Два сапога №39. Часы голосования.

Никому вообще не интересно, что мы там накарябали?

У нас есть 6 соавторских работ. Кому надоела обыденная обыденность, и нет в жизни движухи, тому надо заглянуть на сапоги про грузинов. Отмечать победу начинаем заранее.

Кто не проголосует — тому не нальём. Голосуем за трёх самых грузинских миниатюров. Авторы, проголосовавшие за себя нас не уважают, а мы, не забывайте, что с нами Анна Пан, священны!

Если кто заметит что-то неправильное — свистните три раза, пропрыгайте на левой ноге вокруг сарая против часовой стрелки по окружности диаметром 10 метров 502 шага, перекувырнитесь назад, хлопните в ладоши и возопите «Моргенштерн, прииди!», и тогда я исправлю всё в топике. И прииду. И…

№1-4

Элшан поднялся из-за стола. Сколько можно есть! Это хорошо, что дядя Ашот приехал. Но двенадцать праздников подряд. Такого Элшан уже не помнил. А сколько баранов зарезали!

За Кривым аулом в тени кустарника прятался родник. Элшан любил приходить сюда и слушать журчание хрустальной воды. В зарослях солнечного дрога валяться с сочной травинкой в зубах. И мечтать о прекрасной черноокой девушке, что появится с кувшином и смутится, потупит взгляд. Элшан, конечно, подбежит, зачерпнёт прохладной воды. А затем…

К роднику выскочил чёрный козёл с длинными витыми рогами. Мысли юноши разлетелись, как белые облачка, растревоженные шаловливым ветром.

— Бе-е-е-е-е-е, — проблеял козёл и уставился на Элшана задумчивым взглядом.

— Откуда ты такой взялся? Спустился с гор?

— Бе-е-е-е-е, — ответил козёл и обронил в воду красный цветок. А затем ускакал.

Откуда у козла цветок? И как он его нёс?

Элшан помотал головой. Показалось? Нет. Цветок кружился на воде таинственно и маняще.

Юноша наклонился к цветку и осторожно поддел его ладонью. Цветок себе как цветок. Похож на мальву. Засунув цветок в карман брюк, Элшан отправился обратно к столу. Сейчас начиналось самое интересное – песни и танцы.

Когда Элшан открыл калитку и вошёл в овитый виноградом двор, он замер. Во дворе царила тишина. Стол с остатками еды, опрокинутые кувшины, разлившиеся по льняным скатертям вино…. И никого. Куда делись гости, дядя, отец, мать, братья?

Лишь ветер звенел в пустых бокалах и пытался что-то рассказать, предостеречь.

— Эй! – на всякий случай позвал Элшан.

Но ответа не было.

Юноша пересек двор и вошел в дом. Здесь тоже было тихо и пахло затхлостью.

— Эй, кто-нибудь, — без особой надежды снова позвал Элшан.

Так и не дождавшись ответа, он снова вышел на улицу. Ветер угрюмо перекатывал по дорожке листья. За калиткой на дороге мелькнул черный силуэт. «Бе-е-е-е-е», — послышалось Элшану. И юноша опрометью бросился за калитку.

Дорога тоже была пуста, но где-то справа все еще слышалось знакомое блеяние. Элшан побежал в ту сторону.

Силуэт козла мелькнул среди деревьев. Элшан ускорил бег. Блеяние слышалось ближе и теперь напоминало издевательский смех.

На опушке рощи, что тянется по краю аула, Элшан остановился. Перед ним простиралось поле, поросшее густой сочной травой, которого он здесь не помнил. Юноша протер глаза, но видение не исчезло. А в десяти шагах впереди прямо среди травы сидела юная девушка с глазами чернее агата и иссиня-черными волосами, и черный козел ласково терся вытянутой мордой о ее розовую ладошку.

— Ну, здравствуй, — улыбнулась красавица и подмигнула Элшану.

— Здравствуй, — немного смутившись, ответил юноша.

— Зачем пришел?

Элшан взглядом указал на козла, и девушка заливисто засмеялась.

— Я хочу знать, куда делась моя семья, — насупившись, спросил юноша.

— Ты найдешь их, как только вернешь мне то, что взял, — лукаво ответила незнакомка.

— Цветок?

Она снова заливисто рассмеялась, а вокруг нее и козла закружился черный вихрь.

— Верни мне то, что взял, и я верну твою семью, — слышался в шуме ветра ее голос.

Затем вихрь растаял, будто его и не было, а на том месте, где сидела девушка, даже трава была не примята.

То, что взял? Но Элшан был убежден, что видел эту девушку впервые, значит, и взять у нее ничего не мог.

Он развернулся к роще, но вместо нее увидел скалы, вершины которых скрывались в низко нависших тучах. Юноша скрипнул зубами.

Ведьма. А козел ее слуга. Конечно, разве козлы блеют?

И тут-то его осенило. На краю аула жила одна женщина, о которой говорили будто она ведьма. Все местные мальчишки ее боялись, но частенько пробрались к ней в сад и собирали там вишни, яблоки или персики. Элшан тоже не раз забирался к ведьме и, как и все, воровал у нее фрукты. Но однажды соседские дети подговорили его украсть у ведьмы кое-что посерьезнее. Элшану эта затея не понравилась, но не хотелось выглядеть трусом в глазах всего аула, поэтому он согласился.

Ночью юноша пробрался в дом ведьмы и взял серебряное блюдо, украшенное диковинным узором из красных цветов. Трофей он спрятал на чердаке в родительском доме, а на следующее утро уехал в город.

А вернулся всего две недели назад – именно поэтому и съехалась вся родня из ближних и дальних мест. Именно поэтому и праздновали так долго. Именно поэтому и пошел он к роднику…

Блюдо должно быть все еще в доме на чердаке.

Элшан сделал шаг, скалы задрожали и обрушились, открыв его взору знакомую с детства картину – вьющуюся змейкой дорогу и покрученную ветрами чинару у забора отцовского дома. Юноша побежал по дороге, уже не обращая внимания на тишину, царившую вокруг, забежал во двор, затем в дом, поднялся на чердак, бережно вынул из тайника под соломой сверток с блюдом и спрятал под рубашкой.

Внизу послышались голоса, звон бокалов. Затем отец затянул песню, ее подхватили другие гости.

Элшан быстро спустился по лестнице, выбежал во двор, кивнул гостям и направился к дому ведьмы.

Дом казался заброшенным. Деревья в саду разрослись. Виноград без должного ухода одичал. Дорожки заросли травой, и поэтому Элшан чуть не споткнулся о нижнюю ступеньку шаткого крылечка.

Дверь была не заперта. В доме пахло пылью и сыростью, но где-то в глубине слышались шаркающие шаги и бормотание. В комнате у очага висела голова черного козла, а рядом стояла ваза с красными цветами.

Элшан бережно развернул сверток и поставил блюдо рядом с вазой.

— Неужели нельзя было сделать это сразу? – раздался за его спиной веселый голос красавицы с поля.

— Да кто ж знал-то, — пожал плечами Элшан.

— Беги домой, — вздохнула ведьма, — родители уже с ног сбились.

№2-5

— Что ты всё – «горы да горы»! Что в них тебе? Камни да снег! Не пройти, не проехать! Горы холодно смотрят свысока, грозят острыми вершинами, вспыльчиво сходят лавинами, не жалеют камнепадов вместо приветствия… Горы.

— Э-э-э! Мой дед говорил, горы входят в сердце человека, как нож в масло, и оставляют не рану, а крепость. Вино гор заменяет кровь, продлевает жизнь.

— Сказки всё это!

— Э-э-э! В горах сказок не держат! Только легенды-были. А они, скажу тебе, были.

— Расскажи!

— Деда Иракли знаешь? Тот, что живет у перевала? Вот, что о нём говорят…

Жил он всегда вдали от селения. Отдельным гнездом. Там вон, за горой, раскинулась долина, в которой дед Иракли сто лет виноградники пестует. Его отец и отец его отца тоже там жили. Было у Иракли три дочери. Жена его расстраивалась, плакала. Говорила: «Как дочерей замуж выдадим? Живем на отшибе! Богатые женихи ногой на камни не ступят, хорошие женихи дорогу не найдут!» Плакала, жаловалась, беду накликала.

Пропала в горах старшая дочь Иракли. Через год пропала и средняя, погнавшись за упрямой козой. Ни козы не нашли, ни девушки. А еще через год и младшая не вернулась от родника, куда ходила за водой. Жена Иракли плакала, кляла горы, а Иракли ей только и сказал: «Горы дали, горы взяли. Не нам, людям — бурдюкам с невыдержанным вином, на вековые горы жаловаться».

Прошли годы. Вдруг видят Иракли и жена его, как над долиной орел кружит. Клекочет. Пригляделся Иракли, схватил корзину с козьей шерстью, поднял над головой. Орел выпустил из лап ношу, и в корзину упало дитя малое. Через год орел принес еще дитя, а через год подкинул третьего младенца. Жена Иракли плакала, жаловалась. Что ж такое делается?! Где орлы детей воруют? Там либо война, либо мор. А, ну, как дети разбойников? А Иракли ей только сказал: «Горы знают, кого наказать, кого миловать. Не наше дело по молодой лозе гадать, какое вино получится. Наше дело лозу подвязывать».

Прошли годы. Выросли в доме Иракли три отрока. Не мальчишки, орлята. Стройные, глазастые! Горячие и спокойные одновременно, как камни под солнцем. Старший и средний впереди Иракли на винограднике поспевали. А младший такой шашлык готовил, что запах его через перевал волной до селения докатывался. Заставлял всех слюни сглатывать.

Однажды со стороны гор спустились в долину Иракли три путника. В походке их читалось величие, каракулевые бохохи на головах сверкали на солнце, словно масляные, а тяжелые бурки за плечами на ветру хлопали, как крылья.

Иракли повелел жене стол накрыть.

— Да что ты, старый, забыл? Мало же у нас баранов осталось.

— Э, женщина, не перечь мне. Хоть всех зарежь, но путников надо достойно встретить.

Вздохнув, позвала жена Иракли сыновей. Зарезали самых лучших баранов, наделали самые сочные кусочки мяса, нанизав их на тонкие прутики. Дух пошел такой, что все окрестные собаки стали прибегать и выпрашивать себе немного этой чудесной еды.

Женщины замесила тесто и стала готовить лаваши. Аромат этих вкусных лепешек сплелся с ароматом томящегося на углях костров шашлыка. Птицы стали прилетать из поднебесья и радостно щебетать о волшебных руках мастерицы и клевать кусочки продукта из ладоней старой женщины.

Сыновья слазили в самые глубокие погреба и достали самые старые и самые благородные сорта вина. Все окрестные пчелы отринули обычные цветы и слетелись на благородный аромат пролитого на стол вина. Одобрительным жужжанием они возвеличили ценность вин Иракли.

И начался праздник. Вино лилось рекой. Сочные кусочки шашлыка с лавашем наполняли сладостной радостью телеса мужчин. Устав от еды мужчины попели сочным многоголосьем. И принялись снова за еду. С гор спустились три девушки. Они предложили оценить их арабский танец. О как восхитительно двигались бедра юных дев, как призывно колыхались груди. Иракли радушно усадил танцовщиц на колени мужчинам. Жаль, что танец был без музыки.

С гор спустилась рок-группа. Усталые ишаки везли на себе музыкальные инструменты. Музыканты предложили выслушать их новые композиции. Под яростный вой гитар и удары барабана, мужчины снова запели. Танцовщицы вскочили с колен и принялись яростно трясти телесами под одобрительными взглядами музыкантов. Иракли с трудом утихомирил веселящихся и радушно зазвал их всех за стол. Девушки сели на колени рокерам. Снова вино лилось рекой, шашлыки с лавашем готовились горой.

С гор спустились художники и принесли свои картины. Все вдохновились этими картинами и снова запели, музыканты заиграли, танцовщицы затанцевали. И всем было хорошо и радостно на душе.

Приходили с гор еще и еще люди. Они несли свои дары, свои умения, частичку своей души. Но еда и питье не кончались. Столы змеились по всей долине. Везде играла музыка, раздавались шутки и смех.

Гор спустились три старые женщины. Их никто не видел, кроме Иракли и его жены.

— Мы принесли вам покой и счастье уйти во время праздника. Пришло время ваших внуков.

Никто не заметил, как исчезли старик со старухой. А орел кружил по городам и весям, разбрасывая написанные куцей грузинской вязью приглашения на праздник старика Иракли.

№3-2

Утро было просто потрясающее: яркое солнце над головой и прохладный ветерок со стороны моря, заразили Сергея хорошим настроением. Он беспечно петлял по булыжным узким улочкам старого города и был немало удивлен, попав на достаточно приличную площадь, уставленную аляповатыми картинами местных художников. Три десятка смуглых личностей в поношенных папахах, гордо охраняли свои испачканные красками холсты. Впрочем, желающих своровать, как и желающих купить данные картины, как-то особо не наблюдалось.

«Времени у меня валом, ознакомлюсь с местной школой живописи». Местная школа шедеврами, увы, не порадовала, лишь одна картина привлекла внимание Сергея, на ней было изображено кавказское застолье.

«Полный наив, конечно, но что-то в этом есть!»

— Кто автор?- спросил он у уличного торговца.

— Пиросмани.

— Ага, а я голландский художник Винсент ван Гог, — ехидно улыбнулся молодой человек.

— Эту копию картины Нико Пиросмани написал я — Гиви Пиросмани, — продавец гордо задрал свой выдающийся, во всех смыслах, нос.

— Ах, ну, если только так! — Сергей картинно удивился, глядя на художника. — Вы его потомок?

— Нет, однофамилец.

— А свои картины у вас есть?

— Конечно, но их никто не покупает, — грустно пробурчал тезка великого художника.

— Я бы купил, покажете?

— Канечна, дорогой, пойдем ко мне в мастерскую, тут рядом.

Крохотную комнатку на втором этаже старого каменного дома мастерской назвать было трудно, впрочем, вид на море, открывавшийся из окна был просто потрясающим.

— Вот смотри, — местный талант раскрыл старый дубовый шкаф и вытащил свернутые в громадный рулон холсты.

Сергей развернул первый попавшийся и застыл в легком недоумении.

— Я так и знал, что вам не понравится, — хозяин стал недовольно сворачивать картину обратно, — никому не нравится.

— Постойте, — очнулся Сергей, — покажите остальные.

*

Сергей долго перебирал холсты, рассматривал, раскладывал на стопки.

Гиви не мешал ему, терпеливо ожидая вердикта. На его картинах не было ничего, за что можно осудить художника. Горы есть, генацвале есть, столы с белыми скатертями есть, бурдюки есть, даже тщательно прописанный шашлык есть, с равным количеством кусочков на каждом шампуре. Женщин, вот, нет. Гиви женщин не рисовал. На них глядеть не надо, их держать надо крепко, чтобы не улетели, как птицы.

— Признайтесь, Гиви, есть в вашей семье легенда о человеке — Великом госте?

— Как углядел? А?

— Ну, вот же! На каждой пирушке сидит полный человек с усами, подстриженными на европейский манер. И всегда нарисован напротив старейшины. Расскажите, Гиви! Не таите!

— Какая тайна? Дед рассказывал. Неспокойное время было. А! В горах спокойны только горы. Приехал, значит, гость. Никто не знал, кто таков. А все дочери и жёны досточтимых горожан как с цепи сорвались, талдычат – «великий человек, великий человек!» А! Женщинам разве можно разрешать книги читать? Мой дед большой человек был. На том кутеже, в честь Великого гостя, рядом с князем сидел. Дед и повелел мне не забывать о том: «Не можешь писать, рисуй! Доку… документируй! И внукам накажи, чтоб помнили!» Вот я и доку… мен… А!

— Ну, я забираю вот эти три документа, — сказал Сергей.

Вечером в гостинице он раскрыл любимую книгу.

«…Сомневаюсь, чтобы в Париже знали, что такое обед в Тифлисе… грузинский обед. Это стол, за которым едят все, что попало. Пища занимает самую малую часть стола, состоящего преимущественно из свежих трав и кореньев…»

Сергей провел по холсту рукой, улыбнулся. Скудно на столе, да бурдюк полон!

«Что касается жидкой части грузинского пиршества, то это другое дело, касательно этого я располагаю самыми подробными сведениями. Грузинский обед такое угощение, где даже ничем не выделяющиеся любители выпить опустошают пять или шесть бутылок вина, а иногда и по двенадцать или пятнадцать на каждого…»

Сергей открыл бутылку вина и сел напротив одной из приобретенных картин, закрепленной на стене.

«Перепить своего соседа составляет в Грузии славу. В среднем каждый выпивает за один раз пятнадцать бутылок…»

«После этого вызова надобно пить или издохнуть…»

Сергей вздохнул.

«Итак, посудите сами, каким испытанием угрожал мне грузинский обед, мне, пьющему только воду. Несмотря на это, я храбро отважился и прибыл в назначенный час. Чтобы оказать мне честь, пригласили двух или трех знаменитых любителей кутежей – между прочим, среди них князя Николая Чавчавадзе. С нами были один поэт и один музыкант. За столом собралось около двадцати человек. Первый предмет, поразивший меня, когда я вошел в столовую, был огромный кувшин, образчик кувшина сорока разбойников Али-Бабы. Он содержал от семидесяти до ста бутылок. И его надобно было опорожнить! На скатерти были поставлены тарелки с вилками, ложками и ножами только для нас, привыкших к этим тонкостям. Гости из местных жителей должны были, по древнему патриархальному обычаю, есть руками…

Сергей разложил перед собой на белой салфетке сыр, зелень и шашлык.

«Сколько опустошил бутылок я сам на фоне гамм музыканта и завываний поэта, этого я не могу сказать, но думается, что цифра была почтенная, ибо по окончании обеда возник вопрос о выдаче мне свидетельства, подтверждающего мои способности – не духовные, а физические. Предложение было принято: взяли листок бумаги, и каждый выразил на нем свое мнение, скрепив своей подписью. Хозяин дома первый написал: «Г-н Александр Дюма посетил нас, где на данном в его честь обеде выпил вина больше, чем грузины». 1858, 28 ноября (старого стиля)…»

— За старого пройдоху, мушкетера и моего любимого писателя! – сказал Сергей и выпил первый бокал залпом.

№4-6

Солнце только-только позолотило восточные склоны гор, но во дворе еще было довольно темно. Хоть бы оно так и осталось там, запутавшись в ветвях низкорослых деревьев или увлекшись сбором как раз поспевшего винограда! Мне совсем не хочется, чтобы это утро наступило.

Но солнце неумолимо. Оно медленно, но верно выползает из-за гор. И вот его лучи уже осветили крышу и верхушку старой яблони – самого высокого дерева в саду. Еще чуть-чуть, и они проникнут в комнату бабушки, хотя у меня будет еще темно.

Она привычно загрохает кастрюлями, давая мне возможность отдыхать еще пятнадцать драгоценных минут, но затем все равно придет меня будить…

Я отвернулась к стене и всхлипнула. Не хочу. Не сегодня.

И почему они условились играть свадьбу именно сейчас? Ведь по традиции никаких праздников до конца сбора винограда не устраивают. И мой квеври еще не полон…

Вот загремела посуда в кухне.

Я вздохнула. Все, закончилась моя веселая молодость…

— Кето, вставай!

Я вздрогнула.

— Ну, бабушка, ну, еще минуточку… — затянула я привычную утреннюю песню.

— Ладно уж, лежи, — печально вздохнула бабушка и пошаркала прочь от моей двери.

А я разревелась, уткнувшись лицом в подушку. Мне так хотелось, чтобы бабушка начала ругаться, как умеет только она – не обидно, а по-доброму. Так хотелось, чтобы стала грозить лозиной или соседским псом, которого я с детства боюсь как огня. А она… Она меня жалеет, я это сразу поняла. Бедная, бедная Кето! Должна выйти замуж за сына большого начальника, чтобы виноградник не отобрали за долги. Честь семьи или моя личная честь? А имею ли я право выбирать?

Закричать бы, выйти на крыльцо, раскинуть руки, запрокинув голову к восходящему солнцу, и закричать на всё село, на всю Кахетию… Нет, на всю Грузию! Я не хочу замуж, я хочу в Москву, в университет!

Вместо этого я вытерла слёзы о подушку, молча встала и принялась одеваться. Честь семьи дороже всего. Может, я и хочу учиться, но совсем-совсем не хочу видеть отца в тюрьме, а маму — в уборщицах. Виноградник — это наша жизнь.

Внизу уже ждали помощницы. Все они жили в селе и знали меня с рождения. И все без исключения завидовали мне. Выйти замуж за сына самого Гвимрадзе! Это же какая честь простушке Кето оказана!

Одели меня, обули, причесали, как по обычаю полагается. Фатой длинной лицо закрыли, чтоб жених не увидел раньше времени, а может, чтобы гости не приметили мои припухшие глаза. Мама вон плачет без стеснения, всё платочком вытирает слёзы, а мне нельзя. Мне надо быть красивой, веки подвести чёрным, а губы — красной помадой. Я замуж выхожу сегодня…

Стол бабушка с мамой накрыли богатейший, чтобы не ударить в грязь лицом перед семьёй жениха. Вино из трёх самых старых квеври, зарытых в саду ещё до моего рождения. Жареный на вертеле поросёнок, заколотый собственноручно отцом и дядей, пахнущий специямт и праздником. Закуски, закуски, закуски, а после сладкие пироги, газельи рожки, самый лучший чай из абрикосовых косточек и бабушкина крепкая настойка на ягодах и травах, которой только она и знает секрет во всей Кахетии!

И всё бы было прекрасно, если бы не этот нескладный долговязый парень в белом костюме с красным галстуком-бабочкой, прыщавым лбом и торчащими ушами, что час назад стал моим законнным мужем. Правда, Гиви, как его звали, был предельно вежлив и обходителен, не очень хорош собой, но меня это смущало меньше всего. Аксакалы улыбались в бороды, одобряли выбор большого начальника.

А потом отец жениха толкнул речь. Встал со своим бокалом, поднял его к солнцу и сказал:

— Мы рады породниться с таким почтенным семейством, как Геваркадзе! И с большим удовольствием принимаем в нашу семью прекрасную Катеван! Теперь, когда они связаны священными узами брака, мы с лёгкой душой отпускаем молодых в Москву!

Я не веря своим ушам, подняла на него взгляд. Старик Гвимрадзе лукаво усмехнулся:

— Страна нуждается в превосходных специалистах! Поэтому Гиви и Кето поедут вместе учиться в самом лучшем университете Москвы! И вернутся к нам в Кахетию…

Солнце золотило западные склоны гор, лаская лучами виноградную лозу и налитые сладостью треугольники гроздьев, а я плакала, на этот раз от счастья. Я поеду учиться! А муж… Муж не помеха, стерпится-слюбится, а нет — разводы ещё никто не отменял!

5-3

Крису не повезло. Единственному из всего курса кулинарного колледжа ему придется проходить практику на другом конце города, огромного, устремленного в высоту небоскребами, но умирающего. Он и его семья жили в западном районе, как и большинство оставшихся в городе людей. Но некоторые люди предпочитали другие районы, образовывая в них маленькие сообщества. В одно из таких сообществ и пришлось ехать Крису. Но он не унывал. Парень для своих восемнадцати лет выглядел состоявшимся мужчиной: высокий, широкоплечий, лицо открытое, улыбчивое.

— Любая проблема становится проблемой, если ее воспринимать, как проблема, — глубокомысленно считал парень.

Общественный транспорт, представлявший собой дилижанс, запряженный двумя лошадьми, ходил крайне нерегулярно. Подумав, парень решил воспользоваться своим велосипедом. Оснастившись маузером и устройством против собак, парень, вздохнув, тронулся в дальний путь.

Некоторые районы были полностью безлюдные. Выбитые окна навевали тоску. В некоторых местах ощущались признаки жизни. Собаки лениво провожали паренька, не рискуя устраивать состязания в гонках. Сверяясь с картой, Крис с трудом нашел нужное заведение. Оно оказалось небольшим уютным кафе. Парня поразило преображение окружающей обстановки. Замусоренные кварталы с разбитыми дорогами по мере приближения к кафе, превращались в вычищенные, уложенные плиткой, улицы. Дома приобретали изначальный лоск. Люди по улице ходили в опрятной одежде, чинно и беззаботно. Крис даже немного засмущался в своих плебейских бриджах, рубашке-ковбойке и в панамке защитного цвета.

Он устало слез с велосипеда и пристегнул его замком к ограде. Затем зашел в кафе, решив сразу выполнить на сегодня все формальности. Посетители в зале разом смолкли и уставились на вошедшего. Растерявшийся парень зачем-то снял свою панамку и вежливо поприветствовал всех. Никто не ответил. Все снова отвлеклись на свои разговоры. Девушка-официант в старомодном платье, улыбнувшись, предложила занять столик. Крис замотал головой и рассказал о цели визита. Снова улыбнувшись, девушка представилась как Кетрин. Крис радостно оскалился во все свои здоровые зубы и назвал себя.

Кетрин проводила парня до кухни. Здесь обнаружился хмурый толстяк. Молча взяв бумаги из рук парня, он долго их изучал. Наконец, отвлекся на самого Криса и начал бесцеремонно его рассматривать.

— Крис, — застенчиво назвался парень, желая прервать странную процедуру.

— Знаю, — буркнул толстяк, — Опять с нуля придется начинать…

— В каком смысле с нуля, — поинтересовался парень, — я все же закончил кулинарный колледж, два года учился.

— Учился он, картошку чистить будешь, вон мешок, вон бак, вот нож — приступай! А пукалку свою, — кивнул он на маузер, — давай сюда, не положено на рабочем месте.

Шеф удалился, насвистывая себе под нос «Сулико». «Похоже он кавказских кровей,» — подумал Крис приступая к чистке картошки.

Через 15 минут он отыскал хмурого толстяка и попросил новое задание.

— Ты что всю картошку перечистил? — неловерчиво переспросил тот.

— Всю, кивнул парень, — оскалившись во все свои здоровые зубы.

— Иди тогда лук чистить, там рядом два мешка стоит.

— Есть, товарищ командир!

Десять минут спустя он снова заявился к шефу.

— Готово!

— Идем, — толстяк повел Криса в подвальное помещение, по пути проверив содеянное им. Все было в полном порядке, картошка и лук блистали своей невообразимой чистотой.

В подвале шеф подвел парня к огромной куче зерна.

— Здесь рис перемешан с пшеном, управишься за три дня, поставлю на жарку картошки.

— Да без проблем! — Крис снова улыбнулся шефу своей потрясающей улыбкой.

Спустя два часа он вломился в кабинет толстяка со словами: «Шеф, все готово!»

— Врешь! — Толстяк кинулся в подвал.

Парень, дождавшись пока тот доберется до места, заварил за ним дверь, плазменной струей вырвавшейся из указательного пальца свей правой руки. В мгновение ока трансформировался в его полное подобие и поднялся в свой рабочий кабинет.

Так на место одного опаснейшего руководителя местной мафии был внедрен агент Крис — представитель пятого поколения кибернитических организмов.

№6-1

Собрались как-то русский, американец и француз. Выпили и заспорили — чьё веселье богаче, красивей и праздничней.

Первым делом к американцу собрались. Всё чин чином, с подарками, с краковской колбаской, прихватили бутылку водки и ещё одну — красного, бордо. Пришли, сели, музыку слушают, в тарелки поглядывают. А в тарелках всё красиво уложено, видать, хозяйка расстаралась по такому случаю. Тарелки модные, прозрачные, вилки с ножами парадные, серебряные, из поколения в поколение наследуемые. И всё так на празднике правильно, расписано по ролям и по минутам, кто куда сядет и кто с кем танцевать будет. А перед едой — обязательная молитва, а потом американский гимн все поют стоя.

Американец доволен, гордо усмехается, а русский с французом заскучали. Смылись по-быстрому с веселухи, а назавтра в Париж все полетели.

В предместье их встречает наряженная с иголочки женщина, французова жена, напудренная, надушенная, вся фитнесом подтянутая, и вежливо приглашает на аперитив. Столики в саду накрыты — один с алкоголем и разными закусками, другой с блюдами и тарелками. Русский с американцем глянули на спиртное, и глаза у них разбежались, что выпить — не знают. Решили всего понемножку попробовать ну и малюсенькими тостиками закусить. За стол уже почти готовые сели. А там — рыба сначала, а к рыбе белое вино, а потом запечённый цыплёнок, а к нему розовое, а после и ростбиф подают, с жирным соусом, а в бокалы красное вино наливают, хорошего года и с исключительным вкусом.

В общем, наелись, напились наши герои, решили — лучший праздник у француза. Пока за ворота не вышли, а там в мусорке — полным-полно упаковок из местного ресторана. Который и цыплёнка запёк, и рыбу изжарил, и ростбиф приготовил.

Пристыдили француза, мол, нечестно это, смошенничал он.

На следующий день приехали все к русскому. А там народу разного – не протолкнуться. Шум, гам. На блюдах высятся башенки салатов, в огромной кастрюле томится обжаренная на гусином жиру картошечка с укропчиком. Солёные огурчики, помидорчики, квашеная капуста. А в чугунке, с пылу-жару, жарёнка из поросёнка. В бутылях — много водки.

И вроде, всё просто. Американец с французом сначала скромничали, стеснялись. А потом уже и песни стали горланить, подпевать пузатым соседям. Тут уже и тётки в старомодных туфлях вытащили ручеёк танцевать, а потом – паровозик.

Проснулись в сарае, растрёпанные, с болью в голове и ошалевшие.

— Это вы ещё самый козырь проворонили, вырубились.

Американец с французом недоумённо переглянулись – уже и спорить не собирались о победителе. А русский указал в тёмный угол сарая. Там закопошилось, зачесалось и неожиданно заревело. Солома взметнулась вверх, и перед растерянными гостями появился бурый медвежонок.

Американец с французом заорали и кинулись прочь из сарая. Русский хохотал им вдогонку.

— Эх, вы….

А медведь заученными жестами перебирал лапами, будто хлопал.