Я разобралась. На самом деле, как оказывается, все очень просто
Если нужно показать одномоментность слов персонажа и действия, передаваемого в атрибуции, то пишем так:
— Привет, — он налил кофе и протянул ей чашку. — Будешь?
Если нужно сделать отдельные акценты и на начальной реплике, и на последующем действии, подчеркнув и особую значимость реплики, и самостоятельность, отграниченность во времени действия, то пишем так:
— Привет. — Он налил кофе и протянул ей чашку. — Будешь?
И я реально не знаю, что с этим делать, напоминая себе человека, взявшегося за строительство огромного готического собора, ни черта не понимая в архитектуре.
Мартин, кажется, говорил, что есть писатели-архитекторы, пишущие по заранее составленному плану, и есть писатели-садовники. Так что ты, значит, садовник))). Композиция в итоге срастется, только времени понадобится немного больше.
Я не говорю, что во всех учебниках нет опечаток, но в Азбуке Горецкого — все нормально. Программа «Школа России», по которой учится, наверное, треть школ по стране.
На Эфе бывает порой забавно, да)) Но там много полезного, и люди есть хорошие.
ОффтопикМне там некоторые говорили, что я рекламирую гомосексуализм, педофилию и вообще полнейшую аморалку, и что вообще такие книги в нашей стране не будет читать ни один уважающий себя читатель)))
Если авторские слова начинаются с прописной буквы, то логично, что перед ними стоит либо точка, либо вопр. знак, либо воскл. знак. Но никак не запятая.
— Привет. — Он налил кофе и протянул ей чашку. — Будешь?
Так как здесь авторские слова — совершенно отдельное предложение, никак не связанное с высказыванием. У Розенталя:
Если авторские слова, стоящие после прямой речи, представляют собой отдельное предложение, то они начинаются с прописной буквы:
— Скорей, загорелась школа! – И он побежал по домам будить людей.
или еще пример:
— Тут сказано «неудачная попытка». — Казалось, Людмила не говорит, а стонет. — Во что ты его втянул?
Я его просмотрел и мне это не понравилось. И на такое тратить время я не хочу.
Ясно. Позиция «Не читал, но осуждаю» воистину бессмертна.
В каком конкретно романе эта сцена?
Думаю, не имеет значения, ибо таких сцен — очень много. Но я не жадная, могу поделиться и другой:
Скрытый текстПеред воротами, между уже горящими домами, два ощетинившиеся железом отряда сошлись снова, поскальзываясь в крови. Трещали от ударов древка, кричали бьющиеся, выли раненные. Самсон вдруг поднялся, полностью подставляя себя под выстрелы.
– Слышите?
– Что?
– Ничего не слышим! – закричал Шарлей. – Отступаем! Прокоп не даст нам подкрепления! Убираемся отсюда, пока нас не прихлопнули!
– Слышите?
Сначала шум битвы всё заглушал. Но потом их уши уловили то, что услышал Самсон.
Детский плач. Тонкий и беспомощный детский плач. Из ближайшего, уже объятого пламенем дома.
Самсон встал.
– Не делай этого! – крикнул Шарлей, бледнея. – Это смерть!
– Я должен. Иначе нельзя.
Он побежал. Минуту поколебавшись, они бросились за ним. Рейневана почти тут же отпихнули и заблокировали отступающие после очередной стычки табориты. Шарлей был вынужден бежать от железного ежа напирающих защитников. Самсон пропал.
Табориты наклонили судлицы и рогатины, с криком набросились на защитников. Две роты сошлись с разгона, коля друг друга. По брусчатке лилась кровь.
И тогда из горящего дома вышел Самсон Медок.
В каждой руке он нес ребенка. Еще с десяток побледневших и тихих шло за ним, прижимаясь к его ногам и хватаясь за полы.
И вдруг шум битвы перед воротами утих, как гаснет факел, воткнутый в снег. Утихли крики. Наступила тишина, даже раненные перестали стонать.
Самсон, ведущий детей, медленно ступил между отрядами.
Он шел, а древка склонялись перед ним, стелились к ногам. Сначала словно нехотя, потом все поспешнее. Склонялись, бряцая о брусчатку, смертоносные лезвия алебард и гизарм, клинки судлиц и партизан, острия рогатин и корсек, наконечники копий и тонкие жала пик. Склонялись пред Самсоном. Кланялись пред ним. Отдавали честь. В полной тишине.
Идя по железному коридору, Самсон дошел до ворот. Шарлей, Рейневан и несколько чехов подбежали, забрали и оттащили детей. Самсон выпрямился, глубоко вздохнул, с облегчением.
С противоборствующих отрядов перед воротами как будто спали чары, и они с ревом накинулись друг на друга. А один из стрельцов в окне зацепил крюк ружья за парапет и вставил раскаленный дротик в запал.
Самсон закачался, глухо охнул. И рухнул на землю. Лицом вниз.
Покажите мне фэнтези, где есть реальное благородство, великодушие, дружба, любовь, самопожертвование.
Если читали Сапковского, тогда, наверное, помните сцену в полевом госпитале, где еще был раненый полковник вражеской армии, — и эта сцена только одна из множества, провозглашающих те самые вечные ценности. Если там нет благородства, великодушия, дружбы и самопожертвования, то значит, вы какие-то вовсе не те книги читали.
У других авторов тоже можно множество примеров привести.
Покажите мне фэнтези, где автор показывает не просто горы трупов, казни, пытки, а горе матери, которая бредет по полю с трупами, ищет своего единственного сына, чтобы потом рыдать на его груди. Покажите мне фэнтези, где вдова мучается, что убит ее муж и дети остались сиротами. Покажите фэнтези, где мужчина страдает от того, что на его глазах подонки изнасиловали любимую женщину. Покажите мне фэнтези, где есть реальное благородство, великодушие, дружба, любовь, самопожертвование.
Собственно, именно об этом множество книг в этом жанре, от Толкина и Сапковского до Медведевич. За что жанр и ценен.
Казалось, Людмила не говорит, а стонет.
— Во что ты его втянул?
Казалось, Людмила не говорит, а стонет.
— ...«неудачная попытка».
— Скорей, загорелась школа! – И он побежал по домам будить людей.
– Слышите?
– Что?
– Ничего не слышим! – закричал Шарлей. – Отступаем! Прокоп не даст нам подкрепления! Убираемся отсюда, пока нас не прихлопнули!
– Слышите?
Сначала шум битвы всё заглушал. Но потом их уши уловили то, что услышал Самсон.
Детский плач. Тонкий и беспомощный детский плач. Из ближайшего, уже объятого пламенем дома.
Самсон встал.
– Не делай этого! – крикнул Шарлей, бледнея. – Это смерть!
– Я должен. Иначе нельзя.
Он побежал. Минуту поколебавшись, они бросились за ним. Рейневана почти тут же отпихнули и заблокировали отступающие после очередной стычки табориты. Шарлей был вынужден бежать от железного ежа напирающих защитников. Самсон пропал.
Табориты наклонили судлицы и рогатины, с криком набросились на защитников. Две роты сошлись с разгона, коля друг друга. По брусчатке лилась кровь.
И тогда из горящего дома вышел Самсон Медок.
В каждой руке он нес ребенка. Еще с десяток побледневших и тихих шло за ним, прижимаясь к его ногам и хватаясь за полы.
И вдруг шум битвы перед воротами утих, как гаснет факел, воткнутый в снег. Утихли крики. Наступила тишина, даже раненные перестали стонать.
Самсон, ведущий детей, медленно ступил между отрядами.
Он шел, а древка склонялись перед ним, стелились к ногам. Сначала словно нехотя, потом все поспешнее. Склонялись, бряцая о брусчатку, смертоносные лезвия алебард и гизарм, клинки судлиц и партизан, острия рогатин и корсек, наконечники копий и тонкие жала пик. Склонялись пред Самсоном. Кланялись пред ним. Отдавали честь. В полной тишине.
Идя по железному коридору, Самсон дошел до ворот. Шарлей, Рейневан и несколько чехов подбежали, забрали и оттащили детей. Самсон выпрямился, глубоко вздохнул, с облегчением.
С противоборствующих отрядов перед воротами как будто спали чары, и они с ревом накинулись друг на друга. А один из стрельцов в окне зацепил крюк ружья за парапет и вставил раскаленный дротик в запал.
Самсон закачался, глухо охнул. И рухнул на землю. Лицом вниз.