Глава 2

Зима выпала ранняя, уже в грудень (ноябрь) ударили морозы, обильные снегопады завалили землю толстым покровом. Не все, что планировалось в укреплении рубежей, успели закончить, люди продолжали трудиться, невзирая на погоду. Добро еще, что с земляными работами справились — вырыли рвы и насыпали валы, поставили крепкие стены из частокола, сторожевые башни, воздвигли основания казарм, складов, кузниц, других строений. Сейчас поднимали их стены, перекрывали крышу тесом и соломой, ставили печи с дымоходом. По настоянию и всемерном участии тысяцкого отопление помещений устраивали по белому, никаких курных изб! Следил за исполнением приказа о том во время объездов, иногда сам, засучив рукава, показывал наглядно, как следует выкладывать.

Мобилизовали по трудовой повинности крестьян и ремесленников из ближайших поселений и городов, но труд им оплачивали, да и знали люди, что нужно для их же безопасности так что обходилось с ними без особой обиды и недовольства. Воины тоже работали, кроме тех, кто стоял на карауле или находился в патруле. Общими усилиями дело продвигалось быстро, в студень (декабрь) завершили с намеченными планами. Войска в приграничной зоне теперь могли спокойно заниматься своей службой, нести охрану вдоль рубежа. Тем же полкам и подразделениям, что дислоцировались в центральных землях, обстояло легче, но и им пришлось немало потрудиться в своих лагерях, от корчевки деревьев и расчистки территории до постройки казарм и защитных сооружений.

Казалось, теперь можно расслабиться, отдаться домашней неге, но Варяжко продолжал разъезды по землям, не давая покоя ни себе, ни другим. Особой в том нужды не было, дело в общем-то наладилось, только не мог рассиживаться беззаботно, душа не находила места. И именно эта непоседливость натолкнула на мысль испытать свое войско в зимнем походе, пойти с мечом на тех, кто повадился ходить на Новгородские земли с разбоем. Не столько из-за какой-то добычи, а больше стремления урезонить ворогов, пустить им кровь для острастки. Рассчитывал, что после такого наглядной демонстрации силы новгородского войска ливы, латгалы, эсты, да и прочие ятвяги остерегутся лишний раз нападать на грозного противника. К тому же важным довеском стало намерение освободить своих земляков из рабства, вернуть их на родину.

Продумывал поход основательно — все же край для него неизведанный, предпринимать важное дело с бухты-барахты непозволительно. Встречался с купцами и другими бывалыми мужами, ходившими в Поморье, вызнал у них многое о тамошних народах, их укладе, составил карту тех мест, разметил удобные пути и предполагаемый маршрут продвижения. Просчитал возможные силы противника, необходимый состав своего войска, снаряжения и припасов, примерные сроки. Обсудил со своим штабом детали операции, только затем вышел на руководство. Рассказал о своей затее Велимудру и Росславу, дал подробный расклад на их вопросы, после выступил с докладом на Верховном совете.

Поморье

Не сразу важные мужи приняли всерьез задумку молодого тысяцкого — идти войском в поход зимой, а не летом, как повелось исстари. Их недоумению имелись веские причины — от сложностей с прокормом людей и коней до выживания в лютые морозы. Но доводы юного воителя, воспользовавшегося знаниями из будущего — о тех же зимних походах хана Батыя на Русь, убедили, да и успех от такого предприятия представлялся не малым — ворог ведь тоже не ждет нападения в эту пору. Точку сомнениям поставили слова главы совета:

— Почин твой весьма смелый, удивил ты нас. Предложенное дело несомненно важное, да и продуманно с тщанием. Считаю верным принять его, снарядить войско всем нужным, а тебе, Варяжко, вести и вернуться со щитом.

— Почин твой весьма смелый, удивил ты нас. Предложенное дело несомненно важное, да и продуманно с тщанием. Считаю верным принять его, снарядить войско всем нужным, а тебе, Варяжко, вести и вернуться со щитом.

В поход вышли в просинец (январе), накануне почти месяц готовили снаряжение — теплую одежду и обувь, запас продуктов и корма для коней, санный обоз, необходимый инвентарь — от посуды до снегоступов и лыж. Снарядили и поставили на сани камнеметы-онагры, гуляй-город, оружия взяли с солидным припасом. Варяжко спешил — рассчитывал обернуться с походом за два месяца, так что времени до оттепели оставалось в обрез. Но все же дал команду на выход только после того, когда счел достаточным все приготовления. Войско, отобранное для рейда в Поморье, уже собралось в лагере у северо-западного рубежа. В него вошли все пять полков почти в полном составе, оставили самый минимум воинов для охраны своих земель.

Растянувшийся на две версты обоз из семистах саней с воссевшим на них трехтысячным войском прошел по застывшему речному руслу на землю ливов, а потом разделился по притокам. По плану операции каждый полк получил задачу скорейшего захвата своего участка вражеской территории, а потом его зачистки от сил неприятеля. На первом этапе ставилась цель взятия всей южной части ливской земли, вклинившейся между латгалами и эстами, именно отсюда совершались набеги вороватым народом. А уж потом дошел бы черед идти на запад к ятвягам.

На пути сопротивления почти не встречали, каких-либо крупных сражений с вражеским войском не произошло. В незащищенных селищах люди покорно сдавались на волю захватчиков, благо те не лютовали и жизни понапрасно не лишали, обходились данью с каждого двора, еще прибирали к себе полонян, если они имелись. С укрепленными городищами обходилось сложнее. В тех, что захватывали с ходу, пользуясь внезапностью, разоружали плененных воинов и отправляли под охраной на свою землю вместе со взятой добычей. Если же ливы успевали укрыться за стенами и отбивали первый наскок, то оставляли на осаду часть бойцов, остальные шли дальше. Потом, уже после захвата всей территории, принялись брать на меч осажденные городища, не щадя уже никого.

Не обошлось без насилия и мародерства среди русских воинов. Еще до начала похода Варяжко издал приказ своим командирам: — С мирными людьми обходитесь кротко, оружие на них без нужды не поднимать. И еще — девок и баб силком не пользовать. Дани же брать по уроку со двора, без излишку. Если кто из ваших бойцов совершит злодейство, с того брать виру из жалования и отдать потерпевшему либо его родичам. За сокрытие же такого деяния будете отвечать уже вы.

По сути Варяжко нарушил обычный в эти времена порядок, когда войско обращалось с захваченным народом без какой-либо жалости, угоняло в рабство или обирало до нитки. Он же вводил виру как за преступления среди своих сородичей, ограничил размер дани. Далеко не всем командирам и рядовым воинам пришлось по нутру такое распоряжение. Хотя вслух не роптали, но когда пришли на чужую землю, то кто-то все же пошел на прямое его нарушение — грабил, насиловал женщин, убивал мужчин, если они пытались дать отпор. Как только о том стало известно Варяжко и его доверенным людям, учинили разбор, на виновных и их командиров наложили немалые штрафы. После нескольких подобных инцидентов нарушений стало меньше, но все же иногда случались.

Справились с ливами меньше, чем за месяц, после пошли через полоцкую землю к ятвягам. С другими поморскими племенами пока не стали связываться — от них урона приходилось меньше, так что оставили их на будущее. Заранее, до выхода войска, отправили гонцов к полончанам с вестью о походе и приглашением присоединиться, вместе наказать злого ворога. Так что в обезлюдевших от напастей селениях принимали воинов как освободителей, к войску приставали немногие оставшиеся мужи и отроки. На землю ятвягов вошли уже с боями — те прознали об идущем на них воинстве и смогли собраться с какими-то силами, встретили у своих рубежей.

Бой на реке Вилия вышел жарким и скоротечным. Ятвяги, несмотря на двукратное превосходство русского воинства, бесстрашно бросились в атаку на вставшего за гуляй-городом противника. Их выбивали стрелами, встречали на копье, а они отчаянно пробивались, стараясь сойтись в прямой схватке. Недаром о них шла слава самого воинственного племени Поморья, они никогда не отказывались от битвы и скорее готовы были пасть на поле боя, чем обратиться в бегство.

Варяжко следил за ходом боя, стоя на санях за передовой линией. Не раз порывался бежать к месту, где создавалась угроза прорыва обороны, но сдерживался, только отдавал команды своему резерву заткнуть бреши, подбадривал бойцов, с трудом сдерживающих отчаянный напор противника. В нескольких местах ятвяги прорвались вплотную к гуляй-городу, разрубали стены и рвали цепи топорами, идущие следом метали сулицы, разили мечами и палицами. Скрывая волнение, внешне спокойным тоном, молодой командующий кричал через рупор, его сильный голос звучал на всем полем схватки, удерживал бойцов от паники:

— Так держать! Враг зельный, но вы сильнее! Не подпускайте, принимайте на копье. Слева — выправьте строй, Вячко, подопри здесь!

После часа непрерывной атаки ятвяги пали все до одного, никто не ушел. Но победа над ними далась нелегко — четверть русских воинов осталась на поле сражения. А она стоила многого, выбили наиболее боеспособное войско вражеского племени. Теперь люди на полоцкой, да и дреговичской землях могли какое-то время жить спокойно, не боясь нападения грозного врага. Идти дальше не стали, время подходило к исходу — уже наступила мартовская оттепель. Собрали трофеи и по еще твердому льду отправились в обратный путь.

Поставленные перед войском задачи исполнили сполна, Варяжко не имел повода быть недовольным. Сам поход в зимних условиях не принес особых трудностей. Никто из воинов не замерз в пути — добротное снаряжение, полноценное питание с горячими супами и питьем, смазывание лица и рук животным жиром, подстилка лапника и шкур на ночлегах, костры для обогрева и другие меры исключили такую напасть. О конях тоже позаботились достаточным кормом и теплыми попонами, да и давали им возможность отдохнуть на привалах. Итоги же операции превзошли ожидаемые — побили врагов со сравнительно малыми своими потерями и добычу взяли богатую, кратно окупившую затраты.

Победителей на своей земле встретили с почетом — славили им всем миром, устраивали в их честь пиры, каждого наградили щедрыми дарами. Наиболее отличившимся воинам из числа тех, кто прежде был в войске Владимира, а потом захвачен в плен, Варяжко попросил дать волю прежде срока, руководство не отказало ему. Кто-то, получив свободу, убыл в родные края, другие же большей частью попросились остаться, но уже вольным жителем — знали не понаслышке о наступивших на той стороне бедах, насмотрелись у полончан. Взамен них и выбывших в боях воинов взяли в полки других, недостатка в желающих поступить на ратную службу не испытывали.

Варяжко после похода угомонился, мятежная жилка, не дававшая прежде покоя, сейчас унялась. Отогрелся в тепле и уюте домашнего очага, размяк душой после недавних тревог и хлопот, отводил ее в утехах с детьми и женами. Не удержался от соблазна и в первую же вечер приголубил налившуюся девичьей статью Ладу. Юница, нисколько не стесняясь старшей сестры и Румяны, в открытую ластилась к нему, будоража и без того распалившееся мужское естество, а потом, не дожидаясь ночи, повела в супружескую опочивальню. А Варяжко, ослабший волей от снедавшей ее похоти, пошел на поводу, как бычок на веревочке.

Прежде сдерживался, ведь девушка еще юна годами, не достигла брачного возраста, теперь все забылось. С безудержной страстью набросился на нежное тело, вошел в него всей силой, не думая о доставляемой девушке боли, а потом терзал, пока не излился жизнетворной влагой — благо еще, что хватило малой частицы разума выйти из девичьего лона в последнее мгновение. А Лада даже не пыталась унять его, не показывала, что ей больно, лишь крепче прижимала к себе и шептала со стоном: — Любый мой, бери меня до последней капельки, я вся твоя!

Позже, отойдя от любовного наваждения, Варяжко корил себя за случившееся, но недолго — сделанного не воротишь, пусть будет так, как есть, худа от того никому не будет. Ласкал прижавшуюся к нему девушку, слушал робкие признания — уже не первый год только о нем и мечтает. Потом, вновь загоревшись, взял ее, но теперь бережнее, ублажал, пока она не забилась под ним сладострастно. С этого вечера Лада не упускала возможности уединиться с ним, отдавалась с неистовым пылом — Варяжко пришлось немало стараться, чтобы угодить неофитке. Как-то девушка завела разговор о женитьбе между ними, он отговорился: — Рано тебе еще, подождем до следующего года, — на том и оставили, Лада не стала настаивать.

Из-за девушки между женами возникли раздоры. Румяна возревновала, посчитала, что слишком много внимания мужа отдается той. Милава вступилась за сестренку, после они на пару принялись изводить младшую жену, допекали по каждой мелочи — не так кашу сварила, и неряха она, и руки не из того места растут. Но что больнее всего ранило и доводило до слез — настраивали детей против нее: — Тетя Румяна бяка и злыдня, — а те бездумно, со смехом, повторяли обидные слова.

Пришлось вмешаться главе семьи, заступиться за обиженную. Жалость и боль охватили его сердце, когда увидел плачущую Румяну, вся ее хрупкая фигура согнулась от страдания. А напротив нее стояли самодовольно ухмыляющиеся сестры, казалось, уже одной массой своих крупных тел они подавляли никудышную, судя по их пренебрежительным взглядам, худышку. Варяжко и прежде замечал неладное с женами, но особо не придавал значения их трениям — они случались иногда, а потом сами по себе уходили. Но травли и злобы между ними не ожидал, во вспыхнувшем гневе напустился на сестер:

— Что же вы творите, негодницы, зачем Румяну задираете? Вот выгоню вас обеих за порог, тогда почувствуете на себе лихо, зарекетесь обиды другим чинить!

Чуть остыв, уже сдержаннее высказался:

— Милава, Лада, слушайте обе. Если будете и дальше забижать Румяну, то пеняйте на себя — здесь вам не жить! По миру не пущу — дам крышу над головой, денег на пропитание. Детей же оставлю при себе, мыкаться с вами не позволю.

Выбирая между женами, Варяжко ни на мгновение не сомневался. Его сердце прикипело к Румяне, с Милавой же жил ради детей. А с Ладой у него сложилась приязнь, разве что теперь добавились плотские утехи, но не сердечная привязанность. После выволочки сестры присмирели, прежний мир, казалось, вернулся в семью. Но душевный лад ушел, общались между собой с натугой, только дети как-то сглаживали размолвку.

Варяжко провел дома месяц — на такой срок он взял себе отпуск. Занимался хозяйством — наводил порядок во дворе и постройках, мастерил что-то из домашней утвари, подремонтировал расшатавшуюся мебель. Немало времени отдавал детям — гулял с ними по городу, водил на аттракционы, катал по Волхову на лодке и на коне рядом с домом. Девочки — Лане уже пошел пятый год, а Нежане третий, — пищали от страха и восторга, сами просили посадить их на старого гнедого. Варяжко не стал продавать своего первого коня, когда тот постарел — привязался к нему, оставил в усадьбе для домашних нужд.

Тем временем пришла пора возвращаться к службе. Вновь начались поездки по гарнизонам и заставам, но уже без той спешки и беспокойства, как прошлой осенью. Продолжили со строительством укреплений вдоль рубежа с Северной землей — оттуда все чаще стали приходить разбойные отряды, расплодившиеся за последний год. Народ там жил не сказать, что впроголодь, но все же хуже, чем на Новгородской, так что за поживой тати потянулись на эту сторону. Кроме того, начали прокладку дорог — Варяжко уговорил свое начальство приступить к ним хотя бы на самых важных участках под его руководством, теперь с помощниками занимался этим делом, впрочем, не упуская и основную службу.

В июне мирная жизнь прервалась — пришли с набегом варяги. В прошлом году новгородцы им не отдали ежегодный откуп в триста гривен — посчитали, что смогут отбиться, коль есть свое войско, вот норманны и заявились наказать позабывший страх народ. Прибыли большой дружиной — в тысячу воинов, на почти двух десятках драккарах. Такой численности прежде хватало за глаза, но, похоже, они перестраховались — еще свежа у всех память о разгроме отряда в пятьсот человек, сгинувшего два года назад под Новгородом. Весть о приходе варягов принес гонец из Ладоги — его отправили сразу после того, как дозорные заметили входящий в устье Волхова караван драккаров.

Набег варягов

Варяжко в эту пору объезжал гарнизоны по реке Луга, когда его срочно призвали в Новгород. Шел спешно, но потерял еще два дня на обратный путь, к тому времени уже минула седмица, как варяги осадили Ладожскую крепость. В городской управе его встретил Велимудр, тот, не теряя попусту время, рассказал известное ему о нападении врага и о том, что Ладога еще держится, но нужно скорее идти на помощь:

— Мы уже собрали к выступлению два новгородских полка и часть войска из ближайших земель, всего полторы тысячи воинов. Еще пять сотен воев набрали из городского ополчения. Думаешь, их хватит? Все же варяги слишком грозны, один троих воев стоит!

После недолгого размышления молодой тысяцкий ответил уверенно, без тени сомнения:

— Хватит. Наши воины стоят дороже, умения и опыта им не занимать — в недавнем походе всего испытали. А воев брать не надо, не обучены они нужному бою, будут только обузой.

— Тебе видней, Варяжко, — согласился посадник, — бери свое войско и иди на выручку. Ладьи и ушкуи уже стоят у пристани, готовы к загрузке. Все, что еще нужно, дадим, только поспешай.

Вышли от Новгорода на следующий день, много времени на погрузку войска и снаряжения не потратили. Немного затянулось с доставкой всех онагр и их установкой на ушкуях — на каждом по одному вроде передвижного орудия. Набрали еще и оснастили старые ладьи на брандеры — они удачно использовались в прошлом сражении против варягов, грех не повторить сейчас. Почти пять десятков судов растянулись длинным караваном — впереди юркие струги с дозорными, за ними боевые ушкуи, замыкали строй грузовые ладьи и брандеры. Шли скоро, повезло еще, что ветер оказался попутным, так что к волховским порогам добрались меньше, чем за два дня. Обошли волоком бурный участок, немного спустя подступили к Ладоге.

Крепость, построенная на выступающем далеко мысу, перекрывала проход судов по реке. Сейчас ее обступили со всех сторон драккары, приставшие к берегу. Защитники крепости еще держали оборону, отбивали штурм варягов. Те уже прошли рвы и земляные валы, подступили к стенам, частью порушенным, проемы в них наспех заделаны наваленными бревнами. Казалось, стоило штурмующим еще немного поднажать и крепость падет. Так и происходило, вал варягов уже захлестнул стены с редкими защитниками, пошла рукопашная сеча.

Варяжко хватило одного взгляда, чтобы понять — нельзя медлить ни минуты с нападением на врага, иначе будет поздно. Да и надо воспользоваться ситуацией — пока неприятель занят штурмом, его драккары уязвимы для удара с реки. Подал команду головной группе стругов: — Идите к берегу и осадите ворога, не подпускайте его к драккарам, — а затем, дождавшись подоспевших ушкуев с онаграми, велел топить корабли противника. Когда же подошли брандеры, пустил их на скопление вражеских судов между расступившимися ушкуями и стругами.

Варяги не смогли помешать уничтожению их флота — слишком увлеклись штурмом и поздно заметили подошедшие русские суда. Часть бросилась к своим кораблям, но их не подпустили стрелки огнем со своих бортов. Да и тем, кто пробился, не дали возможности вывести громоздкие корабли на чистую воду. А потом стало поздно — горящие брандеры таранили беспомощные драккары, завершили разгром онагры, пудовыми камнями пробили борта, атакованные корабли от поступившей воды легли на дно. Сбежавшиеся на берег варяги с бессильной злобой и отчаянием смотрели на гибнущие суда, истошным воплем проклинали недосягаемого противника.

Когда дым от сгоревших драккаров немного развеялся и открыл сгрудившуюся толпу варягов, перенесли огонь на них. Падающие с неба камни размозжили всмятку, град стрел выбивал одного за другим, пробивая щиты и доспехи. Варяги подались назад, подальше от подошедших к берегу боевых судов, а потом развернулись и пошли на отчаянный штурм крепости, пытаясь за его стенами найти защиту от огня с реки. По команде своего командующего ушкуи пристали к берегу, воины споро сошли с них на берег и сплошным строем пошли в атаку.

Идти на прямое столкновение с хорошо организованным противником вынудило отчаянное положение защитников крепости — они могли не выдержать последнего удара. К тому же, если бы варяги встали за стеной, то выбить их стоило больше времени и потерь. В иной ситуации Варяжко спокойно, на безопасной дистанции, перебил бы большую часть противника, а затем под защитой гуляй-города принял его атаку — тому иного не оставалось, как идти навстречу, уходя от огня онагров и стрелков. Уверенность в выучке своих воинов и их стойкости помогла решиться на вынужденную атаку и он выдвинулся вперед, в один строй с бойцами, своим примером питая в них отвагу против грозного врага. Правда, воины из личной охраны тут же стали перед ним, оттеснив во второй ряд, так и пошли, ведя за собой остальных.

Схватка вышла добрая, о таких поют сказители в былинах. Строй на строй, сила против силы, сошлись достойные противники и бились на равных. Уже потеряли счет времени, казалось, битва идет вечно, воины сражались в изнеможении, удерживались только на одной воле. Варяжко рубился вместе со всеми, плечом к плечу. Рядом кто-то падал, сраженный, тут же вставал другой, а он все оставался в строю, казалось, сама судьба бережет его. Наконец-то враг дрогнул, стал отступать, прижиматься к стене, а оттуда его били защитники крепости, воодушевленные близкой победой. Но еще прошел не один час, когда упал последний варяг, а победители без сил опустились на землю.

Потери понесли страшные — половина русского войска полегла у стен крепости, среди оставшихся в живых редко кто остался цел и невредим. Если считать и жертвы среди защитников Ладоги — из трехсот бойцов гарнизона выжила только сотня, то складывался паритет с варягами — каждый из них забрал в мир Валгаллы одного русича. Да и среди раненых многие не выживут так что такую победу можно признать пирровой. Воспрявшие после недолгого отдыха воины торжествовали, ни мало не печалясь гибелью сородичей, а Варяжко тосковал, душа плакала по погибшим, практически потерянному войску. Уже не первый бой в его новой судьбе, а он не мог проникнуться нравами этого жестокого мира, где человеческая жизнь не стоила многого, а смерть, свою или чужую, люди принимали покорно — так решили боги!

Выступили в обратный путь через три дня, справив тризну погибшим и оставив в крепости тех, кто не мог стоять на ногах. Шли изрядно поредевшим караваном, на десятке суднах — остальных просто некому вести. Двигались не спешно, чаще на веслах, чем на парусах, да еще против течения, так что до Новгорода добрались только через седмицу. Народ встречал на обеих берегах густой толпой — собрались и стар и млад, громкими криками славили воинов-победителей. А когда те высадились из ушкуев и стругов — бросились обнимать, женщины одаривали венками и цветами, расшитыми рушниками. В бывшем княжеском дворе накрыли столы и устроили пир всему вернувшемуся войску, ему чествовали с поклоном самые важные мужи, в награду дали каждому гривну.

Варяжко пировал со всеми, принимал почести, говорил что-то сам, но происходящее вокруг осознавал лишь умом, а душа страдала от горечи и разлада. С той битвы прошло немало времени, пора бы ей угомониться, ан нет — становилось только хуже. Даже в снах мучила кошмарами, в них продолжали гибнуть люди, лилась рекой кровь, он убивал и его тоже. Просыпался от боли, а она не отступала, прячась в подкорках сознания. Еще в прошлой жизни слышал рассказы о тех, кого донимали фантомные боли, сейчас сам переживал подобное. Но не от ампутированной конечности или еще какого-либо органа, а от самой сути.

Так в разладе с собой жил дальше — занимался службой, домашними заботами, общался с людьми, но через силу, одной своей волей. Старался не давать никому виду, вел себя как прежде, но ближние все же заметили неладное с ним. Один из помощников, с которым Варяжко сработался больше других, как-то после совета задержался и наедине проговорил:

— Что с тобой, тысяцкий, какая беда у тебя случилась? Ты же не в себе, от тебя одна тень осталась!

Отговорился тогда: — Никакой беды нет, Богдан. Наверное, устал или смурь прихватила. Думаю, обойдется, тревожиться нечему.

Дома тоже не обошлось без расспросов, но не отстали после отговорки, стали настаивать идти к ведуну-лекарю. Та же Румяна воскликнула в сердцах: — Как же смурь сама пройдет, если ты даже ночами стонешь? Варяжко, любимый, твоя кручина рвет нам сердце. Послушай нас, наведайся к ведуну. Худа от того не будет, но может помочь в беде твоей!

В один вечеров все же решился и отправился к волхву в храм богов — не столько из-за надежды обрести покой, а ради ближних, переживающих за него. Ничего серьезного от встречи с жрецом не ожидал — приписываемые им чудеса объяснял россказнями невежественных верующих, да и предыдущий опыт общения с ними никаких домыслов об их сверхъестественных способностях не давал. Правда, виделся прежде только несколько раз, и то недолго, каких-то обстоятельных разговоров не вел. К тому же не различал, кто перед ним — обычный жрец, ведун-провидец или волхв-чудотворец. Что-то о них толковали сведущие люди, а он принимал как данность: — Коль называют храмового жреца Божидара волхвом, так и будет обращаться к тому.

Волхв, еще не старый, ничем не примечательный с виду муж, встретил гостя радушно, после слов того о приведшей в храм нужде провел в отделенный небольшой перегородкой закуток — по-видимому, для конфиденциальных встреч, вроде исповедальни в христианской церкви. Варяжко не стал скрывать свою беду, рассказал без утайки о перенесенных им переживаниях и чувствах, открыл внимавшему жрецу свою изболевшуюся душу. Тот слушал, не перебивая, смотрел неотрывно в глаза страждущему, а потом проговорил строго, с заметной тревогой:

— Ты чужой, не нашего рода! И дух твой чуждый, не находит здесь места.