Глава 25. Музыка – язык эмоций.

Солнце уже опустилось за горы, и начинались сумерки. Было еще вполне светло, и до полной темноты, возможно, оставалось еще около часа или даже больше, но и огромная полная луна уже висела в небе и дополнительно освещала их путь, так что о темноте можно было не беспокоиться. Летом на Самосе темнеет поздно. Наши путники шли к окраине поселка, чтобы вдали от возможных человеческих глаз открыть «волшебный переход» и вернуться прямо в пещеру.

Этот поселок Самос носил название острова и был самым крупным поселением на этом острове. Но вот уже и окраина видна, и последние дома поселка совсем рядом. Пифагор с Тео проходили рядом с кузницей, где кузнец над чем-то усиленно работал. Похоже, кузница не работала в полдень и открывалась лишь, когда стемнеет. Наверное, из-за того, что днем было слишком жарко, палящее солнце и раскаленное железо вместе — это уже слишком. А сейчас, когда солнце скрылось за горизонтом, работа кузнеца была в самом разгаре. Пифагор вдруг остановился около кузни и замер. Ритмично стучали молотки о наковальню, а Учитель стоял молча и неподвижно. Тео захотелось его спросить, в чем причина остановки и не случилось ли чего? Но по лицу Учителя было видно, что он не просто слушал, а о чем-то интенсивно размышлял, и Тео решил ему не мешать и не отвлекать глупыми вопросами.

Они провели у входа в кузню, наверное, несколько минут, после чего Пифагор вошел и поздоровался с кузнецом. Тот оказался, на удивление, невысокого роста, но крепкого телосложения, с впечатляющими мышцами. Тео всегда представлял себе старых кузнецов эдакими исполинами с огромными ручищами. Но этот был хоть и исполин, но не великан. Он был одет в брюки из толстенной грубой ткани, пропитанной какой-то смолой — видимо, она как-то защищала от ожогов. А выше брюк у него был фартук на голое тело, сделанный из такой же ткани. Его звали Гиппон.

«Интересно, что кричат кузнецы в Древней Греции, когда ударят молотком себе по пальцу? Наверняка не то, что у нас!» — подумал вдруг Тео и чуть не рассмеялся вслух от своей глупой мысли. Возле Гиппона стоял его помощник — молодой юноша, который, видимо, учился у Гиппона и набирался у него опыта в этом непростом ремесле. Тео слегка улыбнулся, услышав его имя. «Не от него ли пошло название вида обезьян — гиббон»? — подумал он в шутку. — Такой же приземистый, мускулистый и волосатый». Несмотря на свой брутальный вид и впечатляющие физические формы, Гиппон оказался вполне добродушным и охотно принял поздних посетителей у себя в кузнице.

— Скажи мне, о многоуважаемый Гиппон, не найдется ли у тебя еще одна наковальня? — доброжелательным тоном спросил Пифагор.

Гиппон утвердительно кивнул. Тогда, Пифагор спросил, не позволит ли Гиппон воспользоваться этой второй наковальней, чтобы исследовать кое-что для научных изысканий? Совершенно ненадолго — не более 15-20 минут. Гиппон был очень удивлен. Он ответил, что ему и самому очень любопытно, что может делать ученый человек с наковальней и как его старая наковальня может послужить высокой науке? Разве что считать удары? У Гиппона в глазах горело любопытство — наверное, главной причиной этому было хоть что-то новое среди постоянной рутины, и он предложил использовать для исследований его собственную наковальню, на которой сейчас работал. А он сам в это время отдохнет и заодно посмотрит, чем занимается и как двигается вперед передовая наука! Тео на все это смотрел с изумлением и никак не мог понять, каким образом кузница может послужить Учителю научной лабораторией? Однако, несмотря на свое непонимание, он не отвлекал Учителя лишними вопросами и расспросами, предоставив тому делать то, что он делает, а сам молча стоял рядом.

Итак, Пифагор встал у наковальни, поблагодарил Гиппона и сказал, что оплатит все время простоя, чтобы его научные изыскания не принесли Гиппону никаких убытков. Затем попросил Гиппона принести к этой наковальне все молотки, всевозможных размеров и форм, какие здесь имеются. Теперь Гиппон, в свою очередь, удивился, однако, не задавая лишних вопросов, пошел вглубь кузницы и вернулся оттуда с несколькими молотками. Затем пошел еще раз, и еще раз, пока наконец не принес к наковальне все молотки, какие у него только были, наверное, в общей сложности около 20 штук. Они были самых разных размеров и разной формы — и огромные, и просто большие, и поменьше, узкие и широкие, с широким и с узким концом, были и плоские, и закругленные. Пифагор посмотрел на весь этот «лабораторный инструментарий» и, засучив рукава, принялся за работу. Взгляд у него был одновременно радостный, возбужденный и сосредоточенный. Он брал по очереди каждый молоток и стучал им с разной силой по наковальне. Когда перебрал каждый вид молотка, то снова возвращался к тому, который взял первым, и повторял все действия снова, сначала и до конца. Затем еще раз, и еще раз. Ударив каждым молотком по наковальне несколько раз в разной последовательности, он вдруг прекратил стучать и обратился к Тео:

— Ты ничего не заметил необычного или закономерного?

— Вам надоела философия, и вы примерили на себя профессию кузнеца? Ну, это, в принципе, вполне закономерно, — весело ответил Тео. — Я изначально не понимал, что вас так привлекло в этой кузнице, зачем мы сюда зашли вместо того, чтобы спокойно пойти домой и поужинать? Мне не хотелось донимать вас вопросами во время чего-то для вас важного, но я не имею никакого представления о том, что вы сейчас исследовали. Прочность железа молотка или наковальни? Исследовали закон притяжения — что тяжелый и легкий молот имеют одинаковое ускорение свободного падения? Или вам было просто интересно постучать? Если я не понимаю, что именно вы исследуете, то я и не знаю, на что нужно было обращать внимание и где искать закономерность. Поэтому — нет, я не заметил ничего необычного или особо закономерного, кроме того, что когда молот ударяется о наковальню, то издает громкий звук.

Похоже, Пифагор ждал именно этого ответа и не предполагал, что Тео сейчас все обстоятельно объяснит. Видимо, Учитель задал вопрос не для того, чтобы Тео ответил, а как предлог, чтобы самому все объяснить, и он, без лишних разговоров, начал объяснять.

— Я услышал, как на наковальне ковали железо, и одновременные удары молотов издавали очень гармоничные звуки, вернее — созвучия, кроме одного сочетания. Я попросил Гиппона принести все виды молотков — исследовать, что влияет на высоту издаваемого звука от удара молота о наковальню. И вот что удивительного я обнаружил: высота звука и тон удара не зависят от силы удара. Также они не зависят от формы молотка. А зависит высота звука удара молотка о наковальню только от веса этого молотка!

— И что это значит? Это хорошо или плохо для нас? Теперь мы победим или проиграем? — спросил Тео, не понимая, к чему ведет Учитель.

— Это чрезвычайно интересно! Нужно обязательно исследовать сочетания различных звуков! Наверняка гармоничные созвучия подчиняются числовым пропорциям!

— Ну да, созвучия подчиняются числовым пропорциям, правда, не помню точно, каким именно, — неуверенно сказал Тео.

— Ну вот и отлично — и мы это исследуем! — продолжал Пифагор голосом, полным энтузиазма. Он сейчас сильно напоминал Тео образ вечно возбужденного и полного идей ученого Дока Брауна из фильма «Назад в будущее».

Пифагор быстрым шагом подошел к Гиппону и важным деловитым тоном попросил того изготовить для него дюжину гирек, весом в полмины, и еще дюжину гирек весом в четверть мины. А также ему нужна железная струна, подобная той, которую натягивают на кифару, длиной в 2-3 оргии.

— А у вас оргии измеряют по длине? — не выдержал Тео и взорвался от смеха.

— Пошлость не к лицу благородному человеку, — с явным неудовольствием ответил Пифагор. — Оргия — это мера длины и равна примерно, 1,8 метра в вашем исчислении. Похоже, ты невнимательно слушал то, что я говорил на сегодняшнем общественном совете, или до сих пор не сделал правильных выводов.

Тео тут же осекся и покраснел за свое невежество и за свою пошлую и постыдную шутку.

Гиппон с изумлением слушал их разговор и не понимал ровным счетом ничего из того, что обсуждают эти два высокообразованных человека. Да, было понятно, что тот, который моложе, сказал какую-то явную глупость. Но, наверное, даже эта высокообразованная глупость была недоступна разуму простого человека.

— Чудно-то как! Говорите вы оба по-гречески. Каждое слово в отдельности — совершенно понятно. Но все слова вместе — ничего понять не могу! — сказал Гиппон, громко усмехаясь.

Не отвечая на его реплику, Пифагор снова обратился к кузнецу:

— Когда же вы сможете для меня выполнить этот заказ?

— Да не нужно его делать. И ждать вам тоже не нужно — все это у меня есть готовое, прямо тут, в кузнице, берите хоть сейчас, — радостно ответил Гиппон.

Пифагор очень обрадовался неожиданной удаче, а Гиппон — неожиданному клиенту. Тео также был очень доволен, что уже наконец-то можно пойти домой. Гиппон сложил весь заказ в небольшой мешок. Пифагор тепло его поблагодарил, заплатил за купленные гири и струну и вместе с Тео вышел из кузницы. Тео понятия не имел, какая надобность во всей этой тяжести, которую он сейчас тащит в мешке у себя за спиной, но то, что они уже шли по направлению к дому и быстрым темпом, шаг за шагом, к нему приближались, грело его внутри мыслью, что скоро он будет в своей постели и с нескрываемым удовольствием закроет глаза.

Уже заметно начинало темнеть. Наши путники свернули с основной дороги на небольшую, еле заметную тропинку, и через несколько минут Пифагор остановился. На тропинке прямо перед ним снова образовалось едва видимое непрозрачное облако, похожее на жидкий воздух. Пифагор жестом пригласил Тео пройти вперед, и парень смело шагнул в «проход» и оказался прямо в своей пещере. «Везде хорошо, а дома лучше! — с удовольствием подумал он и тут же поймал себя на мысли: — С каких пор эта дикая пещера уже стала для меня домом? Наверное, человек привыкает ко всему, и даже к пещере. А может быть, дело не столько в том, где ты живешь, сколько — в какой атмосфере? А в приятной атмосфере и сарай может стать любимым домом? Как, например, в Индии? Интересная мысль…»

Да будет музыка!

Утро разбудило сонного Тео не мягким голосом Пифагора, не ласковой и вкрадчивой мелодией его кифары, а странным металлическим звуком струны — то ли скрипом, то ли звоном. Тео понял, что пора открывать глаза, ибо этот ужасный звук никуда уже не пропадет и не денется. Эти звуки напоминали ему, как будто кто-то неумело и неудачно пытается настроить арфу или другой струнный инструмент. Он открыл глаза и увидел интересную картину: в верхней комнате, у дальнего угла пещеры, стоял учитель, погруженный в свои исследования и наблюдения.Тео медленно встал со своего ложа, собрал и аккуратно сложил постель и затем подошел поближе, чтобы посмотреть, чем таким интересным занимается Учитель, когда мешает мирно спать окружающим.

Пифагор вбил в угол стены один деревянный колышек и привязал к нему четыре отрезка струны одинаковой длины. Каждая струна внизу заканчивалась петлей, к которой были крючками зацеплены и подвешены гирьки, в разных количествах и разного веса. На улице уже начало светать, но солнце еще не взошло, и было похоже на то, что до рассвета и обязательного утреннего созерцания солнца, еще оставалось какое-то время. Тео подошел к амфоре с водой, умылся и тихо сел возле Пифагора, чтобы наблюдать за тем, что он делает, но не мешать его работе и опытам. Пифагор, казалось, не замечал Тео и был всецело увлечен и поглощен своими опытами. Наконец, на улице совсем рассвело, и солнце должно было вот-вот взойти. Пифагор оторвался от своей работы, позвал Тео, и они подошли к «окну», встречать восход.

— Учитель, вы мне расскажете, что исследуете?

— Конечно, мой дорогой ученик! И расскажу, и покажу. Я уже практически закончил. Но только давай встретим солнце.

Уже который день подряд, Тео ежедневно вставал рано утром и встречал с Учителем восход солнца, но каждый день он вновь испытывал этот восторг, снова и снова, как в первый раз. Когда солнце уже встало и полностью показалось из-за морского горизонта, мужчины еще минут десять сидели, и не отрываясь, и не моргая, смотрели на грандиозное зрелище, как великое Светило снова начинает свой путь по небу и этим начинает новый день для всех живущих на нашей удивительной планете — и людей, и животных, и растений, и даже рыб. Глядя на это потрясающее зрелище, Тео вдруг вспомнил миф о Гелиосе — Боге Солнца, как он каждое утро садится в свою колесницу и весь день мчится на ней по небу, через весь небосклон, и только вечером снова достигает Земли, где отдохнет, чтобы утром снова начать свой путь, без выходных и отпусков и перерыва на обед или кофе.

«Красивый миф, — подумал Тео, — наверное, мои древние предки считали, что Солнце вращается вокруг Земли, и поэтому его придумали. Но, с другой стороны, ведь Учитель знает об астрономии, наверное, не меньше современных ученых. Ну или, как минимум, на их уровне. Но не считает эти мифы наивными и глупыми. Он уверен, что в каждом мифе зашифрованы реальные знания и научные факты, и когда-нибудь люди смогут понять их содержание.

«Не смей не верить сказкам о Богах, хоть кажутся и вымыслом в веках», — учил Пифагор. «Кто знает, может, и в этом наивном и романтическом мифе о Гелиосе специальным символизмом тоже скрыто какое-то знание, которое я когда-нибудь пойму. Или пойму уже не я, а кто-то другой после меня», — думал Тео.

В это время Учитель окликнул Тео, и тот очнулся от своих философских размышлений. Утренняя встреча Солнца была окончена, и они вернулись в глубь пещеры. Учитель подошел к тому месту, где в стену были вбиты колышки натянуты струны с гирьками.

«Это же как крепко надо было спать, что я даже не слышал стука, когда Учитель вбивал колышки в стену! А это ведь не вата и не поролон — это камни и плотная порода!» — подумал Тео. Учитель тем временем снова поменял количество гирек, и приготовился делать Тео «презентацию» своего нового исследования.

— Итак, Теодор, я хочу поделиться с тобой результатами своего нового исследования и важного открытия! Когда мы вчера проходили мимо кузницы, я услышал гармоничные созвучия, издаваемые, когда молоты Гиппона и его ученика одновременно ударяли по наковальне. Было слышно, что это приятные уху, гармоничные созвучия, которые хорошо бы использовать в музыке. Когда я вчера экспериментировал и ударял разными молотами по наковальне, то убедился, что на тон издаваемого молотком звука не влияли ни сила удара, ни форма молотка, ни его размер, а влиял только вес. Я предположил, что если подвешу железные нити, то есть струны, и прикреплю к ним гири, то таким образом разный вес будет создавать разный звук струны. А экспериментируя с сочетаниями грузов на каждую струну в определенных математических пропорциях, я могу определить законы этих гармонических звучаний. И, похоже, мне это удалось. Итак, я установил, что если к двум струнам прикреплены грузы в соотношении 2 к 1, то они образуют октаву. Если к струнам прикреплены грузы в соотношении один к полутора, то их звучание составляет квинту. А если между подвешенными грузами было соотношение 3:4, то это дает нам кварту. Следовательно, интервал между квинтой и квартой, на который квинта превосходит кварту, установлен в отношении 9:8. Я не буду тебя сейчас погружать во все детали математических пропорций, но очевидно, что естественная и гармоничная прогрессия музыкальных тонов в октаве — это тон, тон, полутон, три тона, полутон.

Тео удивленно задумался.

— Это точно, как расположены клавиши на клавиатуре пианино, — сказал он.

— Тео, законы музыкального построения применимы ко всем музыкальным инструментам — и настоящего, и будущего. Кроме того, наверное, в будущем по этим законам могут строиться музыкальные произведения, ведь это естественные законы музыкального созвучия и гармонии. Можно будет использовать такой строй на лире, и игра на ней станет гораздо гармоничнее.

— Ага, тогда она станет называться «гитара», — решил вставить умное слово Тео.

— «Гитара» — это то, как у вас исковеркали наше слово «кифара»? — спросил Пифагор.

Тео, конечно, знал оба этих слова, ведь «кифара» — известный традиционный древнегреческий струнный инструмент. Но он никогда не думал связать эти два слова вместе. А ведь и вправду — возможно, в течение веков, переводя с одного языка на другой, люди просто исковеркали слово «кифара», и теперь это уже «гитара». Точно так же, как в переводе на разные языки Богиня Ира стала «Герой», а имя «Ира», «Ирена», которое прямо происходит от имени великой Богини, теперь не имеет с именем Гера ничего общего, как и слово «Гера» к реальному оригинальному имени этой Богини.

— Тео, я знал из многих источников, что должен буду открыть законы музыкального звучания, на которых потом будет строиться музыка последующих поколений. Но я не знал, что это откроется именно так.

Тео стоял ошарашенный, словно от удара тяжелым предметом. То, что сейчас сказал Учитель, для него было многократно удивительней, чем то, что при нем произошло открытие, имеющее цивилизационное историческое значение.

Нагадай мне, кукушка.

Минут пять Тео стоял, почесывая затылок. Иногда даже казалось, что слышен тихий шум работы извилин его мозга. В компьютере, у процессора есть хоть охлаждение, а у мозга нет — недоработка, однако…

— Учитель, я, наверное, уже не должен удивляться многому тому, что слышу и вижу. Но я не могу осознать, как такое возможно — знать, что именно ты изобретешь или откроешь в будущем, но не иметь понятия о самом этом открытии. Я не могу, не способен это осознать! — сказал Тео в полном изумлении.

— Ну, это как раз и не сложно, — добродушно ответил Учитель, — представь, что ты в компьютерной игре, и тебе разрешено использовать отведенное время не последовательно, в одном месте, а фрагментами, интервалами — переходить в любое место любого уровня. Это может расширить твое понимание чего-нибудь, но принципиально ничего не изменит. У тебя по-прежнему есть твое выделенное время игры, и благодаря своим сверхспособностям ты можешь лишь чуть более эффективно использовать свое время. — Он посмотрел задумчиво на море и продолжил. — Представь, что при помощи гадания тебе сказали, что ты женишься, но не сказали, на ком. И ты уже, вроде как, почти женат, потому что знаешь, что это с тобой случится, но этого еще не произошло, и ты не знаешь точно, как и когда произойдет и на ком именно ты женишься. Это довольно распространенный случай. И со мной все точно так же.

— Учитель, вы меня простите, но я не верю ни в какие гадания. Я считаю это темными предрассудками, в которые стыдно верить современному образованному человеку.

— Ну, это твое дело — во что верить, а во что нет, я ведь не настаиваю. Ты можешь верить или не верить, а это искусство существует без тебя и не зависит от твоей веры.

— Учитель, но вы же — рациональный человек науки! Я могу понять, когда о каком-то гадании говорит какая-нибудь необразованная бабушка. Но когда об этом говорит такой образованный и знающий человек, как вы, — вот этого я понять никак не могу.

— А хочешь?

— Что хочу?

— Ну, ты говоришь, что понять этого не можешь. А хочешь? Понять это хочешь?

Тео впал в ступор. Вроде Учитель задал ему простой вопрос, но Тео не мог ответить на него ни Учителю, ни себе. Через минуту он решил, что, если Учитель спрашивает, хочет ли он понять, — глупо говорить, что не хочет. Это означало бы, что он абсолютно уверен в своей правоте и даже не хочет слышать другое мнение — а согласно парадоксу Дэннинга — Крюгера это означало бы, что Тео совершенно тупой человек, не желающий учиться и развиваться. Значит, стоит выслушать другое мнение, как минимум, чтобы себя не опозорить и не выставить с глупой стороны. Поэтому Тео подумал и сказал:

— Да, конечно, я хотел бы понять другую точку зрения.

— Ответ правильный, хоть и не искренний. Твоя просьба формально засчитана. Итак: рациональное объяснение и смысл искусства гадания достаточно просты. Все даже проще, чем ты думаешь. Давай я попробую тебе это объяснить образно, сильно упрощенно, но понятным тебе языком. Итак, представь себе плоский двухмерный мир, где его жители воспринимают передвижение только по плоскости, как примитивные насекомые, и их органы чувств никак не позволяют им воспринимать ни верх, ни вниз.

— Ну, допустим, попробую представить, — ответил Тео.

— Ну вот, а теперь представь, что плоскость, на которой живут эти существа, к примеру, пол огромной комнаты, постоянно двигается вверх вместе с ними, а над ними есть разные препятствия, разной формы, на разной высоте, которые эти существа не могут ни видеть, ни воспринимать как-нибудь, так как их органы чувств не могут воспринимать верх в принципе. Но, тем не менее, они будут больно ударяться об эти препятствия, когда те их настигают. На твоем языке это может чем-то напоминать старые двухмерные компьютерные игры.

— Ну, допустим, — сказал Тео, внимательно слушая это странное объяснение, — пока это все представить довольно просто.

— Ну вот. И если какие-то из этих плоских существ обнаруживают, что есть ты, который видит и воспринимает то, что к ним приближается с неведомой им стороны, и ты умеешь видеть эти препятствия над ними, — они просят тебя предупредить их и рассказать, где именно, когда и какие препятствия к ним приближаются, чтобы от них увернуться в сторону и по возможности не удариться. Логично? — Тео утвердительно кивнул. — А теперь, мой дорогой Тео, представь, что хоть для нас наш мир — трехмерный, но время — тоже измерение. И наши три измерения постоянно перемещаются по оси времени из прошлого в будущее. И вот мы, люди, обнаруживаем, что параллельно с нами есть другие, некие разумные существа. Мы их никак не видим, но вполне можем получать от них некие знаки. Они воспринимают больше измерений, чем мы, и видят приближающиеся к нам препятствия, выстроенные по оси времени. И вот мы можем просить их рассказать нам, что там, во времени, впереди нас, и если они посчитают нужным или интересным для себя — они нам об этом расскажут.

Для чего нам это нужно? Прежде всего для того, чтобы более эффективно использовать ресурсы и время нашей жизни и не тратить их на те проблемы, которых потенциально можно избежать. Для чего это нужно им? Это зависит от того, кого ты просишь и что предлагаешь взамен. В Зазеркалье ведь так же, как и у нас, есть и хорошие, которые хотят тебе помочь, и плохие, которые смотрят на тебя, как на потенциальную жертву. Кроме того, было надежно замечено, что любые события по мере приближения начинают проявляться в окружающем мире до самого события — это как перед носом корабля есть волна, и можно уловить момент, когда волна от корабля дошла до наблюдателя, а нос корабля еще нет. И, соответственно, есть способы наблюдать за окружающим миром и замечать такие «волны» — например, по облакам, по птицам.

— Учитель, вы просто берете и ломаете все мои представления о жизни и о мире! И вот как теперь жить с этим внутри? — сказал возбужденно Тео, то ли с юмором, то ли с грустью, то ли и с тем, и с другим.

— Ну, я лишь повторюсь — это явление существует независимо от тебя и твоего отношения к этому. Ты можешь это принимать и использовать как дополнительный инструмент в своей жизни или можешь игнорировать и забыть об этом. Решать тебе. Мое дело — лишь тебе об этом рассказать.

— А как и чем вы гадаете?

— Видишь ли, подобное помогает только подобному. Высшие Силы, желающие помочь, помогают только себе подобным людям. «Чтобы Боги говорили с нами лицом к лицу, для начала у нас самих должно быть лицо». Все зависит от того, что у тебя внутри, и насколько чисто твое сознание. Те, кому общение с Высшим Разумом недоступно, но очень хочется получить помощь из Зазеркалья, приносят кровавые жертвы и призывают на помощь низкие и темные существа. Как я уже говорил, существуют также методы предсказания на цифрах, с помощью парящих в небе птиц, с помощью облаков, с помощью звезд. Система способна посылать нам знаки самыми разнообразными способами. В твое время жил один замечательный профессор математики — Мичио Каку. Он как-то сказал, что цифры с ним говорят и дают ему важную информацию. И если бы он не был всемирно известным профессором математики, его бы уже посадили в психиатрическую клинику. И только лишь его ученая степень, мировая известность и научные заслуги позволяют ему сказать это открыто. Но на самом деле он говорит абсолютно нормальные и здравые вещи. Система Высшего Разума построена очень мудро и гибко, и она способна подавать человеку знаки именно там, где он способен их заметить и увидеть.

И предсказания так же, как и сновидения, — у каждого свои образы и свои восприятия. Как Высшие Силы, так и жители Зазеркалья говорят с каждым человеком теми образами и теми знаками, которые этот конкретный человек способен воспринимать и интерпретировать. Но суть этого всего в одном и том же — предупреждение о препятствиях и обстоятельствах, приближающихся к нам во времени. Предупреждение о том, чего мы воспринимать своими органами чувств не способны в силу нашей природы. И предупреждения эти поступают нам от тех, чья природа позволяет им это видеть и воспринимать. Конечно, существует огромная армия шарлатанов, которые пользуются тем, что вся эта история опирается на то, что за пределами того, что можно доказать и обосновать, и они обманывают обычных людей кто как может и насколько позволяет их фантазия и умственное развитие. Но даже это не отменяет того, что само явление существует, и есть те, кому оно на самом деле доступно.

Тео так задумался, что не заметил, как сильно расчесал себе макушку головы.

— Вот правду говорят, что логически можно даже доказать, что крокодил больше длинный, чем зеленый! — с досадой сказал Тео. — Даже такое совершенно возмутительное и дремучее явление можно так логически объяснить, что теперь оно мне кажется вполне теоретически возможным. И как теперь с этим жить?

— А вот это уже решать тебе, — улыбаясь, ответил Пифагор.

Тео улыбнулся ему в ответ. Он понимал, как много скрывается в последней фразе учителя. И как много зависит от того, что именно он решит.