Часть 1.1. Семь лет назад

Существует две версии этой истории: та, которую я расскажу вам, и та, что произошла взаправду. Дело было в южном городке, находящимся к экватору ближе многих своих собратьев. Не настолько близко, чтобы быть избалованным морем, но достаточно, чтобы зимы здесь проходили в окружении теплых южных ветров. Городок тот был уж очень крохотным. Магазинов было так мало, что все женщины в городе могли похвастаться только тремя фасонами платьев трех разных расцветок. А детские шапочки и вовсе были только двух видов: синие мальчуковые и розовые девочковые. Люди жили в серых многоэтажках, похожих на тертую тетрадь в клетку, и, могу вас заверить, в каждом из таких домов можно было найти жителей, которые открывают окна каждое утро и поют во все горло. И кто-то их любит, а кто-то тихо ненавидит.

В ожидании второго ребеночка самым большим счастьем для Люды из первого подъезда пятого дома по улице Кузнецов было то, что Маша из квартиры через стенку и Дина из шестого дома, что напротив пятого, тоже готовились к появлению малышей. Женщины никогда не дружили бы, если бы их животы не стали расти. Так, походы в детские магазины и бесконечная болтовня о ноющих ногах и спинах сделали из них трех пузатых подружек, разговоры которых слишком однообразны и скучны для любого прохожего. Если только он не спешит поделиться с кем-нибудь чем-то ценным о пинетках.

У Людочки, если вы не забыли, был еще один ребенок. Сын Кирюша. Ему недавно исполнилось семь лет, и он как две капли воды походил на статного брюнета отца. Людочка держала кулаки, чтобы второй ребенок тоже пошел в мужа. Она не обладала острым умом, но умела видеть себя в зеркале такой, какой была на самом деле. В свои прекрасные тридцать лет она успела потерять в себе аппетитную глазастую красавицу, зато приобрела пучеглазую толстушку. Да, лучше пусть будут похожи на мужа.

Муж, кстати говоря, всегда был в разъездах. Занятой человек. Такой занятой, что ни разу не появится в нашей истории. Поэтому даже имени его называть не буду, чтобы никого не путать. Одно замечу, он высылал деньги своей семье так же исправно, как банк начисляет проценты. Самым же близким человеком для Людочки стала соседка по лестничной площадке Карина. Вышло так, что та тоже жила без мужа, но уж совсем по другой причине. Он бросил ее с маленькой дочкой и ушел к молодой подруге. И, хоть он все-таки будет упоминаться в нашей истории, его имени я тоже называть не стану. Я буду звать его Негодяй, и никак иначе.

Домохозяйка Людочка и замотанная работой тощая Карина души друг в друге не чаяли. Обязанности по воспитанию детишек они разделили интуитивно, не перекинувшись ни словом. Людочка приглядывала за ними днем, забирала со школы, кормила обедом. Карина баловала подарками и готовила бисквиты на ужин. Каждая из них могла назвать ребенка другой своим родным. Кроме того дочка Карины, Марина, и сын Людочки были одного возраста, и с самых пеленок их никто не мог разлучить. Кирилл называл подругу Маняша, а она готовила ему суп из песка и травы. А их мамки на кухне за бокальчиком вина охали и вздыхали о том, что будет, если их дети вырастут и поженятся.

В тот день дети как обычно бегали по двору, лазали по деревьям и, чует мое сердце, в старую недостроенную пятиэтажку, что могла стать номером одиннадцать. Им, само собой, запрещали там играть. Опасно слишком. Но не думаю, что это были какие-то особенные послушные дети. Иногда они забегали к Людочке перекусить. Она постоянно забывала запирать дверь на замок, поэтому иногда о том, что в квартире кто-то побывал, узнавала по пустой кастрюле на полу или надкусанной с разных сторон колбасе. И вот, в день, когда Людочку повезли в родильный дом, Марина и Кирилл впервые узнали, что дверь в квартиру Люды может быть запертой. Карина поймала растерянных детей в коридоре и заманила к себе на кухню яблочным пирогом. Ей следовало присматривать за обоими, пока подруга не вернется. Для этого пришлось взять целых пять выходных.

Досугом детей всегда занималась Людочка. Но Карина, в отличие от подруги, во всем любила спокойствие и порядок, и сошла бы с ума, если бы Марина и Кирилл шастали весь день где попало. Она предпочла соблазнять их пирожными с кремом и новыми игрушками. Маринке досталась большая кукла-пупс, которую она выбрала по каталогу. А Кириллу — железная дорога и два поезда: зеленый и синий. Похоже, все счастливы.

Особенно Людочка, хочу я вам сказать. Представьте, ее новые подруги, Маша и Дина, тоже в тот же день прибыли в родильное отделение. Подумать только. А какой они вместе подняли шум! Ничего не оставалось делать, как поселить этот безумный пузатый десант в одну палату. Под их напором никто не мог устоять. Особенно Дина наседала. Ее больше всего пугало остаться одной в пустой палате или, чего хуже, с незнакомыми тетками. Ведь она совсем не знает, что делать с младенцами. Хоть внешне Дина казалось через край настырной и прямолинейной, она-то боялось больше всех. Ей самой всего восемнадцать, а вот у Людмилы уже второй. Она подскажет, поможет. Хорошая она, Людмила, хоть и немного глупая.

В первый вечер в роддоме они показывали друг другу ползунки и дышащие подгузники, что притащили с собой, и от души смеялись.

Хочу сразу предупредить, это грустная история. В ней много вопросов, которые приходят с бедами, и ответы на них вам придется искать в одиночку. Без меня. Правда, уверяю вас, это проще простого. Вот увидите. А теперь, продолжу рассказ, ведь Машу уже на второй вечер повезли рожать малыша.

Вернули ее утром измученную и рыдающую сквозь сон. Полная Маша растеклась по кушетке, и ее ослабшая с дутыми пальцами рука касалась пола. Люда и Дина играли в «дурака» несколько часов под ряд, радуясь и переживая за подругу. Они все ждали, когда в палату принесут ребеночка, им, аж пекло, хотелось взглянуть на самого нетерпеливого.

Но ребеночка все не несли. Во время родов пуповина обвила ему горлышко и удавила. Как только Маша пришла в себя, она неслышно большим черным приведением выплыла из роддома. А горе и страх поселились на опустевшей кушетке вместо нее.

Люда рыдала с надрывом, вспоминая отупевшую Машу с холодным свертком на руках; прилипшие к шее немытые волосы и глаза мутные, словно припавшие пылью.

— Бедная, бедная Маша, — кричала она, утирая платком мокрые щеки. — Что же это такое? Как же она там одна-одинешенька? Никто ее не утешит, никто!

Дина гладила Людочку по спине, а та продолжала охать и вздрагивать, от чего кровать пружинила, и Дина подскакивала вместе в ней. Оранжевые волосы Дины вбивали кол на ее болезненной белизне и худобе. Руки у нее тряслись. Она и подумать не могла, что можно носить ребенка долгие девять месяцев, но на руки взять только его синее от мук тельце.

— Тшш, Люда, не кричи. Она там не одна, у нее муж. Помнишь, как он ее увозил? Он у нее заботливый. Не то, что мы, у нас то, считай, нет никого.

— Ох, чем он может ей помочь, Диночка! Он не ходил с ним отут, под сердцем. Как он может понять, а? Ей мы нужны, ох как нужны! А мы тут, и ничего не можем поделать!

Дина кивала, но, к собственному стыду, переживания подруги ее не заботили. Она перепугалась сильнее прежнего, и больше всего ее пугали нескончаемые рыдания соседки по палате. Всю ночь она не спала от всхлипов Людочки и, как только настало утро, потребовала, чтобы ее переселили.

— Сбежала, ей богу! — жаловалась Люда Карине, когда та пришла к ней наведаться. На пеленальном столе, раскинув ручки и ножки, лежал премаленький мальчик и пускал во сне пузыри. Карина, как всегда причесанная и надушенная, села рядом с ребеночком и чинно сложила руки на коленях. И принюхалась, ища запах заварных пирожных. Именно так, считала она, пахнут младенцы.

— И даже не зашла попрощаться? Я на днях ее видела во дворе с коляской.

— Представь, не зашла. Вот уж я ей устрою, когда вернусь! Готова поспорить, что она даже Машу не навестила, да! Друзья в горе познаются. Когда нам было хорошо и весело, так она и звонила, и в гости заходила. А как только беда случилась, так вжик, — Люда взмахнула пухлой ручкой, — и след простыл. Рыжая курица!

— Не горячись. Она еще молодая. Испугалась, наверное.

— И что? Чего от меня убегать, то? Ой, ладно. Не буду с ней ругаться, жизнь ее и так наказала. Родители у Дины еще те гады. А кто отец ребенка, я думаю, она и сама не знает. Не будем о ней. У меня отличный здоровый сынишка, на папу похож, как я и хотела. Надо радоваться. Лучше расскажи, как там наши разбойники себя ведут? Ты с ними справляешься?

— Я их стала любить еще больше, веришь? При том, что у меня спина разламывается за ними убирать.

— Говорю тебе, отпускай их чаще на улицу — не придется…

— Нет, Людочка, я не могу. Я жуть как нервничать начинаю. Нет, пока я за ними смотрю, пусть сидят дома. Еще эта Аза…

— Что? А что Аза? Что она хочет? Гони ее метлой, если понадобится!

От возмущения в горле Людочки что-то булькнуло. Она легко, как звучное стихотворения, стала перечислять все ужасы и страсти, которые когда-либо слышала об Азе. Но, позвольте, не растить же теперь детей взаперти? Куда вообще смотрят городские власти?

К слову, Аза — это цыганка. Конечно, на самом деле ее звали совсем иначе. Но, поскольку ее настоящего имени никто не знал, то народ прозвал ее так, как ему было удобно. Аза появилась ниоткуда несколько лет назад и поселилась в одном из дворовых гаражей. При ней всегда были ее цветастые платки и юбки, вонь от немытого тела и всезнающая беззубая улыбка, которая насторожила весь двор. Жила Аза на ворованные вещи. Уж все знали, что если что-то пропало, то оно у Азы в гараже. Поначалу она противилась и никого не пускала в свой дом. Но после смирилась с тем, что за важной вещью хозяин придет. А то, что и даром не нужно (или же если пропажу не заметили), остается ей. На то она и жила. Часто она сидела на скамейке у детской площадки и смеялась. Жителей двора не покидало ощущение, что этот обреченный ироничный смех направлен к ним всем и каждому в отдельности; что она знает про них абсолютно все. Среди людей о ней ходили легенды. У здравомыслящего человека их достоверность вызвала бы сомнения, но ведь не бывает дыма без огня, да-да! Тем более, какое может быть здравомыслие, когда по двору бегают дети?

В прошлом году Люда увидела, как Кирилл и Марина крутятся возле цыганкиного гаража. Ну все, решала она, с нее хватит. Сначала в сердцах она собиралась спалить хлам «мерзкой воровки» к чертовой матери. А потом сжалилась, выследила, когда Аза пойдет бродить по своим делам, сломала замок и стала судорожно, как преступница, запихивать все, что попадалось под руку, в мусорные пакеты. Чего только ни прятала Аза в своем затхлом гараже: кошельки, зонтики, кольца, сережки, чей-то паспорт, пластмассовые шкатулки, фантики, неиспользованные билеты в кино, одеколоны, битые стаканы, ношенное нижнее белье, простроченные таблетки… Люда с чувством долга очистила гараж от всего до последнего спичечного коробка. Напоследок она взбрызнула помещение своим парфюмом, дабы не воняло.

Вечером того же дня злая толпа во главе с Людочкой выдворила Азу с насиженного места, крича ей в спину то, что не решалась сказать в лицо; что носила в закромах души целые годы.

Но Аза и после этого не исчезла, и старания Люды пошли прахом. Изменился лишь тот факт, что теперь никто не знал, где обосновалась пригретая воровка и где искать пропавшие предметы.

Истории Людочки не выходили у Карины из головы. Глупости, да, но ведь речь идет не о ком-нибудь, а об Азе. А тут поверишь во что угодно! Домой Карина вернулась разгоряченная от возмущения. Но увидев Кирилла и Маринку, чуть успокоилась. Чудесное создание ее девочка. Крохотная, самая маленькая в классе. Личико круглое и розовое, как яблоко, а острый подбородок словно создан для маминых поцелуев. Карина одевала дочку в расклешенные платьица, а на голове заплетала две косички. Девочка семи лет должна выглядеть именно так и не иначе, считала она.

Однако не все, что делала Марина, укладывалось в представление Карины о милой семилетней девочке. И ни платьицами, ни бантиками это не зарисовать. Ее дочка изуродовала уже второго за последнюю неделю пупса. С обидой и разочарованием она поглядывала на оторванную голову куклы: «Какая разница, ей же не больно». На блестящие же поезда Кирилла она смотрела с задумчивым восхищением, а они ехали и пыхтели точно как настоящие. Карине оставалось только вздыхать. Была бы у нее в детстве такая кукла, она бы ее и купала, и кормила с ложечки, и одевала в розовые одежки. А Маринке — поезда. Она ведь, что поделать, растет вместе с мальчиком.

Карина, как и сказала Людочке, правда за неделю стала любить детей еще сильнее. Но от того ей стало так грустно, что совсем не осталось сил печь на вечер пирог. Дети растут и меняются, а она знает о них все меньше и меньше. От таких мыслей Карина расплакалась прямо в детской, а Кирилл и Маняша испуганно смотрели, как ее слезы поливают поломанную куклу.

Когда Людочка вернулась домой, для Кирилла и Марины все перевернулось с ног на голову. Мама Маринки опять стала днями пропадать на работе, а мама Кирилла без конца и края бегала по квартире, обливаясь потом, или засыпала прямо во время стирки. Дети опять вернулись на улицу, и сонная Людочка перестала замечать, когда они приходят со школы, едят ли или так и торчат весь день голодные. Вечером Карина забирала их к себе, вздыхая, вымывала им головы и грязь из-под ногтей. Как дикие, они набрасывались на еду, и приходилось смывать с их довольных мордашек следы соуса. Кирюша часто спал с Маринкой в одной кроватке. И все бы ничего, но как-то раз Карина обнаружила его ночью в холодном подъезде перед дверью в квартиру Людочки. Он хотел вернуться домой, но мама отправила его обратно.

В то мгновение, когда Карина увидела босого Кирюшу, стоящего посреди лестничной площадки, и с каким искренним непониманием он смотрит на захлопнувшуюся дверь, она сделала для себя еще одно печальное открытие: Карина и Люда никогда не заменят друг друга для своих детей. Укладывать спать ребенка должна мама, а не какая-то соседская тетя, даже если эта тетя любит его как своего.

Порой в минуты отдыха Люда звала к себе соседку Машу. Сама Люда расхаживать по гостям не могла: Антоша, так она назвала второго сына, спал неспокойно, много кричал без особой причины, чем сильно истощал мать (кроме матери, одна только Маринка могла убаюкать его своим пением). Но поскольку недавно ее подруга понесла тяжкую утрату, Люда считала себя обязанной уделять ей то время, что могла себе позволить. Маша умилялась спящему младенцу, а Люда уверяла ее, что дети — это сущий ад. «Посмотри, на что я похожа, — сетовала она. — Я уже не помню, когда последний раз спала больше чем два часа подряд!».

А вот Дина пропала из виду. Несколько раз Людочка стучала в ее дверь, но никто не открывал. Маша тоже пожимала плечами. И только Карина продолжала иногда видеть ее рано утром с коляской. И это злило и расстраивало Люду одновременно.

Как-то субботним утром, когда Антоша спал, и небо обещало накрыть городок беспощадной жарой, Люда выскочила в магазин за сахаром.

— Карина, дорогая, тебе что-то купить? — бросила она, уходя.

— Пару килограммов муки захвати, — крикнула Карина из кухни и услышала, как соседка, хлопнув дверью, сбежала по ступенькам.

«Даже прогулка до магазина для Людочки — целое путешествие, — думала Карина, взглядом провожая подругу из окна кухни. — Антошка ее ни на минуту не отпускает».

На детской площадке по пояс зарытые в песок сидели их дети, шептали друг другу на ухо какие-то приятные слова и смеялись. Люда потрепала их растрепанные головки и посеменила дальше. Ох, какие они еще чудесные, милые. Два ангела, как виделось Карине. Вот бы они были предназначены друг другу на всю жизнь! С самого рождения вместе — вот так история! Самой Карине в свое время не повезло, когда на ее пути, словно тень в утреннем тумане, появился Негодяй. Дай Бог доченьке другую судьбу!

Карина не то что бы жаловалась на свое прошлое, нет. Она совсем не считала, что в ее жизни все потеряно. Даже больше, была от души благодарна, что Маринка каждый вечер ждет ее дома, протягивая к маме свои маленькие мягкие ручки. Дочка служила ей лампой или, скажем, лакмусовой бумагой на предмет чистоплотности окружающих Карину мужчин. Каждого, кто проявлял к ней повышенное внимание, она оценивала одним простым вопросом: «А будет ли этот павлин хорошим отцом для Маринки?». Ох, если бы она задавалась этим вопросом раньше, Негодяй так и остался бы в тумане и не принес столько страданий.

Карина протерла руки антибактериальным гелем и вернулась в чистую гостиную, похожую на выставку в мебельном магазине. Карина оценила себя в зеркале. По-прежнему молода и красива, ведь в тридцать еще слишком рано хоронить себя, и Карина хорошо это знала. И перед семнадцатилетними розовощекими девицами у нее было неоспоримое преимущество — здравый и развитый ум. Она помнила себя в семнадцать. Ну и дурой же она тогда была! Один только Негодяй чего стоит.

Будучи одинокой матерью, Карина не отказывала себе в мужском внимании. Она с чистой совестью порой бросала дочь на Людочку, и сбегала навстречу романтике. Большинство ее мужчин были женатыми. В основном то были свежие браки, которые вскоре будут расторгнуты, но Карина не хотела становиться главной тому причиной. Тем более, в глазах всех этих мужчин читалось что угодно, но не желание заботится о ее ребенке. Так, все романы Карины длились недолго. Да, внешне она была привлекательна. Хоть и немного застрожела и лицо стало неприступным. Ухожена, без сучка без задоринки, точно как ее гостиная. Но рядовой мужчина скорее обратил бы внимание на Людочку, которая полна изъянов, а значит — путей к ее сердцу. А Карина — словно точеный памятник, которым лучше любоваться издалека; идеальна, продумана и лаконична, и не оставляла ощущения существа живого и трепетного. Дома памятники не ставят, им место в саду или в парке. А домой несут мягкие подушки и пледы. Но Карина, в силу характера, во многом приписывала свои неудачные романы к внешнему несовершенству. И, хотя небрежно распущенные волосы сделали бы ее только привлекательнее, она в упор отказывалась это признавать.

На этом месте ее мысли прервал нервный стук дверь. Такой стук сразу ощущаешь, он похож на удары сердца, неровный, прерывистый. Его сразу подхватываешь, и переживание мигом просачивается сквозь кожу прямо в грудь. Карина открыла дверь. В квартиру, спотыкаясь о пальцы ног, как о порожки, вбежала Людочка. Глаза вращаются, шарят по углам. Бормочет что-то несвязное. Она хватает ртом воздух и что-то пытается спросить про Антошку.

— Люда, успокойся. Вдохни. Выдохни.

Люда послушалась.

— Еще раз. Вдох, выдох. А теперь, спокойно, что случилось?

— Ох, ты только подумай… Я с магазина пришла, а в квартире тихо-тихо. Думаю, спит Антоха, и хорошо. Не буду его будить. Он же, сама знаешь, как спит: по полчаса, максимум — по часу. А потом в крик, и баюкай его. Так вот и я хотела вздремнуть, воспользоваться моментом. Но потом, видно почувствовала, надо заглянуть к нему. Мало ли что. Так вот гляжу в кроватку, а там никого. Никого! Нет его там. Пусто! Одеялко смятое, соски нет. Думаю, может уполз? Так ведь мал еще. Или, может, я оставила его не в кроватке? Так нет же. Все обыскала, все углы. А потом думаю, может он разрыдался, так ты взяла его убаюкать? Вот я к тебе и зашла. У тебя, мой сыночек, да?

Но Карина, как ей ни хотелось бы, не могла ответить утвердительно. Она не слышала плача, не подходила к ребенку. Она всего-навсего смотрела в окно да в зеркало. Может Люда плохо искала? Не мог же ребенок взять да исчезнуть бесследно!

Пока Карина самостоятельно обыскивала комнаты (Люда ведь такая рассеянная; как раз из тех, кто слона не заметит), Люда стояла у порога в свою квартиру, опираясь о дверную коробку и грызла ногти. Она сливалась с побеленной стеной подъезда, и, как медведь-топтыга, перекатывалась с одной ноги на другую.

Карина начала поиски по второму кругу. Но это только для того, чтобы потянуть время. Если бы ребенок находился в квартире, Карина бы нашла его с первого раза, не сомневайтесь. Но что же сказать Людочке? Где же теперь искать Антошу? Карина вдруг почувствовала отчаянное желание увидеть дочку, понять, что с ней-то все хорошо. Карина, путаясь ногами в длинной юбке, пробежала мимо отупевшей подруги. Маринка и Кирилл по прежнему играли в песке. Стоило Карине выбежать из подъезда, как Марина удивленно на нее уставилась.

— Мама, ты растрепалась, — сказала она и продолжила копать лабиринт.

Карина спокойно вздохнула и медленным шагом поднялась наверх. Люда больше не качалась. Она сидела на бетонном полу и утирала рукавом красное от слез лицо.

— Это я виновата, — бормотала она. — Я никогда не запираю дверь на замок… Это я виновата… Надо запирать… Я виновата…