Глава вторая "Выступление"

Глава вторая

«Выступление»

Когда я увидел испуг в глазах Артёма, мне стало больно. Я причинял лишь боль. Это невыносимо. Так не должно было случиться. Всё неправильно. Почему именно я? За что?

— Привет, Тёмка! Как дела? — улыбнувшись, поздоровался я, протягивая другу руку.

Крепкое рукопожатие со стороны и молчание в ответ. Я сглотнул ком, подступивший к горлу.

— Как с Настей дела? — продолжил я допрос.

— Тёма, не молчи, прошу, скажи хоть что-нибудь.

— Серёж… — очнулся друг, но в эту самую секунду у меня зазвонил телефон.

— Извини! Да, мама. Всё хорошо. Нет, не болит. Вы уже едите? Я в клуб ушёл. Хорошо, буду осторожен.

Положив мобильник в карман, посмотрел на Тёмку. Он стоял, схватившись за голову. Мой друг переживал. Боль и страх были написаны на его бледном лице. Тёма, я уверен, не знал, что со мной. Но Тёма же не слепой. Без сомнения, друг заметил бледность моей кожи и тёмные круги под глазами, осунувшееся лицо. Конечно, я ещё и похудел, но из-за крупной кости это было не так заметно. И хорошо, и так много всего свалилось на друга.

— Прости, Тёма… — начал я, присев на лавочку, стоящую у нас во дворе, — за всё прости. Особенно за то, что я тебе сейчас скажу.

Я поднялся и отошёл в сторону.

Как же тяжело, Господи! Я не могу. Не могу. Так не должно быть. Несправедливо.

(Артём)

Первая мысль, которая мне пришла в голову, когда я увидел Серёжу, была самой ужасной. Моему взору предстал мертвец. Человек с такой бледной кожей не мог быть живым. Я сразу понял, что с другом происходит что-то страшное. Серёжа всегда имел бледную кожу. Мы даже дали ему клику «вампир», но синий оттенок и тёмные круги под глазами говорили о большой беде. Мой друг сильно изменился за то время, которое я не видел его. Он сильно похудел, хотя и оставался по-прежнему плотнее меня. Лицо Серёжи осунулось так, что скулы выпирали невообразимо сильно, придавая ещё более болезненный вид лицу.

Я молчал, пока Серёжа пытался, узнать о моих делах. Конечно, хотел ответить, но говорить я не мог. Не знал, что сказать. Думал, осыпать друга кучей вопросов, но каждый раз меня что-то останавливало. Нет, это был не болезненный вид Сергея, а скорее всего боль, которую я увидел у него во взгляде. Боль не за самого себя, а за меня.

Серёжа всегда беспокоился о других, но не о себе. Он считал, что его проблемы подождут или решаться сами собой. Да, конечно, мой друг не ангел, но он не плохой парень. Серёжа в меру весел и добр. Главным качеством его характера были любовь и сострадание. Вот и тогда, у порога, когда он увидел меня, в его глазах была боль. Он страдал из-за меня. Я сразу это почувствовал, поэтому и молчал, когда друг расспрашивал меня о делах. Таким образом, Серёжа хотел уберечь меня от правды, написанной на его лице. Он желал, чтобы я не переживал, но прекрасно знал, что рано или поздно ему придётся всё рассказать, потому что неведение тоже причиняло мне боль.

Серёжа отвернулся. Широкие плечи поднимались с бешеной скоростью. Друг пытался прийти в себя, собрать мысли для важного разговора. Конечно, Сергею было тяжело. Он не любил сваливать свои проблемы на других, но и молчать Сергей тоже не мог. Не в его правилах скрывать правду от друзей, а тем более от меня, его лучшего друга.

Плечи Серёжи дрогнули, и он обернулся. Впервые в жизни я увидел, как друг плакал. Моё сердце сжалось в крошечную точку. Правда, которую мне предстоит узнать, не из приятных. Может, даже, одна из самых ужасных, которые я когда-либо слышал.

(Сергей)

Для себя я уже всё решил. Я готов был рассказать Артёму правду, но я не был готов к боли, которая последует за признанием. Это было выше меня. Всё что угодно, но только не страдание друга. Он не заслуживал этого.

Что мне делать? Господи, помоги мне? Помоги мне во всё разобраться. Я не знаю, правильно ли я поступаю. Должен ли я рассказывать другу правду или нет? Дай мне хоть какой-нибудь знак. Умоляю, ты же понимаешь, что молчать я тоже не могу. Пусть это эгоистично. Пусть неправильно, но справедливо ведь? Или я снова ошибаюсь, снова думаю только себе. Возможно, но и Ты тоже должен меня понять. У меня нет другого выхода. Артём имеет право знать правду или часть правды?

От такой мысли мне стало немного легче. Я мог рассказать Артёму часть правды. Я мог приврать. Но ради того, чтобы друг переживал меньше, я готов был солгать наполовину. Это было справедливо, наверное.

Тёплый летний воздух со свистом ворвался в мои лёгкие, а вместе с ним и комашка. Я, кашлянул, посмотрел на друга снизу вверх.

Артём был на голову выше меня. Друг не только удался ростом, но и умом. Он разбирался почти во всём в отличие от меня. Мой ум был более гуманитарным. Мне легко давалась всё, что не было связано с цифрами и различными формулами, но, а Тёме, в свою очередь, они подчинялись беспрекословно. Но также друг прекрасно разбирался в гуманитарных науках.

Конечно, это всё замечательно, но что мне делать с тем, что не подвластно ни цифрам, ни формулам. Моя болезнь. Её нельзя было просчитать или вывести. Она появилась внезапно. И мне не известно — сможет ли она уйти.

Пока я размышлял и разбирался в себе, искал ответы, Тёмка молчал. Он наблюдал за мной и не торопил. Друг знал, что мне нелегко. Он чувствовал моё замешательство.

— Серёж, не буду скрывать, ты выглядишь ужасно, — начал друг, — я знаю, что ты хочешь мне всё объяснить, но боишься.

Я печально улыбнулся. Артём был молчалив, но когда говорил, то говорил, напрямик, не лукавя.

— Нет, Тём. Я не боюсь всё объяснить. Я просто знаю, что правда причинит тебе много боли. Вот этого я не хочу. Я не хочу, чтобы из-за меня кто-то страдал. Хватает родителей. Они и так бедные измучились за эти дни.

Артём положил руку мне на плечо.

— Серёж, я справлюсь. Чтобы у тебя не случилось, мы найдём выход. А теперь пойдём, нам пора на репетицию.

— Но? — вскинул я руки.

— Расскажешь всё, когда будешь готов. Сейчас ты ещё сомневаешься.

— Наверно, ты прав. Прости, Тёмка. Я, правда, ещё не готов.

— Ничего страшного, я всё понимаю. Теперь пойдём, а то мы и так опаздываем.

Я кивнул и, закрыв дверь, побрёл за другом, который вышел со двора.

Давно это произошло. Когда точно, я не знал. У родителей не спрашивал, да и у бабушки тоже. Сколько себя помнил, недалеко от деревни была проложена трасса. Так вмоей деревни было две дороги. Одна шла по улице — это была тропка, а другая, по которой ездили машины, шла за огородами. Получилось так, что сначала шли дома, за домами огороды, а за огородами асфальтированная трасса, которую у нас называли «Верхи».

И так мы пошли по «верхам». Конечно, там был путь длиннее, но у нас вошло в привычку, не ходить по деревне. Почему так повелось, я не знал. Да и зачем? Разве важно, где идти? Главное добраться до конечного пункта. Если честно с середины пути, который мы прошли, я думал, что не доберусь до Дома культуры.

Тёмка молчал. Он то и дело кидал на меня обеспокоенные взгляды. Каждый раз я улыбался, давая понять, что у меня всё хорошо. Но друг ведь не слепой, он видел, что я еле стоял на ногах. И, правда, мне было так плохо. Силы покидали меня. Я чувствовал, как ноги слабеют. На мгновение я даже пожалел, что пошёл. Но я не мог не пойти и подвести весь коллектив. Ребята не виноваты в том, что я болен. Так что, не смотря ни на что, я собирался выступить.

Впереди показался перекрёсток. Это был центр нашего села. Прямо была улица Писарёвка. Налево шла дорога, ведущая в Поныри. Там же с обеих сторон дороги расположились жилые дома. Это была деревня Большая дорога. А если повернуть направо, то можно попасть в другое село — Ольховатка.

Мы перешли уже перекрёсток, когда я снова почувствовал наступающую тьму. Она не была ледяной. Напротив, вокруг витала лишь пустота. Последнее, что я услышал, когда темнота накрыла меня, словно туман, ранним утром покрывающий луга, — крик Артёма.

Я понимал, что снова упал в обморок. Ничего не слышал и не видел, но ощущал, как бешено билось сердце, и невыносимо болела голова. Такого я ещё не испытывал. Это была непросто боль. Такое чувство, что мне на голову свалили бетонную плиту.

Постепенно, минут через пять, по моим подсчётам, боль стала стихать. Тьма отступала. Сначала на полшага, потом на шаг, а вскоре мне в глаза ударил свет и я очнулся.

— Артём, спасибо, что не дал мне упасть, — поблагодарил я друга.

— Не за что, Серёж, — ответил друг.

Показалось мне или нет, но в голосе Тёмы появился трудноуловимый акцент. Я приподнял голову и увидел бледное лицо, казавшееся мраморным. В каждом изгибе того лица не было ни единого изъяна. Кожа казалась такой гладкой, словно я смотрел не на человека, а на скульптуру.

Сначала я ничего не понял, но когда ко мне подошёл испуганный и трясущийся Артём, до меня дошло, что поймал меня не друг, а совершенно посторонний человек.

— Спасибо, вам, что не дали Серёже упасть. И ты, Серёж, прости, — обратился Тёма ко мне, — просто всё произошло так быстро, что я не успел среагировать. Хорошо, хоть этот человек, подоспел вовремя.

— Его зовут Отто, — пробормотал я и выпрямился.

Наконец-то я вспомнил, кому принадлежало это лицо.

— Спасибо, Отто. Огромное спасибо.

На мраморном лице появилась скромная улыбка.

— Не за что, Сергей. Не за что, Артём. Ну, ладно я пойду, мне пора. Увидимся на концерте.

— Хорошо, до встречи, — попрощался я и обратился к Артёму, молчавшему последние несколько минут, — прости, друг. Я не думал, что так получиться.

Тёма, похлопав меня по плечу, проговорил:

— Хорошо, что всё обошлось.

Мы с другом обернулись, чтобы ещё раз поблагодарить Отто, но знакомого отца и след простыл.

— Ого, — прокомментировал Тёмка.

Я лишь пожал плечами и в это самый момент у нас зазвонили телефоны.

Другу звонила Наташа — наш художественный руководитель. Она была в не себя от ярости. Мне родители. Я соврал им и сказал, что у меня всё хорошо. Они в свою очередь попросили меня быть осторожным и пожелали удачи.

Я и Артём пошли дальше. Впереди нас ждало другое испытание. И звали то испытание Наталья Владимировна.

***

Улица Писарёвка в отличии от моей родной деревни Битюг была густо населённой. Дома здесь располагались в два ряда. По обеим сторонам дороги. По правую руку, если идти со стороны моей деревни, гордо стояло здание местной администрации, перед которым возвышался памятник героям Великой Отечественной Войны — Солдат, держащий ружьё поднятым вверх. Также по правой стороне улицы притаился местный дом культуры. Монолитная громадина, смотрящая огромными глазами-окнами на восток. И если проследить за взглядом этих «очей», то увидишь церковь. Троицкий храм являлся гордостью нашего села. Точно я не знал, но со слов бабушки этот храм был построен ещё в девятнадцатом веке. Она рассказывала, что церковь построил купец, и упоминала, что этот же купец возвёл храм в Санкт-Петербурге.

— Серёж, ты идёшь? — спросил друг.

— Да, конечно, — ответил я и снова посмотрел на храм, возвышающийся вдали.

Конечно, когда мы вошли в здание, то эмоции меня переполняли. Давно я не был в родном доме культуры. Ну, как давно? Всего около месяца. Но и этого времени хватило по горло, чтобы соскучиться. Каменный пол, стены, обшитые деревянными панелями, высокие потолки — всё радовало глаз и заставляло сердце трепетать.

Ещё большие эмоции у меня вызвала гримёрная. У нас её называли кабинетом. От уютной, почти домашней обстановки веяло теплом. От каждого столика (в кабинете их было три) от каждого шкафа, от занавесок, весящих над большим окном. Всё было близким и родным, даже угрюмое выражение лица Наташи, грело моё сердце, но скоро сказка исчезла. Ужас, появившийся в глазах нашего художественного руководителя, разрушил прекрасный мир и заставил вспомнить о болезни.

— Всем привет, — улыбнувшись, поздоровался я.

Надо было как-то разряжать обстановку.

— Здравствуй, Серёж. Ты хорошо себя чувствуешь? — спросила Наташа.

В груди больно кольнуло. Мне не хотелось врать, но к правде был ещё не готов, поэтому ответил:

— Всё хорошо. Немного приболел, но это не страшно.

Тёмка покачал головой и обратился к невысокому парню.

— Вань, пойдём, поможешь мне настроить аппаратуру.

Иван ещё раз оглядел меня. От его взгляда, мне стало как-то не по себе. Он вышел из кабинета. Наташе кто-то позвонил, и она выбежала из гримёрной. Наташке наверно звонил муж, но это не так важно. Не смотря на срочные дела друзей, в кабинете я всё же остался не один.

Злата полными слёз глазами смотрела на меня. Она видела, что со мной твориться. Я не выдержал её взгляда и вылетел из кабинета.

— Господи, я чудовище. Так не должно быть. За что? За что ты так со мной? За что ты так с моими родителями? Я не понимаю. Я не понимаю… Злата, ты-то тут причём? Прости меня, пожалуйста, прости, — бормотал я, глядя в небеса.

— Ну-ну, Серёжка. Всё хорошо, всё хорошо, — услышал я родной голос.

Злата гладила меня по руке. А я лишь стоял и смотрел. У меня не было сил что-либо сказать. Какое бы слово не слетело с моих губ, оно причинило Злате невыносимую боль, но и молчать я не мог.

Меня разрывало на мелкие кусочки. Такой боли я не испытывал даже в минуту наступающей темноты, которая обволакивала меня уже не раз. Сотни бетонных плит падали на мое тело с огромной высоты. Тысячи раскалённых клинков пронзали сердце. А самой страшной болью была любовь к Злате. Конечно, я мог сказать о своих чувствах. Но имел ли я на это право? Имел ли я право осчастливить человека, а потом убить, уйдя из его жизни навсегда. Нет! Конечно, Нет!

Лёд, стоявший в моих глазах, треснул, и горячие обжигающие слёзы потекли на лицо.

Злата, прижалась ко мне всем своим хрупким телом. Машинально мои руки обхватили девушку и прижали сильнее.

— Всё будет хорошо, Серёжа. Всё будет хорошо. Мы справимся, ты не умрёшь…

Я отодвинул от себя Злату и с недоумением взглянул в синие глаза.

— Да, я всё знаю, — ответила она на мой немой вопрос.

— Нет. Господи, нет! Так недолжно быть. Это несправедливо! — бормотал я, отходя от Златы.

Мне захотелось убежать от самого себя. В далёкий лес, в котором нет солнца, нет жизни, нет страданий близких мне людей. Они не должны так страдать.

— Серёжа, родной, умоляю, успокойся, — плакала Злата, пытаясь схватить меня за руку.

Но я как маленький ребёнок, не желающий идти в садик, прятал руки за спиной.

— Серёж, прошу, ведь я люблю тебя…

Я остановился и почувствовал, как сердце замерло. Слёзы хлынули из глаз, и через секунду Злата крепко обнимала меня, а я её.

(Наталья)

Когда я вышла из-за угла, то остановилась как вкопанная. Серёжа стоял, подняв голову вверх. Он винил себя в чём-то. Смысл его бормотания я уловить не могла, но мне было ясно одно, что Сергея что-то очень сильно мучит. Я собиралась уже подойти и успокоить, но я не успела занести даже ногу, чтобы сделать шаг, как из клуба вылетела Злата. Она сначала остановилась в шаге от юноши, а потом схватила Серёжу за руку и, наверное, что-то сказала, потому что он обратил на неё внимание, и в этот самый момент моё сердце чуть не разорвалось от ужасной боли, которую я испытала, когда увидела лицо мальчика.

Волны боли и страдания выплёскивались наружу, но Сергей держался и держался достойно, правда, до тех пор, пока у него были силы. Но люди ведь не стальные, а Серёжа особенно. Я знала его довольно хорошо, чтобы с уверенностью сказать, что он сильный юноша, но эмоциональный и ранимый. Серёжка лучший из людей, кого я когда-либо встречала. Всегда, когда бы ни попросила, он, не раздумывая, приходил на помощь. В тот момент я хотела помочь ему, но не могла сдвинуться с места. Не заметила я, как начала плакать вместе с моими друзьями. Это было так трогательно. Злата и Серёжа любили друг друга, но Сергей мучился, и я не понимала причину его страдания. Не выдержав слёз, я забежала в клуб.

(Артём)

Я был сильно удивлён, когда в кабинете никого не оказалось. Да и Ваня тоже. Мы выбежали из артистической, танцпол тоже пустовал. Я и Ваня переглянулись, а потом разошлись. Иван побежал на второй этаж в библиотеку, а я на улицу. В дверях я наткнулся на Наташу. Какого было моё удивление, когда увидел, как она плачет. Наташа из тех девушек, которая держит всё в себе и не показывает, что плакса. Но тогда подруга ревела как маленький ребёнок, у которой отняли куклу.

— Господи, Наташ! Что случилось?

Она лишь мотнула рукой и, бормоча себе под нос, оттолкнула меня. Что хоть произошло? Ничего не понимал, но спрашивать как-то не решался, да если бы и захотел, то не у кого. Наташки уже не было поблизости. Чертыхнувшись, вывалился на улицу и опешил, когда увидел лицо Златы. Без лишних слов любой бы дурак понял, что в такой момент, как тот, любые комментарии излишни. Теперь я понял, почему плакала Наташа. Злата знала, что происходит с Сергеем. И по слезам, стоявших в небесного цвета глазах, можно было определить, что у моего друга всё плохо. Я испарился также тихо, как и появился. Ребятам нужно было побыть наедине.

(Злата)

Как же легко сойти с ума. Один миг и связь с реальностью потеряна навсегда. Люди живут, куда-то спешат, надеясь успеть всё в этой жизни. Но как быть тем, которых лишили этого шанса на полёт?

Двадцатое августа навсегда изменил мою жизнь. Я читала книгу, когда в комнату ворвалась мама. За одну секунду история романа перестала меня интересовать. Родная плакала, бормоча невнятное. Я поняла одно, что с Серёжей произошло несчастье. Он попал в больницу без сознания. Моё сердце сразу замерло, почувствовав неладное. Я только познакомилась с Серёжей, полюбила его, можно сказать с первого взгляда. Наверное, так оно и было.

Мы только переехали в новый дом. Отец попросил меня сходить к Фроловым. Я согласилась. Проблем с поиском дома у меня не было, потому что домов на Битюге не так много. А с Серёжей, как оказалась, мы жили совсем рядом.

Наша встреча была забавной. Сергей чуть не сшиб меня дверью, когда та резко распахнулась. Ох! Я готова была убить Серёжу, но, взглянув в карие щенячьи глаза, потеряла голову. В шестнадцать лет я поняла, что нашла свою судьбу. Тот взъерошенный в старой футболке и потёртых шортах юноша, влюбил меня в себя бесповоротно. Да я и не хотела никуда сворачивать. Я всё бы отдала, лишь бы наши пути не разошлись. Вот так я встретила любимого, а на следующий день он оказался в больнице.

Почти сутки от Серёжи не было известий. А потом пришло одно, которое я услышала совершенно случайно, но которое чуть не свело меня с ума.

Глубоко вдохнув, я крепче обняла Серёжу.

— Прости… — простонал он.

— Всё хорошо, всё хорошо! — убеждала я больше себя, нежели любимого.

Я прекрасно знала, что помочь Сергею может только чудо, и я ждала, надеясь, что Господь не оставит родного.

— Я не хотел, чтобы так вышло, — прохрипел Серёжа.

— Я знаю, родной, знаю.

В глазах Серёжи смешались любовь и боль. Эти два сильных чувства разрывали моего парня на мелкие кусочки. Любимый глубоко вдохнул. Он собирался что-то сказать. И я знала, что он скажет, поэтому, не думая, поцеловала его. Сергей сначала растерялся, но, а потом, я поняла, что счастлива, не смотря на испытание, которое нам послала жизнь.

(Сергей)

Когда Злата поцеловала меня, я растерялся, но любовь, которую я испытывал к этой девушке, сама сделала всё за меня. Наш поцелуй был сладок и нежен и таким страстным, словно мы целовались в последний раз. Сказать честно, он мог стать последним в любую минуту, но, не смотря на сложность своего положения, я старался не думать об этом.

Через некоторое время мы посмотрели друг на друга.

— Нужно идти, надо хоть раз прогнать номера по сценарию, — прошептал я.

— Так не хочется, — сказала Злата, гладя мою ладонь.

— Ты права, но мы не можем подвести Наташу.

Я боялся любить и причинить близким людям боль. Конечно, Злате, маме, папе тяжело, но и мне нелегко. Я не справился бы со своим недугом в одиночку. Может, я поступил неправильно. Может я думал только о себе, о своей боли, но сделанного не воротишь. И кроме того Злата знала, что я болен. Она прекрасно понимала, на что идёт. Проблема в том, прав был я, что позволил ей быть рядом. Время покажет. Если, конечно, оно осталось у меня.

Мы вошли в гримерную и тут же встретились с обеспокоенными взглядами друзей, но так же я заметил ненависть. Она исходила от Ивана. Ваня тоже любил Злату, я прекрасно это знал, но в том, что она выбрала меня, а не его, нет моей вины.

— Ну, что начнём? — спросила Наташа.

— Конечно, — ответил я, — ой, извини, я мигом.

Оставив друзей в артистической, я вышел на улицу.

— Да, пап, привет! — ответил я, звонящему отцу.

— Серёж, как ты себя чувствуешь? — спросил он.

— Нормально. Голова болит, но терпеть можно.

— Ясно, ты береги себя сынок и помни, что всё будет хорошо. Ты справишься.

— Спасибо, пап. А мама где?

— Она пошла в магазин.

— Это хорошо! Ей нужно отвлечься. Я люблю тебя.

— И я тебя люблю, сын. Удачи тебе.

— Спасибо. Она понадобится.

Я услышал, как папа тяжело вздохнул, а потом трубку заполнили короткие гудки. Почувствовав на себе взгляд, я резко обернулся. Никого не было. Мне стало страшно, и я забежал в клуб.

(Отто)

С того самого момента, когда я впервые встретил Сергея в больнице города Курска, я наблюдал за ним. Каждый раз, когда мальчик падал в обморок (я всё это чувствовал), я готов был выполнить обещание, данное Виктору. Но я не мог подумать, что Сергей сам будет справляться со всем этим. Сила, которая просыпалась в юноше, была огромна. Её бы хватило, чтобы уничтожить небольшой город. За два с половиной века своего жалкого существования, я не встречал такой жажды жизни, но и не видел столько боли, сколько испытывал Сергей. Он волновался, переживал за всех. Серёжа готов был пожертвовать всем лишь бы близкие и друзья не страдали, но в то же время он прекрасно понимал, что без поддержки ему не справиться, отчего страдал ещё больше. Мальчик запутался в себе. Не мудрено, ведь он сам не знал, что происходит. Конечно, где-то глубоко в его подсознании, затаились все ответы на его вопросы, но хватит ли ему времени, чтобы докопаться до них.

Я стоял неподалеку. Увиденная мной сцена была самой трагичной и прекрасной в моей жизни. Любовь между Сергеем и златовласой девушкой была не что иное как судьба. Есть легенда, в которой говориться о родстве душ. Два человека живут вдали друг от друга, но когда они встречаются им достаточно одного взгляда, чтобы понять, что они нашли свою половинку. Жаль, мне не пришлось испытать этого. Немое сердце заболело. Я отвернулся, чтобы не видеть прекрасной любви. Для меня это было невыносимо. Я прекрасно понимал, что всегда буду одинок. Монстрам вроде меня не положено счастье. Что уж говорить, им не положен свет. Таким как я уготовлена вечная тьма, вечное проклятие и одиночество.

Я глубоко вдохнул и помчался прочь из села. Бежал по огородам. Оказался на поле, потом пересёк трассу и помчался всё дальше. Пролетали деревья, дома, даже один водоём, если конечно, я не ошибся. Через несколько минут я стоял в тени деревьев, скрывающих меня от жгущих лучей палящего солнца. Единственным местом, где солнце совсем не проникало через густые кроны высоких деревьев, был Курганский лес. Именно там я смог спрятаться и обдумать всё, что собирался сделать. У меня ещё оставался час, чтобы понять, хотел ли я идти на концерт, который должен был состояться в местном доме культуре. Одно меня останавливало — большое скопление людей. Смог бы я выдержать и не причинить им боль, я не знал.

(Сергей)

Я молил Господа лишь об одном, чтобы силы не покинули меня во время концерта. Прекрасно зная, что мне предстоит нелёгкое испытание, я на свою голову сдержал слово, данное Наталье и всему коллективу. Разве это не признак безрассудства? Почему я не подумал о том, что может произойти с родителями, с Златой? Что сделано, того не воротить.

Во время репетиции меня не покидало чувство вины и страха. Я боялся, что не справлюсь со своей задачей. Вы не представляете даже, каково петь или играть с невыносимой головной болью. При каждом движении тебе кажется, что на голову опускается тяжелый молот, и ты не в силах что-либо исправить. Громкая музыка и разговоры кажутся криками, лишь потому, что у тебя из-за мигрени обострён слух. Одним словом — невыносимо.

Так было и у меня во время репетиции. Злата всячески отговаривала меня, просила о том, чтобы я всё бросил и поехал домой. Она убеждала меня, что здоровье важнее концерта. Я и сам прекрасно это понимал, но обещание, данное мною Наташе, нарушить не мог.

— Серёж, а где твои минусовки? — спросил Артём.

— А? Что? — отозвался я через минуту.

Взглянув ещё раз на поющую Злату, я подошёл к столу, за которым сидел Тёма, подал другу флэш-карту.

— В папке «Для концерта», — ответил я на его вопрос.

— Серёж, как ты? Что-то на тебе совсем лица нет, — побеспокоился друг.

— Всё хорошо, просто волнуюсь. Пойду на минуту выйду на воздух.

Артём был сильно удивлён, и я знал причину его удивления.

Прежде, до рокового момента в моей жизни, сцена для меня была всем. Я жил на ней и никогда не боялся её. Конечно, перед каждым выходом, присутствовало лёгкое волнение, но оно сразу же проходило, когда я видел десятки глаз и улыбок зрителей, пришедших отдохнуть. Это словно прохладная речная вода жарким летом. Сначала неприятно додрожи, а потом наслаждение до замирания сердца в груди. Так был и у меня раньше, но теперь всё изменилось. Вернее, изменился я.

— Серёж, ты куда? — спросила вошедшая в кабинет Наташка.

— В уборную, — солгал я.

Наташа, лишь печально улыбнувшись, прошла на сцену.

Я, выругавшись, вылетел из кабинета и врезался в стену. Удар был настолько мощным, что я чуть не задохнулся от боли в груди, которая привела к секундному потемнению в глазах. Когда снова в мои глаза ударил свет, я обнаружил, что сежу в кресле, стоящем в фойе нашего дома культуры. Я смотрел на деревянные панели, расположенные на противоположной стене, но краем глаза заметил, что рядом со мной сидит Отто.

Приветствие застряло у меня в горле. Вы не поверите, но я был совершенно уверен, что врезался в бетонную стену. Это не мог быть Отто. Человеческое тело намного мягче. Оно не твёрдое, а я явно врезался в камень. Я не хотел признаваться самому себе, но это был Отто, потому что никакой стены около входной двери в гримёрную не было. Стена, конечно же, присутствовала, но от двери до неё — метров пятнадцать, так что я был сбит с толку.

Отто наверняка заметил мой ступор.

— Привет, — прохрипел я, нарушая повисшую тишину.

— Привет, Сергей. Извини, пожалуйста! Я не хотел причинять тебе боль.

Медленно выпрямившись, я встал. Грудная клетка ныла. Плюс ещё одно испытание, свалившееся на меня. Посмотрев на Отто, я почувствовал, что меня начинает мучить совесть. А всё из-за того, что боль в глазах друга заставляла чувствовать себя виновным перед ним. А в чём была моя вина, я не понимал? Я совсем перестал себя понимать. Я бы мог всё свалить на болезнь, но дело было в другом. Словно мир менялся вокруг, а вместе с ним менялся и я. Всё пугало, и я заметил, что не только меня. Родителей, друзей, да всех, кто встречал меня. Они все переживали за меня, боялись, а я ненавидел себя за это, за то, что причинял людям боль.

— Прости, Отто.

Удивление немца нахлынуло на меня волной. Явно, Отто не ожидал, что япопрошу прощение, но я всё же извинился, хотя сам не понимал, за что.

— Ничего страшного, — ответили мы друг другу и рассмеялись.

С Отто было так легко, словно с родным братом. Мы понимали друг друга. Между нами существовала некая связь. Такое же единство у меня было с отцом. С папой ладно, мы всё же близкие люди. Но откуда она появилась между мной и Отто? Родство здесь не причём. Тогда, что?

— Отто извини, пожалуйста. Но мне надо идти репетировать. Концерт через полчаса.

— Серёж, тебе не за что извиняться. Я пришёл пожелать тебе удачи.

Немец о чём-то задумался.

— Спасибо. Честно я не ожидал.

— Почему? — спросил Отто по инерции.

— Я не знаю.

— А я знаю. Сереж ты мой друг. А друзья поддерживают друг друга. Иди репетируй и не переживай из-за того, что можешь меня обидеть. Мне хватило нескольких минут, чтобы понять твой характер. Ты за всех переживаешь, за всех волнуешься. Это хорошо, но ты также должен думать и о себе, так что не переживай, я всё понимаю, ты дал обещание. Ты пытаешься никого не обидеть, ты пытаешься со всеми дружить. Это хорошо, но знай Серёж, что всем мил не будешь и помни, что настоящие друзья, всегда поймут, чтобы ты не делал, так что вперед и с песней, — закончил Отто, легонько хлопнув меня по плечу.

После таких слов, я лишь смог улыбнуться. Отто ещё раз пожелал мне удачи и ушёл. Минуту постояв, я переполненный эмоциями вернулся в артистическую. Прошёл на сцену. Ребята ждали меня.

— Простите, за мою безответственность.

— Всё хорошо, Серёж, — взяв меня за руку, сказала Злата.

Я оглядел всех друзей и улыбнулся. Они самые лучшие. Отто был прав в том, что настоящие друзья поймут.

— Ну, пора начинать, зал уже полон, да и время пришло, — скомандовала Наташа и взяла меня за другую руку.

Следом к нам подтянулись остальные ребята. Круг замкнулся, и над ценой пронеслось тихое «УРА»

(Отто)

Всё своё жалкое существование меня тянуло в Россию. Я хотел вернуться на родину своих предков. И вот, наконец, вернулся. Давным-давно я, мама и сестра бежали из России. Мою маму считали ведьмой не только чужие люди, но и близкие. Семья Филатовых была одной из них. Так получилось, что после смерти моего отца Александра, который был знатным дворянином, маму с двумя детьми вышвырнули на улицу, обвинив в преждевременной кончине батюшки. Конечно, она была ни в чем не виновата, а вот в семье Филатовых были колдуны. По крайней мере так думала мама. Позже, мы осели в Германии. Мне тогда исполнилось двадцать, я узнал, что Филатовы бежали из Москвы, сменив фамилию на Фроловы, и оказались в Курской губернии. С тех пор они и проживали в ней. Проходили годы, менялась власть, а они жили, позабыв о своей сущности. В середине двадцатого века в семье Фроловых родился мальчик, которого родители назвали Сергеем. Когда Сереже исполнилось шестнадцать, он заболел, но позже, как оказалось, в нём начали просыпаться силы. Вот почему я так дорожил этим юношей, он напомнил мне моего отца. К тому же мы были родственниками хоть и дальними.

Люди не услышали, но до моего уха донеслось тихое «УРА». Если я не ошибался, то вскоре начнется концерт. Я оказался прав. Занавес легонько дрогнул, открывая сцену. Наконец, он совсем открылся и на сцену вышли ведущие. Девушка и парень. Девушке на вид было лет двадцать пять, парню меньше. Наверное, он был школьником, может старше, а может младше Сергея.

— Мужчина, у вас телефон звонит, — робко обратилась ко мне женщина.

— Извините.

Достав мобильник из кармана, я шёпотом ответил.

— Здравствуй, Вить. Всё хорошо! Концерт только начался. Нет, Сергей ещё не выступал. Конечно, я же обещал. Я присмотрю за ним, не волнуйся. Пока.

Отключив телефон, я засунул его в нагрудный карман. Глубоко вдохнув, я замер. Острая обжигающая боль пронзила моё горло, а после и все вены. Я так крепко сжал челюсть, что почувствовал, как клыки впились в нижнюю губу. Рядом сидящая женщина, ни сказав ни слова, отсела от меня и перекрестилась. Я тут же достал телефон и вгляделся в зеркальный экран. Мертвенно бледное существо с кошачьими глазами безумно смотрело на меня. Убрав телефон обратно в карман, закрыл глаза, задержав при этом дыхание. Через несколько минут, огонь стал отступать, и мне стало легче.

Я открыл глаза и посмотрел на сцену, там дети играли какую-то сценку. Меня затянуло, и я забыл про жажду.

(Сергей)

Выглянув из-за шторы, я оглядел зал. Людей было столько, что некоторым из пришедших не хватило мест. Среди множества лиц я нашёл одно, отличающееся от других. Отто сидел чуть угнувшись. Он наверно говорил по телефону. Я это понял, когда друг положил мобильник в карман.

— Странный парень, — прокомментировала Злата.

Я вздрогнул, не ожидая её появления.

— Ты напугала меня.

— Извини, я не хотела. Просто ты уже пять минут наблюдаешь за залом. Я не упрекаю тебя, но сейчас твоя песня.

— Как? Уже? — всполошился я.

Злата тихо захихикав, схватила меня за руку и оттянула от шторы.

— Ты бы лучше слова песни повторил.

— Я их помню. Ох…

Такого я не ожидал. Огненный шар разгорелся, словно солнце взошло не на небе, а внутри моего тела. Огонь, бушующий в животе, причинял невыносимую боль.

Представьте, что вам через горло заливают раскалённое железо, которое медленно стекает по пищеводу, сворачиваясь в огненный шар. Потом шар заполняет все пространство ниже диафрагмы и разгорается с немыслимой скоростью. Кажется, что его смертоносные лучи сейчас прожгут живот насквозь, освобождая пожар наружу. Потом вообразите, как шар взрывается, и кипящая жидкость растекается по всему телу, заполняя адским пламенем все вены и капилляры организма.

— Серёжа, — услышал я, как проорали ребята.

— Воды, принесите воды.

Кто-то протянул мне стакан с водой. Я выхватил его из рук, но так и не смог сделать глоток, потому что, запотевший, он выскользнул, ударился о пол и разлетелся вдребезги.

Я секунду смотрел на осколки, а потом поднял голову. Ребята столпились вокруг меня. Злата держала меня за руку, а Артём пытался вызвать скорую. По крайней мере, мне так показалось. Честно говоря, меня это совсем не волновало. Причиной моего беспокойства был Отто. Он стоял за кругом из ребят и с нескрываемым ужасом наблюдал за мной. Я взглянул ему в глаза и почувствовал, как огненный шар снова разгорается у меня в животе.

— Отто, уйди! — прорычал я, не обращая внимания на панику ребят и зрителей в зале.

— Серёж, я не могу…

— Убирайся! — проорал я. — Или я за себя не ручаюсь!

Отто не ответил и ушёл со сцены. Артём помог мне подняться. Присев на стул, я посмотрел на друзей.

— Тём, куда ты звонил?

— Хотел вызвать скорую, но связь пропала, и до сих пор не появилась.

— Не надо звонить. Со мной всё хорошо и ребят простите, пожалуйста. Я не хотел срывать концерт.

Тёмка, фыркнув, пробубнил ругательство в мою сторону. Я проигнорировал обидные слова, потому что друг назвал меня «идиотом» не со зла.

— Серёж, это неважно. Мы вернём зрителям деньги. Сейчас нас волнуешь ты, — сдерживая слёзы, прошептала Злата.

Моё сердце болезненно сжалось в крохотную точку. Я крепко сжал ладонь любимой девушки.

— Так, Ваня, Тёма, пойдём надо успокоить зрителей и извиниться, — вмешалась наш худрук, осознавая то, что из сложившейся ситуации надо как-то выходить.

— Наташ, извини, пожалуйста.

— Ничего страшного. Главное, что с тобой всё хорошо, — без всяких эмоций ответила она и, схватив ребят за руки, вытащила их на сцену.

Остальные артисты тоже ушли, так что я и Злата остались вдвоём.

— Злата, я не знаю, что произошло.

— Серёж, всё обошлось. Это из-за болезни.

— Нет! Это другое, — тяжело вздохнув, продолжил. — Я почувствовал, как внутри меня разгорелся огненный шар.

Злата, вздрогнув, присела на стул, стоящий рядом.

— Я не понимаю, что ты имеешь в виду.

— Не знаю, но мне кажется, что это связанно с моей семьёй.

— Ты про что?

Я встал.

— После того, как я попал в больницу, заметил, что с родителями стало что-то происходить. Мама постоянно твердила, что в моей болезни виноваты они. Но этого не может быть, Злата.

— Серёж, всё будет хорошо, — прервала она меня.

Я лишь мотнул рукой. После сегодняшнего случая, я потерял всякую надежду на излечение. Что-то происходило. И я не понимал что. Нечто внутри меня оборвалось, когда огненный шар разгорелся. А самое страшное, я потерял доверие к Отто. Или не потерял. А что если Отто поможет мне всё разъяснить, что если он знает, что со мной происходит. С чего бы незнакомому человеку так переживать за меня? И дело не в единстве, которое между нами существовало, а в чем-то большем, в том, что мне не видано.

— Мне нужно найти Отто.

Злата взорвалась.

— Господи, Серёж, что с тобой происходит! Ты его сам прогнал, а теперь хочешь его найти!

— Злата, я понял. Он знает, что со мной происходит. И папа знает и мама. Они могут мне помочь.

— Это бред Серёж. То ты гонишь его как злейшего врага, то хочешь видеть. Ты определись, что тебе нужно. Поговори с родителями. Разберись в себе. Я понимаю, тебе тяжело. Это хорошо, что ты борешься, но то что ты сказал это полный бред. Конечно, они могут помочь. Они могут поддержать тебя. Я могу поддержать тебя. Отто. Мы поддержим тебя, ты справишься. Ты просто напуган.

Я присел на стул.

— Возможно, ты права. Я просто паникер и всё. Болезнь сказалась на моей психике. Но я всё равно должен найти Отто. Мне нужно извиниться пред ним.

Злата взяла меня за подбородок и, взглянув мне в глаза, сказала:

— Извинишься, и он тебя простит, поверь мне. А теперь тебе надо домой.

— Да, надо. Я сорвал концерт, всех напугал, обидел Отто и устал. Точно мне надо домой.

— Ох, Серёжка.

Я кивнул и приобнял Злату за талию.

— Всё будет хорошо, поверь мне.

— Я верю тебе. Верю, — ответил я настолько убедительно, насколько смог.

Разумом я понимал, что то, о чём подумал и говорил полнейший бред. Но где-то глубоко в душе я верил, что сказанное мною — правда. Я прекрасно осознавал, что это за гранью возможного, но шестое чувство говорило о том, что вокруг происходит что-то странное, может даже выходящее за рамки реальности. Вот, например, огненный шар внутри меня или внезапная ненависть к Отто, словно он не человек, а какой-то монстр. Всё это могло мне показаться из-за болезни. Наверное, так оно и было. Но всё казалось таким реальным, таким осязаемым, что могло быть правдой.

— Злата, пойдём домой.

— Пойдём, Серёжка.

(Отто)

Облокотившись о ствол огромного тополя, я через сад и ракиты над местной речкой, всматривался вдаль. Обычный человек бы ничего не увидел, но я различал людей, живущих по ту сторону реки, даже через мелкие прорехи среди ветвей густых крон деревьев. Две молоденьких девушки и женщина работали. Точно сказать я не мог, но, по-моему, они собирали картофель. Я долго любовался ими, пока не услышал звук приближающейся машины.

Черный «Ниссан» подъехал и остановился. Виктор сразу же вылез из машины, а его жена осталась сидеть, глядя на меня с нескрываемым отвращением. Я, поздоровавшись, кивнул ей. Женщина, вздрогнув, открыла дверь и вылезла.

— Зачем ты пришёл? — набросилась она.

— Люба, остынь, — на повышенных тонах проговорил Виктор, — ты же знаешь, Отто бы просто так бы не появился у нас.

Любовь сразу же изменилась в лице.

— Что с Серёжей?

— Всё хорошо, Любовь, уже всё хорошо, — ответил я.

Женщина зарыдала. Виктор заботливо поддержал её под локоть и повёл её в дом, пригласив меня войти с ними.

— Рассказывай, что произошло? — спросил друг, помешивая чай.

Я, отодвинув, чашку с чаем, предложенную мне из вежливости, и начал свой рассказ. Каждое слово, сказанное мною, пугало родителей Сергея, но в то же время, удивляя, шокировало.

— Ты хочешь сказать, что Сергей мог в любую секунду испепелить тебя на месте? — спросил Витя.

Люба по-прежнему молчала и не встревала в разговор.

— Я не знаю. Но думаю, что сила в нём намного сильней, чем мы думали. Если помнишь, в легендах говорилось о том, что есть Избранные. Я думаю, что Сергей один из них.

— Ну, я слышал эту легенду. Раз в тысячу лет рождался ребёнок, обладающей огромной силой, способной уничтожить всё живое на Земле. Но так же в ней говорилось, что эти дети умирали или их убивали, боясь последствий.

Люба охнула.

— Всё хорошо, — успокоил женщину муж, — наш сын справиться.

— Да, они умирали, потому что были слабы, но твой сын, Витя, он сильный, но боюсь с такой ношей он не справиться. Всё-таки он наполовину человек, — закончил я, посмотрев на мать мальчика.

— И что нам делать? — спросила Любовь.

— Я не знаю, наверное, ждать, а дальше, если что, я изменю его.

— Ох… — выдохнула женщина и, разрыдавшись, уткнулась мужу в грудь.

Витя, погладив убитую горем женщину по голове, с надеждой посмотрел на меня и спросил:

— Отто, как ты думаешь? Серёжа справиться?

— Честно, я не знаю. Сколько не наблюдаю за ним, твой сын удивляет меня всё больше. Каждый раз, мне кажется, что Серёжа не выдержит очередного обморока, но он справляется, находит в себе силы вернуться из темноты.

— Надеюсь, что справиться. Эх, Отто, это моя вина.

— Вить, здесь нет вашей вины. Это его судьба.

— Вот этого я и боюсь. Спасибо, тебе Отто, что всё рассказал. Ты правильно поступил.

Я улыбнулся, но, вспомнив полный ненависти и отвращения взгляд Сергея, помрачнел. Серёжа начинал понимать. С одной стороны это было хорошо, но с другой стороны — плохо. Я не хотел терять такого друга, как Серёжа. Я всё же надеялся, что даже, если он узнает правду, поймёт и сможет простить меня и родителей.

— Отто, что с тобой?

Тяжело вздохнув, почувствовав при этом жгучую боль в горле, я ответил:

— Да, боюсь, что, когда Серёжа узнает правду, он меня возненавидит.

— Вряд ли, он всё поймёт, ведь он часть твоего мира.

— Да уж, часть. Ладно, Витя, я пойду, мне пора.

Виктор, понимающе кивнув, встал и проводил меня до двери. Люба увязалась за нами.

— Отто, спаси его, — вдруг добавила она, когда я уже был на улице.

Кивнув, я умчался, гонимый своей страшной сущностью в лес на охоту.

(Сергей)

— Ну, мне уже пора, — прошептал я, оторвавшись от мягких, пухленьких губ Златы.

Мы стояли напротив её дома. Вечер был тёплым и тихим. Меня, если честно, немного это раздражало. Обычно пели птицы, где-то вдали лаяли собаки, мир жил, но сегодня казалось, что всё замерло. Полная, гнетущая тишина, давящая на уши и заставляющая чувствовать себя неуютно.

— Я знаю, тебя не проводить?

Злата улыбнулась.

— Серёж, я пошутила, — сказала она и рассмеялась, а потом добавила, — ты бы видел своё лицо, а глаза…я думала, твой взгляд испепелит меня.

— Извини, — смущённо хихикнул я.

— Ну, пока, — глядя мне в глаза, прошептала любимая.

— Пока, — грустно ответил я и наши губы слились в сладком поцелуе.

Он был страстным, нежным, но не настойчивым. На данный момент нам хватало лишь этого. Мы любили друг друга так сильно, что у меня не было слов, описать наше чувство.

Наша любовь — спокойный, но иногда бушующий океан. Наша любовь — ветер, который то слабый, то сильный. Мы друзья, но в то же время любовники. Можем молчать часами, но и можем болтать без умолку. Мы смотрим друг на друга и не можем оторвать взгляда. Мы нашли друг друга в такой трудный момент, и надеюсь, что никогда не потеряем.

— Спокойной ночи, — попрощался я.

Злата чмокнула меня в щёку и побежала домой. Дождавшись, пока хлопнет дверь, я развернулся и пошёл домой.

Пока я шёл, я думал только о любимой девушке, но вдруг всё изменилось. Это произошло, когда я миновал участок, заросшей лопухом, крапивой и молодой дикой сливой. Как раз за этими зарослями, через которые проходит тропинка, находился мой дом. Если вернуться в прошлое, то раньше здесь в лощинке были дома, это сейчас всё заросло. И так, это произошло, когда я выбрался из зарослей на открытое место, которое мы убирали каждую весну. Это была территория вокруг нашего дома.

Огненный шар разгорелся с небывалой силой. На этот раз я не упал и не согнулся пополам. Я просто знал, что он не причинит мне вреда. Боль была, конечно, адской, но я терпел.

Отто стоял, наблюдая, как я нерешительно шёл к дому. Когда я сровнялся с ним, то поздоровался, хотя желания у меня это делать не было. Не знаю от чего, но я начинал злиться, когда немец находился рядом со мной.

— Привет, Серёж, как ты? — извиняющимся тоном спросил Отто.

Немец был так печален, что моя злость разлетелась вдребезги, как хрустальный бокал, ударившийся о пол. В этот момент я понял, что злился на друга необоснованно. Он не заслуживал такого строго отношения, какое получил в клубе. Я был не прав.

— Прости, я не хотел кричать на тебя. Просто, когда ты рядом, мне страшно. У меня такое чувство, что ты что-то скрываешь, — сам от себя не ожидая, выпалил я.

— Ничего, Серёж. Я всё понимаю. Ты имеешь право злиться на меня, — совсем мрачно сказал Отто.

Я так не мог понять, что со мной произошло, но а сейчас я запутался окончательно.

— О чём ты говоришь?

Отто отвернулся. Было видно, что говорить ему тяжело. Та тайна, которую он скрывал, очень мучила его.

— Я не могу сказать. Не сейчас. Ещё не время, — просипел он так, словно был болен ларенгитом.

— Хорошо, я не уверен, что хочу знать. Просто всё очень странно. Знаешь, я начинаю тебя чувствовать за несколько метров. Почему?

— Всё очень сложно, Серёж. Я бы всё тебе рассказал, но ты должен узнать сам. Надеюсь, ты уже нашёл что-нибудь, что поможет тебе понять.

Только Отто закончил свою речь, как я вспомнил про находку. В моей голове сразу всплыла история, написанная в старой тетради. Так же я вдруг осознал, что ошибся. Я точно не знал, нашёл ли я дневник или рукопись. Сначала, когда я принялся читать, я подумал о нём, но после, когда в истории развернулось действие, и появился диалог, я начал сомневаться в своей догадке.

— Отто, — позвал я друга, но он не откликнулся.

Я огляделся, его нигде не было. Покачав головой, я ещё раз осмотрелся и в подавленном чувстве вошёл во двор, а затем в дом.

День выдался тяжёлым. Произошло, столько странностей, что голова шла кругом. Ещё эта тетрадь и совсем непонятная история в ней, которая могла оказаться выдумкой. Наверное, мой прадед был писателем, и я нашёл его рукопись. А какая разница? Написанное не могло быть правдой, если только мой прадед не был сумасшедшим.

После этих размышлений я не мог уснуть, но после часового страдания, меня всё-таки одолела усталость, и я провалился в сон.