Задумчиво похрустывая остатками чаши Петри, которую он по рассеянности втянул в свои горловодные лабиринты, предварительно опустошив в очередной раз, Полковник сосредоточился на понимании карты боевых действий. которую замы быстренько начертали пальцами на росистой траве бивака. Офигения просто офигела, наблюдая гибель последней Чаши, и про себя подумала — «а ведь они и с экскаватором так же...» И она была недалека от истины. Нет, истина и Офигения — это две совершенно чужеродные системы, как удаленные на огромное расстояние астрономические объекты. Но девушка она была местами добрая, и даже сердобольная, что очень ценилось самокатчиками, поэтому даже всплакнула от жалости к железной хреновине. А поскольку медицинская служба в полку поставлена была ого-го как высоко — по причине высокого роста Офигении, то и слезищи бабьи с такой высоты неслись с приличной разрушающей силой, вследствие чего, в свою очередь, была разрушена и смыта вся карта боевых действий…

Не сразу понял Полковник всю глубину потери, а поняв, лишь усмехнулся, и по памяти своей могучей стал распоряжения отдавать, видя всю карту, как живую, перед мысленным взором. И только маленькая досадная мелочь осталась им незамеченной, повлияв тем самым на последующие события… А именно — замы-то, морячок бывший и игумен, прости господи, урюпинский — как лебедь и щука взаимодействовали, и даже без рака такую карту гады, обрисовали, что ничего общего с действительной картиной сражения и близко не имела. К торму же, пальцы те (повыдергивать бы их им — и не жалко было!), росу чертая, соскальзывали шибко, отчего линии получались ложной геометрии…

Но пуля, как говорится, дура, а штык, Полковник то есть, — молодец! Он, ясное дело, в таком серьезном деле, как взаправдашное кровопролитное сражение с экскаватором, на замов своих триумвиратных никогда бы не положился. Вот с Офигенией… То есть на нее, родимую, — положился бы не раздумывая! Даже задумался на минутку — а не положиться ли прямо сейчас? Но сражение — не ждет, положиться и потом не поздно будет!

И вскочил Полковник с уже бесполезной травы бивачной, и ка-ак гаркнул по военой фене — аж ердца у замов захолонули от ужаса:

 

«Мочи супостата! Пусть заржавеет, сцука железныя!!!»

 

И оба батальона, что уже преодолели первый рубеж обороны противника, и находились нпосредственно на шагалках экскаваторных, как один выполнили приказ командира — и полилась жидкость атакующая, аки потоки вселенские, и прошла желаемая реакция, и окислилось железо шагательное, и заклинило суставы хреновины, и встала она, аки статуя зловещая…