Их было трое. Выбритые до глянцевого блеска черепа наводили ужас на окрестных бродяг и отражали мертвенный свет едва горящих фонарей. Тёртые косухи блестели хромированными шипами, цепями и были испещрены малограмотными надписями: «впирёд расыя», «чьерти – протщь»… На бритых затылках красовалась вытатуированная свастика. Они шли убивать.
Читателям:
Писалось на Отвратительный флешмоб. Поэтому впечатлительным особам, беременным дамам, детям и прочим личностям со слабыми нервами настоятельно рекомендую не открывать это произведение.
Тех же, кто открыл, предупреждаю — это по-настоящему отвратительный рассказ. Здесь нет ни хеппи-энда, ни героев, которым хочется сострадать, ни захудалой романтической линии.
Если вы всё ещё здесь, что ж… Вы сами сделали этот выбор.
Солнце клонилось к закату, когда экипаж сэра Родгрейва пересёк границу Тёмного леса. В этой части земель Лоргрима никогда не кончалась ночь – свет просто не мог найти дорогу сквозь безумное переплетение узловатых ветвей старых деревьев. Крохотные огоньки факелов не разгоняли, а лишь сгущали тьму. Она наваливалась на странников, забивала собой ноздри и рты, воплощая в жизнь самые невероятные, потаённые страхи людей…
Читателям:
Любителям экшена и мяса явно не сюда. Ищущим лихих поворотов сюжета, пожалуй, тоже. Это рассказ-эксперимент. По сути, один большой диалог между ключевыми персонажами. Читать будет трудно — предупреждаю сразу.
Страшитесь золотого диска — он несёт отчаяние, разрушение… смерть.
Четыреста лет назад, чтобы сохранить его секреты, умерла женщина. Эти тайны, и сам диск, она унесла с собой в могилу.
В наши дни на заброшенном кладбище рабочий случайно нашёл диск и решил оставить его себе.
Это было его первой ошибкой…
Читателям:
Один из моих любимых авторов в жанре хоррор.
Он не слишком популярен в России. По-крайней мере, этот роман не издавался точно.
Собственно, поэтому и решил перевести.
Надеюсь, что сие скромное произведение понравится ещё кому-нибудь, кроме меня.
Предупреждаю сразу — перевод непрофессиональный.
Самайн. Фестиваль экстремальной музыки «Дикая охота» превращается в бойню.
Пир во славу забытых богов.
Сумеет ли простой парень из Вайоминга Грэг Киддлс спасти мир?
Читателям:
Сплаттерпанк. Жестокости и разного рода мерзостей — навалом. Легко запутаться в кишках.
Читать на свой страх и риск.
И, да, уважаемый читатель, если таковой будет, выстраивать картину сюжета из разбросанных по тексту ошмётков тебе придётся самому. Желаю удачи.
— Ну, здравствуй, Мечта. Куда мы пойдём сегодня?
— А куда бы ты хотел?
— Туда же, куда и ты.
Читателям:
Как верно заметил один из читателей, это текст-алллегория, текст-калейдоскоп. Очень ломкий и ненадёжный. Получившаяся в итоге картинка полностью зависит от вас — вашего настроения, вашего восприятия и даже мироощущения в отдельно взятую секунду времени.
Удачи.
Тому, кто выдумал алкоголь, надо либо поставить памятник, либо утопить в чане с собственным пойлом. Моя норма — ровно два бокала. Всего, что горит. Бокал легко превращается в стакан. Гранёный. Тот, где сорок две грани. Который сделала колхозница ударом гигантского серпа. Что-то я заговорился… А, впрочем, какого чёрта? Всё равно это никто никогда не услышит. Я надёжно прячу свои секреты под новыми записями.
Сборник не случайно носит название «Свинцовая тетрадь». Стихи, представленные здесь, тяжелы для восприятия.
Выражаясь «высоким штилем», это боль, выпущенная на свободу и застывшая в рваных строках, путаных образах, неочевидных смыслах, словно поток лавы после извержения.
Читать с осторожностью. На свой страх и риск.
Ненависть – топливо, заставляющее биться сердце и открывать глаза каждый грёбаный день. Снова и снова. Снова и снова. Снова… Я напоминаю переполненный ядом сосуд, бомбу, в которой уже началась необратимая реакция. Таймер тикает, время истончается, реальность трещит по швам, осыпается осколками зеркала. Костяшки привычно ноют от боли. Ненавижу мир за окном, ненавижу окно, ненавижу муху, гниющую между рам, ненавижу себя. Давно пора было бы сделать шаг под поезд метро или проезжающую машину, украсить стены ошмётками мозга, вскрыть вены в тёплой ванне, выпуская демонов из исстрадавшегося тела....
Аделаида Михайловна никогда не любила сына. И он чувствовал это. Нет, она никогда, упаси Бог, не поднимала на него руки и даже не повышала голос, но холодность рук, льдистость взгляда, и в самой глубине которого не было ничего кроме пустоты, голос, часто напоминающий угрожающее шипение кобры перед броском, а более всего тонкие, сжатые в обескровленную нить губы, которых практически никогда не касалась улыбка, не оставляли надежды на понимание между двумя, казалось бы, самыми близкими людьми.