справка по тексту: Стив/Крошка/Хакисс — один человек, умеющий изменять свое тело + телепат))
Имя меняется в соотвествии с внешними признаками тела)
Кусочек из Джи… Стив, едва коснувшись поселения, сразу отдернулся от разумных существ и пустил свой ментальный скан сонно бродить с ночными тварями. Перепрыгивал с перекликающимися белками и качался на тонких ветках, щипал с ними мох и нес его в гнезда, парил и ловил ленивых бабочек со странной птицей, расставив ложные ребра и натянув между ними полупрозрачную перепонку… И уснул.
И тяжелая грязная вода бассейна сомкнулась у горла. Он был опять она, снова был Хакисс, а Хакисс снова умирала. Безнадежно умирала который день и никак не могла умереть. Хакисс умела хорошо регенерировать, но не умела защищаться. Ешё не могла управлять своей или чужой болью. Она все ещё боялась и пыталась спрятаться. Джи всё ещё не научил её, но послал её на следующий урок в маленькое царство накануне революции. На очередную тренировку, как это называл Джи. Она была в гареме почти месяц, когда революция дозрела и лопнула как гнойный абсцесс, заливая отравой и заразой умы и дела людей…
Её, привязанную за ошейник и руки к железной лестнице, насиловали и резали ей живот, резали лицо и тело, потом лестницу ставили в бассейн. Приносили детей и собак, резали их и поили их кровью… Истошно кричащих или уже только хрипящих детей и животных. Лили ей в рот мочу и помои, грязную воду и жидкость из раздутых животов гниющих трупов… Её тело регенерировало, и тогда её рвали снова. Вода в бассейне давно превратилась в вонючую кашу, но и в каше всё ещё была вода, необходимая для регенерации. Она никак не умирала. Она восстанавливалась. Но, почему-то, самым страшным оказалось другое. В самом начале этого бесконечного ужаса один из революционеров отрезал ей кисти и пальцы рук. Сначала он просто отрубил ей пальцы. На следующий день они выросли. Тогда он разбил ей кисти молотком… Кисти восстановились. Тогда он принёс точильный камень с мотором, и сточил ей пальцы и кисти, прилепив их липкой лентой к досочке. Сточить палец просто, как исписать мел, только надо смывать все водой. Потом он сделал это опять. А она регенерировала и сходила с ума. Она не будет и не хочет! Но она не Хакисс! Она уже не она, она — это он, Стив… И эта боль за глазами… Кто-то пришёл чужой. Нет это… НЕТ! Она не Хакисс!
Болело за глазами. Давило и дергало разгорающимся паническим звонком чужого присутствия. В продолжающемся сне дырами в черные провалы ужаса ходили горбатые чудовища и горели всепоглощающим темным огнем. Стив, отпихиваясь сознанием от затягивающей его пропасти, преодолевая себя, все-таки проснулся, безмолвно падая в пропасть ужаса, обливаясь потом паники и, не шевелясь, скользнул вдоль чужого присутствия в своей голове и просканировал лагерь. Быстро хлестнул волной скана вокруг, ища и поднимая гвардейцев от густого неестественного сна. Все спали, включая и бравых солдат на посту по периметру. Чужие же в лагере! Где были дозорные?! Проспали!
Не выпуская чужаков, Стив сел во влажном воздухе ночи и, всё еще дрожа от испуга, снял пропотевшую рубашку. Кажется, все живы, но над двумя гвардейцами склонились темные чудовища, горбатые волки с неясной рваными контурами, словно покрытые темным пламенем. Языки этого пламени бились и срывались, скрывая истинные границы согнутых фигур. Чудовища подняли острые морды с воронками острых треугольных зубов и уставились ему в душу провалами кровавых глаз. Стив, содрогаясь от страха, ворвался в сознание чудовищ, выдираясь из остатков сна и о! это не чудовища. Пришельцы!
И тяжелая грязная вода бассейна сомкнулась у горла. Он был опять она, снова был Хакисс, а Хакисс снова умирала. Безнадежно умирала который день и никак не могла умереть. Хакисс умела хорошо регенерировать, но не умела защищаться. Ешё не могла управлять своей или чужой болью. Она все ещё боялась и пыталась спрятаться. Джи всё ещё не научил её, но послал её на следующий урок в маленькое царство накануне революции. На очередную тренировку, как это называл Джи. Она была в гареме почти месяц, когда революция дозрела и лопнула как гнойный абсцесс, заливая отравой и заразой умы и дела людей…
Её, привязанную за ошейник и руки к железной лестнице, насиловали и резали ей живот, резали лицо и тело, потом лестницу ставили в бассейн. Приносили детей и собак, резали их и поили их кровью… Истошно кричащих или уже только хрипящих детей и животных. Лили ей в рот мочу и помои, грязную воду и жидкость из раздутых животов гниющих трупов… Её тело регенерировало, и тогда её рвали снова. Вода в бассейне давно превратилась в вонючую кашу, но и в каше всё ещё была вода, необходимая для регенерации. Она никак не умирала. Она восстанавливалась. Но, почему-то, самым страшным оказалось другое. В самом начале этого бесконечного ужаса один из революционеров отрезал ей кисти и пальцы рук. Сначала он просто отрубил ей пальцы. На следующий день они выросли. Тогда он разбил ей кисти молотком… Кисти восстановились. Тогда он принёс точильный камень с мотором, и сточил ей пальцы и кисти, прилепив их липкой лентой к досочке. Сточить палец просто, как исписать мел, только надо смывать все водой. Потом он сделал это опять. А она регенерировала и сходила с ума. Она не будет и не хочет! Но она не Хакисс! Она уже не она, она — это он, Стив… И эта боль за глазами… Кто-то пришёл чужой. Нет это… НЕТ! Она не Хакисс!
Болело за глазами. Давило и дергало разгорающимся паническим звонком чужого присутствия. В продолжающемся сне дырами в черные провалы ужаса ходили горбатые чудовища и горели всепоглощающим темным огнем. Стив, отпихиваясь сознанием от затягивающей его пропасти, преодолевая себя, все-таки проснулся, безмолвно падая в пропасть ужаса, обливаясь потом паники и, не шевелясь, скользнул вдоль чужого присутствия в своей голове и просканировал лагерь. Быстро хлестнул волной скана вокруг, ища и поднимая гвардейцев от густого неестественного сна. Все спали, включая и бравых солдат на посту по периметру. Чужие же в лагере! Где были дозорные?! Проспали!
Не выпуская чужаков, Стив сел во влажном воздухе ночи и, всё еще дрожа от испуга, снял пропотевшую рубашку. Кажется, все живы, но над двумя гвардейцами склонились темные чудовища, горбатые волки с неясной рваными контурами, словно покрытые темным пламенем. Языки этого пламени бились и срывались, скрывая истинные границы согнутых фигур. Чудовища подняли острые морды с воронками острых треугольных зубов и уставились ему в душу провалами кровавых глаз. Стив, содрогаясь от страха, ворвался в сознание чудовищ, выдираясь из остатков сна и о! это не чудовища. Пришельцы!