Часть 2.1. Семь лет спустя

История с пропажей ребенка не столько забылась, сколько превратилась в легенду, окутавшую Люду ореолом несчастной матери. Она, бедненькая, опекает единственного сына, что у нее остался, и смотрит на него глазами полными слез, любви и печали по своей утрате. Для детей же эта история стала чем-то смутно помнящимся, чем-то далеким, будто им рассказывали ее перед сном. По крайней мере, так думала Карина, глядя на них. Как же они выросли за прошедшие годы! Кирил стал вылитый отец: высокий, стройный, спортивный. И взгляд отцовский: прямо по совести, тяжелый, как удар молота. А Марина так и осталась маленькой, миниатюрной, милой. Личико детское, но глаза юные, свежие, так и горят. Длинные жесткие, как конская грива, волосы лежат непослушными волнами. Марина постоянно закалывала челку назад. Любила она спортивную одежду, джинсы, растянутые майки, балетки. Вместе с Кирилом они смотрелись удивительно контрастно. Совершенно не похожие и не подходящие друг другу, они сочетались на незримом чувственном уровне. Они были слишком близки и для дружбы, и для любви. И даже когда у них происходили ссоры или недопонимания, то никто, в том числе Карина и Люда, не отваживались вмешаться. Их отношения, и они сами, стали их прочной неделимой собственностью. Впрочем, так было всегда. Только теперь даже родители осознали сей печальный для них факт.

После того, как страсти улеглись, Антошка смиренно превратился в воспоминание. А жизнь наших героев потекла, как и раньше. Кто-то расцветал, кто-то становился ленивей и раздражительней. Уходили одни заботы, появлялись новые. Как по нотам, как у всех всегда, и словно не было ничего из ранее мною рассказанного. Правда, многие подробности время нещадно вытерло из их голов. А ведь каждая незаконченная история рано или поздно решит продолжиться, чтобы прийти к заветному концу. Наша история опять взяла верх на ладным укладом, и случилось это, пожалуй, так:

***

Стояла сонная, слезливая весна. Ветер еще дул холодный, но Марина противилась надевать шапку. Она была очень упряма, и это, кстати говоря, ярко отпечаталось на ее внешности. Они с матерью стояли в очереди с полной корзиной разнообразной начинки для домашних блинчиков.

— Душно мне, — вдруг буркнула Марина и выбежала на улицу..

Марина о чем-то думала, стоя на мокром холоде. Может быть, она поняла, что надеть шапку — не такая уж глупая мысль. Трудно сказать, какие еще пресные мысли могут возникать под серым тоскливым небом. Но ее из них вырвали детские пальцы, потянувшие за рукав пальто. Девушка обернулась и отпрыгнула, зажав рот рукой. Рядом стоял черненький мальчик лет пяти, тощий, в обносках; глаза потерянные, безумные, мутные, будто он с трудом понимал, что происходит вокруг. Он обошел Марину, остановился перед ней и с мольбой впился взглядом ей в лицо.

— Ты один? Что ты здесь делаешь? — с трудом нашлась Марина.

— Есть.

Она замешкалась. По дороге они с мамой купили в булочной свежие батоны для хот-догов. Марина дала ему один. Он откусил только раз, не сводя глаз с девушки. Она молчала. Может, сам уйдет? Но он, похоже, не собирался сдвигаться с места.

— Ну, иди домой, — сказала она, как могла, заботливо. — И не гуляй один.

И мальчик послушно убежал. А Марина так и осталась стоять обескураженная и растерянная.

Карина, похоже, наблюдала за всем через окно, ведь, едва выбежав из супермаркета, она налетела с расспросами: цыгане, попрошайки; проверь, что украли.

— Мам, он просто хотел поесть, — успокоила ее Марина.

— Ох, какой ужас! Ты ему дала что-то? Хорошо. Наверняка, его совсем не кормят! Кто-то совсем не смотрит за своими детьми. Жалко, как же жалко! Ладно, пойдем, дорогая. Не расстраивайся так.

И они пошли. Марина не переставала оборачиваться туда, где скрылся, убегая от нее, мальчик.

— Знаешь, — сказала она тихо. — Я не хочу иметь детей. Никогда.

Карина сделала вид, что не услышала этого признания. Сбылись ее старые страхи: пропажа Антошки, тогда, давно-давно, бросила тень на восприятие ее доченьки. И еще этот заброшенный мальчишка… Но все обязательно поменяется, ведь Маринка такой еще ребенок! И лучше пока не обсуждать тему детей; лучше делать вид, что эти роковые слова не были произнесены.

***

Вечером того же дня, когда дети ушли на день рождения к кому-то из друзей, Карина наведалась к Люде, прихватив бутылочку сухого вина. Они выпили по бокальчику, заели кубиками сыра, и, как велит традиция, стали открывать друг другу души. Карина начала с событий у супермаркета и своих старых страхах. Она несколько минул изливалась, пока не заметила, что собеседница встречает ее признания, опустив глаза и вздернув подбородок.

— Люд, я что-то не так говорю?

— Кажется, я знаю, в чем проблема. Только не обижайся на меня за то, что я скажу; ты же знаешь, я очень люблю Маринку, но… Я думаю, у детей проблемы в отношениях. И виновата в этом твоя дочь.

— Что ты имеешь в виду?

— Она нашла другого, представляешь! — ответила Людочка тоном, означающим «да как она могла» и раздулась от негодования.

— Почему-то мне кажется, что ты, как всегда, что-то путаешь.

— А вот и не путаю. Я сама слышала. Прихожу с недельку назад домой, а тут шум-гам, будто драка, не иначе. Подхожу к комнате Кирилла, откуда все крики, а дверь нараспашку. Смотрю, а Марина — ноги врозь, руки в боки, как истукан — смотрит на Кирюшу со злостью и говорит: «Не могу же я его вот так взять и бросить!». А потом увидела меня, бросилась и рычит, тоже со злобой: «Теть Люд, разве так можно!» и закрыла дверь у меня перед носом. Как тебе, а? А потом стало тихо, но, зуб даю, они продолжали ругаться шепотом. Так что у Марины точно кто-то есть! Кирилл так сильно ее любит, а она… Ты прости, но Марина самая настоящая вертихвостка.

— Они могли говорить о чем-то другом, — попыталась Карина.

— Угу, могли. Но я сомневаюсь, — Люда опять вздернула подбородок.

Дальше разговор пошел в менее взрывоопасное русло, но Карина никак не могла отделаться от мысли, что по-прежнему знает своего ребенка непозволительно плохо.

***

На следующий день в обеденное время, когда школьные занятия по обычаю заканчиваются, Маринка вприпрыжку вбежала к Людочке в квартиру, крича с коридора:

— Теть Люд, а Кирилл где?

— В школе, где же ему еще быть?

Марина, принюхавшись, прискакала в кухню. Да, иногда Марина разучивалась нормально ходить, и бежать и скакать становилось ее естественным состоянием.

— Смотри, я вам сухарики засахарила, как вы любите!

— Спасибо, теть Люд, — ответила Марина и резво чмокнула Людочку в щеку. — А Кирилла не было сегодня в школе. Эй, Кирилл, ты спишь? Ты сегодня такое пропустил, — крикнула она в сторону спальни Кирилла. — Еще раз спасибо, теть Люд. Вы золото!

Она взяла с подноса блестящий сухарик и побежала прямиком в комнату. А Люда продолжила перекладывать горячие сухари на розовое блюдо, но вдруг противень выскользнул из ее рук: из глубины квартиры, словно из ледяных недр, раздался пронзительный крик. Не обращая внимания на обожженную ладонь и липкие пальцы, на рассыпанные по полу сухари Людочка, подворачивая ноги, помчалась на звук отчаянного голоса. Марина, с распахнутыми от ужаса глазами и серым в пятнах лицом, медленно сползала по стене и кричала, кричала, и от надрыва лопались капилляры на ее тонкой коже. Люда распахнула дверь в спальню сына, и второй безудержный крик оглушил застывший в тишине двор.

Как синее огородное пугало, опухшее от тряпок, напичканных в голову, под люстрой болтался на толстой веревке Кирилл. И крики, сливающиеся вокруг него подобно стае черных ворон, служили ему прощальной пугающей песней.

***

Каждый новый день, как каждый черный силуэт на похоронной процессии, зиял напоминанием. Обо всем хлопотала Карина. Мучаясь кошмарами по ночам, она брала себя в руки днем и выносила все удары, задачи, решала проблемы. Людочка держалась кое-как. Этот был тот самый редкий момент, когда она вспоминала о муже, и ей больше всего хотелось, чтобы он был рядом. Единственным утешением для Люды стало состояние Маринки: девушка за ночь изменилась настолько, что узнать ее было просто невозможно. Разорванная от криков капиллярная сетка проступила на ее лице и шее подобно кровавым крестам; майка не скрывала синих следов зубов на ее плечах; утренний обморок оставил метку на всю оставшуюся жизнь: глубоко рассеченную бровь. Ни у кого не было сомнений, что Кирилл покончил с собой из-за их расставания. Но Люда не могла себя заставить возненавидеть Маринку, столько боли источала теперь бедная девочка, столько страданий. Конечно, она раскаивается. Как может Люда подвергать ее еще большей муке? Кроме того, Людочка, умевшая черпать силу в страданиях других, успокаивала себя тем, что есть на свете человек, мучившийся больше нее самой. Ведь, кроме тяжелой утраты, Маринку мучают еще и страшные угрызения совести. Со своей стороны Людочка должна была, как могла, поддерживать молодую глупую девочку. Однако Марина никого к себе не подпускала, и Люда сделала себя ответственной за две простые вещи: следить, чтобы Марина не выпила больше успокоительного, чем положено, и развеивать свои страхи в ожидании похорон.

***

В день похорон Карина стояла дальше всех, держа дочь под руку. Она уколола Марине двойную дозу успокоительного, и девочка на протяжении всей церемонии оставалась равнодушна и неучастлива. За последние три дня она ни разу не заговорила.

Будучи в стороне, Карина могла спокойно наблюдать за пришедшими. Народу пришло много, и большинство из них Карина видела впервые. Соседи и старые друзья Людочки печально кивали седыми головами и охали с левой стороны, справа толпились недоуменные и любопытные одноклассники, плакали и причитали учителя. Близкие друзья во главе с недавним именинником самоотверженно выстроились по центру, подхватывая теряющую сознание Людочку и выполняя все, что им велено. Некоторые из них подходили к Карине, спрашивали о Маринке. В ответ они получали просьбу пока не тревожить и понимающе уходили. Потом что-то шептали другим, и другие бросали через плечо сочувствующие взгляды. Но самое пристальное внимание Карины привлекли некоторые особы, о которых все давным-давно забыли.

— Печальный повод для встречи после стольких лет, — тихо, но уверенно сказала Маша.

Карина не ответила, но кивнула.

— Люда так и не оправилась после той давней истории?

— А ты? — бросила Карина. Она не считала, что праздное любопытство уместно сейчас.

Маша замялась, а потом достала из сумки мобильный телефон, помахала ним перед лицом Карины и, со словами «Извини, что прерываю разговор, звонят...», куда-то ушла. И, может быть, этот короткий разговор и смущение Маши стерлись бы из памяти, переполненной горем, если бы не фото черноволосого мальчика на заставке телефона, которым бывшая соседка активно жонглировала у Карины перед глазами.

Дина, затесавшаяся среди соседей, не подошла поздороваться. Ее девочка была похожа на мать, однако имела естественный цвет волос и оставляла совсем иное впечатление, чем огненно-оранжевая Дина. Девочка была немного бледная, болезненного вида, но, тем не менее, она была жива и резва, как обычный ребенок, а значит, отметила про себя Карина, пересадка органов в свое время прошла успешно.

Что касается Азы, то она пришла на отпевание, стояла вдалеке и смотрела на происходящее взглядом человека, который все предвидел заранее. Этот взгляд коршуна на умирающую дичь испугал Карину и воскресил чувство отчаянья и безысходности, забытое в кладовках сердца семь лет назад. Аза умела одним только взглядом навести смуту и внушить странные мысли, несвойственные переживания. «Так и должно было случиться», — говорили ее черные глаза, и один вопрос вертелся у Карины на языке: «Как можно было этого избежать?». Но глаза отвечали, смотря сквозь собравшуюся толпу: «Никак!». И воздух пропитался обреченностью только от одного взгляда этой всеми ненавидимой и всех ненавидящей цыганки. История Антошки не закончена, она тянется красной чертой сквозь жизнь Людочки, Карины и их детей. И сегодняшний день тому подтверждение.

А вдруг милиция ошиблась? Вдруг настоящий преступник стоит сейчас среди скорбящих людей и опошляет их честное горе своим не уличенным существом?