Тучи над городом наконец разродились ливнем. Потоки воды вынесли на берег тротуара целую флотилию окурков, пластиковых бутылок и прочего мусора. На свалку речных сокровищ слетелись полчища чаек, галок и голубей. Словно обезумевшие бюргеры на блошином рынке, они расталкивали друг друга, хлопали крыльями, щедро раздавали тумаки когтями и клювами.
За всем этим бардаком из раскидистых кустов неподалёку наблюдали коты. Чёрный и белый. Они, прижавшись к земле, не обращая внимания на проливной дождь, осторожно подбирались к давно намеченным жертвам.Первым прыгнул чёрный, но вместо жирного зада серого голубя пропорол когтями воздух и приземлился с оглушительным всплеском прямо в центр огромной лужи. Белый, усмехнувшись, продолжил путь.
Он не стал бросаться в самую гущу базара, а затаился, выжидая. Вот, из гомонящей толпы вырвалась маленькая сорока, держа милую блестяшку в клюве. Только-только она собралась взлететь, как почувствовала, что не может оторваться от земли — белый лапой придавил ей хвост и с любопытством наблюдал за её отчаянными попытками освободиться. Ей бы позвать на помощь товарок, да как крикнуть, когда такая роскошная блестяшка во рту?! Забилось крохотное птичкино сердечко, заморгали глазки, занёс белый вторую лапу для удара, перламутром блеснули когти. Сорока глаза прикрыла, с мужем и детками попрощалась, зареклась хватать всякую гадость, как бы призывно она ни блестела, да только удара всё не было и не было. Приоткрыла сорока один глаз, огляделась, увидела, как белый кот с диким воплем гоняет по двору чёрного, умиротворённо вздохнула, отряхнулась, распушив пёрышки, и взлетела, с каждым взмахом всё увереннее набирая высоту.
Дождь кончился, озорник-ветер разогнал облака, из-за старика-клёна робко выглянуло солнце, согревая весь мир по-весеннему нежной улыбкой. На бездонной лазури неба распустилась радуга, и даже носящиеся по двору коты, распугавшие всех окрестных птиц, замерли в изумлении.
«Что это?» — мяргнул чёрный.
«Дурашка», — со знанием дела промурчал белый — «это масло, по которому катается вон тот сырный шар, зовущийся у двуногих Солнцем. Если добежим до края, найдём целый горшок. Давай наперегонки!».
«А ты со мной поделишься, если найдёшь горшочек первым?»
«Если больше не будешь кусать меня за хвост», — обиженно буркнул белый.
«Не буду, если не будешь смеяться надо мной. Спорим, что не догонишь?».
Мать рассказывала: когда её со мной выписали из роддома, первое время всей семьёй ходили ко мне в комнату к кроватке — проверяли, жив ли: не плакал. От слова совсем.
Да.
Солнце даже над котами имеет власть.
Спасибо.
Спокойное
Тучи над городом наконец разродились ливнем. Потоки воды вынесли на берег тротуара целую флотилию окурков, пластиковых бутылок и прочего мусора. На свалку речных сокровищ слетелись полчища чаек, галок и голубей. Словно обезумевшие бюргеры на блошином рынке, они расталкивали друг друга, хлопали крыльями, щедро раздавали тумаки когтями и клювами.
За всем этим бардаком из раскидистых кустов неподалёку наблюдали коты. Чёрный и белый. Они, прижавшись к земле, не обращая внимания на проливной дождь, осторожно подбирались к давно намеченным жертвам.Первым прыгнул чёрный, но вместо жирного зада серого голубя пропорол когтями воздух и приземлился с оглушительным всплеском прямо в центр огромной лужи. Белый, усмехнувшись, продолжил путь.
Он не стал бросаться в самую гущу базара, а затаился, выжидая. Вот, из гомонящей толпы вырвалась маленькая сорока, держа милую блестяшку в клюве. Только-только она собралась взлететь, как почувствовала, что не может оторваться от земли — белый лапой придавил ей хвост и с любопытством наблюдал за её отчаянными попытками освободиться. Ей бы позвать на помощь товарок, да как крикнуть, когда такая роскошная блестяшка во рту?! Забилось крохотное птичкино сердечко, заморгали глазки, занёс белый вторую лапу для удара, перламутром блеснули когти. Сорока глаза прикрыла, с мужем и детками попрощалась, зареклась хватать всякую гадость, как бы призывно она ни блестела, да только удара всё не было и не было. Приоткрыла сорока один глаз, огляделась, увидела, как белый кот с диким воплем гоняет по двору чёрного, умиротворённо вздохнула, отряхнулась, распушив пёрышки, и взлетела, с каждым взмахом всё увереннее набирая высоту.
Дождь кончился, озорник-ветер разогнал облака, из-за старика-клёна робко выглянуло солнце, согревая весь мир по-весеннему нежной улыбкой. На бездонной лазури неба распустилась радуга, и даже носящиеся по двору коты, распугавшие всех окрестных птиц, замерли в изумлении.
«Что это?» — мяргнул чёрный.
«Дурашка», — со знанием дела промурчал белый — «это масло, по которому катается вон тот сырный шар, зовущийся у двуногих Солнцем. Если добежим до края, найдём целый горшок. Давай наперегонки!».
«А ты со мной поделишься, если найдёшь горшочек первым?»
«Если больше не будешь кусать меня за хвост», — обиженно буркнул белый.
«Не буду, если не будешь смеяться надо мной. Спорим, что не догонишь?».
«Спорим».
Редкие люди замахиваются на что-ио сознательно.
Я далеко не всегда кусаюсь.
Иногда бываю белым и пушистым.
А по поводу литературного роста — не сомневайся. Он есть.
Они, наверное, нужны.
Но не здесь.
Люди — чаще.
Жилетку жалко.
Про манипуляторов согласен.
Будешь смеяться — он прост, как пять копеек: свинцовая колыбель — тучи. Они и правда захватили небо над моим городом и, кажется, убили Солнце.
Не уверен в эпичности
За циклом — цикл, за болью — боль,
За безызвестностью — безмолвность,
Быть совестно самим собой
И просто быть — тщета, условность.
Струит свою печаль река
Меж берегов унылой тени,
И солнца раскалённый шар
Убит в свинцовой колыбели.
За годом — год, за смертью — смерть,
За безутешностью — бессонность.
Струит фонарь смущённый свет
На бездн рассеянную злобность.
Что может быть эпичней шахмат?
Сразу Бергман вспоминается. «Седьмая печать».
Снимаю шляпу.
С годами всё больше ценю лаконичность.
Хотя бы за этот диалог — браво!
Нет описаний, бессмысленных драматических пауз, перестрелок взглядов, а герои уже выпуклые, живые, яркие.Повторюсь — браво!
Я не из тех.
Мать рассказывала: когда её со мной выписали из роддома, первое время всей семьёй ходили ко мне в комнату к кроватке — проверяли, жив ли: не плакал. От слова совсем.
Ну почему же что-то не так?
Вполне себе эпичная былина.
Стилизация отменная.
Браво!
А смысл? Для нытья требуется аудитория.
Иначе это какая-то шизофрения — на левом плече рыдаю, правым утираю слёзы.