Рецензия на роман Киры Гофер "Постарайся не ходить"

Ну, здравствуйте, осколки сферы Дайсона и народы Основателей и Мастеров, создавшее общество, так похожее на наше; здравствуй, мир, в основе которого лежит энергия… Наверно, меня тоже можно назвать человеком, который с нетерпением ждал продолжения повести Киры Гофер «По осколкам» и, наконец его дождавшись, ничуть в нём не разочаровался. «Постарайся не ходить» не только гармонично примкнуло к «По осколкам», одновременно объяснив многое из того, что осталось за её рамками, но и в свою очередь стало самостоятельным произведением, которое можно читать и вне привязки к предыдущей повести.  

Что же оно представляет собой? Его завязка несколько напоминает старый добрый производственный роман времён развитого социализма: на одном из осколков разрушенного некогда мира обнаруживается гравитационная аномалия. Туда надо кого-то отправить (желательно из опытных представителей двух народов, населяющих единую некогда сферу – Основателей и Мастеров), однако все заняты подготовкой к предстоящему переводу уцелевших жителей с погибающего осколка на Первый, где располагается Совет – некий орган управления двумя народами – и получается, что отправить некого. Однако в ученическом корпусе обнаруживается последний представитель ещё одного народа – Подмастерьев. Ему-то и поручается задача разобраться с обнаруженной аномалией; его-то и отводит на Миллионный осколок пара Основатель-Мастер; с этого и начинается роман «Постарайся не ходить».

Завязка проста и даже безыскусна, но только внешне. Её особенность в том, что никто и не рвётся особо исправлять проблему на каком-то там Богом забытом осколке. Когда обнаружившая её Мастер-Творец Двин обращается с этой новостью к Эару, тот первым делом спрашивает её: «Но почему именно ко мне?» и упрекает Двин в том, что она подала надежду обитателям Миллионного вместо того, чтобы самих подтолкнуть к тому, чтобы разобраться с ней. С этой фразы начинается роман, и выбор такого начала далеко не случаен. Я бы даже назвал его символичным, потому что уже в этом можно увидеть зародыш того развития, на которое обрекают народы осколков его лидеры-Советники.

Сам автор определяет своё произведение как «повесть о надежде», и если рассматривать «Постарайся не ходить» в этом узком аспекте, то так оно и есть. Я бы даже добавил к этому, что повесть не только о надежде, но ещё и о её эволюции – да, оказывается, надежда как человеческое качество может эволюционировать, и далеко не всегда в лучшую сторону. Двин и её напарница Основатель Имай надеются на то, что удастся привлечь внимание Советников к трудностям Миллионного осколка, однако они понимают, что официальное обращение ничего не даст, поэтому неофициально обращаются к тому, кто точно поможет или хотя бы что-то подскажет: «Нежеланием связываться с ним (Бооном – С. Ч.) Мастер Двин вскрыла проблему бо́льшую, чем та, с которой она пришла». Боон в свою очередь надеется на то, что можно отказаться от большого мира, оставив в сфере внимания лишь несколько наиболее перспективных осколков. В этом ярко проявляется суть характера не только Боона, но и Эара: первый готов закрыться от мира при первых же признаках опасности (таких, как появление крыс), второй, напротив, расценивает эти признаки как зов мира о помощи и настаивает на том, что закрываться ни в коем случае нельзя. Здесь мы имеем дело не только с различным толкованием одного и того же в соответствии с характером персонажей, но и с первыми проявлениями тех сил, которые вскоре изнутри начнут разрушать народы Основателей и Мастеров, пока ещё носящие приставки Смотрители и Творцы. Их носителем – или, вернее, катализатором, запускающих их действие – становится Боон, и делает он это вовсе не из лучших побуждений, а лишь прикрываясь ими, желая на самом деле лишь одного – спокойствия, комфорта и власти.

И надо сказать, что эти идеи разобщения и изоляции, основанные на надежде, ему удаётся воплотить в жизнь. Во время большого перевода происходит катастрофа, и большинство из участвовавших в нём, а также всё население ещё пары осколков гибнет. Этот катаклизм воспринимается Бооном как окончательный отказ мира от любой помощи со стороны, и процесс изоляции Первого осколка запускается на полную мощность. Эар пытается что-то возразить, однако его уже никто не слушает, тем более что состав Совета полностью меняется и он вынужден его покинуть. А внешняя изоляция от большого мира в свою очередь начинает запускать ещё более страшные процессы:

1. Началось расслоение общества по признаку уровня силы Основателей и Мастеров:

в новом Правящем Совете собрались те, кто имел высочайшие показатели — и это Боона устраивало. Их семьи переселились в Первое Жилое, стало звучать слово «аристократия», а их дети уже задавали вопросы: «Зачем нам уходить на осколки? Разве мы и наши силы не пригодятся здесь?» Но пока им отвечали: «Надо. Иди работать, набирайся опыта, как все

.

Это привело к тому, что

Через полсотни оборотов впервые прозвучало: «Ты не выйдешь замуж за этого слабака! Только посмотри на его показатели»

.

2. Усилилась роль Воспитателей, занимавшихся обучением будущих Мастеров и Основателей:

Позже измерительную установку забрали себе Воспитатели… Они вообще многое себе забрали, воспользовавшись расслоением народа и брожением умов. После пожара бодренько переместили ученический корпус в здание-колодец у шпиля. Выселенные оттуда Строители разбрелись, и каждый если и занимался чем-то, то лишь своими проектами, не имея больше общих глобальных дел. Да и сам профиль — Строители — больше не имел принципиального значения. Мастера — и Мастера

.

Однако усилением их роли дело не закончилось – их стали называть Наблюдателями. И вот тут, конечно, очень будет жаль, если читатель «Постарайся не ходить» перед этим не читал «По осколкам»: как по мне, здесь заложен один из самых важных моментов в обоих произведениях. Кое-что всплывёт в десятой главе, во время последнего разговора Эара с Бооном, однако уже сейчас можно провести фонетическую аналогию слова «Наблюдатели» со словом «Надзиратели». Именно это вспоминал Эар во второй главе:

Эар не любил иметь дела с Воспитателями. Большинству из них было тесно на своем месте, пристальной слежки за учениками, за их делами, мыслями и планами им словно бы не хватало. Воспитатели охотились за малейшим поводом сунуть тонкий нос в чужие дела любого встречного. Им было безразлично, за кем следить, и со временем Эар поверил в рассказы своего деда о природе Воспитателей и о том, как их называли до Разрушения Мира.

Поверив, загнал поглубже в память и ни с кем об этом не говорил

.

А само слово упоминается в «Осколках». И тут уже не нужно быть Шерлоком Холмсом, чтобы понять, где именно существуют Надзиратели, тем более что в десятой главе об этом говорится прямым текстом:

— Боон, старина… Я понял, почему не мог указывать тебе, куда идти. Ты уже пришел. Ты на своем месте. Знаешь, что на Первом было? Зна-аешь… Догадывался. Ты подходишь этому месту, Боон. Жить в тюрьме, работать на тюрьму, укреплять тюрьму, защищать интересы тюрьмы — все твое

.

3. Обучение Мастеров и Основателей стало облегчённым:

облегченное обучение приносило свои плоды, и сейчас на осколки уходили такие, как Мэги, а она… Она не умела даже собрать звездный свет для трансформации еды. И это при том, что пищевого запаса с собой больше не выдавали!

А еще — дороги якобы стали кривыми. Якобы увеличение случайных выбросов на осколок происходят вовсе не потому, что из обучения убрали уроки концентрации.

Иногда Эар с ужасом задавался вопросом: как новички там вообще выживают? Одного не получают, второго не знают, третьего не умеют, о четвертом даже не догадываются, что оно существует...

И это касается не только практических занятий, но и истории:

Оказалось, что Подмастерья — не единственный выброшенный из истории народ. Эти хотя бы мелькали в статьях для старших учеников, пусть и без подробностей. А о Странниках вообще убрали все упоминания

.

Единственное, что осталось от Странников – это песня-легенда, в которой они превратились в сто котов, севших в лодку и поплывших куда глаза глядят, причём относятся к ней с откровенной иронией, как к забавной сказочке для малышей – достаточно вспомнить, как о ней рассказывает Ллил. Другой вариант этой же песни вспоминает Имай: «Эта была про десять смелых котов, каждый из которых отправлялся в далекое путешествие, погибал нелепым образом, и лишь последний, десятый кот, решил, что дороже будет никуда не ходить и остаться там, где живешь…»

Затем начались архитектурные изменения Первого осколка, которые привели к тому, что в зале совета все – и Основатели, и Мастера – стали носить одинаковые одежды (раньше они были разными), а затем из их названий исчезли приставки «Творец» и «Смотритель». Ещё при Бооне произошла подмена понятий, и летоисчисление на Первом Осколке стали вести от Падения Купола. И если поначалу ещё все помнили, что за этим стоит, то впоследствии это забылось и стёрлось из памяти, подобно Странникам, превратившимся в смешных и нелепых котов. В итоге общество – что на Первом, что на Миллионном – потеряло свою истинную историю и стало таким, которым легко управлять и которому легко внушать любые идеи, рождённые исключительно из благих намерений (или, как водится, прикрывшись ими)…

Парадоксально, но Боон сам, хоть и несмело, когда-то критиковал подобную эволюцию:

Он стукнул пальцем в 62-ой. Тот подсветился синим, увеличился в размере, повернулся пирамидой вниз. — Ты представляешь, — продолжил он, не оборачиваясь, — названия они новые придумывают. Свой 62-ой теперь именуют «Эн-Нора», а самоназвание у них теперь «рох-хини».

Эар устало опустился в большое кресло у стола в центре кабинета:

— После Перевода попрошу заслать туда пару Советников. Например, Амара и Ивис. Они и сами разомнутся, а то засиделись. И на 62-ом вернут миропонимание в прежнее русло.

Боон повернулся и прошел пару шагов вдоль стены, косясь на опрокинутую пирамиду 62-ого:

— Там давно распри и войны. Меня заботит, как бы они не перебили друг друга… Что, если оставить им эти фантазии с самоназваниями? Если это вернет им внутренний мир, то и хорошо. Разве нет?

— Этот ход темный, как обман, и обманчивый, как темнота. Кто такие рох-хини, живущие на Эн-Норе? Никто. Набор звуков. У них таких нет истории. Откуда они идут? Ниоткуда. В таком случае куда направляются?

Эар и вправду дальновиден, в отличие от Боона, но даже он не в силах был предположить, до чего дойдёт в своих страхах перед миром его друг. По-своему пророческой даже в юморном облегчённом варианте оказалась не только история 62-го осколка, но и песня, которую поёт Имай: последний кот и впрямь решил остаться там, где живёшь, и постараться никуда не ходить. Тем более что и дороги стали кривыми… В итоге развитие общества, начавшееся разрушением созданного им мира, приходит к логическому тупику.

При всём этом, что интересно, Основатели и Мастера Первого осколка по-прежнему стараются поддерживать разумную жизнь на некоторых осколках, однако даже они уже понимают, что делают это не с полной отдачей и с каждым разом всё более формально, надеясь на то, что когда-нибудь придёт мессия и всё соберёт обратно одним взмахом своей сильной руки. Рано или поздно это приведёт к тому, что некто, подобный Инэн из повести «По осколкам», задаст вопрос: «А зачем это надо?»

Это – один из вариантов эволюции надежды по Кире Гофер: страшный, жестокий и по-своему неизбежный – при определённых условиях. Его отголоски можно увидеть и в истории Подмастерья Морио.

Когда он попадает на Миллионный, его обитатели тоже надеются: вот, придёт некто и всё исправит. Примерно так же надеялись мужики в дореволюционных русских деревнях: «вот приедет барин — барин нас рассудит». Когда же им вместо «некоего» подсовывают (иначе с точки зрения обитателей не скажешь) косноязычного Подмастерье, они стараются от него избавиться, отослав куда подальше, хотя и не преминув воспользоваться его идеей о защите улиц. Живя на равнине, а затем на холме в непогодном домике, Морио тоже надеется на то, что за ним придут. Однако он понимает, что никто не придёт, и начинает учиться жить заново. И в этом месте повесть о надежде превращается в повесть о человеческом духе – даже, скорее, не человеческом, а человеко-творческом, образец которого так замечательно воплощён в образе Мастера-Творца Двин:

— Вижу, ты Первый не сильно-то ценишь, — сказал Эар, видимо, что-то уловив в ее молчании.

Двин удрученно кивнула:

— Мне нелегко это говорить, но… У кого-то из наших есть один любимый осколок, у кого-то — с десяток. Туда заходят чаще, присматривают внимательней, следят за набором тщательней. Мне нравится 503-ий, хотя у него такой разворот к Малой, что даже ночью там жарко до обморока. Еще люблю бывать на 8714-ом, хотя, продираясь по его склонам, все ноги себе искалечишь, и бывает, что светлым днем от морозов хрустят кости. Эти два осколка давно кажутся мне роднее, чем все здешнее расслабляющее благоустройство. Меня тянет туда: ведь я могу там многое изменить, повлиять на материю, сделать не так, как было до меня.

Она повела ладонью перед собой, пошевелила пальцами, формируя полосу повышенного давления, — и в двух шагах от клена по зеленой густой траве пробежала волна, спугнув трех бабочек. Уже через вдох все травинки выпрямились, и даже вместо одного оторвавшегося белого цветочка распустился новый, точно такой же.

— Все здесь будто не радо мне, во мне не нуждается, — Двин уронила руки. — Зачем здесь я? Разве нужно здесь что-то восстанавливать или создавать? Мы с Имай починили наборы на десятках осколков и на десятках собрали новые: на том же 800-ом лесов не было, пока мы их не вырастили. Что это была за работа! Три оборота мы занимались только грибами и еще один — мхами!

Двин хмыкнула и пустила еще одну волну по траве, в другую сторону. Из кроны дерева невидимый дрозд выкрикнул что-то неодобрительное.

— Здесь не требуется ни бактерий, ни растений, ни животных — набор Первого идеальный!.. Не нужно приносить водоросли и потом видеть, как оживает река. Не нужно из карманов вытряхивать червей, потом возвращаться и проверять состав почвы, проверять, проверять, чтобы наконец дождаться и принести еще червей… Зато здесь все время какие-то сложности, постоянные оглядки и приемы, которые зависят от погоды…

Нельзя, наверно, лучше сказать о человеке, который посвятил свою жизнь не только большому миру, но и его улучшению – так, чтобы каждый осколок стал подобно Первому и тем самым снова возродил былую славу разрушенного мира. И настоящая трагедия мира – в том числе и нашего, окружающего нас – в том, что таких людей очень и очень мало.

Но я отвлёкся. По духу Морио очень похож на Двин и причиняет этим немало беспокойства обитателям Миллионного. Автор не сильно жалеет своего героя: постоянно гоняет его по всему осколку, пару раз калечит так, что тот еле выкарабкивается с того света, отнимает у него семью, заставляет испытывать стыд за собственную блестяще проделанную работу… По степени своей рефлексии Морио может потягаться с Инэн, однако в итоге он, подобно ей, становится сильным и мудрым человеком, действительно спасшим жителей Миллионного от гравитационных нарушений и обеспечившим им прекрасную жизнь и даже определённый технический прогресс. Что интересно, сделав это, он так же, как и Боон, прибегнул к изоляции:

Позже, когда О-Моор Сияющий так или иначе «настроит» всех взрослых на Миллионном, когда подрастут дети, для которых плюхи не страшнее дуновения ветерка — тогда он пройдет по периметру осколка и заблокирует все входные щиты, закрывая осколок изнутри. Ведь если кто-нибудь с Первого все-таки придет, ему не выжить в безумных гравитационных хороводах. Не поздоровится чужакам.

Местным-то самим что? Живут, не ломаются. Со временем пересчитали плюхи, согнали их в лабиринт проходов между свободными секторами, расположенными так, чтобы можно было и жить-работать спокойно, и гравитационную встряску получать через каждые десять тысяч шагов. Для сосудов очень это полезно!.. В самих секторах принялись возрождать леса, луга. Даже карьер для озера выкопали.

Отрезаны от Большого мира? Ну, значит, так. Зато здоровье крепкое, на осколке — порядок, и работы — непочатый край

.

Это – зеркальный приём произведения, при котором персонажи повторяют друг друга в своих действиях, руководствуясь примерно одними и теми же стремлениями, однако результаты этих действий прямо противоположны друг другу: то, что для Первого оказывается началом конца, для Миллионного – началом начала. Всё зависит не только от мотивов человека или его характера, но и от природы его духа. Дух Боона заставлял его уступать миру; дух Морио же заставлял его идти наперекор миру и в итоге подчинять его. В этом отношении «Постарайся не ходить» очень смыкается по духу с ранними, начала 60-х годов, произведениями братьев Стругацких, где тоже показан этот тип человека, имеющего дух Творца (и это даже не считая прямой намёк на их Странников из повестей «Волны гасят ветер» и «Жук в муравейнике»).

Отдельно обращают на себя внимание второстепенные персонажи. Я уже в рецензии на повесть «По осколкам» отмечал их такую проработанность на одном уровне с главными персонажами, что они запоминаются не хуже. В «Постарайся не ходить» это умение Киры работать с деталями достигло новой вершины тем, что приобретает дополнительное важное значение, помимо заполнения романного пространства: появление этих персонажей в жизни Морио является толчком к каким-то событиям в его жизни, может, не сразу заметным, которые тем не менее впоследствии оказывают огромное влияние на мир в целом. Волей-неволей вспоминается:

Мало кто знает, что это стихотворение, вольно переведённое Самуилом Маршаком, на самом деле принадлежит перу английского поэта и священника Джорджа Херберта (1593 – 1633). Судьба этого стиха, так непохожего на возвышенно-духовную лирику поэта, поразительна: уже в XVII веке о нём можно было узнать лишь из сборников английских пословиц и поговорок, так что оно, подобно песням типа «В Кейптаунском порту», считается образцом народного творчества. Однако автор у него есть…

Но я снова отвлёкся. Вот эти самые второстепенные персонажи в романе имеют для Морио значение как раз этих гвоздей от подков, без которых всё (в том числе и в его жизни) пошло бы по-другому, а это означает лишь одно: второстепенных персонажей или людей в чьей-нибудь жизни не бывает.

Можно (и нужно) ещё много говорить о романе и его тональности, о его стиле и языке, но когда-нибудь надо и остановиться. Пришла пора остановиться и мне. И напоследок мне бы хотелось сказать вот о чём.

Не только герои и идеи «Постарайся не ходить» претерпевают эволюцию; её же проходит и само произведение, из производственного романа превращаясь в притчу о Человеке, Обществе, Творце; о том, как видимый прогресс оборачивается деградацией и наоборот и как легко забыть самих себя. Принцип зеркальности и оборачиваемости, который широко используется постмодернистами, воплощён здесь для того, чтобы поставить сложные вопросы об истории и отношении к ней, о человеке и его месте в мире, о том, как легко подменяются понятия и о том, как легко общество следует за этой подменой, превращая реальный мир в придумано-виртуальный, где сила Мастеров расходуется лишь на школьные шалости с ящерками. Этот роман нельзя читать быстро: даже вне рамок, связывающих его с повестью «По осколкам», он очень насыщен (временами даже перенасыщен) деталями и символами, которые в конце концов, словно кусочки мозаики, складываются в единую картину бытия, очень похожего на наше (если убрать из него фантастический антураж). Впрочем, не зря существует версия, что фантастика – это не жанр, а всего лишь метод, а по мнению главного редактора журнала «Если» А. Шалганова, «фантастика – это мегажанр. Это своего рода «параллельная литература», в которой существуют все жанры и все направления, но только с дополнительным элементом иновариантности. Весь реестр: психологический роман, социальная проза, воспитательный роман, триллер, детектив, историческая проза и так далее… Плюс специфические жанры…» ©. Главная же цель метода – рассказать человеку о Человеке. Глубокий, замечательный и очень продуманный во всех отношениях роман Киры Гофер «Постарайся не ходить», который уже сейчас просится в издательство, очень хорошо справляется с главной целью этого метода – и как самостоятельное произведение, и как приквел к повести «По осколкам».