Глава 7

Обида и досада терзали душу Варяжко, не помнил, как покинул палаты главы совета, очнулся только у ворот своих прежних хором. Смотрел невидящими глазами на когда-то родной дом, а потом развернул коня и поехал к Любиму, своему бывшему однополчанину, а теперь новгородскому тысяцкому — остановился у него на время пребывания в городе. Правда, часть обиды перешла и на того — мог же рассказать о таких важных делах, но утаил от своего командира, пусть и бывшего! Душа все продолжала ныть — ведь с чистым сердцем обратился к тому, кого знал и уважал почти десяток лет, и получил отворот! И сейчас пытался как-то понять и оправдать Велимудра, не мог просто вычеркнуть из жизни все доброе, что связывало их. Дождался вечером хозяина дома, прямо спросил верного, как считал прежде, товарища:

— Любим, ты знал, что совет намерен начать войну против веди и ижоров?

— Знал, — ответил тот, не опуская глаз.

— Что же ты мне не рассказал, ведь то дело не пустяковое? — с гневом произнес Варяжко, пронзая друга потемневшим взглядом.

— Был указ — посторонним о том до сроку не говорить, — невозмутимо произнес тот, похоже, не испытывавший даже малейшего раскаяния.

— Но я же не посторонний, мы ведь одно общее дело ведем — пусть вы здесь, а я на Волге!

— О тебе также сказано советом — ты к этой компании не причастен, у тебя своя забота.

— Да, понимаю тебя — дружба дружбой, а служба врозь! Если велят тебе пойти против меня — пойдешь?

— Пойду, — честно признался бывший друг, с которым вместе, плечом к плечу в одном строю, воевал не один год.

— Дружбы между нами быть теперь не может, только по службе. Осталось только молить богов, чтобы не столкнула нас судьба супротив!

Вот так, в течении одного дня, Варяжко потерял давнего покровителя и близкого друга, самого толкового из тех, с кем ему приходилось служить. Не сказать, что впал в отчаяние, но удар по своим душевным привязанностям получил весьма ощутимый. Прошло немало времени, пока воспоминания о случившемся перестали волновать, мог уже спокойно размыслить о будущих взаимоотношениях и возможных последствиях. Идти против воли Велимудра речи не могло быть — он сам по себе еще не обрел достаточное влияние и силу, чтобы противостоять тому. Так что оставалось терпеть и как-то лавировать интересами — и себя не дать в обиду, и открыто не пойти против. Оставил мысли об этом на будущее, занялся более насущными делами, тем же поисковым походом на Урал.

В березозол (апреле) 897 года поисковый отряд в составе роты охраны и трех нанятых рудознатцев вышел в долгий путь из столицы Поволжского округа — Казани, на двух ушкуях и струге. Варяжко с личной охраной на струге двигался в голове небольшой колонны, вместе с ним находился проводник — один из черемисов (мари), поселившихся здесь в прошлом году, по имени Кутурка. Невысокий — по плечо Варяжко, еще молодой, лет тридцати, он побывал во многих местах по эту сторону Урала, ходил и по Чусовой. На вопрос — не видел ли он такие камни (Варяжко на словах пытался объяснить о медном и железном колчедане — самых распространенных на Урале металлсодержащих минералах), — тот отрицательно покачал головой.

Говорил он на славянском плохо, но понимал гораздо лучше, так и общался — больше жестами, чем словами. Примерно с таким же итогом прошел расспрос о других породах, но вот с золотом черемис задумался, после сказал что-то на своем, на недоуменный взгляд Варяжко попытался объяснить: — Пышма, рядом, — показывая рукой вперед по курсу.

Боясь поверить удаче, переспросил Кутурку: — На реке Пышма, рядом с берегом?

Тот отрицательно покачал, после поправил: — Не Пышма, рядом!

— На другой реке, которая впадает в Пышму? — догадался будущий золотодобытчик.

Тот довольно кивнул головой, после Варяжко указал ему: — Поведешь туда. Помнишь то место? — на что вновь увидел знак согласия.

Почти три недели шли по Каме — сначала вдоль своего берега, после Елабуги, когда начались чужие земли — уже посередине русла, подальше от встречавшихся изредка поселений. Останавливались на ночь на открытой местности, выставляли дозоры, но никто не напал — по-видимому, местные жители остереглись крупного отряда. На подходе к Чусовой проводник оживился, показывал вперед справа и проговорил:— Чусва, тама!

Река выдалась беспокойная по сравнению с Камой — с быстрым течением, крутыми поворотами, высокими скальными берегами, откуда иной раз падали довольно крупные осколки. Дважды ушкуи садились на мель, хорошо еще, что обошлось без повреждения днища. Все же добрались через две недели к верховьям, уже перейдя через хребет Урала, здесь проводник показал — пора высаживаться, дальше идти по суше. Оставили ушкуи с частью охраны, а потом пошли со стругом на плечах — до Пышмы сравнительно близко, меньше десятка верст — как понял Варяжко из слов черемиса. Пробирались через густые заросли, вязкие болота, к вечеру уставшие и промокшие от пота выбрались к истоку Пышмы. Заночевали здесь, с утра уже по воде прошли два десятка верст, когда Кутурка узнал небольшую речку, стекавшуюся справа. Высадились, после скорого обеда и небольшого отдыха рудознатцы с помощниками-воинами приступили к промывке песка.

Мытое из речного песка золото

Две недели добывали золотой песок в образовавшейся между Пышбой и Исетью болотистой долине. Нашли его не только на реке, указанной Кутуркой, но и в других на этой местности. Хотя и не ставил Варяжко задачу намыть как можно больше ценного металла, но понемногу со всех разведанных мест набрали с полпуда. Выбрал наиболее богатый участок для будущего прииска, уже на следующий год собрался ставить там острог с войсковой охраной и поселение для работников. Вернулись на Чусовую к основной группе и уже вместе отправились вниз ближе к истоку Тагила. Уже пешими прошли на север по западному склону Урала около сотни верст, нашли россыпи пород с железом, медью, цинком, оловом, а также драгоценных камней — алмаза, изумруда, горного хрусталя, малахита. Все находки Варяжко заносил на свою карту, да и на местности ставил скрытые закладки, чтобы в следующей экспедиции не терять время на их поиски.

Не обошлось без потерь — дважды вступали в схватку с местными племенами — вогулами (манси) и зырянами (коми). Хотя и старались не тревожить местное население — оно к чужакам относилось с опаской, обходили стороной поселения оседлых племен, но с кочевыми не всегда удавалось. Несколько раз попадали в их засады и ловушки, правда, серьезных сражений удалось избежать — напугали своими зажигательными зарядами, да и случайно вызвали пожар, который разогнал с пути враждебные племя. Так незаметно — в трудах и поиске, прошло лето, с наступлением похолодания повернули в обратный путь. Пришли домой в груден (ноябре), уже появился лед у берега, Варяжко отпустил с наградой нанятых работников и воинов, но предупредил всех держать рот на замке — дело тайное, говорить лишнего не стоит. Только сейчас узнал от своих помощников о происшедших на северной стороне событиях, приведших даже к худшим, чем он предполагал, последствиям.

Весной новгородское войско в составе всех пяти полков — оголили даже западные рубежи, оставив там воинов только на заставах, — под командованием тысяцкого Любима отправилось захватывать земли веди и ижоров. По привычной уже тактике, введенной еще прежним командующим, полки разделились и пошли широким фронтом, ставя задачу скорейшего окружения городищ и крупных селений. Сначала все шло по плану, меньше, чем за месяц, заняли треть территории противника, разгромили находившиеся здесь войска — в основном, из ополчения, а потом завязли. Откуда-то пришли новые рати, гораздо сильнее прежних — лучше обученные, в добротных доспехах и с достойным даже для варягов оружием. Впрочем, и они здесь тоже объявились, новгородские полки встретились с силами, если не превосходящими, то не уступающими им ни числом, ни воинскими умениями.

Как выяснилось позже, еще в прошлом году поморские племена сговорились между собой и с соседями о помощи, если на них нападут русичи. И когда новгородской войско вступило на их земли, отправили гонцов — ижоры к корелам, дальним своим родичам, а веди — к эстам и норманам. Те сдержали слово, отправили дружины на подмогу против и без того ненавистного врага. К ним присоединили поморяне с запада — латгалы и ливы, легко прошли через слабо защищенные рубежи и заняли Причудье вплоть до Пскова, взяв его в осаду. Так сложилось то, что Новгород оказался втянут в войну против всех восточных поморских племен и нанятых ими дружин варяг и викингов. У них всех растущая на глазах и богатеющая земля вызывала злобу и зависть, желание ограбить или отхватить солидный кусок. А тут и повод нашелся — вступились за обиженных соседей, дали отпор захватчику.

Разгорелись бои по всей линии фронта, новгородское войско с трудом, но сдерживало натиск объединенного врага. Война шла все лето, к войскам шли подкрепления из ополчения. Новгородский совет вдобавок вызвал полки из Поволжья, хотя раньше не собирался — они планировались для похода на Урал. Постепенно инициатива перешла к поморянам — они переломили оборону новгородцев, освободили свою территорию и захватили почти столько же на земле русичей и остановились — на большее и у них сил не хватило. Разграбили здесь все, что можно, угнали в рабство немало местного населения, а потом, с наступлением осеннего ненастья, ушли на свою сторону. Так и закончилась война — поражением и лишениями для новгородского и всего северного славянского народа, отрезвила слишком воинственные головы во власти, посчитавшими после побед и завоеваний последних лет, что так будет и впредь, без точного расчета собственных возможностей и сил противника.

Новгородская земля по сути оказалась в том состоянии, в каком она была пять лет назад, на заре своего создания. Те же разоренные северные города и веси, большие людские потери, в полках осталась треть от прежнего состава, казна практически пуста. Дух у людей упал даже ниже, чем прежде — тогда врага изгнали и твердо встали на его пути, а теперь он сам ушел, забрав с собой все награбленное добро. Еще неизвестно, как сложится в будущем — не вернется ли он завтра обратно и как его остановить? Вот такую невеселую историю рассказал Искрен — командир одного из трех полков, возвратившихся в Поволжье. После рассказа задал вопрос своему командующему, не скрывая надежды и одновременно сомнений:

— Как нам теперь быть, Варяжко, что делать? И удержимся ли мы тут? Нас ведь тут совсем немного — меньше половины от прежнего!

Ответил твердо, нисколько не сомневаясь в своих словах: — Справимся, Искрен, в том я уверен. Только хорошо надо продумать, всем вместе голову поломать — как именно. Вижу, что дела наши сложились неважно, но должны выдержать и даже пойти еще дальше! И это не пустые слова, то, что мы на Урале нашли, поможет сладить с нынешними трудностями.

По ледоставу с первым санным обозом выехал в Новгород. С собой прихватил увесистую суму с образцами пород и ларец со всем добытым золотом и драгоценными камнями, разложенными в кожаных мешочках. Для охраны весьма ценного груза привлек десяток личной стражи — они посменно несли караул, не спуская глаз с порученного объекта. В пути им раз довелось исполнить боевую службу — отбили нападение одной из пришлых шаек на Двине. Уже несколько лет такого не случалось — дозорные посты и патрули поддерживали порядок на речном тракте, тем более в самой глубине своей земли, так что даже по такому факту можно было судить о нынешнем положении дел. Все же довезли в целости и сохранности, остановились в Новгороде на гостином дворе, открытом три года назад — построили его по прямому указу и участии Варяжко, тогда еще городского посадника.

На следующее утро отправился с провожатыми и грузом к Велимудру в детинец. Прождал час — тот приехал позже обычного, увидев Варяжко, кивнул на поклон и сказал только: — Заходи, расскажешь, что видел, — после же вопроса гостя: — Дозволишь ли занести добычу нашу? — махнул рукой понятно: — заносите.

Слушал рассказ внимательно, брал в руки и вглядывался образцы пород, которые Варяжко выкладывал на стол с объяснением — что в нем, чем пригодно, какая выгода. Когда же речь пошла о золоте и самоцветах, а добытчик выложил их перед очами старшего мужа, тот, не скрывая довольства, промолвил: — Все же нашел, а ведь никто всерьез не верил! — добавил еще признание: — И я тоже, что уж тут таить. Польза от твоего клада огромная, особенно теперь, когда у нас нужда во многом, а денег не хватает. Хотя каждый муж и воин сейчас на счету, но на такое дело пойдем — отправляй людей и открывай прииск — злата нам надо много!

Ни словом не обмолвился о случившихся бедах и своей вине в них, но признал, пусть и не прямо, сказав: — Варяжко, ты нужен здесь. Езжай, ставь скорее прииск и возвращайся. Многое надо исправить, а времени мало.

В Новгороде Варяжко не задержался надолго — решал дела по службе, встречался еще с теми, с кем сохранил добрые отношения, от них узнал новые подробности о нынешнем состоянии дел в городе и на Новгородской земле. К уже известному ранее добавилась информация о начавшемся разброде среди влиятельных мужей как в самом Новгороде, так и на землях, тянувших в разные стороны, ходящих слухах о готовящемся поморянами новом походе, о князе Владимире, вроде предложившим свою помощь, грядущем голоде и смуте. Чему верить и в чем есть хоть какая-то доля истины — так сразу и невозможно было разобраться, но принял к сведению, чтобы обдумать потом и как-то использовать в будущем. С Велимудром больше не встречался, понимал — у того своих забот предостаточно, да и получил уже наказ от него. Вскоре уехал из Новгорода с намерением скорее приступить к порученному делу, сам также считал — времени у него в обрез.

По приезду в Казань вызвал командиров полков, дал им приказ набирать людей до полного состава и учить их, не теряя ни дня. Сам же со своими помощниками занялся снаряжением всего нужного для похода на Урал и строительства там прииска с острогом и селением. Объявили найм мастеров и работников с хорошей оплатой, закупали материалы, транспорт, продукты, готовили оснастку и инструменты для будущих старателей — от лотков и решета до простейшей драги и ловушки. Кроме того, в зарядной мастерской принялись готовить новые зажигательные снаряды — оставшуюся небольшую часть из прошлой партии забрали с собой полки, вызванные Новгородом на подмогу, а начинать новую без Варяжко не решились — кое-какие хитрости знал только он. Держал при себе секреты о составе смеси и ее приготовлении — перестраховался с сохранением тайны греческого огня от излишне любопытных и вражеских дознатчиков.

В сухий (марте), едва лед сошел на Каме, вышли в путь. Народу набралось много — три роты охраны, сотня мастеровых людей, да еще столько же будущих старателей. Шли на десятке ушкуях, двух грузовых ладьях, да еще дозорные на стругах вели охранение впереди и по бокам. Правда, в том нужды не имелось — при виде огромного для этих мест каравана все вокруг затаились, а в прибрежных поселениях жизнь замирала — никто носу не показывал. Хотя и не медлили, но до Чусовой добирались месяц — задерживали ладьи, загруженные почти битком. А на горной реке двигались осторожно, чтобы не наскочить ненароком на отмель или, еще хуже, на подводные камни. Для тех, кто впервые оказался в этих местах, картина представала захватывающая — река шла среди высоченных берегов, они давили на замерших зрителей своей громадой и своеобразной красотой — острыми скалами, растущими прямо на камне деревьями и кустарниками, провалами и темным зевом пещер.

Река Чусовая в верховьях

На одном особо опасном участке, где вода бурлила как на порогах, как ни сторожились, но все же зацепились за подводный камень днищем ладьи. Хорошо еще, что успели дотащить на буксире до мелководья у берега, пока она не набрала воды через борт. Пришлось оставить ее — слишком серьезный требовался ремонт. Сняли груз, перенесли на другие суда и отправились дальше, еще с большим вниманием следя за возможными опасностями. С такими треволнениями добрались до верховья реки, после недолгого отдыха принялись все вместе прорубать просеку в лесной чаще до Исети, протекавшей совсем рядом, и устраивать волок. Получился он недлинным — всего пять верст, справились за неделю. Перетащили суда, а потом по реке и ее притоку Черемшанке дошли, наконец, до места, который Варяжко выбрал для прииска не только из-за богатого золотом песка, но и местности, достаточно удобной и безопасной для возведения здесь поселения — ровной долины среди окружающих гор, неподалеку от будущей столицы Уральского края — Екатеринбурга.

Распределили людей по работам и без промедления приступили к ним — кто-то расчищал от леса и камней строительную площадку, другие принялись готовить срубы, третьи — вместе с ними и Варяжко, занялись подготовкой снаряжения для промывки песка. Поставили у воды драгу, подвели водоводы к напорной емкости с ручным насосом, настелили деревянные мостки. Основная же часть старателей после небольшого инструктажа и под присмотром знающих уже дело работников взялась за промывку речного песка в лотках. У воинов своей работы также хватало — по охранному периметру ставили ограждение и наблюдательные вышки, караулки и козырьки для дозорных, расчищали безопасную зону вокруг. Трудились от рассвета до заката, с небольшими перерывами на обед и краткий отдых. Никого не приходилось подгонять — кроме желания скорее устроить нормальное жилье, сказалась и тревога от кружащих поблизости незваных гостей.

На третий день, в самый разгар работ, дозорные заметили прячущихся за деревьями и кустарниками группу местных людей, вооруженных луками — по-видимому, охотников из ближайшего селения вогулов. Те держались на удалении, не пытались наладить общение, только смотрели тайком. Еще через день их стало больше, окружили долину с разных сторон, а потом, не нападая открыто, приступили к обстрелу на пределе дальности своего оружия. Ущерба их стрелы воинам не доставили — те успели скрыться за выстроенной за эти дни стеной, да и не пробивали охотничьи стрелы доспехи, но ясно дали понять о недружественном настрое местного племени. Ответным же огнем поразили самых неосторожных из нападавших — среди них раздались крики боли, а потом они отошли дальше, но не уходили. Не ответили на слова толмача, передавшего предложение Варяжко встретиться с вождем и наладить мир, лишь только после еще двух безуспешных вылазок дали согласие начать переговоры.

Вогул с луком

Встретились назавтра — от вогулов вышел вестник без оружия, крикнул что-то на своем, толмач — зярянин из поселившегося в прошлом году народа, перевел: — Вождь ждет здесь того, кто привел чужое племя. Будет говорить с ним — зачем он пришел на землю его племени, распугал зверей, рубит лес?

Передал толмачу: — Скажи — я выхожу, зла племени не хочу, отплачу добром, — после, сняв с себя все оружие, оставшись только в кольчуге и шлеме, направился к встроенным в стену воротам, за ним поспешил переводчик.

Варяжко удалился от стен острога на сотню шагов и остановился, ожидая выхода вогулского вождя. Тот появился на опушке леса через минуту, так они и пошли навстречу, с любопытством вглядываясь друг в друга, встали почти одновременно, не доходя шагов пять. Первым начал речь Варяжко, с перерывами, давая время толмачу перевести каждую фразу:

— Здрав будь, вождь славного племени! Я Варяжко, посадник Поволжского округа. Пришел с Волги, со мной мой народ — русичи. Мне нужна эта долина — готов заплатить за нее вашему племени хорошие откупные. Воевать не хотим, только если нападут на нас. У нас есть товар на продажу — хлеб, мед, ножи, топоры, одежда и ткани, посуда, украшения для женщин и еще много разного. Купим у вас шкуры оленьи и меха, добычу ваших охотников — зверей и птиц.

Вождь — мужчина немалого возраста, но еще в силах — судя по прямой осанке, в меховой куртке и штанах, высокой мягкой обуви, с длинными, заплетенными в две косы, волосами, — слушал молча, не переспрашивая. После, когда толмач, закончил перевод, повел свою речь — неспешно и спокойно, только иной взмахивая руками, как будто показывал что-то:

— Здравствуй и живи, гость иноземный! Не каждого мы принимаем на своей земле, но если с миром и добром, то дадим вам место. О плате обдумаем с другими вождями и скажем. Торговать согласен — принесете завтра на это место ваш товар, а мы посмотрим, что нам нужно.

На этом и разошлись, но больше в этот день никто не напал на лагерь. На следующий же с утра началось столпотворение среди местных жителей — приходили смотреть на выставленный товар. Трогали, пробовали на запах и ощупь, приценивались, торговались и покупали — многие уносили с собой что-то полезное для себя. Пришли и в последующие дни — постепенно за стеной образовался стихийный рынок, для него поставили столы и лавки, соорудили навес. А народ все шел — похоже, не с одного племени или рода, нес шкуры и меха, охотничью добычу и рыбу, взамен покупали все, что предлагалось пришедшими на их землю гостями, ставшими теперь соседями. Узаконили же их статус на встрече Варяжко с вождями племени — купили право на землю товаром на сумму чуть более тысячи гривен и еще обязательством дальше вести обоюдную торговлю.

В начале лета Варяжко с теми мастерами и работниками, что выполнили всю порученную им работу, отправился в обратный путь. Посчитал дела на прииске налаженными, отношения с местным народом также не представляли каких-либо сложностей, а время торопило — его ждали на Новгородской земле. Вез с собой все мытое за месяц с начала добычи золото — более двух пудов, за него можно было выручить не менее трех тысяч гривен серебра — огромные деньги, нужные сейчас Новгороду как хлеб голодному. Вез еще на судах меха и шкуры на сумму еще около двух тысячи гривен, но большую их часть надо было отдать за товар, чтобы рассчитаться с вогулами, да и для торговли также. Путь прошел без происшествий — ни на Чусовой, уже приноровились к ней, ни до самой Казани. Дома почти не задержался, всего на пару дней — узнал последние новости, дал помощникам указания, — и сразу же отправился с охраной в Новгород.

В дороге дважды напали — на Двине и Ловати, даже пришлось прорываться через строй десятка вражеских судов, заблокировавших у волока путь с юга на Новгородскую землю. Тревога в душе Варяжко нарастала — устоял ли город от нынешней напасти? Враги набросились весной на его земли с новыми силами, даже большим числом, чем в прошлом году. Как стало ему известно, они еще месяц назад заняли две трети территории, в нескольких местах уже вышли на Волхов. Пали Псков, Изборск и Гдов, пока держатся Порхов и крепости на Луге, закрывающие подступы к Ильменю, Ладога также отбивается от варягов. В самом Новгороде начался голод, те запасы продовольствия, что доставили в эту зиму из Поволжья, подошли к концу, а новых поставок нет — путь по речным трактам перекрыт. Да и сам Варяжко убедился в том, прорвался только за счет растерянности неприятеля после применения греческого огня и решительности его воинов, воспользовавшихся образовавшимся разрывом во вражеском строю.

Уже наступил ревун (сентябрь), когда Варяжко и сопровождавшие его с самого Урала две роты на пяти ушкуях подошли к новгородскому причалу. Казалось, весь город вышел встречать караван судов с юга, откуда уже месяц никого не было — если не считать одиночные ладьи, на которых кто-то ненароком заезжал с Ильменя, или воинский струг, идущий по своим надобностям. Люди усыпали весь причал и оба берега, кричали радостно, махали руками и снятыми с головы уборами — платками и колпаками, как будто к ним пришла великая подмога в трудный час. В какой-то мере они оказались правы — на ушкуях Варяжко и его люди привезли столько хлеба, насколько смогли загрузить, но его не хватило бы надолго — самое большее на месяц, если расходовать экономно. Главная же ценность хранилась в ларцах, но о том никто из новгородцев не ведал, да и предстояло еще поменять ее на деньги, потом закупить нужное городу и привезти, минуя вражеские заслоны, так что прямо сейчас она мало в чем могла помочь.

Пока воины с помощью горожан переносили привезенный хлеб в амбары, Варяжко встретился в детинце с главой города. В первый момент даже не узнал Велимудра — изможденный, с какой-то внутренней надломленностью, в нем не чувствовалась прежняя уверенность в себе и сила. Устало, почти без эмоций, выслушал рассказ о делах с прииском и привезенном золоте, на вопрос: — Какое сейчас сложилось положение на Новгородской земле? — сказал только: — Плохо все, Варяжко, — а потом с горечью произнес:

— Как же я сплоховал, когда не послушал тебя, а пошел на поводу шептунов, оговоривших твои старания — мол, все под себя гребешь! И где же они сейчас, какой от них прок? Плетут против меня заговор, сами же от дел отстранились, только хаять могут! Сейчас ведут тайные переговоры с Владимиром, согласны передать город под его руку, если он сохранит за ними привилегии.

После, переборов все же слабость, проговорил уже тверже:

— Бери город и все войско в свои руки, Варяжко — об этом скажу на совете. Если пойдут господа против, то созову вече — уверен, люди встанут за тебя, больше не за кого.