Тьма, скрытая в сердце ангела

Для Мэтью и Джессики было огромным ударом произошедшие. На их семью стали поглядывать с опаской. Лайтона они похоронили как подобает. Несмотря на тайную жизнь мужчины, семья любила его. Особенно переживала Элис. Днём и ночью она лила слёзы и молилась о том, чтобы Бог простил его…и её. Детство закончилось, она убила дорогого ей человека, и чувство вины пожирало её изнутри.

— Я просто знала, что нужно это сделать. Я получала удовольствие от этого… Не понимаю, что со мной, — повторяла на допросе девочка.

Родители, обеспокоенные её психическим здоровьем, отвели Элис к специалисту. То была женщина в возрасте, всю жизнь работавшая с трудными подростками. Сперва она удивилась, что её пациенткой стала столь юная особа, но любопытство случая не позволило ей отказать отчаявшейся семье.

— Меня зовут Оливия. Твоё имя мне уже сказали твои мама и папа, тебе нечего боятся, я на твоей стороне. А теперь, милая, расскажи мне, что тебя беспокоит? — как и полагается, начала психолог. Деловой костюм и заплетённые в тугой пучок на затылке волосы создавали образ весьма строгой старушки, однако голос её был ласковый, и Элис, как говорится, нутром почувствовала, что ей можно доверять.

— Я очень плохо поступила, — в глазах девочки блестели слёзы.

— Ты чувствуешь себя виноватой? — сделав пометку в блокноте, продолжила женщина.

— Да.

— Почему?

— Я…убила дядю… — её голос сорвался перед словом “убила”, она не верила до сих пор, что это произошло, то и дело щипая себя за руку, в надежде что вот-вот проснётся.

— Но ведь он хотел причинить тебе вред. Тебя не успокаивает это? — женщина смотрела на то, как маленькая Элис двигается, как говорит, старалась не пропустить ничего важного.

— Я не верю! Он не мог сделать мне больно! — закричала девочка. Ресницы слиплись от слёз, градом катившихся по её личику.

— Верно, не он хотел. Лайт любил тебя, но стал злодеем.

Закрыв лицо руками, маленькая Лизи, как называл её покойный дядя, шептала, не останавливаясь:

— Не верю! Он не злой! Нет!

Психолог с сочувствием посмотрела на её страдания. Она подошла к девочке и крепко её обняла:

— Ты тоже не злая, поверь. Я ведь вижу, как ты раскаиваешься!

— Но тогда я не жалела его. Почему?

— Это я и хочу понять. Расскажи, расскажи мне всё что помнишь, всё, что ты чувствовала.

На пару секунд комната погрузилась в тишину. Девочка прекратила плакать и сосредоточилась на том дне:

— Папа забыл дома еду. Я помню, как он не хотел, чтобы мама приходила. Они боялись чего-то, а на мои вопросы они не отвечали, — Элис на мгновение прервалась, её руки задрожали, — Их страх передался мне. Я не знала, что в городе умирают дети. Я не знала… Мама сказала не открывать двери, но я ослушалась, потому что верила Лайту. И…

Она молчала, опустив голову, какое-то время. Оливия не мешала ребёнку, стараясь найти разгадку произошедшего. Лизи посмотрела на неё. Как и в тот роковой день, её взгляд был отсутствующим, а тело напряжено. Девочка продолжила, но голос её изменился, стал более глубоким, слова исходили откуда-то из самой глубины её души:

— Я стала бороться с собой. Не знаю почему, я просто пошла на кухню и, порывшись в полке, достала самый острый нож. Я открыла, чувство страха на пару минут ушло, пока я видела его улыбку. Воздух стал тяжёлым, в голове был непонятный шум, а перед глазами всё мелькало. Я слышала, как бьются наши сердца, так громко-громко: тук-тук-тук…и быстро. Страх снова ушёл, это стало игрой, похожей на "кошки-мышки". Когда он подошёл к комнате, я чувствовала его тепло, я знала, о чём он думает и что будет делать. Оставалось лишь уничтожить попавшего в ловушку. В мою ловушку, — Элис стала улыбаться, вспоминая кровь и напуганные глаза своей жертвы, но внезапно ухмылка исчезла, а в глазах стали появляться первые признаки

выхода из транса.

— Не продолжай, не нужно, — Оливия положила руку на её плечо.

— Почему я такая? — с ужасом спросила пациентка.

— Это не ты, девочка, это не ты…

На улицах стало появляться всё больше детей, их звонкий смех развеял атмосферу ужаса, которая ещё не так давно опутывала своими сетями город. Взрослые же без стыда обсуждали произошедшие. Маленькая девочка, убив своего дядю, вроде и спасла жизни многим, однако люди не спешили благодарить Элис. Она убийца, такая же как и погибший от её руки Лайтон. Дом семейства Смит обходили стороной, а детей ни на шаг не подпускали к Лизи. Для девочки начался мучительный период одиночества и скорби, словно в наказание за совершённый грех. Даже родные мама и папа стали холоднее относиться к дочери. Единственным другом Элис стала Оливия, та слушала каждое слово малютки, помогала хотя бы на время забыть собственное горе.

Шло время, Лизи ещё долго посещала психолога. В начале обследования ей поставили диагноз “раздвоение личности”, однако он не вписывался в общепринятое понятие этого растройста. Второе “я” более не проявляло себя, даже гипноз не смог вытянуть его из подсознания. День за днём Лизи приходила к Оливии, но та так и не смогла подтвердить своё заключение. Все тесты показывали, что психическое здоровье девочки в норме, а личность у неё неподельно одна. За неимением более правдоподобных версий, в карточку записали “острое психическое потрясение вызванное инстинктом самосохранения”.

Реабилитация была окончена спустя три года. К этому времени история о Лайтоне постепенно забылась, однако к Элисон относились с опаской. Когда она бродила по улицам города, на неё устремлялись неодобрительные взгляды прохожих. Девушка стала изгоем. Родители Элис, желая исправить ситуацию хоть как-то, приняли решение отправить дочь в школу-интернат за много километров от её родного городка.

Элисон сидела на заднем сидении автомобиля, разглядывая быстро меняющиеся пейзажи за окном. Тяжёлый груз тишины давил ей на грудь, порой перехватывало дыхание от попыток сдержать слёзы. Джессика и Мэтью так же молчали и смотрели куда-то вдаль, погружённые в свои мысли.

“Приедут ли они ко мне?” — задавалась который раз этим вопросом девочка, не решаясь произнести его вслух. Лизи давно перестала чувствовать себя ребёнком, нуждающимся в опеке, но именно родительского тепла ей сейчас не хватало. Редко пересекались их взгляды в течении поездки, ещё реже они пытались говорить. Одиннадцатилетняя девочка с тревогой ожидала прибытия. Школа, куда её привезли, состояла из двух корпусов: в первом проводились занятия, во втором жили дети — так объясняла встретившая их директриса. Оба здания были обнесены высоким, но очень непрочным деревянным забором. От вида этого места девочку бросало в дрожь.

“Мой ад, моё наказание ,” — повторяла про себя она.

— А девочка проблемная? — вдруг спросила женщина. Элис она не понравилась: высокая, худая, если не сказать тощая, одета она была в серый строгий костюм. Лицо её не пощадил возраст, множество морщин делали эту особу ещё более отталкивающей.

— Нет, — тихо, словно не веря собственным словам, отозвалась Джессика, — она послушная. Правда ест мало и с трудом общается, но девочка она хорошая.

Немного прищурившись, старуха посмотрела на родителей, после чего перевела глаза на Лизи. Осмотрев девочку с кончиков пальцев до кончиков волос, она ответила:

— Хороших детей не привозят в место вроде этого. Я не люблю, когда мне врут.

Экскурсия продолжилась. Вскоре они подошли к комнате Лизи. Там директриса оставила их наедине, чтобы те смогли попрощаться.

— Что ж, Элис. Веди себя хорошо, будь умницей, слушайся старших, — говорила мама заученным текстом, сжимая руки в кулаки, чтобы не зарыдать.

— Да! И найди себе тут друзей! — добавил чуть более бодро отец. Наступила пауза. Элис сидела на кровати и теребила край платья.

— Почему? — внезапно прошептала она, когда родители засобирались уходить.

— О чём ты? — немного удивилась Джессика.

— Почему вы… хотите уйти? Вы…вы меня больше не любите, да? Я ведь плохая? Да? Почему? Почему я должна быть здесь? Я хочу всё вернуть! Прошу, я буду послушной! Я буду стараться исправится! Я не хочу здесь быть! — С каждым предложением голос девочки становился всё громче, она почти перешла на крик, однако мама её остановила:

— Мы знаем, что ты стараешься, Элис.

— Да, и очень любим свою дочь, но так будет лучше для тебя, — продолжил мысль жены Мэтью.

— Вы будите приезжать? — наконец решилась малышка.

Они промолчали и, выдержав молчание долю секунды, вышли из комнаты. Лизи сидела неподвижно. Ветер своими порывами колыхал шторы через открытое окно комнаты. Девочке стало холодно от этого осеннего воздуха, она встала, чтобы закрыть форточку. Выглянув на улицу, она увидела, как уезжает их машина.

— Пока мама, пока папа, — еле слышно произнесла она, — я люблю вас.

Она помахала в пустоту, зная, что они не обернуться, не остановятся, чтобы помахать в ответ. Холодная слеза скатилась по щеке девочки и упала вниз, на подоконник. Забыв про окно, она тихо опустилась на корточки, прижалась к коленкам и больше не смогла сдерживать свою боль. Не один час Элис так и сидела, рыдая, пока, наконец, не лишилась сил и не уснула.