Глава 3. Постигая такое, что не хочется жить.

2039 год.

Я проснулся утром. Спускаясь, я подумал, что состояние неопределенности все-таки гложет меня очень сильно, поэтому мне очень нужно объясниться с Алисой. Я понял, что после вчерашнего разговора я хочу, чтобы этот туман развеялся, я хочу занять какое-то четкое и определенное место в ее жизни. Я собирался прямо сказать ей, как много она значит для меня. И, если в ее глазах я чего-то стою, то пусть также прямо скажет мне.

Я не знал, как правильно объясняться в любви, но думал, что нужные слова придут мне в голову сами, стоит только начать. Я постучал в дверь, но мне никто не ответил. Странно, но дверь была открыта, поэтому я решил заглянуть внутрь.

Внутри было уютно и прибрано, но Алисы там уже не было. Я увидел лежащий на столе открытый блокнот. Осмелев (я ведь как-никак только что собирался в любви ей признаваться), я подошел ближе и заглянул внутрь. Полюбопытствовать, что она рисовала последним? А вдруг меня? Вдруг она думала обо мне, как я о ней?

Я увидел не рисунок. Я увидел дневниковую запись.

«Мне уже не один раз говорили, что я очень добрая. И что доброта — это очень хорошее качество.

Может быть, и хорошее, но, если честно, думаю, оно меня погубит. Из-за него я себя ненавижу. Большей части моих знакомых нужно только воспользоваться мною, моими возможностями, временем, связями, даже расположение дяди Миши они через меня пытаются заполучить. Они обращаются ко мне только тогда, когда им что-то нужно. Они говорят: «Привет, как дела?», а затем мгновенно начинают рассказывать, какие у них проблемы и как им требуется моя помощь, порой даже не выслушав, каковы же мои дела. А на меня им совершенно наплевать. Если я скажу, что не могу ничем помочь, разговор мгновенно прекращается, причем даже если собеседник знает, что мне, может быть, самой хочется поговорить или попросить помощи. Тем более, что помощи у окружающих я прошу редко.

Но главное — я почти никому не могу отказать в помощи. А за это я особенно себя ненавижу.

Приходится всем улыбаться, показывать свою любезность, помогать. Это стало дурацкой привычкой. Выгляжу, наверно, полной идиоткой. А ведь порой мне так нужно кому-нибудь рассказать о том, что я думаю и чувствую, о своих делах, о работе, о проблемах…А получается, что я не всегда могу это сделать даже своим старым друзьям.

Впрочем, есть и обратная сторона монеты, совершенно иная крайность. Я не люблю также, когда люди упорно пытаются стать для меня кем-то большим, чем просто знакомым, приятелем. Есть люди, которые в состоянии меня выслушать и выдержать. Знаю, иногда у меня бывают истерики, я не всегда себя хорошо контролирую, поэтому терпеть меня тяжело. Но почему из того, что я рассказываю им о своих проблемах, нужно делать вывод, что я ставлю их выше остальных? Ведь в результате они опять же будут требовать от меня чего-то… Чего-то большего, чем просто дружбы. Ведь уже не первый раз такое случается!

Я устала от всего. Я хочу куда-нибудь отсюда сбежать. В другой город, где меня никто не знает, поэтому, может быть, там моя жизнь будет лучше. Может быть, в Москву, может быть, в Питер».

Прочитав все это, я почувствовал, что внутри меня что-то оборвалось, что-то упало. Комок, обитающий где-то на дне желудка и символизировавшийся у меня исключительно с любовным чувством, теперь растворился, и его заняло огромное чувство… чего? Обиды? Грусти? Тоски? Досады? Растерянности?

Я не знал, как это правильно назвать. Возможно, все сразу. Слезы подступали к моим глазам, но я старался сдерживать их, где-то в горле щипало.

Я понимал, что все мои планы на счастье, радость и любовь, на торжественное признание, которое для меня было сродни какому-то религиозному таинству, — все это рухнуло в один миг. Я моментально принял все ее слова на свой счет — ну а о ком, простите, она еще могла говорить? Я понял, что она не только не увидела во мне никого большего, чем просто знакомого; более того, я был уверен, что не понял ее, не понял ее улыбок и чувств, что только навредил себе и ее отношению ко мне своей поспешностью и слишком резкими, как мне показалось, попытками сблизиться. Хотя я не так уж и резко пытался, поэтому не понимал, как она догадалась о моих чувствах.

Одновременно с этим во мне вспыхнули ревность, зависть и злоба. Не в первый раз такое случается? Значит, до меня уже были случаи? Кто-то уже претендовал на нее? Кому-то еще она улыбалась столь же сладко, как и мне? Я понимал, что все кончено, но одновременно с этим не хотел прощаться с мыслью, что люблю ее и хочу быть рядом с ней, поэтому никаких соперников не допущу!

Я поднялся к себе на чердак, достал свой блокнот и сделал запись.

«Вот есть же такая категория людей! Сначала ворвутся в твою скучную жизнь и за какую-то неделю все в ней изменят, все перевернут с ног на голову… Они заставят тебя по-другому смотреть на мир. Они заставят тебя чувствовать все совершенно иначе, жить иначе, подарят новые надежды и мечты. И ты будешь готов терпеть от этих людей все, что угодно, лишь бы они продолжали быть рядом с тобой, вдохновлять тебя жить и каждый новый день превращать в единственный и неповторимый.

А затем по-английски отвернутся и будут делать вид, что они тут ни при чем, что все так и было раньше.

И таким образом разобьют тебе к чертям сердце.

А ты потом живи себе дальше с этой пустотой в груди, удивленно наблюдая за окружающим миром и не понимая, почему он может так спокойно жить дальше, когда тебе жить уже совсем не хочется».

Поддавшись первому порыву, я написал в своем дневнике какую-то полную глупость, которую затем сжег, но не по той же причине, что уничтожал страницы раньше — а просто испугавшись написанного, испугавшись своего импульса. Я немного посидел, стараясь успокоиться и прислушиваясь к стуку своего разбушевавшегося сердца.

Одно я знаю точно. Я хочу продолжить бороться за нее. Я не могу все бросить. Если я не увижу ее хотя бы день — я погибну. Я в этом уверен. Я сделаю все, что угодно, лишь бы она поняла, что я стою ее любви. Я должен ее добиться. Во мне бушевало пламя, это пламя медленно сжигало меня изнутри.

Однако человек предполагает, а бог располагает.

У барной стойки был кто-то из большой свиты помощников Медведя. Сам Медведь сидел за одним из столиков. С ним были Дмитрий и какой-то еще человек, которого я ни разу раньше не встречал, хотя за эту неделю уже познакомился со многими, в первую очередь — с помощниками, друзьями и собутыльниками Медведя. Этот человек был длинный, костлявый, немного сутулый, в грязной ситцевой рубахе с разорванным воротом, открывавшим его сухие и угловатые кости, обтянутые коричневой кожей. Он посматривал по сторонам, поводя своим горбатым, хищным носом, кидал вокруг себя острые взгляды, поблескивал холодными серыми глазами. На столе стояла бутылка, опорожненная уже на половину, и три стакана.

Медведь махнул мне рукой. Я подошел к столу.

— Вот что. Работа твоя с охраной склада пока закончена. Ситуация изменилась. Есть к тебе одно дело, большое. Сейчас идите со Змеем, он по дороге все объяснит.

Хорошая у мужика кличка. К его внешнему виду вполне подходит.

Мы вышли из бара. Поблекшее от пыли голубое небо было мутным, жаркое солнце смотрело, точно сквозь тонкую серую вуаль. Змей нес с собой какую-то большую спортивную сумку. Только выйдя, он заговорил. Оказалось, что и голос у него шипящий, чем он создавал потрясающее сходство с настоящей гадюкой.

— Так. Идем сейчас в лес. Там вояки. Они вход в твое убежище обнаружили. Сейчас они там и проводят исследования. Нам надо разведать, как дела. Главное: двигаться тихо, чтобы нас не заметили. Это ты, вроде, умеешь.

— Далеко ли идти? — сразу спохватился я.

— Не очень. За твое суток должны добраться, как раз к полудню прибудем, если не будем останавливаться. Ты как сам-то умудрился целых две недели блуждать там?

— Ну, я же дорогу не знал, шел не по прямой. Иногда возвращался. Иногда делал круги. Иногда пару дней в одном месте безвылазно сидел, наблюдая за своими ловушками, силками… Как еще в лесу выжить, ежели не ставить ловушки и не следить за ними?

— Ничего себе усидчивость, — хмыкнул носом Змей. — Ладно, пошли быстрее.

Мы довольно долго шли по лесу в молчании, Змей был не очень разговорчив — он только командовал, когда останавливаемся перекусить, а когда — на ночлег. Честно говоря, Змей меня не слабо напугал самим фактом своего существования. Он казался мне каким-то другим, нежели все те люди, которых я видел раньше. Он был именно представителем старого мира, мира до Рокового года. Он был именно из тех людей, о которых я так часто думаю, пытаясь понять, какими были они и каким был их мир. Мне очень хотелось задать ему массу вопросов, но его внешний вид, выражение лица, голос — все это к беседе не располагало.

Один раз за время нашего похода я попытался заговорить с ним:

— Змей.

— Чего тебе?

— Скажи… Скажи, а из-за чего началась война? Роковой год?

— Ну ты даешь вопросы… Хотя, ты ж не знаешь ничего. В общем, там серьезные пацаны зажрались и чего-то не поделили, а разгребать пришлось простым лохам.

Я ничего не понял, поэтому решил уточнить.

— А как все-таки жилось тогда?

— Ну, как… Я тогда по сто пятьдесят восьмой срок мотал… А вообще не плохо.

Мы добрались до бункера позже, нежели рассчитывал Змей, к тому времени уже наступал вечер, а солнце уже заходило, освещая верхушки деревьев нежным рубиновым цветом.

Нашим взорам предстала большая и уже расчищенная площадка. Повсюду копошились военные, оттаскивая в сторону срубленные деревья. В центре площадки возвышался холм, уставившийся на нас черной бездной входного проема в дом.

Мой бывший дом.

При виде этого огромного черного пятна мне становилось почему-то страшно. Это пятно, казалось, принадлежало совершенно иному миру. И ведет оно тоже в иной мир.

— Так, сюда иди. — Строго сказал мне Змей.

Мы спрятались в кустах неподалеку от площадки.

— На, смотри, — Змей вытащил из кармана два бинокля и протянул один мне. — Там военные из Москвы. Смотри им на погоны. Погоны — это те штуковины на плечах, ты должен знать, комендант в убежище сам всегда военный. Теперь запоминай внимательно. По погонам ты будешь отличать старшие и младшие звания. То есть более и менее важных военных. Вон там тащат бревна двое молодых парней совсем без каких-то знаков. Это обычные рядовые, их недавно взяли служить, ни хрена не умеют, тупые бараны. Понабрали из каких-то крестьян или бедных горожан. А вон у того парня нашивка на погонах в виде трех уголков — они называются правильно лычками. Это сержант. А если погоны сплошь усыпаны этими уголками — это старший сержант. Запомнить несложно. Две маленькие звездочки, расположенные вертикально — это прапорщик, прапор, скотина, поставленная над рядовыми, вечно ими помыкает. Сам недавно был рядовым, вот и измывается. Далее начинается офицерский состав. У них звездочки больше размером. Если посмотришь на вход в убежище, то там увидишь одного лейтенанта — у него две звездочки горизонтально. У младшего лейтенанта такая звездочка одна, у старшего — три, и они образуют треугольник. И еще увидишь там капитана — у него их четыре. Дальше начинаются старшие офицеры, один из таких сидит сейчас в машине. Это майор, у него одна большая звезда. Удивительно, что никого старше майора сюда не прислали. Обычно около бункера можно встретить подполковника и даже полковника — у них по две и три такие звезды соответственно.

Я водил биноклем по площадке, стараясь запоминать.

— Ладушки, ты не старайся прям щас сразу все это дело запомнить. Будет время еще, всему научишься. Главное — ты сам принцип пойми, по которому сможешь отличать звания. И да, это всё обычная пехота, а ведь и другие войска есть! Отличаются беретами разных цветов, но ты не мандражуй, спецназ на убежища не ходит. Теперь давай еще раз перекусим, и я расскажу, что конкретно тебе сейчас надо будет сделать.

Змей открыл сумку и стал вытаскивать из нее какие-то тряпки. Это оказалась военная форма.

— Ну, узнаешь, чья форма?

— С-сержанта… — я начал заикаться от удивления. — От-откуда это?

— Не задавай вопросов — не услышишь лжи, — Змей усмехнулся. — Не важно. Одевай, должен быть как раз твой размер. Затем ты пойдешь туда.

Я посмотрел в сторону расчищенной площадки и поежился от вида черной бездны.

— Зачем?

— Я уже сказал про вопросы. Ладно, постарайся просто понять. Поселку нужны лекарства, продукты, оружие. Все это стоит слишком дорого, Медведь не в состоянии закупать это для нас. Он из сил выбивается, пытаясь сделать жизнь лучше. У военных все есть, но они не хотят делиться. Значит, придется забрать. Тайком.

— Военные плохие?

— Военные — это представители Москвы. Это их основная власть. В Москве-то жизнь сохранилась куда лучше, чем у нас, в нашей глубинке, там люди кушают сытнее и товаров всяких-разных не мало. Но мы поговорим потом. А лучше — поговори с Медведем, он лучше историю знает. Я тогда в тюряге за контрабанду срок отбывал, многое упустил. Роковой год мимо меня прошел. Ладушки, сейчас переодевайся, перекуси, если хочешь, и отправляйся. Твоя цель — медикаменты из вон того грузовика. Вытащи два ящика, отнеси к окраине этой вырубки, там я их перехвачу, затем возвращайся и вытащи еще два. Мы вдвоем понесем их домой. Оставайся при этом незамеченным. Военная форма — она чтобы на тебя никто внимания не обращал. Но ты и сам не плошай — головой думай и по сторонам смотри, чтобы никто не засек.

Так, голод пропал моментально.

Я видел военных в своем доме, в убежище. Сам комендант действительно был из военных, многие его помощники также были военными. Когда у них было хорошее настроение, они показывали нам разные приемы борьбы в спортивном зале, тренировали нас. В остальное время я видел лишь их осанку и слышал суровые голоса. Я понимаю, что военные в моем доме наверняка отличались от тех, кого я встречу здесь, но все же был перед людьми в форме какой-то страх.

А сейчас мне надо было ограбить их.

— Змей… Слушай, это ведь кража...

— Хватит ныть. Ты как баба. Подумай головой. Поселок может умереть. А эти сволочи из Москвы и пальцем не пошевелят, чтобы его спасти. Им плевать на все. Кучка политиков там хорошо обогащается со времен Рокового года. С военных не убудет от пары ящиков. Для тебя это — кража?

— А если обнаружат...

— Не обнаружат. Если сам не пойдешь стучать. А теперь давай. Пошел-пошел!

Я все еще сомневался. Мне не хотелось участвовать в краже. Однако я очень хотел помочь Медведю и поселку, который меня так заботливо приручил, дал кров и еду. И девушку, к которой я испытываю огромное чувство.

Я подумал об Алисе. Мне ни разу не удалось как-либо помочь, показать ей, что я чего-то стою и что заслуживаю ответное чувство. После слов Змея о том, что поселок умирает, я вдруг представил себе Алису, прикованную к постели тяжёлой болезнью. Я хотел заслужить ее благосклонность. Возможность принести медикаменты показалась мне поводом проявить себя героем. И заслужить ответное чувство. Да и потом, я не так хорошо знал законы мира, в котором оказался, чтобы точно знать, чем я их нарушу, а чем нет.

Я пошел в сторону площадки. Мне было страшно, так страшно, что ноги, казалось, заледенели и надо руками помогать им двигаться, казалось, что по моей неловкой походке меня моментально вычислят. Но мысль об Алисе постепенно отогревала меня.

Некоторое время назад я боялся смотреть на небо. Некоторое время назад я боялся радиации и мутантов, которые могли из-за нее появиться. Теперь я боюсь того черного пятна на холме, словно оно напоминало мне обо всей прошлой жизни и страхах. Я старался идти к машине, не глядя на вход в убежище.

Почти все с площадки куда-то делись. Скрылись. Спустились вниз, в темноту убежища. Только несколько рядовых все еще возятся с бревнами, складывая их неподалеку. Не обращают на меня внимания. Спокойствие. Надо стараться думать только об Алисе, иначе становится страшно. Надо дышать ровно. Надо думать о себе, как о военном, слиться с мыслью о том, что я — военный. Тогда все будет хорошо. Меня никто не засечет.

Я подошел к грузовику. Водителя в кабине не было. Так, хорошо, теперь можно начать вынос. Коробки были небольшими и с удобными ручками, можно было нести парочку в обеих руках. Странно, но, судя по весу, лежат в них отнюдь не лекарства. Так, сделаю все, как говорил Змей.

С двумя коробками так поступить удалось, но, когда я во второй раз подошел к машине, меня окликнули.

Я даже не понял сразу, что меня. Просто слишком близкий крик заставил отвлечься от мыслей о коробках.

— Товарищ сержант, товарищ сержант! — ко мне бежал, придерживая фуражку на бегу, какой-то рядовой.

Я чуть не ляпнул ему: «Мы знакомы?». Совсем забыл о погонах и том, что я сам в форме.

— Да?

Рядовой слегка испуганно посмотрел на меня, ожидая совсем другого ответа. Ну да, у них всегда используются какие-то свои слова. Я напряг память, вспоминая, как общались дежурные с комендантом.

— Вольно, рядовой. Рассказывайте, что случилось.

Видимо, я попал в точку. Солдат расслабился, лицо его выглядело спокойным.

— Там, в убежище. Требуется ваше присутствие.

— Почему именно мое?

— Не знаю. Товарищ капитан требует присутствия кого-то из сержантов. Меня послали вас найти.

— Хорошо, я сейчас приду, — я надеялся, что парень сейчас уйдет, а я за это время смоюсь.

— Мне приказано вас проводить. Пойдемте скорее.

Черт. Это уже хуже. Я не знал, что делать, но опасался, что если просто откажусь идти, то они что-то заподозрят и быстро раскроют мою не очень удачную игру. Ладно, постараюсь как-нибудь выкрутиться по ходу. Змей там наверно удивляется, что я вытворяю. А я всего лишь возвращаюсь в свой старый дом.

Рядовой достал фонарик и пошел внутрь. Я, стараясь преодолеть страх, мялся у входа.

— А где ваш фонарик, товарищ сержант? — раздалось изнутри.

— Э… Где-то оставил.

— Подождите, у меня есть запасной, — рядовой вернулся из темноты и протянул фонарик. — Идемте скорее.

Солнце уже почти зашло, поэтому снаружи было не светлее, чем внутри. Последнее, что я заметил, отправляясь внутрь, это несколько рядовых, которые устанавливали большой прожектор, нацеленный на входной проем.

Сначала меня ждала длинная лестница вниз. Затем предтамбур. Далее я поворачиваю направо и вижу три защитно-герметические двери, каждая из которых ведет в один из трех параллельно расположенных тамбуров. Каждый из них заканчивается еще одной дверью. Мы преодолеваем тамбур, после чего оказываемся в небольшой комнате с герметической дверью. После нее начинается само убежище. Дом.

Сначала я почувствовал сильный запах гниения, а лишь потом вошел.

Внутри было очень светло. Повсюду были расставлены прожекторы. Помимо осветительных приборов было много разного оборудования. Копались военные, почти не обращая на меня внимания. Кроме них было лишь множество тел, сложенных в мешки. Я сразу понял, что это тела бывших обитателей — укрываемых, как было принято их называть.

Я подошел к одному из тел, нагнулся. Затем встал и пошел дальше, слушая чужие разговоры.

— Еще одно убежище трупов. Эксперты говорят, что у входа было заложено очень много взрывчатки. Килограмм пятьдесят, наверно, в тротиловом. Этим можно было бы целый дом снести. Да, умели строить раньше…

— Не понимаю, почему они не могли раньше выйти. Ядерной атаки ведь не было в Роковом году, когда их всех заперли. Могли бы выпустить наружу человека с дозиметром. Он бы им сказал, что снаружи безопасно. Во всех же убежищах есть средства защиты и дозиметры. Странно это как-то.

— Двери изнутри не открывались. Нигде. Уже сколько разрушенных убежищ вижу — каждый раз эта фишка.

— Я вам больше, ребята, скажу. Все двери изнутри оборудованы какими-то системами с радиоуправлением. Двери-то можно открыть, но только когда кто-то с пультом пошлет сигнал.

— Э, брат, ну ты дал. Ты у нас что, инженер? Ты ж солдат простой, даже школу не закончил. Откуда тебе про радиоуправление знать?

— Да и вообще это уже какая-то ахинея полная. То ли мистикой попахивает, то ли шпионскими фильмами довоенной эпохи. Ерунда, в общем.

— Я вам серьезно! Я со специалистами говорил, мастерами этого дела!

— Ой, да ладно тебе. Где ты со специалистами-то мог общаться? Ты только по барам в свободное время и шастаешь.

Я шел дальше. Дошел до лестницы. Там тоже были трупы. Я спустился до второго этажа. Судя по голосу и интонациям, там говорил кто-то высокого звания.

— Так, теперь засвидетельствуем. Судя по форме, перед нами тело коменданта убежища. Между прочим, подполковник. Смерть наступила от многочисленных ножевых ранений. В его пистолете не хватает семи патрон, из чего следует, что он отбивался и погиб, честно выполняя свой долг.

Я вошел в спортивный зал, откуда и раздавались голоса. Тут почти все стены были заляпаны кровью, меня чуть не вырвало. Все тут же повернулись в мою сторону.

— Еще один сержант явился. Что-то вас слишком много на этот объекте, — он качнул головой в сторону другого человека в форме с нашивками сержанта на погонах. — Ладно, потом разберемся, осмотритесь быстро и начинаете слушать меня внимательно. Внимательно!

Я пошел в другой угол, чтобы на меня не обращали внимания. Там двое копались около какого-то тела, пытаясь уложить его в мешок. Я подошел ближе. Меня словно окатило с головы до ног ледяной водой. Я узнал этого человека. Даже не по лицу — оно было обезображено выстрелом и следами разложения — и не по фигуре и одежде. Я узнал его большие очки, лежавшие в нагрудном кармане и немного выпиравшие оттуда.

И лишь затем узнал все остальное.

Это был мой отец.

— Папа… — прошептал я. Я хотел броситься к нему и еле сдержал себя от этого порыва.

Солдат положил его левую руку ему на грудь. Под рукой оказалась какая-то бумажка. Он поднял ее. Затем обратил внимание на меня.

— Товарищ сержант! Тут фотография, — он протянул ее мне; эта фотография была сделана годом раньше, на ней были только я с отцом. — Удивительно, но парень так похож на вас! А на обратной стороне подпись: «я и мой любимый сын Герман». Герман! Смешное какое имя-то!

К нам стали подбираться люди, посматривая то на фотографию, то на меня.

Я быстро рванул к выходу.

2044 год.

Итак, я в Климовске. Что значит это слово — не знаю. Думаю, что и сами жители уже не знают. За пять лет скитаний я заметил, что история родных мест начинает забываться и исчезать из памяти, что людям уже не так важно, откуда и как произошло все то, чем они обладают, каковы их собственные корни. И Климовск мог оказаться совершенно невзрачным городком, появившемся по вине какого-нибудь Клима, а мог быть в прошлом немаловажным центром, разрушенным войной.

Это последний населенный пункт на пути в Москву. Далее будет мертвая зона, в которой не встретить ничего, кроме каких-нибудь военных, черных старателей и стай бродячих собак.

Я пересек широкое раздолбанное шоссе и вышел к железнодорожному полотну. Если мне повезет — найду здесь какую-нибудь старую дрезину и смогу добраться до города довольно быстро. Главное — нигде до города не встретить никаких военных блокпостов.

Железная дорога пустовала. Как и предполагалось. Нет, не везет. Я подошел ближе — в некоторых местах она была совсем разворочена, кучки шпал и рельсов валялись поблизости.

Я шел по прямой улице. Судя по карте, это Фабричный переулок. Карта была создана еще в довоенную эпоху, поэтому на ней много неточностей. Например, судя по ней, в этом городе довольно мало домов, зато много зеленых насаждений.

Если оглянуться по сторонам, то меня будут окружать только полуразрушенные дома, руины, а также фрагменты боевой техники. Но никто не мешает помечтать и представить, как здесь было раньше.

Кстати, о технике.

Я подошел ближе и увидел на одном из танков натовскую маркировку! Вот, значит, как далеко продвинулись некоторые из их воинских частей в далеком Роковом году. Почти к самой Москве.

Натовскую технику я, как ни странно, еще ни разу за все время своих скитаний не встречал.

Что ж, ландшафт здесь тоже изменился. Дорога уходит куда-то вниз, в довольно глубокий овраг, которого, если судить по карте, никогда здесь не существовало. Асфальт большими кусками торчал из земли.

Я глянул вниз, но ничего интересного не заметил. Куча ржавых острых железок, фрагменты техники, лужи и остатки тел, точнее, два не похороненных должным образом и всеми забытых скелета. Ладно, мне надо дальше в город. Придется лезть.

Минут через десять я уже проклинал себя за это решение, за то, что не додумался пойти как-нибудь в обход этого чертова оврага, например, вдоль железной дороги, но все равно продолжал упорно лезть вперед. Возвращаться назад уже было бесполезно, половина путь пройдена. Я порвал рукав плаща и в двух местах порвал джинсы. Плащ дорогой, из толстой кожи, с металлическими вставками для лучшей защиты — ручная работа, между прочим! Опять придется отдать кучу денег за починку. Джинсы не так жалко, их легче достать, хотя такими темпами я скоро могу выглядеть, как какой-нибудь бедняк без собственного жилища и работы или совсем дешевый бандит. Мне это не приятно — за прошедшие несколько лет жизни в этом мире я приучил считать самого себя эстетом и модником, стараясь получать лучшее, что только можно достать.

Я перелез через башню танка и спрыгнул на дорогу. Наконец-то, одна проблема решена. Теперь хорошо бы найти людей.

Еще несколько минут скитаний — и я выхожу на Зеленый переулок. Здесь стоят дома в лучшем состоянии, а впереди виднеются высокие постройки. Я пошел более уверенно. «Люди!» — эта мысль крутились в меня в голове.

В одном из двориков в бочке горел небольшой костерок. Над ним несколько человек жарили шашлыки. Я точно не мог понять, из какого мяса они сделаны, но что-то — скорее всего, запах — подсказывало мне, что кроме крыс других животных тут не водится.

Я подошел ближе. Люди обратили на меня внимание. Женщины тут же испугались, схватили детей за руки и стали их уводить. Мужчины нахмурились, поднялись, двое взяли в руки оружие. Обычное поведение. За последние несколько лет ничего не изменилось.

Чтобы не нагнетать атмосферу, я остановился, слегка приподнял руки, улыбнулся и спокойным голосом произнес:

— Все в порядке. Я без злых намерений. Просто иду мимо. Если дадите присесть и отдохнуть — буду благодарен.

— Дернешься — пристрелю, — произнес мужчина, стоящий с краю. — Двигайся медленно. Вытаскивай оружие, если есть.

— Хорошо.

Я подошел ближе к костру, выложил два пистолета, ножи, положил их рядом.

— Ну теперь садись, рассказывай, с чем пришел. Ты уж извини, но у нас, типа, военное положение, так что будем за тобой следить. Небезопасно тут у нас.

— Ничего, путников так везде встречают. Я уже привык.

Мужчина ухмыльнулся.

— Да ты не стесняйся, ешь, — мне передали длинный прут с насаженными на него поджаристыми кусочками мяса.

Я неохотно начал есть. И правда — крысятина. Впрочем, у местных явно есть в запасе специи, вкус и запах очень необычны. Значит, не совсем нищие тут живут. Можно надеяться на благополучный исход беседы.

— Почему не уйдете отсюда, раз не безопасно? — спросил я. Начнем с каких-нибудь общих тем о жизни городка. Надо заслужить доверие жителей.

— А куда? В Москву нас никто не звал. Да и плевали мы на военных. К Кривому мы не дойдем, далеко, все по дороге вымрем. Да и не больно-то надо к этому извергу. Про него люди страшное сказывают. Хотя, это нормально, когда в слепом царстве и Кривой — король. А к диггерам нам нельзя — у нас дети малые, им под землей, без этого солнца, будь оно не ладно, будет трудно.

— А вы и Кривого знаете?

— А кто ж его не знает! Был он тут года четыре назад. Копался в железяках. Потом военные пришли — он и свалил быстро.

— Неужто лично видели?

— Да. Мы сами все удивились.

— А что искал?

— А вот хрен его знает. Мы ж не спрашивали. Какое нам дело? А он так быстро свалил, что, похоже, не нашел, чего искал. А военные так быстро примчались, что, похоже, стуканул про него кто-то. Кривой для Москвы хуже татарина.

Кривой… Глава Смоленска. Натовские войска из Украины смогли отхватить этот город и еще часть земель и укрепиться там. Но потом они превратились в обычных бандитов и полицаев и разошлись по захваченным территориям. Да, я узнал всю историю тех лет. В Европе творились беспорядки, мусульманский переворот, поэтому приказы перестали поступать. После того, как войска утратили дисциплину, путь домой для них был заказан. А через некоторое время у них вообще исчезло то место, куда они могли бы вернуться. В Крыму произошло масштабное восстание — тем было много недовольных тем, что украинские и НАТОвские войска пошли против России и собираются устанавливать свои правила. Бунт был подавлен, но Украина почти сразу же развалилась на разные фракции, подвластные либо НАТО, либо украинским националистам, либо татарам, либо русским. Грызня была страшная. Отправленные в миротворческий поход западные солдаты не знали, что им делать, и потихоньку деградировали.

А в 2030 году в Смоленске объявился Кривой. Молодой совсем парень, но очень амбициозный. Точнее, появился-то он раньше. В детстве он промышлял уличным воровством, затем сколотил банду и нападал на кочующих торговцев. Во время одного из таких нападений ему по лицу ударили ножом, оставив след, идущий ото лба до подбородка наискосок, из-за чего все лицо выглядело кривым — отсюда и кличка. О нем сначала известно было мало, но в 2030 году его банда захватила власть в Смоленске, уничтожив главарей всех прочих банд. Он объявил, что хочет довершить старое дело и захватить Москву. И начал копить силы. За эти почти десять лет у него мало что получилось. А что могло бы получиться? Он же бандит обыкновенный, даже не солдат, к тому же молодой, почти без опыта, только с амбициями. Да, многие бандиты и даже бывшие натовские военные пошли под него, группировка у него образовалась сильная, техники и вооружения у него много, весь город с округой они смогли подмять под себя и держать в страхе. Но, честно говоря, я никогда не верил, что он сможет захватить Москву.

В Москве находится другая крупная группировка. Мы все называем их просто военными. Так удобнее и понятнее. Москва — это столица России. Но никто всерьез не называл территории, которыми ныне владели московские военные, Россией — Россия развалились и канула в лету в том далеком Роковом году. Теперь это именно территория Московского государства. Однако руководство Москвы похоже всерьез считает, что надо возродить былую Россию. У них тоже есть профессиональные вооруженные силы и техника, не уступающие числом Кривому. Однако военных никто не любит, считая всё теми же бандитами, только ещё и лживыми. Когда-то давно в городе было объявлено военное положение — его до сих пор никто не отменил, а сами вояки активно пользуются этим. Они ходят по малым городам, скупают по дешевке товары, угрожая населению оружием, забирают всех молодых парней под предлогом мобилизации. Мобилизация населения была массовой и тотальной, что вызывала недовольство этого самого населения. Население пряталось и уходило к диггерам или в Тверь, а то и вовсе к ушкуйникам на Волгу.

Официально власть в Москве распределяется между тремя основными государственными органами. Командование ведает вопросами национальной безопасности. Это оно отдаёт приказы войскам. Это оно объявило в городе военное положение и комендантский час. Это по его приказам военные патрулируют улицы и занимаются расследованием преступлений. Это оно постоянно пытается форсировать конфликт, чтобы отхватить себе Смоленск и Тверь.

Еще есть Министерство. Состоит из различных министров, которые занимаются мирным населением, подъемом экономики, медицины, сельского хозяйства, образования и всеми силами выступают против вооружённого конфликта с соседями, потому что хотят заниматься исключительно восстановлением контролируемых земель — понимают, что эта цель сейчас куда важнее. И еще есть Дума, в которую входят как старые генералы, так и оставшиеся в живых ученые, экономисты, социологи, которые выносят законы и постановления, выделяют деньги и так далее. Идеи и стремления замечательные, только вот реальной силой обладает только Командование, которое зачастую просто плюет на мнение Министерства и Думы. Оно почти целиком состоит из старых военных, многие из которых уже давно прибывают в старческом маразме.

Помимо этих двух группировок были и поменьше. Например, диггеры. Самой базы диггеров никто не видел, более того, военные запрещают даже упоминать о них, как о самостоятельной группировке. Есть только слухи. Говорят, руководит ими сын некоего Вадмиха, который жил в довоенное время. Кем был этот Вадмих, я раскопать не смог, похоже, занимался тот туннелями и пещерами. По слухам, группировка находится целиком под землей, в каких-то пещерах или катакомбах. Говорят, что диггеры знают вообще все убежища и бункеры, даже те, о которых сами военные не знают, хотя при военных они и были созданы. Помимо этого занимаются разведкой пещер. Тем и живут.

Еще была Тверь. Ее как в Роковом году захватила волна анархии, так анархисты в ней и остались до сих пор. Покорить их Москва не смогла, несмотря на военное превосходство. Энтузиазм защитников Твери заставил нападавших повернуть назад. Кривой позже пытался наладить с ними дипломатию, но потерпел фиаско. В город стекались различные анархисты, панки, хиппи и другие представители альтернативных культур, протестующие таким образом против авторитаризма и милитаризма столицы.

Тверь была выбрана не случайно. К сожалению, новое поколение слабо знало любимых музыкантов в лицо, а кто-то их совсем не знал. Песни передавались только из уст в уста во время выступлений, дисков сохранилось мало. Памятников их любимым музыкантам нигде не ставили — только в Москве была стена Цоя — но то Москва, туда всех этих представителей субкультур не пустят и шуметь на гитарах не дадут. А в Твери стоял памятник какому-то довоенному музыканту, Михаилу Кругу. Слышали они, будто бы он в песнях своих выступал против милиции, ментов — их функции ныне выполняли военные. Самих песен не слышали, а когда услышали — расстроились. Оказалось похоже на то, что бандиты поют. Однако символ города менять не стали, только раскрасили ему статую — зеленый ирокез нарисовали.

В общем, объявили Тверь свободным городом, куда может приходить любой, если хочет развлечься и отдохнуть, открыли множество всяких баров, музыкальных площадок и даже игорных заведений, чем привлекают людей. Идея свободного открытого города, в котором может произойти чудо, действительно соблазняет. Правда, есть и внутренние проблемы — например, полумафиозные группировки, контролирующие большую часть экономики, склонны к наркоторговле. Город вольных неформалов, наверное, погиб, если бы не усилия интеллектуальной части анархического сообщества, которое стимулирует в городе культурную (точнее, контркультурную) жизнь. Есть даже весёлое заведение под названием комитет Контркультуры, которые организует фестивали и что-то издаёт под руководством старого бунтаря Караковского…

Дальше на севере были уже другие группировки. В Санкт-Петербурге их было когда-то одновременно штук десять, не считая мелких, они сменяли друг друга. До сих пор политики в этом северном городе я не понимаю. А в Архангельске зародилась какая-то тёмная секта, исповедующая совершенно непонятный культ: они то ли поклоняются всяческим мутантам, то ли наоборот, желают сохранить чистоту человеческой расы. Я пытался вникнуть, но не смог — слишком разносторонние сведения о них поступали. А в свои ряды они просто так посторонних не берут.

Секта, впрочем, ещё не самая экзотическая группировка. Русский север состоит из независимых городов-фракций, связанных вассальными отношениями с Москвой, последним оплотом центральной власти является Кострома. Дальше на северо-восток лежат заброшенные земли, за которыми начинается Великая Пермь — большая по территории, но опустившаяся на пару столетий в технологическом и социальном плане группировка. Её население, по слухам, выглядело отменно средневеково, однако умело обслуживать линии поставок ресурсов из Сибири. Да, через Полярный Урал перегонялись в Москву нефть, газ, уголь и другие полезные ископаемые. При этом о политической ситуации в самой Сибири не было известно ровным счётом ничего, так как непонятная Катастрофа-2025 сделала Урал практически непроходимым, хотя мне и не удалось выяснить, в чём там конкретно проблема. Великая Пермь слаба и малолюдна, но территория её столь обширна и дика, что московские военные не пытались что-то отхватить от неё: это только силы зря распылять.

Примерно на том же уровне оказалась фракция, что носит гордое, но нелепое название Нижегородское княжество. Жизнь там налажена примерно как в Твери, только с той разницей, что там скопились во множестве всякие монархисты, родноверы и прочие элементы такого рода. Они вооружены до зубов, хотя и устаревшим оружием. У них есть князь, бояре, купцы и, конечно, вольные ушкуйники — летучие бригады, уходящие в регулярные набеги на какого-то сильного, зловещего, но совсем уж загадочного восточного соседа, засевшего в Казани. С кем они там воюют, неизвестно, но по отношению к Москве ушкуйники служат заслоном от этой неведомой угрозы. Да, военные поддерживают с данной фракцией дипломатические и торговые отношения и даже снабжают их оружием.

О дальнем зарубежье мало что известно. Говорят, на юге существует какая-то Исламская Федерация, или, по другим источникам, Вторая Порта, которая якобы собирает дань со всей Европы. Что творится в Африке и Америке, не знает никто, но судя по всему, ничего хорошего, иначе они бы вышли на связь, дали о себе знать. На Востоке за Уралом неведомая, но вроде обитаемая Сибирь. В Азии многие страны уничтожены ядерной войной, которая всё-таки хоть какая, да была. Говорят, Тибет каким-то чудом сохранился, причём в довольно хорошем состоянии. Впрочем, все эти страны находятся в изоляции друг от друга и от нас, поэтому меня их жизнь мало волнует.

2039 год.

Я не помню, как бежал. Я лишь помню, что на меня смотрели все. Никто не дергался, не стрелял, не пытался меня схватить: видимо, пока все недоумевали, не понимали, что происходит на самом деле. А я понимал и убегал.

Снаружи по-прежнему была лишь пара рядовых. Меня ослепил внезапно включенный прожектор, из-за чего мне пришлось продолжать бежать уже вслепую, прикрывая глаза рукой и разбирая дорогу чисто интуитивно. Я дернулся к грузовику, быстро схватил еще два ящика и побежал. Мне уже было плевать, заметили они меня или нет. Только бы добраться до леса. Лес укроет. Лес спасет. Лес защитит.

Я несколько минут бежал по лесу. Страх придавал мне силы, да столько, что я даже не задумывался над тяжестью ящиков в моих руках. Через некоторое время я остановился, чтобы отдышаться. Ночь была темная, по небу двигались толстые пласты лохматых туч, вокруг было спокойно, черно и густо. Меня точно не преследовали. Я был в этом уверен.

Надо найти Змея.

Я остановился, прислушиваясь к звукам и всматриваясь в окружающую темноту. Сосредоточился, сливаясь с лесом. Мне казалось, что я слышу шаги, раздающиеся на больших расстояниях от меня. Я отправился туда.

Через некоторое время я услышал шуршание в кустах уже неподалеку.

— Змей! — негромко позвал я. — Это ты?

Из кустов вышел Змей, неся два ящика.

— Герман? Ты? Ну ты, блин, бегаешь, атлет долбанный. Что там случилось, черт бы тебя побрал? Я видел, как ты вынес два ящика к окраине и тут же побежал туда, чтобы унести их подальше от глаз. Затем к тебе подошел солдат. Что произошло-то?

— Да. Он сказал, что внутри требуется сержант для каких-то целей. Засвидетельствовать смерть коменданта.

— Черт. Вот уж сколько гадали, подбирая звание. Рядового выбрать — все будут помыкать. Кого-то из офицерского состава — будут приставать с вопросами, что да как делать — сами ведь не справятся. Да и слишком молод ты для офицера. Думали, что сержант — оптимальное. Средненькое такое, никто трогать не станет. Нет, черт, все равно сорвали все.

— Да. И еще. Они нашли там мою фотографию. С отцом. Они меня видели. Они знают, что я из убежища.

— Ладно, не дрейфь. Не найдут тебя все равно. Не додумаются. Из убежищ пока никто не выживал. Пошли к Медведю скорее, ему все расскажешь.

Мы вернулись в город, когда уже наступало утро, практически не останавливаясь нигде по пути. Принесли все коробки к складу, куда их затем занес Дмитрий. Затем мне дали время выспаться. Я проспал до обеда. Затем спустился, прихватив с собой винтовку, но внизу никого не было.

Ладно, прогуляюсь.

На улице я встретил Алису. Она мне улыбнулась. Мне надо было вести себя так, будто я не видел ее дневника. Я улыбнулся в ответ и поздоровался.

— Тебя долго не было в городе. Где пропадал?

— Мы над одним делом работали для города, — я постарался дальше говорить как можно важнее и загадочнее, в то же самое время спокойно, будто геройствовать для меня — обычное дело. — Кое-что поважнее, чем просто охрана склада. Со Змеем. Знаешь такого? Хороший малый…

Ее глаза мгновенно округлились, во взгляде проскочили страх и отвращение.

— Что? Со Змеем? С этим ворюгой? Да как ты можешь?

— А что с ним такое? Разве он плохой? — я опешил.

— Плохой? Да он вор, преступник, несколько раз даже сидел за это. Ты что, помогал ему с какими-то кражами? Ты что, совсем ничего еще не знаешь про город и про Змея? Ты ведь не первый день здесь живешь! Ну так зайди, зайди на склад и посмотри, посмотри, что ты там принес со Змеем! Змей — гад, он самый настоящий гад.

Она расплакалась и убежала. Я хотел догнать ее, рассказать про медикаменты, но какие-то смутные мысли тревожили меня. В частности, я вдруг задумался, зачем военным привозить с собой несколько ящиков с лекарствами, если они приехали всего лишь исследовать убежище? Я направился к складу. Там дождался, когда охранник свернет за угол — Дмитрия не было, а опасался я только его одного — и парой ударов прикладом сбил навесной замок с двери. Затем прошел внутрь.

Там были коробки. Повсюду. В шкафах, на полках, а большинство — просто на полу. Множество коробок, стоящих друг на друге.

Я некоторое время блуждал, а затем все-таки нашел те ящики, которые мы принесли со Змеем утром. Немного постояв над ними, чувствуя, что сейчас приобщусь к какой-то тайне, которая, возможно, решит и навсегда изменит мою судьбу, я вскрыл их. Начал копаться в пенопласте. Пальцы нащупали что-то твердое, металлическое.

В коробке лежали шлемы с каким-то оборудованием сверху. Я открыл вторую: там было то же самое. В третьей лежало какое-то оружие, автоматы. В четвертой — какая-то броня.

Лекарства?

Вот тебе и лекарства!

Мне надо поговорить с Медведем. Может быть, он просто ошибся и можно все исправить. Хотя слова Алисы лишали этой надежды. Змей вор… Но Медведь — он же умный, хороший, добрый. Он наверняка сможет все исправить!

Я вернулся обратно в бар. Медведь сидел уже там с каким-то человеком, выпивал и разговаривал. Я уверено подошел к ним.

— Медведь, нам надо поговорить. Это важно.

Видимо, в моем взгляде что-то было, потому что Михаил выглядел удивленным.

Затем я обратил внимание на его собеседника.

— Это же один из военных… Тех, что был у убежища...

Военный встал.

— Майор Шаров. Младший брат генерал-майора Шарова, того самого Шарова, который является лидером Командования Москвы.

Я не знаю никакого Командования, я не знаю никакого Шарова, ни майора, ни генерал-майора. Но все это не важно.

— Я вас вчера видел в форме на нашем объекте. Хотелось бы услышать объяснение этого факта.

— Давайте потом. Я вам все объясню, — вмешался Медведь. — Герман, мы сейчас заключаем с майором важную сделку. И не хотелось бы, чтобы нам мешали.

— Герман — это и есть ныне ваш агент, как я понимаю? А что случилось со Змеем?

— Он повредил ногу, поэтому не может быстро бегать, а это иногда приходится делать при такой работе. Да, Герман теперь мой агент, это и есть все объяснение, пожалуй, никаких других давать не придется. Все очень просто, как видите.

— Агент? Вы называете меня своим агентом? — они говорили так, словно меня вообще не было рядом, что ужасно злило. — Что за сделку вы заключаете? Не продажу ли случайно тех лекарств — оружия, брони — которые я принес? Я хочу объяснений и немедленно.

Шаров усмехнулся.

— Медведь, вы удивительный человек. Вы что, никогда не посвящаете своих подопечных в курс дела? Герман, позволь я объясню тебе. У меня это получится лучше, чем у твоего работодателя. Хотя в конечном итоге ты все равно работаешь на меня. Как и весь этот богом забытый город. Я военный. Из Москвы. У нас есть много разнообразного оружия, одежды, техники, оборудования и так далее. Я думаю, что даже слишком много. Излишки мы продаем. Но, к сожалению, наши законы запрещают заключать эти сделки открыто, поэтому сам я выступать в роли продавца не могу. Поэтому я просто сливаю часть наших запасов. Я заранее сообщаю Медведю, когда и где появятся машины с соответствующими припасами, ставлю там самый минимум охраны, чтобы мои люди ничего не заметили, а Медведь посылает кого-то из своих агентов, которые выносят, что им надо. После чего он продает эти запасы через своих продавцов и делится со мной прибылью. Мы сотрудничаем так уже несколько лет. На его складе полно различных товаров, добытых таким путем, которые ждут там своего часа, то есть продажи. Вот и вся схема. Жаль, что тебе не объяснили все заранее, не было бы таких дурацких вопросов.

Я был шокирован. Очень сильно. Наверно, еще сильнее, чем когда мне сказали, что ядерной атаки не было. Человек, которому я доверял, которого я считал добрым и правильным, подвел, предал меня.

— Вы… Вы меня использовали! Я же вам доверял, верил… А вы мне все время врали… Ненавижу!

Я выбежал.

— Вспыльчивый юноша, — произнес мне в спину Шаров. — С таким надо быть осторожным. Надеюсь, он не натворит проблем, а то мне бы не хотелось брать всю ситуацию в свои руки.