«Салфетки» — 247. Работы.

№1

Всё на свете умеет петь, и даже железо. Поезда не исключение.

Он умел и любил петь, да и как не петь в дороге? Песня была ритмичной — под такую только танцевать. Поезд и танцевал, раскачивая вагонами в такт песни, отбивая дробь колёсами и не понимал и презирал тех, кто был в нём, и засыпал под этот ритм. Разве он пел им колыбельную? Это другие поезда убаюкивают своих пассажиров, бережно покачивая вагоны-люльки, но не он.

«Его сотворил сам дьявол! В нём зло», — шептались поезда за его спиной, и его это очень веселило. И когда кто-то из них попадался ему навстречу, он страшно гудел, а в ответ слышал… нет, не ответный гудок – куда больше это напоминало протяжный стон. И как же они шумно и облегчённо потом дышали, проносясь мимо, поняв, что опасность миновала.

Сотворил дьявол? Поезд не знал – кем был тот взъерошенный мужик, что однажды стал колдовать над его железом, приговаривая странные слова-заклинания. Но знал, что после этого он стал частицей безумной смерти.

Смерть имеет много обличий. Самый прекрасный из них – облик белоснежной, грустной девы — она приходит к спящим, и после её прихода человек тоже выглядит спящим. Не мёртвым. Есть и страшный лик – на коне, с косой наперевес, в чёрном балахоне, заляпанном кровью. Только кровь не видна на чёрном. В таком обличье носится она по полям сражений. А есть – безумный лик. Безумная смерть любит мосты, крыши домов и поезда. Да и кто в здравом уме станет кидаться под поезд или, будучи сильно навеселе, пытаться перейти ему дорогу?

Поезд заранее знал о своих жертвах, и сейчас он нёсся к очередной, той, что прославит и его.

Вот и станция впереди. Он издал победный клич. Но… где же она? Где?

Впервые поезд стоял в нерешительности. Как же так?.. Это удача может поманить и отвернуться, надежда может наобещать и покинуть, но… рок?! Рок – единственное, что никогда не подведёт.

Однако… вот уже и звонок, и машинист даёт сигнал, и пора снова в путь… где же она?!

«Где я? Что я делаю? Зачем?.. Господи, прости мне все!»

Наконец-то! Опаздывать нехорошо.

Поезд шумно вздохнул, и в отместку за сомнения, немного протащил свою жертву вперёд, прежде, чем снова остановиться.

Рок всегда надёжен.

№2

Селение жило своей повседневной жизнью. В непонятных жилищах, собранных из грязи, камней и досок, неспешно копошились их жители, кто-то ловил блох, кто-то угрюмо грыз кость, редкие счастливчики играли в кости. Правитель смотрел на свой народ и не мог побороть в душе накатившуюся обиду. Как его народ докатился до такого состояния и стал подобен диким животным? И всё это из-за того, что им не повезло родиться в другом месте. Обида переросла в ярость.

Вождь орков Грымз поднял дубину.

— Племя! — завопил он.

На его крик из лачуг начали выбираться орки племени Гурмуз.

— Доколе мы будем прозябать в наших трущобах, пока эльфы жируют в своих лесах?!? Орки достойны жить не в этой пустыне, где даже крыса не выживет. У длинноухих угодья богаты добычей, а мы жрем тараканов и запиваем их тухлой водой из жалкого ручья.

Одобрительный гул пронесся по всё увеличивающейся толпе орков. Ноздри гигантов кровожадно подергивались в предвкушении добычи и скорого счастья.

— Мы сильнее, а значит мы правы. Все кто может держать топор выступают завтра на рассвете в поход, мы отберем по праву принадлежащие нам богатства и изгоним этих хлюпиков в болото, где им и место. А сами заживем в их богатом лесу.

Гул всё возрастал и в нём слышался грохот брони и тяжелая поступь орды воинов. Жажда славы, жажда добычи, уязвленная гордость могучего воина слились в этом незатейливом “Ар-г-х-х-х”.

Сборы орков всегда были быстрыми. Затянуть ремешки брони, схватить топор, закинуть бурдюк с водой за спину.

Утро для эльфов оказалось мрачным, они были сломлены и разбиты. Хоть и в панике, но споро бессмертные стремительно разбегались, не вступая в схватку. Орки же праздновали победу. Их давняя, скрытая мечта оказалась в их руках и они радостно бежали по лесу, истребляя всё живое, чтоб зажарить свежую добычу. Топоры в могучих руках неустанно рубили деревья, чтоб зажигать новые и новые костры. Еда, тепло, слава — всё было в руках победителей.

Лес стремительно редел, всё живое сбегало или становилось добычей и оказывалось на вертеле, река неудержимо мелела, когда лес отступил от её берегов.

Вскоре жизнь успокоилась и пошла по накатанной колее. Но однажды вождь орков Грымз поднял дубину.

— Племя! — завопил он.

На его крик из лачуг начали выбираться орки племени Гурмуз.

№3

Три дня в гостях пролетели незаметно. Меня познакомили с профессором, седоусым и добродушным. Будучи местным краеведом, он с большой охотой рассказывал про купеческий быт, вспоминал чудеса и легенды, а на прощание подарил толстую, им написанную книгу «Здравый смысл».

Уезжать не хотелось. Вспоминая рассказы, я прогулялась по центральной улице. Меня не покидало некое осеннее чувство вины. Я прощалась с особняками, ажурными от сумеречных теней в затейливой кирпичной кладке. Воздух был невероятно чистым, краски — сочными, деревья светились не опавшей еще пестрой листвой.

В душный зал ожидания заходить не хотелось, и я присела на скамеечку в скверике у здания вокзала, достала книгу. Вечерело, полупрозрачная тонкая бумага превращала слова в черные ряды полосок, и читать было совершенно невозможно.

На скамейку опустилась спортивная сумка. Мужчина лет сорока смотрел, и, казалось, что-то спрашивал. А я ничего не слышала. Он был худощав, некрасив, напоминал злого ведущего кулинарного шоу. «Он такой ужасный...» дыхание сбилось.

Оказалось, он говорил, что где-то здесь есть питьевой фонтанчик.

Я бы с удовольствием показала ему все фонтаны этого города, засмущалась, засуетилась… Сказала, что провожу, мне по пути.

Мы пошли рядом… Во мне бушевал шторм, но не будешь кричать человеку, что он тебе вдруг безумно понравился. Незнакомец наклонился над фонтанчиком, глядя мне в глаза, сделал глоток. Мир вокруг поменялся. Фонтанчик лил хрусталь, прошла кошка, топая так, что перрон гудел эхом. Галки на березе молчали, словно чучела. Беззвучно подошел поезд, тихий, как призрак. Без проводников открылись двери. Он вошел, повернулся и махнул мне, приглашая за ним. Да я бы и поехала! Но… Тело было словно деревянное. И тут меня толкнули с такой силой, что я упала, проехалась боком по перрону, расцарапала ладони. Из пакета выпала книга «Здравый смысл».

— Дура, ты чё, уснула?! — орал толкнувший меня мужик в оранжевом жилете.

В полуметре от моих ног пронесся оглушительно гудящий состав.

Когда я рассказала маме про незнакомца, мне показалось, что в ее глазах мелькнули слезы. Она поцеловала меня.

— Все девушки из нашей семьи его, похоже, встречали. Говорят, прабабушка отказала сыну купца, хотя и очень любила. А он всё приходит и приглашает с собой… И ведь уходят, у кого здравого смысла не хватает.

Попутчик

Поезд выдохнул, как усталая собака, звякнул железом и тронулся в путь.

Узкоколейка. Уложена еще в начале прошлого века. Свистит так, что сердце останавливается. Уже не свистит, воет. И белая мгла за окном.

— Можно? – скрипучий голос прозвучал одновременно с шорохом отъехавшей двери.

— Согласно купленным билетам.

— Думаете, наш путь определен? – присев напротив, спросил мужчина в форме.

Не молод и не стар. Но устал, очень устал. Усталость стирает облик, скрывает возраст.

Багажа при нем не было. Ни чемодана, ни портфеля.

— А вы думаете, нет? – наконец ответила я.

— Я хотел бы верить, что нет, — выдохнул он. Достал часы, старинные, на цепочке. – Пара часов еще есть.

— Ближняя станция через три с половиной.

— Конечно, — покладисто кивнул он, словно зная истину, но не желая спорить. – Знаете, я помню, как прокладывали эту дорогу. Она заканчивается через два часа. И мне обратно. И так по кругу и по кругу…

Верно, перепутал. Или решил пошутить? Но веселым он не выглядел вовсе.

— Как вся наша жизнь, — вырвалось у меня.

— Думаете? – заинтересовался он. – Вечное инферно…

Погладил пальцем спираль, сложенную кольцом. Сама не знаю, зачем всюду таскаю с собой эту безделку.

Колеса застучали, словно сердце. На повороте завыло особенно сильно.

Я потянула за конец пружинки.

— Думаю, все можно изменить. Круг может превратиться в спираль.

— Не для меня, — выдохнул он. — Спасибо, что поговорили со мной. Обычно в это время все спят. Я бы тоже хотел просто уснуть. Я так долго не спал! Лет сто, кажется.

— Так почему нет? Я разбужу вас на станции.

— На станции будет поздно!

— Я разбужу вас через…

— Через час, — и сунул мне часы.

На подделку не похоже. 1916г. Я не отрывала глаз от циферблата…

— Сумейте вовремя уйти, — проскрипел сосед. — Вы тоже в этом поезде, как и я. Дорога, дорога. К ней привыкаешь быстро, и кажется, нет ничего, кроме вечного пути. А на самом деле ходишь по кругу.

Метель плеснулась в лицо, пружинка кольнула руку, и я вскочила.

Ни попутчика, ни часов.

— Чаю? – сунулась проводница.

— Нет… А мужчина, он что, вышел?

— Мужчина? Всего-то трое в вагоне. И все женщины. И до станции еще полтора часа.

— Да как же… Я же с ним разговаривала!

— С кем это, «с ним»?

— Мужчина. В форме, странной такой…

— Неопределенной, обтекаемой? Как будто паровоз или электропоезд?

Я кивнула. Сравнение было непривычным, и я никак не рассчитывала его услышать от измотанной проводницы. Но оно очень подходило моему попутчику.

— Хорошо, что сошел и никого не забрал. Забудьте его, — вздохнула она. – Чего только в дороге не привидится!

№5

Усталый воин сидел на земле и вглядывался в блики огня, что пробегали по лезвию верного клинка и вспоминал день, когда тот был подарен ему государем. Глупый мальчишка, еще не видевший смерти, не нюхавший запаха паленой плоти и гнилости разложения, что были вечными спутниками боевых полей. Он так радовался возложенной миссии – ему доверили отвоевать Гартер!

Король был стар и уже не мог, как раньше, бросаться на передовую, потому поставил во главе армии своего седьмого сына. Не наследник, не жалко, но и не предаст, так как отца любил и уважал.

Воин еще помнил, как раздражала его, мальчишку, медлительность армии, как хотел он пустить коня в галоп, поскорее встретить врага, но был вынужден ждать еле ползущую пехоту.

А потом был бой. Первый – он самый страшный. Первые побежденные враги. И первые погибшие товарищи. И ты, не обращая внимания на собственную боль, стараешься вытащить из пасти смерти раненых, не спишь ночами лишь бы помочь еще хоть кому-нибудь.

И снова бой. И снова, и снова, и снова. Вот вроде и армия уже теснит врага, победа рядом, а ты не можешь понять – зачем все это? Разве стоит клок земли, столь щедро орошенный кровью, стольких жизней?

Три года, полных крови и потерь. Принц думал, что уже давно заковал свою душу в непробиваемые доспехи, но одна смерь – и сердце снова болит и ноет. Верный друг и оруженосец, давно ставший названым братом, сложил сегодня голову на поле битвы.

Сидит усталый воин под безлунным ночным небом, разглядывая свой клинок, и пытается понять, кому же все-таки нужна война…

"7GJ6p4t4eCg"

На пустынные степи тени легли

Шевелятся корни под толщей земли,

Ночные зверушки, ища пищу, рыскают,

Капли тумана шагают по листьям.

Ночь вытекает из расщелин и впадин,

Становится свет в темноте беспощаден,

Облака неподвижно глядят вдалеке

На свои отраженья в реке.

А поезд идёт, и железо поёт

Знает железо всего пару нот

Пробирая до дрожи, лишая покоя

Под железною кожей бьётся сердце живое

Вперёд!

Мы летим по мосту над водною гладью,

А где-то лежат его старшие братья.

Их ржавые туши — искорёженный лом,

Их двери распахнуты в крике немом.

Боли не чувствует ящер железный,

Но тосклива его монотонная песня —

«Навстречу деревьям, навстречу туману,

Пока бесполезным не стану»

Поезд идёт, и железо поёт

Знает железо всего пару нот

Пробирая до дрожи, лишая покоя

Под железною кожей бьётся сердце живое.

Вперёд! — летит и поёт,

Сбивая росу, превращённую в лёд

И слова этой песни написаны красным

В небе закатом, и недавно погасли

Закрывая глаза, подпеваю колёсам

Там, где завтра проснусь — всегда ранняя осень

И сад мой склонился у самой воды,

Листья роняя свои и плоды.

Я к дому бегу, он в тумане чернеет,

Безлюден, усыпан ракушками берег,

Весь в шрамах от в море впадающих рек.

Я совершаю побег!

А поезд идёт, и железо поёт

Знает железо всего пару нот

Пробирая до дрожи, лишая покоя

Под железною кожей бьётся сердце живое.

Вперёд! — летит и поёт

Сбивая росу, превращённую в лед

И слова этой песни написаны красным

В небе закатом, и недавно погасли.