ОффтопикКалитка у его дома оказалась открытой…
Мальчишка в спешке бросил портфель в коридоре. Пройдя немного вглубь комнаты, увидел темно-бардовую лужу. Он крикнул: «Мама, папа!», но никто не откликнулся. Дверь на кухню – также открыта… На плите варилась праздничная стряпня, выкипая на нагревательную поверхность. Вокруг витал пар и аромат обеда.
Больше не слышно ни звука: они все были мертвы. Маму мальчик нашел первой. Красный фартук, окаймленный алыми от крови кружевами, еще красовался на ней.
Мамина кожа была еще теплая, на ее щеке краснела кровавая ссадина, глаза безжизненно смотрели куда-то вдаль, теплые руки были нежно прижаты к груди… Из пореза на шее струилась теплая кровь… Рядышком лежала маленькая сестричка с закрытыми глазками во все том же нарядном платьице, побагровевшем от крови. Их разъединили даже в смерти, видно, Нина до самого последнего мига своей жизни защищала Азаличку…
Мальчик целовал нежные, милые, любимые личика сестрички и мамы, обнимал Азаличку, слезы катились одна за другой. Сам того не замечая, он вымазался весь в крови, предчувствуя, что это еще не все, бережно положил тельце сестры на пол и решительно вошел в столовую, вытерев слезы, стиснув зубы и кулаки. Отец в кресле, казалось, заснул… навечно… На его лице застыла маска, выражая ужас, страх за жену, детей. Их зарезали, а стену зловеще украшала кровавая змея, нанизанная на палку. Больше никаких следов в доме, не было и орудия убийства…
Наверное, что-то в душе Эрика умерло вместе с ними. И родилось чувство вины, желание расправиться с убийцами-невидимками. Невидимое зло, оно повсюду…
Мальчишка в спешке бросил портфель в коридоре. Пройдя немного вглубь комнаты, увидел темно-бардовую лужу. Он крикнул: «Мама, папа!», но никто не откликнулся. Дверь на кухню – также открыта… На плите варилась праздничная стряпня, выкипая на нагревательную поверхность. Вокруг витал пар и аромат обеда.
Больше не слышно ни звука: они все были мертвы. Маму мальчик нашел первой. Красный фартук, окаймленный алыми от крови кружевами, еще красовался на ней.
Мамина кожа была еще теплая, на ее щеке краснела кровавая ссадина, глаза безжизненно смотрели куда-то вдаль, теплые руки были нежно прижаты к груди… Из пореза на шее струилась теплая кровь… Рядышком лежала маленькая сестричка с закрытыми глазками во все том же нарядном платьице, побагровевшем от крови. Их разъединили даже в смерти, видно, Нина до самого последнего мига своей жизни защищала Азаличку…
Мальчик целовал нежные, милые, любимые личика сестрички и мамы, обнимал Азаличку, слезы катились одна за другой. Сам того не замечая, он вымазался весь в крови, предчувствуя, что это еще не все, бережно положил тельце сестры на пол и решительно вошел в столовую, вытерев слезы, стиснув зубы и кулаки. Отец в кресле, казалось, заснул… навечно… На его лице застыла маска, выражая ужас, страх за жену, детей. Их зарезали, а стену зловеще украшала кровавая змея, нанизанная на палку. Больше никаких следов в доме, не было и орудия убийства…
Наверное, что-то в душе Эрика умерло вместе с ними. И родилось чувство вины, желание расправиться с убийцами-невидимками. Невидимое зло, оно повсюду…