Что же, я много раз перечитывал этот рассказ. Даже, помню, читал его вслух, и даже записывал, балуясь актёрством. Хвалил уже его и ругал, что только с ним не делал. Так что он мне изрядно надоел, и буду я его ругать. Буду чёрным кртиком. Чернее ночи. Негром.

 

КРИТИКА НА КОНКУРС

 

Итак, что перед нами? Рассказ с довольно плохой композицией. Берусь доказать, не спешите оспаривать мои слова. Смотрите, в самом начале, с первых же слов, мы читаем завязку — смерть юноши Ури. Совсем ещё ничего о нём не знаем, что случилось, понять сложно, да и ясно ведь, что нас хотят поймать на крючок — дескать, убьём кого-нибудь в первом предложении, чтобы читатель от нас не ушёл. И верно, мы остаёмся и читаем дальше, понимаем, что Ури — любимый ученик, и… и получаем длинный рассказ о сражении некроманта с церковниками и расправой первого над последними. В конце столь же спешно, как и завязку, нам рассказывают развязку — мы узнаём, что Ури был гением, что он хотел спасти всех, прекратив страшную чуму. Что хорошо, так это общий строй, такая вот схема:

 

ученик убит, учитель в смертельной опасности -> сражение -> победа -> ученик гений, придуманное лекарство от чумы в руках учителя -> учитель, жестоко убив врагов, спасает человечество.

 

Хорошая схема. Но посмотрите, сколько внимания уделяется в рассказе, собственно, сражению, и как мало (не только по тексту в знаках, но и по изобразительной силе), значат остальные части композиции. Автор поскупился на отступления (что стоило ему прервать горячку боя, чтобы мысленно перенестить в другое время и место, показать нам ещё живого Ури, и вновь броситься в бой?), описаний тоже совсем немного, и многие из них техничны — чрезмерно подробна боевая магия, слишком увлекается некромант Грель мучительством. Нет, как хотите, но композиция хромает.

 

Поговорим немного о слоге. Первое, что бросается в глаза — для изложения выбранно настоящее время. Признаюсь, я редко когда нахожу такое решение удачным, и наш рассказ не исключение.

 

Тяжелый арбалетный болт с влажным хрустом входит ему в грудь. Второй пробивает висок. Непоправимость происходящего пережимает горло.

 

Непоправимость происходящего… Разве думают так? Будто парня не расстреляли из самострелов, а медленно резали на куски или умирал он от тяжёлой болезни. Будто умирание его медленно, мучительно, и — верно — непоправимо. А тут ведь миг — и дело кончено, Ури погиб. И сам бы я написал, пожалуй: «Убит. Ничего не сделать, убит. Не спасти. Непоправимо, безнадёжно убит; горло сжало холодной рукой отчаяния». Прошу прощения, что так подробно останавливаюсь на мелочи, но мне кажется важным заострить на ней внимание: использование настоящего времени часто приводит к нарочитой растянутости, неправдоподобности. Не всегда, разумеется, но опасность очень велика.

 

Следом приходит волна чужой магии, что Они почему-то зовут верой.

 

Вот ещё пример ошибки несколько другого рода — лишнее пояснение в миг напряжённой схватки. Отвлекается, заметим, не рассказчик, который просто вспоминает о случившимся, и мысли его могут блуждать, отвлекается герой, который сейчас неотделим от читателя, ведь всё происходит здесь, сейчас, изложение от первого лица в настоящем времени, какие отвлечения? Ан, нет, вот это они зовут так, а надо бы эдак… не то.

 

Ещё не радует неизжитое автором желание мгновенно сбить пафос. Почему не радует? Потому что высмеять всё, на всё презрительно плюнуть, и гордо поднять голову, ничего не предложив в замен — подростковое поведение. Богохульник покажется товарищам куда смелее и искренней праведника, да вот куда его заведёт дорога, догадаться несложно. Конечно, не в явном виде мною описанное встречается в рассказе, однако же, встречается, вот, пожалуйте:

 

Сияние от него такое, что глазам больно, голос громыхает, и его молитва рвет попавшегося на пути мертвяка в клочья. Криво улыбаясь, я стою на месте. Много чести, шагать ему навстречу.

 

И улыбнуться надо криво, и пошутить в духе камеди клаба. Так будет круче, не правда ли?

 

Ещё немного про слог. Он осовременен в не самом лучшем смысле. Небольшой пример:

 

— Говорить будете сразу или потом? — интересуюсь у обоих.

 

«Интересуюсь» отнюдь не лучшее слово, которое можно найти. Пояснять не стану, не то сяду на своего любимого конька и стану вещать про недопустимость широкого заиствования иноязычных слов. А вот «мужик» в смысле «мужчина» совсем неудачно, если речь, как у нас идёт об обществе сословном. Мужик — крестьянин. Женщина-крестьянка — мужичка. Слово обозначает скорее принадлежность к сословию, чем к полу, и в отношении служителя церкви, неудачно.

 

Грель говорит, что немного рискует потому, что его пленники могут догадаться, что угрозы некроманта не вполне осуществимы. Разумеется, он может мучить их сколь угодно, но с изнасилованием, увы, ничего не выйдет, у мертвяков с этим дела обстоят туго. Так вот, спешу заметить, что Грель рискует совсем только потому. Вовсе нет. Это сейчас христианство смиренное и тихое, но представим себе описанный мир, описанное время? Кто перед нами? Слуга Врага рода человеческого, открытый, явный, сознающий себя слуга. Чем он пугает? Мучительной смертью, хотя нам и без того не жить, чума убьёт вернее пули. А в чём смысл жизни? Ответ на вопрос очевиден — спасти бессмертную душу. И лучшего способа её спасти, чем умереть в муках за веру, просто не придумать.

История знает примеры христиан, мечтавших о такой смерти. Кстати говоря, вы мне возразите и скажете, что вера верой, а мучеником себя не каждый видит. Так-то оно так, но вот, скажем, наше время возьмём — век развитых технологий, когда за десяток лет телефоны становятся небывало лучше, когда интернет развивается с огромной скоростью, когда появляются новые возможности, и веру в будущее не так уж сложно в себе разбудить… и возьмём время, выбранное автором — чума. Мор и глад, последние время близятся, на глазах сбываются пророчества конца света, мир готовится к Страшному суду. То есть, кончится всё вот-вот. Никакого вам прогресса, никаких вам искусств и прочих радостей жизни. Внуков не будет даже. Страшный суд, спасайте душу. Теперь ясно, почему Грель действительно рискует?.. Но в мире автора христиане умирать не умеют. Риск минимален.

Ну и так уж, к слову. Есть святые мученицы — девы, убившие себя, дабы не быть изнасилованными. Так что даже с самоубийством не всё так формально, как думается романтичному цинику Грелю.