Неа, ты именно к словам цепляешься. Я ведь говорил совсем о другом: о том, что всё равно каждому приходится нацепить какую-то личину, вырастить её даже скорее, чем надеть на себя. Так необходимо интерфейс на ядро функционала навесить, приставить терминал к системе. И выбор этой личины всё равно за нами. Да, очень сильно зависит от обстоятельств и окружения, от внутреннего мира, но прилично же вести себя можно! Хаус дерзок, капризен, вздорен именно потому что му нравится быть таким. А ещё потому, что зрителя куда легче удержать таким поведением, показать ему эксцентрика. Герой нашего времени — человек выходящий на сцену и грязно оскорбляющий зрителей, человек, ведущий себя хамски, грубо, гадко и невоспитанно, но после, конечно, зрителю приоткроется его душевная рана, его страшная боль, которую он прячет за внешним цинизмом. А кто не понял и оскорбился — тот не умеет сопереживать, лишённый начисто эмпатии бесчувственный чурбан. И никак иначе.
Так вот — не убедишь ты меня в том, что таким нужно сопереживать. Если не это цинизм и хамство, то что, в конце концов. Вот об этом я говорил, а ты мне — про доброту и гиперчувствительность, с разницей между ними. Понимаю разницу, представь себе.
Ладно, дальше)))
Про Базарова. А что это я буду говорить, что он не влюбился? Влюбился, конечно. Ну так посмотри: Рудин, Лаврецкий, Базаров — все трое являются в спокойные усадьбы новыми, пришлыми людьми со своими странными взглядами, со сложной своею судьбой. Влюбляются в девушку — чистую, добрую, умную. Их любовь взаимна и даже кажется, что всё получится, но тут случайности, досадные мелочи начинаю чинить препятствия — и всё расстраивается. А потом мы понимаем, что дело не в мелочах. Что счастье было так же невозможно, как прыжок до луны. Да, мальчик, который прыгнул на миг вообразил что вот-вот ещё чуть-чуть и достанет, дотянется, и даже мы очаровались этой его уверенностью, что всё получится, но получится не могло. Просто совсем никак. Принципиально. И тогда герой — Базаров, Лаврецкий, Рудин — это тоже понимают. Осознают. И сходят со сцены, тускнеют, бледнеют, гаснут, уползают доживать. Но Базаров вышел слишком сильным, кипучим, деятельным. Невозможно поверить, что он надолго запрёт себя в деревне. А если и запрёт, то и там превратит жизнь в пьесу Шекспира. А нужно, чтобы лопух стал из него расти. Нужно, чтобы родители на могилку ходили и вздыхали. И не для кого стало готовить его матери. И его убивают.
И, заметь, он умер не случайно, а предельно закономерно, но это закономерность формы. Кстати, вполне допускаю, что форма как структура, как закон, выведена из жизни. Может, Маяковский сгинул по тем же причинам. По форме требовалось его смерть.
Кстати, о какой преемственности ты говоришь? Кто здесь кому наследует? Дядя Аркадия — вот отчасти предок Базарова. Аркадий же вполне наследует собственному отцу. Но, знаешь… я не думаю, что роман о преемственности — даже в форме отрицания. Скорее о принципиально новых вопросах. Грубо говоря, отцы сражались насмерть за то, кто из западник, а кто — славянофил, а детей накроет революция, гражданская и вся наша страшная неразбериха, и потому делится они будут на живых и мёртвых, на приличных людей и стукачей. Старый опыт оказывается как бы вовсе бесполезен для молодёжи. И, видимо, оказывается нужен только через пару поколений, когда мир опять входит в похожую фазу. Ну, тут я, пожалуй, недопереваренные мною мысли от Быкова излагаю — да всё равно. Я с ними согласен, по крайней мере вот в этой моей интерпретации.
Ну и последнее. Про идею. Опять же, не то я говорю. Невозможно взять и выбросить идею из романа, оставив его при этом в самом деле отличным романом. Но вот назови мне пристойно, но посредственно написанный роман с гениальной идеей, который сам — гениален? Хочу примеров. А посредственные, хотя вполне приличные идеи с гениальным слогом, тканью текста — они становятся шедеврами.
Неа, ты именно к словам цепляешься. Я ведь говорил совсем о другом: о том, что всё равно каждому приходится нацепить какую-то личину, вырастить её даже скорее, чем надеть на себя. Так необходимо интерфейс на ядро функционала навесить, приставить терминал к системе. И выбор этой личины всё равно за нами. Да, очень сильно зависит от обстоятельств и окружения, от внутреннего мира, но прилично же вести себя можно! Хаус дерзок, капризен, вздорен именно потому что му нравится быть таким. А ещё потому, что зрителя куда легче удержать таким поведением, показать ему эксцентрика. Герой нашего времени — человек выходящий на сцену и грязно оскорбляющий зрителей, человек, ведущий себя хамски, грубо, гадко и невоспитанно, но после, конечно, зрителю приоткроется его душевная рана, его страшная боль, которую он прячет за внешним цинизмом. А кто не понял и оскорбился — тот не умеет сопереживать, лишённый начисто эмпатии бесчувственный чурбан. И никак иначе.
Так вот — не убедишь ты меня в том, что таким нужно сопереживать. Если не это цинизм и хамство, то что, в конце концов. Вот об этом я говорил, а ты мне — про доброту и гиперчувствительность, с разницей между ними. Понимаю разницу, представь себе.
Ладно, дальше)))
Про Базарова. А что это я буду говорить, что он не влюбился? Влюбился, конечно. Ну так посмотри: Рудин, Лаврецкий, Базаров — все трое являются в спокойные усадьбы новыми, пришлыми людьми со своими странными взглядами, со сложной своею судьбой. Влюбляются в девушку — чистую, добрую, умную. Их любовь взаимна и даже кажется, что всё получится, но тут случайности, досадные мелочи начинаю чинить препятствия — и всё расстраивается. А потом мы понимаем, что дело не в мелочах. Что счастье было так же невозможно, как прыжок до луны. Да, мальчик, который прыгнул на миг вообразил что вот-вот ещё чуть-чуть и достанет, дотянется, и даже мы очаровались этой его уверенностью, что всё получится, но получится не могло. Просто совсем никак. Принципиально. И тогда герой — Базаров, Лаврецкий, Рудин — это тоже понимают. Осознают. И сходят со сцены, тускнеют, бледнеют, гаснут, уползают доживать. Но Базаров вышел слишком сильным, кипучим, деятельным. Невозможно поверить, что он надолго запрёт себя в деревне. А если и запрёт, то и там превратит жизнь в пьесу Шекспира. А нужно, чтобы лопух стал из него расти. Нужно, чтобы родители на могилку ходили и вздыхали. И не для кого стало готовить его матери. И его убивают.
И, заметь, он умер не случайно, а предельно закономерно, но это закономерность формы. Кстати, вполне допускаю, что форма как структура, как закон, выведена из жизни. Может, Маяковский сгинул по тем же причинам. По форме требовалось его смерть.
Кстати, о какой преемственности ты говоришь? Кто здесь кому наследует? Дядя Аркадия — вот отчасти предок Базарова. Аркадий же вполне наследует собственному отцу. Но, знаешь… я не думаю, что роман о преемственности — даже в форме отрицания. Скорее о принципиально новых вопросах. Грубо говоря, отцы сражались насмерть за то, кто из западник, а кто — славянофил, а детей накроет революция, гражданская и вся наша страшная неразбериха, и потому делится они будут на живых и мёртвых, на приличных людей и стукачей. Старый опыт оказывается как бы вовсе бесполезен для молодёжи. И, видимо, оказывается нужен только через пару поколений, когда мир опять входит в похожую фазу. Ну, тут я, пожалуй, недопереваренные мною мысли от Быкова излагаю — да всё равно. Я с ними согласен, по крайней мере вот в этой моей интерпретации.
Ну и последнее. Про идею. Опять же, не то я говорю. Невозможно взять и выбросить идею из романа, оставив его при этом в самом деле отличным романом. Но вот назови мне пристойно, но посредственно написанный роман с гениальной идеей, который сам — гениален? Хочу примеров. А посредственные, хотя вполне приличные идеи с гениальным слогом, тканью текста — они становятся шедеврами.