Человеку нравится изобретать. Фантазировать, строить воздушные замки, лелеять тайные грезы и помыслы. У особо беспокойных всё это буйное пиршество прорывается наружу, превращается в творчество, после чего в доступных, принятых формах навязывается окружающим. (Вас тоже в юности ловили начинающие поэты, зажимали в угол, кормили своими виршами: милыми, но претенциозными, пафосными, невыносимыми?)

Но иногда подобная легкомысленная деятельность и вовсе не так безобидна. Изобретают люди разное, изобретают и напалм, и фашизм, и верлибр. Поначалу, конечно, сами пугаются, но не из-за возможной опасности для окружающих.

Просто когда ты до чего-то додумался – действительно нового – на тебя накатывает ступор, так как объяснить это, внятно сформулировать ещё невозможно именно потому, что этого пока нет, и слов, схем, логики взаимосвязей ещё не существует, только ассоциации и аналогии. Ты цепляешься за старые, знакомые понятия, но они утягивают тебя на дно своей замшелой тяжеловесностью. Оригинальность же всегда невесома, не отягощена пока заскорузлым слоем применения, употребления, макания в кисло-сладкий соус. А любая внятная формулировка – это уже первая крапивная рубашка, которой вольных лебедей превращают в покладистых братьев.

Но вот форма найдена, структура задана, эстетические рамки очерчены, довольный автор несет свой труд на суд публики. И тут начинается самое интересное.

Усваивание нового – это стресс. Это страх изменения устоявшегося порядка вещей и способа его восприятия.