История про ярмарку

 

На третий день после Мертвецовских сороковин случилася в Нижних Сероглюках ярмарка. На площадке у сельсовета, аккурат перед памятником «Селянка с коромыслом» (ну, того, который подарил председателю, отдыхавший позапрошлым летом в Сероглюках, модный скульптор Церитель Зурабелли) собрались и стар и млад. Из Верхних Кандюков народ подтянулся. Но те особо не веселились: у них там кто-то очень важный помер. Они купили у Петровича восемь литров самогону, да и пошкандыбали скорбя домой. Но и без них нашим было весело! Помиж народу дефилировала туда-сюда полоумная Нюрка. Перо колыхалось, поношенная серая органза шелестела на ветру, как октябрьский листопад в предрассветной тишине, дети пугались и плакали. С телег продавали мед, рыбу, кролей, кур и гусей, и, купленное в райцентре, постельное белье. Мироновна приволокла старинный самовар и продавала стакан чая каждому по рублю. Никитишна с чердака достала трофейный патефон, который ей от покойного супруга достался. Пластинка была одна. И на этой пластинке сохранилась только одна музыкальная композиция. А именно – «Шаланды полные кефали….» Громкость патефона, по причине Никитишной тугоухости, была выставлена и заблокирована на максимуме. Так что к тому времени как в селение въехал табор население Сероглюков поголовно испытывало тошноту, от одного только представления о шаландах наполненных кефалью.

Первым перед ясными очами сероглючан предстал, верхом на вороном, чернявый цыганский барон. Следом с песнями и плясками объявились цыганки. А за цыганками, тяжелой звериной поступью, переваливаясь с лапы на лапу, топал Михайло Потапыч! Селяне сперва стояли, разинув рты. Пока Мироновна, у которой цыганята покрали все сушки, которые она бонусом раздавала к чаю, не всплеснула руками и не выдала:

— Люди добрые! Гляньте – зверюга-то аки мужик после поллитры топаеть!!!

Что тут началось! Сероглючане, одурманенные кефалью понеслись кто-куда: ПионЭрка сразу же потребовала погадать ей на любовь. Уж дюже ей Дон Лебидо по вкусу пришелся. А уж после того, как он ей тридцать клизьм поставил, так и вовсе как собачонка за ним бегать стала. Детишки, разом забыв про чудовище в белых перьях, кинулись смотреть на Потапыча… Веселился народ. Самогон лился рекой. Колька ошалело пялился на монисты, цветастые юбки и белозубые улыбки. Зоотехник вместе с новым фельдшером Продухайло до хрипоты спорили, каким образом цыганские гадалки будущее предсказывают. Продухайло настаивал, что бабы подключены ко всемирному энергетическому полю, которое, ежели на него верно настроиться, на все вопросы ответы дает. Зоотехник же утверждал, что все они шарлатанки и мошенницы, и что была бы его воля он бы всех их к стенке поставил.

Никто в этой суматохе и не заметил, как Нюрка, словно столб замерла и с цыганского барону глаз уж не сводила. А тот гоголем прохаживался мимо, усмехаясь в ус.

К вечеру все местное население навеселилось так, что даже самые стойкие путали в темноте Михайло Потапыча с председателем и наоборот. Ассенизатор Колька так умудрился на брудершафт с ним выпить. Потом, правда, обнаружил, что Игнатьич стал весьма волосат, но решил, что это с ним произошло после лечения белой горячки в райцентре.

Табор снялся под утро.

Нижние Сероглюки не досчитались самовара, патефона, тринадцати курей, двух коз и восьми лошадей. К полудню обнаружилось, что не хватает и Нюрки. Игнатьич, мучаясь с похмелья, ближе к 12 утра решил все-таки разбудить дочуру, чтобы та сгоняла в сельпо за минералочкой. Она не понадобилась. А все потому, что в нюркиной постели похрапывал пьяненький Потапыч. Его цыгане не смогли разбудить после обильного самогоновозлияния.

Народ не знал, радоваться ему или горевать. Медведь-алкоголик в селе – это хорошо аль плохо? Вдруг задерет кого с похмелья? Но со временем все успокоились. Потапыч напивался ста граммами, а по утру вытворял чудеса. Собутыльникам — на веселье, себе – на здоровье.

Один только человек не находил себе места…

Игнатьич каждый вечер смотрел «Табор уходит в небо» и молча утирал скупую отцовскую слезу…