Зубная боль

опять в настоящем

Ответы на вопросы я вроде бы нашёл.

Всё предельно ясно и безо всяких сомнений — фигня со мной происходит, лучше и не скажешь. Но вот в какую сторону податься, тут ясности не возникло, потому как — всё совсем не понятно.

С одной стороны, есть человек и больной на всю голову — это я. С другой же стороны тоже есть человек, но супер, может быть даже и с большой буквы. И так выходит, что и это, тоже я. А в итоге…

Короче, эксклюзивно-то оно выходит. Но получается-то — два в одном…

Опять, но уже с интересом созерцаю меняющуюся обстановку за окном машины — продираемся сквозь автомобильную пробку и, со всей очевидностью, недалеко от центра — хорошее освещение, повсюду полно народу.

Смотреть конечно особо не на что, вечером во всех городах одинаково. Машин — битком, люди на остановках в позах ожидания, с лицами — в ту сторону, автобусы и троллейбусы, двигающиеся по плавной и нисходящей траектории к остановкам, а зачастую и становясь поперёк потока. Виртуозное, граничащее с наглостью, вождение маршрутчиков, редкие смельчаки, перебегающие дорогу там где не надо, порою даже и бравирующие этим.

Разрисованные витрины магазинов. Провисшие провода на центральных улицах и даже на проспектах — поперёк и по диагонали, и квадратные пятна старых, выцветших баннеров — вдоль. Заедающая в шарнирных механизмах, поворотная реклама. Обшарпанные дорожные знаки на криво поставленных столбах. Подмаргивающие лампы ночного освещения, а в некоторых местах вообще взявшие отгул и не желающие явить ночной улице свой светящийся взор. Ну и конечно же светофоры, как всегда и для всех, выдающие только верхний свет, только красный.

Посмотрю-ка я лучше на Дашу. Смотрю. Она полностью в процессе движения. Максимально сосредоточена и не освобождает ни одну из рук. Ну если только кратковременно, для переключения передачи. И со стороны видно, насколько она напряжена. Мне хочется приподнять спинку её сиденья:

— Даша, давай я твою спинку сиденья приподниму. Расслабишься хоть.

— Нет, нет. Не надо. Мне и так… — и стреляет в меня глазами. — Ой! Очнулся. — и уже улыбаясь, облегчённо вздыхает. — Фух.

— Ты настоящий друг, Даша. — и это искренне, без дураков...

Именно в эту секунду что-то в моей душе тронулось. Это каким же надо быть человеком, какое ж сердце надо иметь, чтобы вот так вот, как она сейчас.

Ничьей мозгой-то ведь не догнать — везёт какого-то мутного, без денег, без документов и в каком-то там, непонятном шмотье. Его же ещё и откачивать пришлось! И ведь не просто там, куда-то везёт. А к себе домой! Ну это как?! С какого перепугу, на моём пути такая нарисовалась?

Ох. Нет, Даша свет батьковна, от сердца к тебе мои слова — дружочек ты мне на всю оставшуюся жизнь, как бы ты к этому ни относилась. И хоть я и знаю про себя не очень, но — это я, тебе говорю…

Даша будто бы подслушала:

— Ой, да ладно. Голова-то цела? Ударился-то ой-ёй.

— Даша. А сколько у вас с Москвой разница?

— Так три часа.

— Три часа… А день какой сегодня, а то я чего-то…

— Так пятница же. Видишь, на дачи все собрались.

— Это что же, пятнадцатое что ль?

— Ой, вообще. — коротко смеётся. — Совсем? Да?.. Двадцатое июля.

Вот так. И чего? Три месяца или пять. М-да, — бред больного на всю голову, если бы не реалии произошедшего — и там я, и тут тоже… я.

В жизни, такое состояние бывает у каждого и не единожды — душа и сердце никак не принимают, только умом и согласен.

Но я уже спокоен. Дома всё хорошо, а это главное. И уверен, что не фиг мне туда рваться, во всяком случае сейчас. И без душевных мук и всяких, там, треволнений. Сейчас они не катят.

А выкраивать и сопоставлять, каким я боком к ним сейчас и к тому месту, когда-то называвшимся моим домом, не хочется. Понять надо. А додумывать…

Я всё-таки решаю подтянуть спинку сиденья и без спросу лезу к рычагу регулировки, одной рукой взявшись за эту самую спинку, другой скользнув по Дашиному животу и опершись предплечьем на её колени. Заводя ладонь за её бедро и головой упираясь ей в бок, я пытаюсь дотянуться до рычага, а она не ожидала и по-девчоночьи очень звонко взвизгивает:

— О-ёй. Ты… Ойи!

Для удобства прижимаюсь ещё плотнее — взвизгивает ещё громче и плотно смыкает колени. Меня тревожит, что она и ступни сбросила с педалей.

— Заполошная, не визжи… заберусь щас… где у тебя тут потеплее.

Уже правой ладонью держу рычаг, но мешает её бедро и убрав руку, по новой пытаюсь нащупать лаз вдоль сиденья под её коленкой:

— Раздвинь ноги!

Взвизгивает, как от щекотки:

— Айи!

— За дорогой смотри… и ноги раздвинь… и ногу подними.

На пути моей руки её плотная голень:

— Ух, какая ж ты… аппетитная. — я пытаюсь придать своему голосу звериный окрас, всё ещё стремясь достичь рычага. — Я у тебя щас кусочек-то… и откушу… и слопаю.

Очевидно у меня получается вполне натуральный, хищнический интерес к её голени, а вдобавок — мимоходом, я пальцами её легонько прихватываю и сжимаю, да очень звонко щёлкаю зубами — Даша верещит ещё сильнее и немного подпрыгивает, чуть всё мне не испортив. Издаю горловой звук, похожий на рычание. А поскольку свободной рукой мне приходится обхватить её за талию — для собственного равновесия, то она чуть ли не кричит, с явным предвкушением, что сейчас её будут кушать.

— Оий! Я щас врежусь!

Но колени она всё-таки немного раздвигает и ногу приподнимает. Тут же, ладонью, обхватываю рычаг и плавно, чтобы не получилось удара спинкой сиденья по спине, начинаю его приподнимать.

Мне удаётся — соскочившую спинку принимает моя рука и когда я её осторожно вытаскиваю, спинка помалу приближается к спине и в конце, без удара, фиксируется.

Аккуратно, упираясь в Дашины колени, я возвращаюсь на своё место и она слегка вздрагивает, и не разжимая губ вскрикивает — я всё-таки не лёгкий. Её раззадорила эта шутейная возня и она улыбается — в свете встречных фар я замечаю капельки пота на её щеках и на лбу. Спинка сиденья на месте и теперь она — поддержка, а не что-то там другое.

— У-уу, так лучше.

Её голос становится глубже и с доверительными нотками, но вдруг она беспокойно спохватывается и подавшись ко мне, чуть ли не бросает руль:

— Ой, Илюха! Кровит у тебя вон, палец.

— Даша! — положив руку ей на плечо, останавливаю её порыв, оглядывая свой палец: — На дорогу смотри… Царапина.

Прикусив зубами края, втягиваю в себя выступившую кровь — содрал кожу когда протискивался, а может быть когда нащупывал рычаг. Эта возня и меня позабавила. Даже кое-какие здоровые ассоциации посетили — как вспышки молнии. Не мудрено — вздрагивающее женское тело в твоих руках. Инстинкты, блин. Сидеть надо спокойно и не визжать…

К этому моменту мы уже свернули куда-то в сторону от запруженного машинами, центра. За окном проплыл частный сектор. Въезжаем в район промзоны, по всей видимости.

— Никогда не доедем… Сколько хоть… Вечность едем.

— Да ладно, посмотри вон. — и Даша глазами показывает на середину передней панели. — Который час?

Смотрю по направлению её взгляда:

— Ххе, ходят. — часики со стрелками, обычно такие долго не держатся.

— А то. — в её голосе слышится гордость.

— Ну да, ну да. Сама недавно её кляла, машину свою.

Присматриваюсь к циферблату, а Даша стреляет в меня глазами:

— Ой, не болтай. Не было такого.

— Где-то без двадцати десять… Опять за городом что ль… Дорога, совсем ни к чёрту. — взглядом провожаю проплывающий забор.

— Нет, тут спокойнее. Час может и едем… В пробках сколь тащились!

Собираюсь поддержать эту тему...

Передняя панель, панель двери — опять прихожу в себя и опять как после нокаута. Понимаю — я в машине и она стоит на обочине, недалеко от забора, мотор заглушен и включены только габариты. Перевожу взгляд — Даши нет, а ключи в замке. Впереди нашей — метрах в пяти, машина тоже стоит и тоже с включенными габаритами…

Да. Всё-таки не смирился я с тем, что со мной произошло. Нет, конечно же внешне-то я жил и даже ёрничал над собой, и ещё как, а внутри себя надеялся. Надеялся, что может быть не так понял, не так глянул, не так оценил. Со страху-то люди и не такое могут. Надеялся, что дома просто запрет на разговоры на эту тему — меня нет, но и трупа же нет.

И даже какая-то уверенность была, как бы я к этому ни относился — уж чего-чего, а в запасе-то у меня всегда железный аргумент имеется, железней не бывает. Прийти в больничку в родном городе, в тихие палаты, да с порога так и заявить, мол, здравствовать вам господа и радоваться — я супер-человек ХУ, с большими буквами. Ну или ещё какой-нибудь там, изо всей этой киношной мутотени. И уж тогда-то сразу всё. Ребята в белых халатах сразу бы определили степень моего величия и всё в момент устаканилось бы. Вот уж хрен — не получилось.

Мой мозг за это короткое время, за время непроизвольного осознания, произошедшего со мной, был как полная чаша в ожидании последней капли. Как созревший плод, в ожидании самого первого, утреннего луча солнца и… последнего для себя, в начале новой ипостаси своего существования.

Несмотря на то, что я вообще не знал ответы на возникшие вопросы и ничего не понимал, тем не менее меня осенило как молнией — я уже в поезде. Да и билет-то у меня, в один конец.

В одной мудрёной книге, какой-то великий сказал: «… и был я в духе и увидел я…». Правильно сказал, так и есть — всё и сразу. И по моим надеждам — чик и нет их.

Мои зубы… Мои новые зубы — ровные, очень крепкие и очень острые. Я ощутил их языком, как всякий нормальный человек — мозг не справился и подсознание меня вырубило…