У Киллера порозовели кончики ушей и самую малость скулы. С какого перепугу, Дон откровенно не понял: чего он сегодня увидит такого, чего не видел вчера в бане?
– Трусы оставь. Давай, на спину, левую руку за голову, правую вверх, словно потягиваешься.
Киллер стянул свитер и футболку, вытянулся на постели, все с тем же недоуменным выражением морды.
– Не в гробу потягиваешься! И тебя никто не ест живьем! Киллер, расслабься ты! И руку не так… да не так!.. Вот смотри!
Пришлось показать. Потом – поправить. И еще поправить. И накрыть ему ноги пледом, чтобы не замерз. А Киллер смотрел на него удивленными глазами и тихо ржал.
– Ну ты и маньяк! Только бензопилы не хватает!
– Не маньяк, а тиран и деспот. Лежи, натура!
Дон показал Киллеру язык и взялся, наконец, за глину. Первые минут несколько, пока придавал ей начальную форму, даже не смотрел на модель, зато когда глянул – увидел такой детский восторг в киллеровых глазах, что почувствовал себя номинантом на Оскар, минимум. Правда, к восторгу не прилагалось правильной позы, и ладно.
Все равно надо еще волосы распустить надо…
Когда запускал ему руку в волосы и поправлял запястье – ловил ощущения. Странные, электрические, словно кончики пальцев внезапно остались без кожи – так хорошо прощупывались все мышцы, все неровности, так остро ощущалась фактура и форма. Остро, до боли, до экстаза! Мелькнула даже мысль: что это я раньше не лепил Маринку? Какой после этого был бы секс!
После, не во время. Сейчас – только лепить, творить!
А когда коснулся материала, понял, что это – навсегда. Именно это чувство мертвой глины, оживающей под пальцами, послушной, принимающей любую форму, стоит только пожелать. Акт любви и творения сразу. Божественный экстаз, когда весь остальной мир перестает иметь значение…
Какая там любовь, какие ежи, не смешите мои тапочки!..
Дон немножко вернулся в реальный мир, только когда Киллер о чем-то спросил. И, кажется, уже не в первый раз.
– Можно в туалет-то сходить?
– А? – наконец, услышал его Дон. – Можно. Извини…
– Ты увлекся, я уже догадался. – Киллер показал ему язык.
– Пять минут перерыв, и продолжаем.
– Слушаюсь, о тиран и деспот!
После перерыва Дон уже не настолько уходил в кинестетические ощущения, старался хоть немного держаться на поверхности. Не очень получалось, но помогли Киллеровы байки: Дон попросил его рассказать о Франции. Киллер и рассказал
Вот смотри, показываю. То, что выделено. Этот самый «тиран и деспот» и «лежи, натура» — нежная ирония, не свойственная подросткам вообще и парням особенно. Ну слишком нежно. Но, допустим, они такие вот, так воспитаны, мы это обсуждали уже. Но когда вместе с этой нежностью еще и «показал язык» — то это уже неприкрытое кокетство, причем такое… по женскому типу, понимаешь? Я над тобой нежно подшучиваю и поддразниваю с нежным же, неагрессивным сексуальным подтекстом. Понимаешь? Это девочки выходят.
Языки эти я бы убрал.