ОффтопикУ меня было спотыкание на ''негабаритном гробу''. Потому что часто габаритный в разговоре употребляется, как ''крупный'', а не ''стандартный''. Если вроде больше никому не мешает, тогда у меня нет претензии.
День похорон. И похорон не кого-нибудь, а родного отца. Но почему же на душе так легко и радостно? Я должна плакать, биться в истерике, рвать на себе волосы, а я чуть ли не напеваю себе под нос хулиганскую песенку и не пританцовываю, наряжаясь перед зеркалом. Почему?
Я снова придирчиво осмотрела себя. И мне почему-то стало стыдно. Но не от того, что под этим легким шелковым почти прозрачным платьем не было и намека на белье, и не от того, что на вечер, когда в доме будут поминки, у меня запланирован поход в кино с подружками. И даже не от того, что я радовалась его смерти — окончательной и бесповоротной, иначе бы его не хоронили сегодня. Мне было стыдно от того, что, вместо убитой горем бабы в черном, в зеркале я видела улыбающуюся, здоровую и румяную девушку.
Действительно, как можно привыкнуть к тому, что за любую провинность тебя бьют? Как можно привыкнуть к тому, что в родном доме среди своей семьи ты можешь рассчитывать только на себя? Как можно столько лет терпеть не только побои старшего брата и упреки матери, но еще и насилие отца?
На следующий день, точнее, уже ближе к вечеру, когда я сползла с кровати и собиралась в милицию, меня остановил Витька. Он не уговаривал, а молча бил. Аккуратно, но болезненно. Следов на теле почти не осталось, но еще два дня мне пришлось провести в постели.
Он попытался изобразить максимально строгое лицо, чтобы дать растениям понять — с ним шутки плохи, но даже когда хмурился, его большие голубые глаза наивно блестели на румяном лице. И вместо гневного мужчины он превращался в сердитую неваляшку.
— Я не смогу откусить руку, — устало вздыхая от смеха, выговорил Павло, смахивая слезу. — Я просто выклюю тебе глаза.
И как ни в чем небывало, продолжил есть консервы.
Антон почувствовал, как медленно с его лица сползает улыбка и как губы сводит в нервную ухмылку.
Такая концовка, как есть сейчас, при всем предыдущем содержании, как раз усугубляет гротескность существования героя. Мне бы хотелось другого, только я всего лишь читатель. Была надежда, что герой изменится после встречи с Роном. Например, решит как-то ему помочь. Или свою жизнь изменит. А все скатилось до банально предсказуемого продолжения и финала, который угадывался еще в самом начале. Не могу сказать, что мне рассказ не понравился, но хотелось большего.
Качественный захлестывающий психологический реализм. Местами мерзко и отвратительно, и все равно читаешь. Противнее и страшнее всего, что так действительно бывает в жизни. Зачем искать маньяков и сочинять вампиров, если самый обычный сосед глава семейства запросто может оказаться таким домашним тираном и упырем, сломавшим психику и жизнь детям и жене? А они терпят и даже защищают своего «кормильца» и «опору». Злятся один на другого, боясь пикнуть против «главы семьи», постепенно сами превращаются в минимонстров. Подобную историю можно экранизировать, выйдет нечто впечатляющее почище импортных триллеров. Чем ближе к реальности, тем страшнее. Удачи вам, автор!
А почти нет читательских интерпретаций. Читать потому что скучно. Почему? Ясно что не потому что рассказ приняли. Это вообще объясняет только достаточный уровень грамотности и присутствие темы. А заставить насильно читать не выйдет, и никакие авторитеты не помогут.
Я снова придирчиво осмотрела себя. И мне почему-то стало стыдно. Но не от того, что под этим легким шелковым почти прозрачным платьем не было и намека на белье, и не от того, что на вечер, когда в доме будут поминки, у меня запланирован поход в кино с подружками. И даже не от того, что я радовалась его смерти — окончательной и бесповоротной, иначе бы его не хоронили сегодня. Мне было стыдно от того, что, вместо убитой горем бабы в черном, в зеркале я видела улыбающуюся, здоровую и румяную девушку.
И как ни в чем небывало, продолжил есть консервы.
Антон почувствовал, как медленно с его лица сползает улыбка и как губы сводит в нервную ухмылку.