ко мне через полматерика, я записываю это сообщение и верю, что ты меня поймешь, дружище, как всегда понимал. Порой ты меня понимал лучше меня самого. Не представляешь, как вселенски не хватает тебя здесь, на этом небом забытом, но илларе́йцами вспомненном Эота́не!

Я пробыл здесь два местных сезона. Видел общие дни, когда Малая с Большой делят небо, а ночи темны. Видел бесконечно светлые дни, когда наши звезды дежурят в небе по очереди и чтобы поспать, приходится закрывать глаза повязкой. Я прошел сотни дже́нанов, использовал сотни кислородных капсул. И я лишился всего, чем был полон, когда летел сюда, бросив дома мать, отцов, сестру, тебя, дружище, тоже бросив. Некрасиво мы попрощались. Наша ссора вспоминается часто, особенно в сумрачные ла́ны, когда тоска и сожаления истошно меня грызут.

И вот, лишенный иллюзий, мечтаний и надежд, я сижу на базе МИРГ-136, пью жгучий трето́р и записываю это сообщение. Унизительное и горькое одиночество живет во мне, как паразит, безжалостный к своему хозяину. Оно, одиночество, теперь мой хозяин.

Нельзя сказать, что я стал отшельником, что потерялся или вдруг оказался единственным выжившим в аварии, поэтому теперь сижу один посреди материка. «Сто тридцать шестая» — хорошая база, оснащенная и суетливая, здесь много Мастеров, Основателей и сородичей Странников. Ко мне хорошо относятся. Все говорят, что я молодец, что помог. Не врут, вижу, что не врут.

Но не то.

Никто не способен хотя бы на сотую долю представить тьму моей печали. Лишь ты бы меня понял. Надежда на твое сочувствие — единственное, что осталось у меня, отравленного тоской.

Часто я воображал, как мы с тобой покоряем Эотан. Возможно, вместе у нас получилось бы воплотить мечты и именно покорить эту скверную планету, не давшую одному мне ничего, кроме горького разочарования. Ты полетел бы со мной непременно, если не уехал бы тогда в путешествие. Зачем, о небо, зачем ты в него отправился? Что тебе эти Ле́ды? Нет другой илларе́йской семьи, более известной своими дурными поступками и подлыми характерами. Почему ты решил, что эта девчонка не такая, как все члены ее семьи? На что ты понадеялся? Кому посвятил себя?..

Больше, чем сокрушаюсь, что тебя здесь нет, я сожалею, что не остался на Илларе и не отговорил тебя от глупейшей затеи с путешествием в честь этой девицы. А собирать романтические реликвии ради нее? Величайшая глупость. Как тебе только в голову взбрело! Она же не оценит никогда!

Впрочем, я уже все сказал, дружище, в нашу последнюю встречу, в нашу последнюю ссору. И ты не остался в долгу, бросив о полете на Эотан: «Атэ́о, ты — идеалист. Ты хуже идиота». Сейчас-то я вижу, что ты пытался остановить меня, не подпустить к тому краху, к которому я в итоге пришел. Но ведь и я ругал твою любовную выходку, лишь чтобы уберечь тебя от падения, которым неизбежно заканчиваются взлеты юных чувств. И как недавно сообщил твой брат, у тебя, как и у меня, тоже ничего хорошего не получилось.

Впрочем, я увлекся попреками, хотя рассчитываю на понимание.

Итак, по порядку. Прошлый лидер моего прошлого отряда, покинул нас.

Нет, я начинаю с середины… Это все трето́р, коварный. Голова кружится, мысли путаются, слова пляшут сами по себе. Прости, дружище. Начну с того, на чем прервал свое последнее сообщение. Впрочем, я не уверен, что ты успел его получить. Я записал его на базе, стоящей далеко отсюда, на краю материка, где много болот и кому-то пришло в голову основать город-порт в большой бухте.

Тамошний климат создан для осознания провала, для принятия неудач. Там все гниет и властвует ужасная плесень, не пахнущая ничем, как время. Она равнодушно пробует на вкус и разъедает всё: сталь ржавеет, пластик покрывается серым налетом, даже нита́нис теряет свои свойства и становится тусклым и ломким. Сколько аппаратуры загубили! Персонал болотной базы тоже серый и хрупкий, из-за душных испарений и из-за унылого настроения. Наверное, базу скоро закроют.

Надежды осушить болото, взять под контроль бесконечные дожди и построить на морском побережье город я не застал. А застал я событие, после которого в воздух впрыснули еще больше несчастья.

В один из рейдов вглубь болот мой тогдашний лидер упал в бродячую трясину, где наглотался жижи по самое такое, какое еще никто не глотал, сколько там ни ходил. Вытащили, почистили, выгнали грязь из внутренностей, но самого его не откачали. Мастера-медики не определили, почему он не приходит в себя. Запаниковали и доложили по спецканалам связи в спецслужбы Корпорации… специалистам. Те отправили к нам Основателя из отдела Независимых Назначенных Расследований. Явился он на малом скоростном корабле уже через несколько местных суток, расфуфыренный и грозный. Глаза стальные, лицо каменное, в позвоночнике железный прут. Олицетворение поговорки «Идущие-по-следу-правды ничего не боятся. Их боятся другие».

Пока назначник летел, мой лидер слег окончательно. Вроде живой, но будто гнилая коряга с того же болота. Назначник с первого же осмотра объявил, что в нервной системе области генерации энергий уничтожены безвозвратно, что зона шусе́на в мозгу разрушена, и объявил карантин всему отряду.

Упрятали отряд очень плотно. Меня не прихватили лишь потому, что я не ходил тогда на болота. Я в тот день сильно упал, разбил нос и расшиб лоб до кости, вот и остался на базе. А позже вообще ушел с другим отрядом. Можно сказать, что Уа́ра, выцепивший меня с болот, спас меня от назначника. Впрочем, он лишь отсрочил неприятную встречу.

Уа́ра, мой нынешний лидер, угрюмый юноша, на десяток оборотов старше меня. На Эотане он узнал, что власть — это, прежде всего, бюрократия и волокита. Уара устал от трудного выбивания нам транспорта, от медленной поставки припасов, от нескончаемых разговоров, в которых дело вязнет, как пыль в клею.

На МИРБ-15 к нам присоединилась Мастер Ттат, и Уара немного расслабил свои широкие плечи, стал поспокойнее. Ттат не претендовала на лидерство, но она на Эотане дольше всех нас, лучше ориентируется в лабиринтах, в которых хитрое начальство принимает мутные решения, что выяснилось сразу, когда она выбила для нас транспортную платформу. Она шла за острыми ощущениями, за новинками планеты, за удивлениями и сюрпризами. Она старше всех в отряде. С ее лица сочилась скука, на нас, молодежь, она смотрела свысока. Кабинетный картограф, Ттат выгрызлась из базы, как крокодил архипелага Гау-гуа-нг, который прокладывает себе дорогу из засыпанной норы.

Итак, в отряде десять участников. Если позволишь, я представлю всех.

Уару и Ттат я упомянул. Двое Странников, братья Тоо́и и Юки́и, страстные игроки во всё, что существует, и во всё, что они выдумывают сами. Мне кажется, что если их голыми запереть в пустой комнате, они проиграют друг другу руки и ноги в игру, кто кого перекричит.

Еще два Мастера, Сарк и Винд. Вроде они — муж и жена, однако я не видел теплоты между ними. Они вели себя друг с другом, как конкуренты. Руками, которые скажут о Мастере все, они больше толкались, нежели помогали и поддерживали. Оба рыжеволосы, как гау-гуа-нгцы, однако твердят, что родом из Сули, где снег не растаял еще с Белых Эпох.

На этом семейные части нашей команды заканчиваются.

Отдельно скажу про Ире́и. Это миловидная девушка родом из городка, где ты вырос, дружище. Да-да, вот так тесны миры!.. У нее маленький веснушчатый нос и открытое лицо, готовое радостно удивляться всему новому. Когда мы познакомились, я вцепился в нее, как в кусочек дома. При взгляде на нее становилось светлее и теплее. Она даже приснилась мне дважды, и показалось, что я влюбляюсь. Впрочем, это прошло, когда она сказала, что видит во мне хорошего приятеля, даже минмо́на, который помогает устроить какой-либо «первый раз», но на нынешний день все интересные ей первые разы она уже совершила. Я подозревал, что виной ее прохлады, как всегда, является мой рост. Маленькие мужчины не вызывают серьезных чувств.

Девятым назову Эо́ди — он простой, прямой и грубоватый парень. Уаре он особенно нравился за исполнительность и готовность делом показать больше, чем словом. И, наконец, десятый участник нашего отряда, Оая́н. Он беспокоен, как кустарниковая белка, болтлив, активен, ему все кажется забавой. Шторма, свидетелем которых он стал, поубавили его насмешки.

Все мы, кроме Ттат, встретились еще на болотной базе. Я работал там. Уара и Мастера Сарк и Винд пришли с гор. Как я завидовал их близости к разведке недр Эотана! Самому мне выпадали или тухлые болота, или нищие равнины, где перчатки-анализаторы молчали, как выключенные. Я не нашел и полезной песчинки. Даже признаков железа не перепало. А они спускались в пещеры и трещины, находили залежи руд!..

Братьев Тоои и Юкии привезли с устья реки, по особой рекомендации высшего руководства речной базы. Поговаривают, они проиграли соседней базе что-то дорогостоящее, и их просто убрали с глаз.

Иреи, Эоди и Оаян прибыли на болота прямиком с межпланетного корабля. Как все новички, они держались вместе и с испугом воспринимали мысль, что их могут распределить в разные места. И, как все новички, они горели желанием построить большой мир с нуля.

Основателей в отряде не было. Их вообще на Эотане мало. Жаль, что в таком важном деле, как я затеял, не оказалось рядом наставника, способного указать, на верном ли я пути. Впрочем, сейчас, когда это сообщение записывается, все уже случилось, а затея моя рухнула. Я не нашел богатых залежей удивительной руды, открывающей перед колонистами небывалые перспективы. Дело в том, что я и не могу их найти.

У многих стоит перед глазами образ, на который они равняются, идеал, к которому стремятся. Например, в детстве мальчишки моего района хотели быть похожими на Лийи-насмешника из цикла рекламных сказок, а у меня все было из реальности. В мечтах я был как отец. Не помню, когда я захотел стать Основателем. Не помню, когда возникло желание сопротивляться наследию матери, отрицать имя Странника с его заунывным потоком гласных, отказаться от способностей и судьбы. Не помню, когда я начал сожалеть, что в моем мозгу «отцовская» зона иингии оказалась слабой, а «материнская» зона шусе́на сильной. Я точно был тогда ребенком. Сколько себя осознавал, столько твердил себе, что должен достичь навыков отца, должен уметь смотреть и видеть. Долг перед собой и своими амбициями гнал меня вперед. Я мечтал заглядывать вглубь металлов, слышать подсказки звезд, и чтобы движению моих рук покорялись потоки света.

И вот выпал шанс. Эотан!

Все нынешнее сообщение я твержу про разочарование и тоску. Я молод, однако чувствую то же, о чем говорил один из моих прадедов: «Все подтянутое обвисло, все упругое размягчилось, все ловкое одеревенело. Вот я и стал собой настоящим». И все мое воображаемое красивое и сильное обернулось в реальности мелким и чахлым. На что я способен был в мечтах? Открывать неведомые сокровища таинственной планеты!

И — на тебе.

Да, сейчас я склоню голову перед теми твоими словами: «Атэо, только полный кретин может, будучи низкорослым и коротконогим Странником, переться туда, где требуется очень много ходить». Склоню голову, но тут же подниму — все-таки я справлялся! Исследовательские отряды смешанные, поэтому не важно, низкорослый ли ты Странник с короткими ногами или Мастер с малой скоростью пешей ходьбы. А в пределах шести-дженана я по-прежнему великолепен и не раз показал, что на открытом пространстве прокладываю удобные маршруты, а еще ловчее всех прыгаю. За это Уара и взял меня к себе. Тогда ни он, ни я не знали, как все обернется, и что все это не пригодится.

Впрочем, я снова отвлекаюсь и снова погружаюсь в скорбное уныние о своей участи. А ведь надо рассказать тебе о походе, так изменившем меня, так сломавшем мою душу.

Итак, с болот мы уехали на попутных грузовых платформах, а на базе МИРБ-15 едва не пустили корни. Местный начальник не давал нам транспорта. Мы готовы были уже все бросить и уйти пешком, налегке, оставив даже модуль с маяками и анализаторами. Однако еще десять суток, пока ураганы били и пинали базу, нам пришлось просидеть там же.

Наконец выбрались.

Маршрут был простой. Выползти из холмистой местности «пятнадцатой», пересечь равнину, не подотчетную никому, изучить ее. Затем перевалить через горный хребет, который один из пилотов «пятнадцатой» нахально назвал своим именем. Оттуда должны были выйти к «сто тридцать шестой». В дороге типовая задача — поставить маяки и датчики на равнине, полазать по скалам, посмотреть на склоны, поискать трещины, пособирать образцы, проделать доступные анализы, привезти достоверные отчеты. На все — двадцать суток. На равнине хотят основать город, а камни для строительства взять с горного хребта. После неудачи с болотами и городом-портом на равнину возлагают особые надежды.

В Корпорации опасаются этой равнины и твердят про возможную сейсмическую активность. Уара плевался на их опасения, утверждал, что землетрясений на равнинах не бывает и бесполезно искать их признаки, но за установку маяков взялся. Сам он — шуа́рдец, а они известны тем, что в землетрясениях понимают побольше любого. Он лишь ступил на равнину, как заявил, что трясти там не будет никогда, что подтопление отсутствует и не прогнозируется, что грунт жесткий, надежный. Но ради спокойствия Корпорации и будущих поселенцев, мы принялись доказывать это отчетами.

На нас, пятерых Странников, должна была лечь самая простая и грубая работа. Подкопы, образцы, карты рельефа, карты грунта, выходы и залежи воды, ее состав… Звучит утомительно, правда? Но меня эта нагрузка не пугала. Ты прекрасно знаешь, дружище, что повлекло меня в полет на Эотан, и понимаешь, что тяжелая работа ничтожна рядом с мечтами о великом деле. Впрочем, сейчас у меня не осталось ни работы, ни мечтаний, ни дела.

С одной стороны, наш лидер Уара очень умный, во многом разбирается и жаден до новых знаний. Но он часто ошибается, а когда ошибается, то из шуардского упрямства цепляется за свои ошибки, будто они — правда. Если бы ты был здесь, ты уделал бы его в споре быстро. Надо сказать, я разделяю беспокойство Корпорации. Землетрясения на равнинах все-таки бывают, просто гордый Уара явно не интересовался историей не-Шуарда, ведь тогда бы он держал в памяти трагедию, случившуюся в Дуо́рике, который, не будучи эпицентром землетрясения, стал его самой страшной жертвой. Да и Эотан все-таки не знакомый дом родной, где все привычно и предсказуемо… Да-да, вот до чего я дошел: воображаю спор между тобой и Уарой, продумываю ваш диалог, который никогда не состоится, проговариваю за вас доводы и аргументы… Ах, если бы ты не упрямился! Если бы вместо того, чтобы пойти к глухому сердцу этой девчонки, ты ступил бы на другие дороги!

Впрочем, снова прости, дружище. Мой рассказ рассыпается, и ты будешь совершенно прав, если зевнешь…

Пока мы ехали от «пятнадцатой», приятно светила Малая Звезда, а я набирался сил. Белые полосы облаков с восхитительно медовым отливом пересекали небо от края до края. Таких чистых облаков я не видел нигде на Илларе с ее смогом и чадом. Холмы, вымытые штормами, радовали глаз, как дети, причесавшиеся для торжества. Восторг переполнял меня. На двенадцать суток мы принадлежали только равнине, ждущей нас по другую сторону длинного оврага. Потом мы пойдем к скалам и отдадим себя им еще на восемь дней. Вроде мало времени, но я готовился уместить в поход самое большое событие жизни и переживал, влезет ли оно, успею ли я найти что хочу. Этот поход должен был спасти меня, возродить — и выплеснуть в новую жизнь.

Разочарование приходило по капле.

Все началось с рюкзаков. Итак, транспортная платформа довезла нас до глубокого оврага, который режет холмы и лес так криво, будто этот овраг — след гигантской змеи, которая была весела, прыгала и танцевала.

О, прости, дружище! Я рассказал тебе обо всех участниках похода, но позабыл еще одного. Если бы ты был в этом путешествии, я указал бы на черный блестящий куб на шести колесах, высотой мне по плечо, и сказал бы торжественно: «Знакомься, дружище, это Джаа́-о!». Куб ответил бы тебе приветливым потрескиванием.

Уара повсюду таскает за собой этот развед-модуль, который лично закрепили за ним еще на Илларе. Модуль прекрасен! Анализаторы, маяки, датчики и приемники, ленты для снятия голограмм, камеры и локаторы, ремонтные блоки, штативы и нагревательные элементы — все прячется в его большом кубическом брюхе и все готово к твоим услугам по первому приказу. На каменистой местности модуль убирает колеса и разворачивает суставчатые ноги или гусеницы. Для связи он выдвигает антенны из тех мест корпуса, где ты был уверен, что находятся глухие панели. Он открывает пустые ниши там, где прежде открывал пульты кодирования. Аккуратно «съедая» образцы, он с вежливым треском выдает отчет о составе породы или воды. Уара любовно зовет его Джаа́-о. Сам придумал. Когда он произносит это имя, оно звучит, как лирическое стихотворение Белых Эпох. Наверное, Уара решил в певучих гласных спрятать теплое отношение к кубику на колесах. Когда мы сидели на «пятнадцатой», среди машин, напичканных хитрой аппаратурой, перед которой меркло воображение, Уара заметно приуныл. Но когда платформа уплыла обратно, оставив нас у оврага, и на много дженанов вокруг Джаа-о стал единственным представителем высоких технологий, Уара вновь обрел гордость за свой модуль. Я исключаю самовозводящуюся палатку, в отсеках которой мы отдыхаем. Палатка хоть и с электроникой, но не конкурент умнице Джаа-о.

Берега оврага, который нам предстояло миновать, были сухие, песчаные. Грозили осыпаться даже от прикосновения ветра, но наши Мастера заверили, что возведут из веток лесных деревьев надежный мост, и отправились к границе небольшой рощицы неподалеку.

Возвели. Через несколько ланов. Мы успели пообедать и подремать.

Сарк и Винд все время мешали друг другу, их вихри сцеплялись, разгоралась склока. Ттат устала их разнимать, собрала из черных разноразмерных веток и подняла мост в одиночку. Переправа получилась ровная и плотная, ботинок не пролез бы в щель между ветками. Мы впечатлились и от души поблагодарили ее за работу.

Первым по мосту перешел Уара, уверенно, как по ровной дороге. За ним три Мастера в шесть рук перенесли Джаа-о, которому Уара не доверил перебираться самому, хотя Джаа-о предусмотрительно заменил колеса на гусеницы. Ттат пропустила вперед Сарка и Винд, затем перешла сама. Мастера втроем встали на другой стороне и выпустили из рук нити, поддерживающие конструкцию моста. Для надежности. Мы пинком отправили на мост Тоои и Юкии, вздумавших выяснять по длине прыжков с места, кому из них идти первому. Потом пошли новички…

Настала моя очередь, и я тронул мостик ботинком. Расшатали, но крепко. Я шагнул на сплетение ветвей и остановился. Какое-то чувство, легкое, но неприятное, заставило меня замереть. Так беда хватает за лодыжку.

Я обернулся. Кусок земли за мной с края оврага осел и рассыпался на глазах. Песок тек вниз, шелестя сухой травой. Мостик, упирающийся в это место, начал разваливаться, ветки расходились под моими ногами, будто лохматилась веревка. Рушилась наша переправа, и я едва балансировал на двух толстых ветках, сцепившихся друг с другом.

На другом концу моста оступился Оаян, вскрикнул и упал. Сарк и Винд кинулись его ловить, толкаясь. Я зажмурился, боясь увидеть, как Оаян расшибется о дно, но тут воздух резанул свист. Я открыл глаза. Мастер Ттат, бросив поддержку моста, серыми вихрями поймала Оаяна у самого дна оврага. Оаян орал и дергался в дымчатом коконе, но Ттат держала его надежно.

Однако она уже не держала мост. Никто из Мастеров не держал мост!

Он рассыпа́лся. Что делать? Вперед, рывком. И так быстро, чтобы пятки высекали искры. Плевать, что я дорушу берег и доломаю мост.

Я бросил себя вперед. В броске я зацепился за край силового рычага, которым Ттат вытаскивала Оаяна. Взметнувшись по дуге вверх, я упал на землю, больно ударился, поломал какие-то кустики. Долго лежал и слушал, как Ттат, сопя от напряжения, выволакивает кричащего Оаяна, как трещат падающие и горящие ветви бывшего моста.

Прежде всего Уара устроил выволочку Мастерам Сарку и Винд за то, что они, ротозеи, упустили контроль над мостом, а потом к нему не вернулись. Закончив орать и посылать разгильдяев к Пры́чинсу, он приказал тушить пожар в овраге. Причем тушить быстро, потому что в овраг, кроме подожженных мною веток, упали еще два рюкзака, лежащие на этом краю, буквально под ногами все тех же пустоголовых Сарка и Винд. Рюкзаки свалились вместе с песком, потом на них рухнули горящие остатки моста, и если мы не найдем эти рюкзаки, то следующие десять суток будем питаться воздухом и светом, ведь как назло, там пищевые брикеты…

Сарк и Винд бросились унимать огонь, но языки пламени под их управлением сцеплялись друг с другом и вздымались выше. Ттат прогнала склочное семейство от оврага и позвала меня искать рюкзаки. Почему меня? Не знаю.

Мы с ней стояли на краю оврага, жмурились и пялились в длинную замусоренную яму. Дно закрывал дым, и Ттат водила перед собой рукой, раздвигая и вороша черные клубы внизу. Рюкзаков не было видно. Ттат запаниковала, заметалась. Лоб ее покрылся испариной, она утерлась, оставив некрасивые полосы сажи.

Наше путешествие начиналось очень-очень скверно, и я горячо захотел в тот миг, чтобы рюкзаки нашлись, уж не знаю — ради самих рюкзаков или ради того, чтобы Ттат перестала трястись. Я напрягся, всматриваясь в дым, в пепел, в песок, в завалы из травы и веток. Да вот же они! Надо просто сдуть осыпавшийся мусор — и лежали спокойно наши два рюкзака, ждали, когда мы их найдем. Я указал Ттат место, она подняла облако из песка и пепла, выделила два длинных рюкзака и положила их рядом с Джаа-о. Теперь можно было успокоиться.

Оаян взял на себя тяжелое дело: он бубнил и извинялся, что его взяли, а он всех подвел, когда оступился и упал. Я молчал, хотя заслуживал упреков не в пример больше. Ведь Оаян оступился случайно, а я, брызгая искрами, рванул через мост вполне сознательно. Возможно, именно это чувство вины породило пакостное настроение, которым пропитался весь остаток моего путешествия…

Следующие сутки мы дружной толпой обследовали равнинный участок, соседствующий с черным безжизненным лесом. Устали спорить, где лучше разбить рабочий лагерь — в центре равнины или с края. Выбрали с края. Принялись ставить лагерь, и вроде вот оно, полноценное путешествие! Но нами овладела бестолковая суета, мешающая сосредоточиться. Парадокс Странников в том, что наша кровь отравлена тягой к движению. И мы ходим, ходим, вроде даже куда-то направляемся… Но оказавшись в пункте назначения, не испытываем радости, что добрались туда. Мы и не хотели добраться, мы хотели идти.

Лагерь, казалось, душит Странников. Эоди и Оаян то сидели хмурые, то вдруг срывались, бросались на равнину, и только след взметнувшейся пыли оставался за ними. Иногда Иреи длинными медленными прыжками рисовала вдоль леса замысловатые узоры. Уара запретил ей прыгать, из-за ее приземлений путались показания сейсмических датчиков.

Работы хватало. Мы разостлали огромное светоуловительное полотно, в первую очередь, чтобы заряжать Джаа-о. На равнине установили оборудование по классической схеме Крепа. Причем датчики и сканеры установил я сам, в одиночку! Да-да, представляешь, именно с той системой сбора данных, которая не давалась мне в учебе, здесь я справился один и без труда. Уара даже отметил, что мои маяки выставлены точно-точно, нет ни в полшага отклонения от схемы. Мне было приятно, и хотелось ответить «Подожди, я еще проявлю себя».

Но после успешной установки маяков я почти все время проводил в лагере, следя за показаниями. Уара приставил меня к своему любимому модулю, что можно было счесть высшей степенью доверия. Лучше бы я бегал по равнине и копал. От неподвижности я все время мерз, хотя погода стояла ясная и теплая, до сезона заморозков было еще далеко. Попросить горячего чая для согрева можно было у Джаа-о. Есть у него функция, выдающая из загадочного кубического нутра горячую чашку спасительного крепкого отвара. И я делал так несколько раз. Правда, вскоре заметил, что каждый раз вкус у чая разный, а никаких добавок Джаа-о не мог раздобыть в местности, где из растительности лишь один вид травы, растущей редкими кустиками. Потом я распробовал, и оказалось, что чайный порошок, доставляемый на базы Эотана с Илларе, хитрый модуль смешивает с этой самой местной травой в разных концентрациях и очевидно ведет протоколы наблюдений за теми, кто пьет его «эксперименты». Я хотел было пойти к Уаре и пожаловаться, но меня остановила мысль — не Уара ли сам закодировал Джаа-о на эти фокусы?.. А потом еще вспомнился назначник, идущий-по-следу-правды, всплыл вопрос, на каких условиях Уаре удалось уйти с болот и не попасть под карантин… Я не любитель головоломок, ты знаешь это как никто иной. И я не полез не в свое дело, а просто грелся тем, что заваривал сам. Из личных запасов.

Однажды я приметил, что Малая Звезда слишком низко поднялась над краем земли и слишком быстро укатилась. Я уточнил у Уары даты, и оказалось, что близится время, когда наши широты будет освещать только Большая. Значит, решил я, для Малой пора провести к’нан’к.

Уара был не против, хотя не скрыл своего удивления. «С заселением Эотана закончатся Сиреневые Эпохи, — сказал он, — а ты вдруг тащишь сюда древний ритуал из Огненных». Я смутился, промямлил, что без малома́на плохо сплю, что маломана давно нет, что все равно кто-то должен дежурить, так что…

Уара махнул рукой, и я остался с мыслью, что показал себя глупцом.

В тот вечер я ускользнул в лес и принялся собирать палки для костров. Черный лес был освещен закатом Большой Звезды, Малая едва-едва поднялась над краем земли. Я был расстроен, смотрел на нее и уже скучал. Прохаживаясь между деревьями, я хрустел ветками, усыпающими землю. В этом лесу нет животных, сказала Ттат, некому тревожить хворост. Миллионы оборотов было некому. Но вот я пришел и топчу, топчу… Хрусть, хрусть. Я чувствовал себя преступником, проникшим в святилище, куда запрещено входить.

Я набрал охапку корявых веток и приволок их в лагерь.

Важность к’нан’ка осталась в далеком прошлом, ритуал пал жертвой прогресса. Наука стерла в пыль его, как стерла сотни других древних мнений и традиций. Но отец учил меня, что в дни, когда тьма вырывается на волю, нельзя показать, будто мы считаем, что она может остаться навсегда. Наоборот, мы ждем свою звезду, мы верим в ее возвращение, мы надеемся на ее свет. И надо ей об этом сказать. Разговор со звездой сдувает с нас налет бренности и суетливости, и мы встаем перед ее добрым взором открытые и чистые. Что дает нам Малая? Энергию. Что генерируем мы, существа, благодарные ее свету? Тоже энергию. Так почему бы нам не побеседовать на этом языке?

— Мы ждем тебя.

— Я вернусь.

Разве надо обесценивать такой разговор, пусть даже ученые твердят о дремучести, а Огненные Эпохи, полные суеверий, давно миновали?

Могли найтись обесцениватели. Я приготовился к насмешкам, но на меня, раскладывающего шесть костров, смотрели равнодушно. Не хихикали, но и не вызывались помогать. Краем уха я услышал, как Уара объясняет новичкам, что я делаю. Они впервые слышали про к’нан’к. Значит, у них в роду нет Основателей, а у Уары есть.

К ритуалу я подготовился хорошо. Заварил горячего чая в большой чашке, закутался в свитер с подогревом. Поменял подошвы на ботинках. Новоприбывшим на Эотан Странникам выдали по два десятка сменных подошв. Мой запас опять заканчивался, его надо будет пополнить на «сто тридцать шестой». К сожалению, это ложилось на широкие плечи Уары, потому что относилось к обеспечению отряда. Значит, ему опять достанется волокита, бюрократия…

Над лагерем повисла тишина. Все говорили приглушенно, потом разбрелись по капсульным отсекам палатки. Я сидел неподвижно и ждал. Смотрел на Малую Звезду, видимую за облаками, но не слепящую глаза. Вот она встала в самой высокой точке сегодняшнего пути, вот сейчас пойдет на закат…

Тьма наступила раньше, чем я думал.

Густые слипшиеся шары облаков замедлялись, пока не остановились совсем — и будто время закончилось. Закат еще не должен был наступить, но мир потемнел, стал вязким, неживым. Едва различимые в темноте деревья леса воздели руки-ветви, и казалось, будто снизу вверх лезет что-то требовательное. Лезет, вылезет, схватит небо и шмякнет его о землю, убивая, давя. Слепое и яростное не разбирается. Вот-вот случится удар, который сотрет всех в порошок, всех до последнего, и саму память сотрет. Мы пришли сюда, но скоро от нас не останется и следа…

Я вскочил, и ноги мои подогнулись.

Страх перед мраком ужасней самого мрака. С огромным трудом мне удалось взять себя в руки. Я чувствовал слабость, дрожал, испарина покрыла кожу. Что случилось? Что с Малой Звездой? Куда она пропала? Не так много семей Основателей на Илларе сохранили древнюю традицию расставания со звездой. Не так много Основателей прилетело исследовать Эотан, значит, весьма мало тех, кто мог бы здесь провести к’нан’к. Ручаюсь, я вообще был единственным на Эотане с этим ритуалом. Неужели именно потому, что впервые к’нан’к провели под этим чистым небом, был нарушен порядок вещей? Неужели что-то сломалось именно из-за этого?

Душа моя тряслась. Я все сделал неправильно. Я преступник. Нарушил покой и баланс энергий, влез со своим звездным разговором, разжег ритуальный огонь.

Но неужели я причастен к тому, что звезда исчезла с неба раньше положенного?..

Ужас обуял меня, но я заставил себя сесть обратно между шестью кострами, обратил лицо туда, где видел Малую последний раз. Я надел кислородную маску — в панике не заметил, как начал задыхаться. Я должен был ждать. Вдруг Малая еще покажется? Вдруг вернется свет и прогонит тьму?

Время тянулось нестерпимо медленно. Мрак вокруг сгустился, в свете костров лагерь казался тюрьмой без дверей. Отблески огня трепетали на бугристой земле, суетливо дергались отсветы на боках спальной палатки. В очертаниях деревьев мне мерещились жадные морды чудовищ, которые прячутся от света, но вскоре покажутся, чтобы сотворить свои хищные дела. До боли в глазах я вглядывался в темноту, испуганно ожидая, что вот-вот, уже сейчас, наше светило вернется на небо хотя бы на миг, и я увижу хотя бы крошечный его лучик. И тогда пропадет мертвенный мрак, накрывший всех нас.

Мрак не отступал.

Я не вытерпел, полез в спальный отсек и разбудил Уару.

Он выслушал меня терпеливо, часто моргая опухшими сонными глазами. Потом строго сказал, что на видимость звезд влияют планеты, которые могут звезду заслонить, а вовсе не кое-кто с кострами. Спросил, почему я паникую из-за такого простого факта, что Илларе вызвала краткое затмение Малой? Я возразил, что затмение краткое, но ночь-то выходит долгая, целых тридцать ланов! Он заметил, что раз я в движении небесных объектов не задействован, то должен идти спать. Мое воображение играет злые шутки. «Что насчет дежурства?» — спросил я. Уара послал меня к Прычинсу и заявил, что досидит снаружи сам. Добавил, что если я не пойду отдыхать, он не ручается за мой рассудок, а значит, не допустит до работы.

Я смирился и побрел к своему отсеку в палатке. Небо было черным, все звезды прятались за облаками. Уара возился у себя, одеваясь.

И чего я запаниковал? Затмение как затмение… Я и правда растревожил свое воображение глупостями. Ночь. Я устал. Надо спать.

Спохватившись, я метнулся к столбику, установленному сбоку от палатки, взял из сумки, висящей на нем, кислородную капсулу. Уара уже выбрался наружу, сидел на голой земле, прислонившись к верному Джаа-о. Перед ним висела голограмма рельефа равнины. Где-то в ночи, среди сухой и твердой земли, дремали маяки и сканеры. Я ушел в свой отсек, приоткрыл и подвесил кислородную капсулу под потолком. Спать удобнее так, чем в маске, которая давит на щеки.

Тусклым утром, которое подарила нам Большая Звезда, прятавшаяся за облачной завесой, мы обнаружили потухшие костры, Уару, спящего рядом с Джаа-о, и пропажу сумки с кислородными капсулами.

Несколько раз я был на публичных бракоразводных процессах в столице, и то, что творилось утром в нашем лагере, могло посоперничать с самыми скандальными из них. Сумка пропала. Пропала в необитаемой местности. Просто взяла и пропала.

Все искали объяснений.

Уара связался с «пятнадцатой», но связь была отвратительная, слышно через слово. Мы обменялись эмоциями: «пятнадцатая» успокоилась, когда узнала, что у нас все живы и никого не съели, а мы взбудоражились, когда оказалось, что этой долгой затменной ночью нас посетил таинственный зверь, которого не было в каталогах. Пока из динамика, сбиваясь на хрипы и глотая слова, нам рассказывали о предполагаемой зависимости эотанской жизни от интенсивности света звезд, я бродил по лагерю, изучал следы. Зверь действительно был, он передвигался аккуратно, без прыжков или рывков. Он крался маленькими шажками, осторожничал. Сам нас опасался. Земля хранила его следы; на каждой из четырех небольших близко поставленных лап у него росли три жестких выступа, так тесно друг к другу, что я бы не всунул между ними пальца. Они оставляли глубокие узкие вмятины в земле. Рискну сказать, что это очень тонкие копытца.

Мне захотелось выследить зверя. Подключить бы остальных, но в лагере творилось безумие — найдя объяснение, все принялись искать виноватого. Возбуждение всколыхнулось с новой силой, занялось и вспыхнуло пламенем ярости. Сначала отряд дружно набросился на меня и на мой ритуал, но когда Уара прорвался с воплем, что он сменил меня на дежурстве, гнев обрушился на него. Обвинения грозили перейти в истерию, в которой лидировали Сарк и Винд.

Я не выдержал и ушел в лес. Здесь, среди черного ломкого валежника, я быстро потерял звериный след. Бродил, отпустив свою интуицию на волю — и вскоре вышел к двум деревьям, между которыми лежали остатки нашей сумки.

Обратно в лагерь я принес одну пожеванную лямку, половину дна и три разгрызенные кислородные капсулы. Остальной запас капсул таинственное животное очевидно сожрало. Сильное же оно!

На Уару было жалко смотреть. Ведь без капсул нам придется бросать равнины, идти на «сто тридцать шестую» прямиком, и самой короткой дорогой. Нам оставалось работать на равнине еще десять суток, но без кислорода не протянуть. А про работы в Иваровых Скалах можно вообще забыть.

Мы провалились.

Эта мысль быстро овладела всеми, и крики сменили тон. С воплем ужаса и обиды Оаян упал на Джаа-о и орал что-то неразборчивое. Сарк и Винд оттаскивали его. Тоои и Юкии дрались друг с другом молча и сосредоточенно, неизвестно из-за чего. Уара, очнувшись от оцепенения, рванул к Оаяну, но Ттат дернула рукой и накрыла лидера куполом. И правильно, Уара заходился в бессильной ярости. Он метался в куполе, как насекомое в банке, посылая всех к Прычинсу. Он бился о невидимую стену, но я видел, что он бьет себя этой стеной. Он уснул на дежурстве, на которое сам вызвался, он был виноват и знал это, и ругал себя, и наказывал. Эотан показал ему зубы, а молодой Странник оказался не очень-то готов.

В душном сумраке, под небом, на котором не было видно ничего, кроме желто-серых облаков, я почувствовал, как слабею. Я погрузился в глухое состояние, будто меня засыпали землей и камнями. Заморосило. Над мертвым лесом повисла злая дымка, грязные комья облаков ползли над нами. В голове стремительно мутнело. Света не будет еще долго, вернее, будет показываться только Большая Звезда, но что она мне? Ведь я рассчитывал, что именно Малая Звезда, светящая сквозь чистую атмосферу Эотана, подарит мне столько силы, сколько надо, чтобы найти залежи неизвестной руды. Свои надежды я возлагал на природу. И именно природа подвела меня больше всего. Природа нашей звездной системы, чтоб ее Прычинс забрал…

Уара стих и сжался на корточках внутри купола, который удерживала Ттат. Я приблизился к нему, присел и тихо спросил:

— Может, вызовем помощь?

— Унизительно. Малые детки потеряли конфетки. — Он поднял голову, лицо его было злым и упрямым. — Пойдем так. По дороге выставим остальные маяки и сканеры. Джаа-о останется на равнине, сул-полотно тоже не будем сворачивать. Он будет кататься, следить за оборудованием. Мелкий ремонт маяков он умеет делать. И ему кислород не нужен.

Я покивал. Гордый шуардец никогда не попросит помощи. Он или попробует ее купить, или сделает вид, что наступившая неприятность — всего лишь перемена его планов.

За следующие сутки Уара не сказал ни слова.

Оставляя равнину на попечение Джаа-о, мы двинулись к горам. Кислородных капсул должно было хватить на трое суток. Всего на трое, но всем десятерым.

Мы спешили к горам, а они к нам не торопились. Если бы отряд состоял только из Странников, мы достигли бы подножья еще до конца первого дня, но три Мастера не могли идти быстро, а мы не могли нести их, хотя однажды молчаливый Эоди взял на руки Иреи и рванул вместе с ней. Рывок получился коротким, мы увидели, как взметнулась пыль там, где они упали. Когда мы дошли до них, оглохшая Иреи трясла головой, а Эоди лежал неподалеку и молча смотрел на коричнево-серую полосу гор.

К Иваровым Скалам мы подошли к вечеру второго дня. Оставалась одна целая капсула.

Мы опаздывали.

Уара вдруг заорал и сел на землю. Потом хриплым голосом сказал: «Джаа-о», и обхватил голову руками. Не сразу, но до нас дошел ужас положения — мы собрались в спешке, отправились налегке. А карты остались в модуле-помощнике.

Никто не помнил местности в деталях! Идти наугад через горный хребет, в неизвестных землях, да еще при нехватке кислорода — это рискованное дело, в котором ошибка будет стоить очень дорого. Скажи, дружище, был ли у нас выбор?

Вот и мы решили, что нет.

На коротком привале перед подъемом, который мы должны были проделать без права заблудиться, вдруг налетел сильный ветер, и загрохотало, будто начался обвал. Мы вскочили напуганные, хотели просить Мастеров, чтобы они выставили защитный купол. Но оказалось, что причина тревоги — сами Мастера. Сарк и Винд под руководством Ттат пытались сделать благое дело, собрать из воздуха кислород, чтобы загнать его в наши капсулы. Безуспешно. Молодая семья Мастеров оказалась для этого слишком неопытной и просто гоняла ветер туда-сюда, а одной Ттат не хватало рук, чтобы сложить всю схему жестов и собрать кислород.

Неудача сильно подкосила Ттат. Бедолага. Она будто потеряла часть себя. Сейчас-то я понимаю ужас ее положения, сейчас-то могу прочувствовать собственной душой, как больно осознать, что уровень твоих способностей ниже, чем ты думал. Сейчас бы я не пошел к Ттат с утешениями, в которых каждое слово успокоения не помогает, а каждый жалостливый взгляд ранит. Но тогда я подсел к ней и начал что-то бормотать про то, что работа с воздухом просто не ее сильная сторона, что она молодец в другом, что у нее блестящая реакция…

Она молчала и смотрела на свои руки.

Пока я строил из себя утешителя, разгорелось сражение. Спорили Сарк и Винд. Спорили так яростно, что едва не рвали друг друга в клочья. Братья Тоои и Юкии, которых тяготы похода волновали не больше, чем рыбу в океане волнуют проблемы межпланетных путешествий двуногих сухопутных, устроились на остроконечном валуне, как две хищные птицы. Они сделали ставки, и каждый болел за одного из супругов-Мастеров. Я едва не кинул в них камнем, но вдруг подумал, что склонность все обратить в игру — всего лишь защита для чувств. Братья не паниковали, когда мы боролись с оврагом, когда едва не потеряли рюкзаки с припасами, когда лишились капсул… И сейчас они тоже не унывают. Мы все едва на ветер не лезем, а они стойко держатся перед лицом неудачи.

И в эту бодрость духа я хотел запустить камнем!

Я очень устал и совсем обессилел. Я ничего не нашел, ничего не сделал. После больших надежд разочарование невыносимо мучительно. Я не ввязался в спор о дальнейшей дороге, мне стало безразлично, куда идти. Когда через пару ланов в горы нас повел Уара, велевший супругам-Мастерам примириться и не орать, я покорно потащился в хвосте, не особо глядя, куда он нас ведет. Если бы ты был рядом, дружище, я не стал бы так падать духом уже потому, что ты сказал бы: «Атэо, ты похож на кусок грязи под дождем. Соберись!»

Мы долго поднимались. Дороги не было, все спотыкались на камнях. Ттат отстала и пошла рядом со мной, в конце цепочки. Утешениями я вызвал у нее доверие, и она пыталась заговорить, но Уара приказал всем помалкивать. Надо было беречь дыхание.

На склоне было жарко и сухо, мы вытирали пот и облизывались чаще, чем дышали. Уара поставил в начало цепочки Эоди и Иреи, наметил дорогу и приказал вести. Они пошли очень уверенно, но Эоди смотрел больше на Иреи, чем себе под ноги. Мы ползли за ними по крутому каменистому склону, то и дело скользя вниз и хватаясь за выступы и камни. Кое-как преодолели половину склона.

На ту осыпь они тоже полезли первыми. На ту самую, где Иреи вдруг покачнулась, взмахнула руками и кувыркнулась вниз. Задрав голову, я смотрел, как она катится на меня, бьется о камни спиной, животом. От страха все потемнело. Когда она замерла, раскинувшись у большого валуна, под ее тонким телом разлилось темное пятно. Оно стремительно расползалось, а мне казалось, что я вот-вот потеряю сознание.

Ттат бросилась к Иреи. Она крикнула дважды — в первом крике была радость. Жива, цела, вывихи сейчас исправим, раны залечим. Во втором — боль. Темное пятно на земле оказалось запасом воды из рюкзака-контейнера, который треснул, когда Иреи ударилась о выступ. Контейнер спас ей спину. Но мы лишились воды.

И сразу страшно пересохло горло.

Сарк и Винд кинулись собирать воду, принялись толкаться, снова зазвучали их голоса, не знающие других слов, кроме «Пусти! Дай мне! Подвинься! Не лезь!». Сухая каменистая земля так быстро впитала воду и так глубоко ее запрятала, что Мастера не вытащили наверх больше горсти мутной жидкости. Очистишь — не хватит по глотку и на пятерых. А нас десять.

Они выплеснули эту горсть, быстро испарившуюся с камней.

Ттат вправила Иреи два вывиха, потом пошарила руками возле выступа, где не осталось даже влажного пятнышка. Наконец она подошла к Уаре и сказала: «Я ее подлечила. Это я могу. Но только это…»

Уара угрюмо кивнул и объявил короткий привал, а потом заявил, что сам поведет отряд, хватит травм. Поведет вот туда и вот так.

Я изучил его маршрут, но отчетливо увидел другую путеводную ниточку, следуя по которой мы выбрались бы на перевал вернее, не петляя по склону. Однако тропка эта была длиннее дороги, которой хотел пойти Уара. Меня грызло опасение, что если я скажу о ней нашему лидеру, то произойдет что-то страшное. Но у меня не было выбора.

«Мы упремся в тупик, видишь? Нам нужна другая дорога», — сказал я. Уара огрызнулся, обозвав меня выскочкой, метящим в Основатели, и послал к Прычинсу. Я стерпел и указал на участок, где он допустил ошибку в маршруте. Сначала он осуждающе качал головой, потом уставился на горный склон, пытаясь увидеть отвесную скалу, в которую высоко впереди упиралась его тропа.

«Там слишком резкий подъем, а потом отвесная скала. Странник подпрыгнет и закрепится на три роста выше, чтобы поднять Мастеров, но посмотри еще дальше, над отвесом. С той площадки совсем нет пути, и уже даже некуда прыгать».

Трудность выбора Уары была очевидна. Предлагаемый им путь был коротким, но сомнительным, я же давал гарантию, но с потерей времени. Дело осложнялось тем, что решение принимала шуардская гордость, и я боялся, что она победит, приведя нас к гибели. Но Уара махнул рукой.

Путь по моей дороге занял у нас на три лана дольше, но на перевал мы вышли, ни разу не спустившись по склону, а горный хребет одолели без неприятностей, если не считать то, что на перевале Иреи упала в обморок. Ее понес Эоди. Вода из контейнера Тоои закончилась за лан до того, как мы ступили на склон по другую сторону хребта. Нас ждал горячий, сухой и душный спуск. Мы должны были одолеть его прежде, чем начнем терять сознание.

Осталась всего половина капсулы, перед спуском мы подключили ее к маске и дышали по очереди. Всех шатало, но никто не признался, что у него сильно кружится голова. Последний кислород мы отдали Иреи, она очнулась и пошла самостоятельно.

Просторная желто-зеленая равнина гостеприимно раскинулась перед нами, она готовилась стать плодородным полем. Если бы у меня были тогда силы, я любовался бы видом, открывающимся с высоты. Но я смотрел только на товарищей.

Мастер Ттат тискала в руках пустые капсулы. Ее сухие бледные губы были сжаты в точку. Еще бы! Она бежала от кабинетной скуки, гордо неся свое покровительство над молодыми Странниками. Она собиралась чинить нам руки и ноги, которые мы, малые дети, непременно должны были поломать по неопытности. Вот только поломанные руки-ноги — это далеко не все беды, которые стоят на обочинах любого пути и готовы наброситься в любой миг. Ттат ничего не сумела починить, когда все, решительно все, включая ее саму, остались без кислорода и без воды.

Уара держался в стороне и сутулился. Я видел, как он доставал из кармана пластину радио-связи, крутил ее в руках. Он готов был просить помощи. Тогда ему помочь решил я. Понадеялся, что это будет менее болезненно.

«Мы не дети, мы дойдем, — сказал я. — «Сто тридцать шестая» гораздо ближе к нам, чем реальная опасность. Мы всего лишь идем в некомфортных условиях. Подумаешь!»

Но чтобы не усугубить шаткое положение, надо было найти воду. Она придаст нам сил. Ведь где еще та «сто тридцать шестая»?

Мы ползли по безжизненным отрогам вниз, я высматривал дорогу для каждого. Уара забился в конец отряда и понуро брел, не поднимая головы и не откликаясь. Он был раздавлен, я чувствовал его печаль, как свою. Правда глумилась надо мной. Она поставила меня первым в отряде, заставила другим указывать, куда им ступать, будто я был настоящим Основателем. Я знал, что это обман, иллюзия…

Мы влезли на очередной отрог, и я заметил вдали крошечный блестящий конус. Полевой генератор! Я повел отряд вниз в долину, по которой муравьишками ползали несколько автоматов, рыхлящих почву. Пусть на этом экспериментальном поле еще не проложили поливную систему, но как же замечательно, что кто-то решил заранее поставить генератор воды!

Добрались мы до него бегом. Эоди так спешил, что подвернул ногу и даже не заметил. Потом мы сидели кружком у генератора, как у древнего идола, горбились и жадно пили воду из сложенных рук. Со стороны могло показаться, что мы проводим ритуал инициации и перехода в новую жизнь. Но только нас никто не видел со стороны. Ты непременно пошутил бы, дружище, что живучие традиции Огненных Эпох все-таки пролезли на Эотан, и то ли еще будет!..

Когда опустились сумерки, «сто тридцать шестая» показала на поле свои фонари. Через два лана мы, десять задыхающихся малых детей, упали на ее порог.

И вот я сижу, пью самодельный трето́р, который мне одолжили местные Мастера. Записываю послание, полное откровений, и вспоминаю наш поход. Мы прошли там, где все еще только будет, хотя будет ли, неизвестно. Вдруг наши датчики все-таки выдадут какую-нибудь опасность или ненадежность, из-за чего строительство города на равнине отменят? Впрочем, дело не в городе.

У меня ничего не вышло. И не только у меня. Наш поход — это история о том, как на болотах, где не случилось построить порт, собрался отряд неудачников, которые не смогли нормально пройти по открытой твердой местности, имея на руках хорошее снаряжение, припасы и разведывательный модуль-помощник предпоследнего поколения. Каждый из нас все сделал неправильно…

На «сто тридцать шестой» о нас позаботились, но мы все были уставшие, ослабевшие. Хуже всего была общая подавленность духа. Сарк и Винд объединились и примирительно шептались, что надо возвращаться на Илларе. Здесь им совершенно не понравилось, хотя я бы сказал, что они сами себе не понравились на Эотане.

Эоди объяснился с Иреи. Та ответила, что видит в нем хорошего приятеля, даже минмо́на, который помогает устроить какой-либо «первый раз», но на нынешний день все интересные ей первые разы она уже совершила… Да-да, дружище, именно так, слово в слово. Такие они, девушки! И не надо говорить, будто твоя сердечная заноза чем-то отличается и вовсе не полна вероломства.

Довольно быстро к Ттат вернулось скучающе-покровительственное выражение лица. Первым делом она завела со мной разговор по душам. Неужели мои утешения в дороге так сильно ее впечатлили? Похоже на то… Она твердила, что я Основатель больше, чем думаю. Твердила это, как откровение. Доказывала, вспоминала подробности. Будто я сам на это не рассчитывал! Вот только я мечтал, чтобы эти способности проявились в великом, а вышло, что я тыркался по мелочи: то высмотрел рюкзаки, то увидел тропинки, то заметил генератор. Увы, но вот такой он — мой настоящий уровень…

Я сижу сейчас в крошечной комнате, где местные Мастера наладили подачу сбалансированного воздуха, необходимого лично мне. Недавно мы делили комнату с Уарой, но он достиг показателей нормы быстрее и ушел отсюда. Думаю, к местному начальству. Уара угрюм, как утес в ночи, но он непременно взбодрится, когда узнает, что Тоои и Юкии успели проиграть местным Мастерам его драгоценного Джаа-о. Ему предстоит погрузиться в запутанные сети игровых обязательств, чтобы получить обратно права на свой модуль, и новое препятствие разозлит и пробудит его дух. Я верю в Уару больше, чем в нас всех. Хотя он, конечно, про себя ничего хорошего не думает. Но, видишь ли, дружище, если ты ошибаешься и опускаешь руки, а потом все равно находишь силы, пусть даже чтобы наделать новых ошибок, это значит, что силы в тебе есть, что их много. Уара из таких, бездонных.

А я нет. Я закончился, я пуст, во мне нет жизни. Точно знаю, что ты сказал бы мне: «Нельзя цепляться за свою боль. Нужно переступить через разочарование и идти дальше». Я будто слышу сейчас твой голос, а не свой, надиктовывающий эти слова.

Я хотел всего себя отдать большой цели, осчастливить илларейцев, осмелившихся стать эотанцами. И не смог. Я всех подвел. Себя в первую очередь. Сижу унылый. Пью третор. Вместо веры в себя осталась пыль. Вместо идеи — слабость. Вместо мечтаний — пустота. Без будущего.

Впрочем, будущее мне готовят. Но такое, что проще удавиться. Оно уже летит ко мне с болот. Оно обещает, что мой талант активизировать зону иингии в острые моменты, будет полезен. Для других полезен. Но я стал бесполезным для самого себя. Когда я мечтал совершить большое чудо, я был счастливым, был уверенным в себе. Я был больше самого себя! Но когда правда встретилась со мной взглядом, пришлось признать, что я мелкий и жалкий.

Идущий-по-следу-правды сказал, что приберет меня к себе, приставит к расследованиям. Сказал: «Глупо на Эотане разбрасываться глазастыми личностями». Ничего хорошего я не жду для себя. Он сделает из меня соглядатая, заставит копаться в дурных делах… Я буду видеть грязные помыслы, мутные души, полные черных мотивов.

И все из-за того, что я, низкорослый коротконогий Странник, умею становиться мелочным Основателем и видеть рюкзаки под песком!

Я хочу бежать прочь со «сто тридцать шестой», с Аделле́ды, с Эотана. Я хочу бежать от себя и от жизни, схватившей меня за голову и развернувшей лицом к бесконечной череде разочарований, лишающей меня возможности существовать в мире с собой.

Именно ты и только ты, дружище, понял бы мое отчаяние. Понял и придумал бы, как вытащить меня с этого проклятого материка, с этой подлейшей планеты. Понял и подсказал бы, как обрести равновесие в покосившейся душе. Понял и обязательно бы помог, если бы в своем путешествии не погиб.