Он пришел вечером. Наверное, привычка у них общая. У скитальцев. Приходить по вечерам, когда дела все сделаны, когда в стакане хмель со льдом, или безо льда, но все равно хмель. Как же, не станешь тут пить, когда приходят всякие и требуют. И этот вот потребовал.
— Ты же летописец? Ты должен рассказать всем, записать то, что я поведаю.
— И тебе вечер добрый. Летописец. А тебя как зовут, скиталец?
— Нейма Ски. А как ты узнал, что я скиталец?
— А ко мне только скитальцы приходят. И требуют записать их историю.
— Я особенный.
— Они все особенные.
— Нет, ты не понял. Я – альтаитянин.
— Я должен умилиться или трепетать?
— Ты должен слушать. Я стану тобой и расскажу все сам.

— А-а-а-пчхи! Ой, кажется, я простудился… нет, простудилась.
Смотрю на него… неё, и понимаю – точно простудилась. Чих сопровождался яркой вспышкой, и теперь на месте скитальца сидит очаровательное создание женского пола. Но тоже оттуда же, откуда и некий Нейма Ски. И улыбается, демонстрируя ряд заострённых белоснежных зубов.
— Доброго вечера, сударыня. А вас как зовут? – интересуюсь, продолжая разглядывать незнакомку: тоненькая, гибкая как виноградная лоза; волосы перламутровые, затянуты в тугой пучок на макушке, волнистыми прядями ниже плеч; глаза – два черных дула пистолета в опушке словно заснеженных ресниц; черты лица тонкие, детские, на наш земной, взгляд; кожа теплая даже визуально, смуглая, абрикосового цвета, и вроде бархатистая. Одета незнакомка в тёмные тонкие замшевые штаны, заправленные в высокие ботфорты, тёмно-бордовые, явно буйволовой кожи, такой же и широкий пояс с множеством серебряных бляшек. Ансамбль дополняет белая шелковая рубашка времен войны с Наполеоном, если не более ранних. Ей бы кривую саблю, и точно – пиратка.
— За последние несколько минут моё имя не изменилось. Зовут все так же, Нейма Ски.
— Ой… а парень? – сказать, что я сильно удивлен, так неправда, и не такие приходили. Но хочется понять, в чем подвох.
— У меня нестабильное состояние. Впрочем, мало кому удается добиться стабильности, так что пол изменяется по множеству факторов.
— Из-за чиха?
— И из-за него тоже.
— И чем у вас простуда лечится? – интересуюсь, чтобы избавить гостью от хвори, а себя – от частых неожиданных перевоплощений. Свихнусь же!
— Чаем с ежевикой! Да-да, я давно у вас, так что немного изучила флору, да и фауну тоже. Ой, и еще, там у тебя в холодном шкафу прелесть такая – помидоры в собственном соку. Очищенные, консервированные.
— Ты что, на этикетке прочла? – все же удивляюсь и из-за этого незаметно для себя перехожу на «ты».
— Ага, у вас языки простые, легко поддаются изучению, — отвечает Нейма, и я невольно верю: девушка говорит даже без намека на акцент.
Включаю чайник, достаю из шкафчика ягодный чай. С радостью обнаруживаю в составе ежевику. Помидоры выгружены в деревенскую плошку и поставлены на стол перед гостьей, в глазах которой загорается нешуточный азарт. Начинаю волноваться за плошку.
— Руки! – мой вопль останавливает руку Неймы на полпути к помидорам.
— Не люблю вилки.
— Мыла?
— Что?!
— Руки!
— Пф, я даже ванную принять успела. У тебя соль хорошая для ванной. Мертвое море, да?
— А ты откуда знаешь?
— На этикетке прочитала, — ехидно отвечает Нейма.
Помидоры съедены, чай выпит. Молча наблюдаю за тем, как гостья в духе прежнего поведения тянется за пачкой сигарет, достает одну, мастерски закуривает.
— Парламент. Куріння призводить до серцево-судинних захворювань та раку легенів. Бред какой-то, — отмахивается от прочитанного, с наслаждением затягиваясь табачным дымом.
— Когда успела?
— Чего?
— Пристраститься к курению…
— Да и не помню уже, лет сто пятьдесят назад, примерно.
Понимающе хмыкаю, зарываясь в бумаги. Гости гостями, а работать надо. А то совсем погрязну в незаписанных историях. Они же потом обижаются, скитальцы, если отодвигаю их на потом. И все равно отодвигаю. Обстоятельства… кому я вру? Только засядешь за историю, и вроде дело к финалу, как приходит очередной такой вот как эта… этот… это… Нейма, в общем, и все старания насмарку, ибо создание я любопытное, и хочется послушать, с чем пришли. Так и копятся недосказанные истории, заваливая стол грудой рукописей.