День первый.

И ночь первая.

О-о-о-о-у-у-у-у-о-о-у-у-у-у-о-о-у-у-уу-у-у-у-у-у-у! У-у-у-у—у-у-у-у-у—у-у-у-у-у-у-у-у! Фьюю-ю-ю—ю-ю-ю-ю-ю-ю-ю-ю-ю-ю-ю-ю—ю-ю-ю—о-о-о-о-о-о-о—оуу-у-у-у—у-у-у—о-о-о—у-у-у-у-у-у-у-у! О-о-о-о-у-у-у-у-о-о-у-у-у-у-о-о-у-у-уу-у-у-у-у-у-у! Фьюю-ю-ю—ю-ю-ю-ю-ю-ю-ю-ю-ю-ю-ю-ю—ю-ю-ю—о-о-о-о-о-о-о—оуу-у-у-у—у-у-у—о-о-о—у-у-у-у-у-у-у-у! У-у-у-у—у-у-у-у-у—у-у-у-у-у-у-у-у! Ш-ш-ш-ш-ш-ш—ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш—ш!

День второй.

И ночь вторая.

Фьюю-ю-ю—ю-ю-ю-ю-ю-ю-ю-ю-ю-ю-ю-ю—ю-ю-ю—о-о-о-о-о-о-о—оуу-у-у-у—у-у-у—о-о-о—у-у-у-у-у-у-у-у! Ш-ш-ш-ш-ш-ш—ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш—ш! А я вью-у-у-у—уу-у-уга-а-а-а-а! Или мете-е-е—е-е-ель! А еще ве-е-е-е-е-я! А еще зави-и-ии—ва!

Метуха.

Заметель.

Завороха.

Заволока.

Волокуша.

Заметь.

Сипуха.

Сипуха, это птица такая.

И я тоже – сипуха.

Кура.

Кура, это тоже птица такая.

И тоже я.

Кутельма.

Кутельга.

Хвилюга.

Фьюю-ю-ю—ю-ю-ю-ю-ю-ю-ю-ю-ю-ю-ю-ю—ю-ю-ю—о-о-о-о-о-о-о—оуу-у-у-у—у-у-у—о-о-о—у-у-у-у-у-у-у-у! Ш-ш-ш-ш-ш-ш—ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш—ш!

Люди попрятались по домам, смотрят на меня, на черную бурю.

Бу-у-у-у-у-р-ю-ю-ю-ю-ю-ю-ю-ю!

Жуткое озарение, жуткое осознание – я есть. Да не просто – я есть, а я – вью-у-у-у-г-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!

Ветер гудит, несется снежная околесица, огибает стены домов, гремит крышами.

И жутко так осознать – аз есмь, и хочется назад, в неведение, в — О-о-о-о-у-у-у-у-о-о-у-у-у-у-о-о-у-у-уу-у-у-у-у-у-у! У-у-у-у—у-у-у-у-у—у-у-у-у-у-у-у-у! – а не получится уже, уже – вью-ю-ю-ю-га-а-а-а, уже – аз есмь, уже понимаю – люди в домах, понимаю – попрятались, понимаю – железный лист на крыше…

День третий.

И ночь третья.

О-о-о-о-у-у-у-у-о-о-у-у-у-у-о-о-у-у-уу-у-у-у-у-у-у! У-у-у-у—у-у-у-у-у—у-у-у-у-у-у-у-у! Фьюю-ю-ю—ю-ю-ю-ю-ю-ю-ю-ю-ю-ю-ю-ю—ю-ю-ю—о-о-о-о-о-о-о—оуу-у-у-у—у-у-у—о-о-о—у-у-у-у-у-у-у-у!

Вьюга мечется в стенах чего-то полуразрушенного, все в арках, колоннах, ступенях, разбитых окнах — у–у-у-у-у-ух, как славно тут метаться под сводами стен, скользить по мраморным ступеням, овевать колонны, листать что-то тонкое, шуршащее, испещренное непонятными знаками…

День четвертый.

И четвертая ночь.

Вьюга думает…

…нет, сначала, конечно — Фьюю-ю-ю—ю-ю-ю-ю-ю-ю-ю-ю-ю-ю-ю-ю—ю-ю-ю—о-о-о-о-о-о-о—оуу-у-у-у—у-у-у—о-о-о—у-у-у-у-у-у-у-у!

А потом –

Вьюга думает.

Вьюга боится.

Страшно так осознать – аз есмь, страшно так сказать о себе – вьюга, страшшшно так смотреть на стены полуразрушенного строения, понимать – люди, события, страшно так листать страницы оброненной книги, понимать – что-то это значит…

….Что-то…

День пятый.

И ночь пятая.

О-о-о-о-у-у-у-у-о-о-у-у-у-у-о-о-у-у-уу-у-у-у-у-у-у! Вью-у-у-у-га носится по опустевшему городу, вью-у-у-у-га стучится в дома, в живое человеческое тепло, ищет ответы, кто скажет, кто подскажет, что за тайные знаки на пожелтевших от времени страницах…

Люди спят.

Люди не слышат.

Никто в здравом уме не выйдет из теплого дома в леденящую вью-ю-ю-ю-ю-гу-у-у-у.

Плачет метель, мечется по пустому городу-у-у—у-уу—у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у!

День шестой.

И ночь шестая.

Осознание.

Вьюга думала – страшно осознать – аз есьмь.

Думала, страшно осознать – что она вью-ю-ю-ю-га-а-а-а-а!

Оказалось – не то, не то.

Оказалось – страшно, когда листает пожелтевшие от времени страницы, начинает осознавать…

В на-ча-ле не бы-ло ни-че-го…

И тог-да…

День седьмой.

И ночь седьмая.

Вьюга торопится, вьюга спешит, столько нужно успеть сделать, столько-столько, камень на камень, камень на камень, выложить кирпичную стену, выстроить колонны, бережно-бережно – извилисты арки, бережно-бережно подбирает осколки стекол, пытается составить причудливый витраж…

…не получается.

Еще.

Еще.

О-о-о-о-у-у-у-у-о-о-у-у-у-у-о-о-у-у-уу-у-у-у-у-у-у!

Вью-у-у-у-га носится по улицам, бьется в дома, в окна, в двери, вью-у-у-у-уга зовет людей, зовет хоть кого-нибудь, прочь из дома в холод ночи, скорей, скорей, еще нужно портики сделать, и арки, и портал, и…

…нет.

Никто не выходит из домов, никто не хочет покидать теплые спальни, уютные кресла возле очага.

Там? На вершине холма? Слушайте, я не знаю, что там…

Там? А там разве что-то есть?

Там? Это где это?

Что там, что там, дайте поспать… о-о-ох, вьюга так и воет…

Вьюу-у-у-угагаа-а-а-а-а!

Вьюга мечется, вьюга торопится, вьюге так много надо объяснить людям, так много, так много, а нужно еще поставить драгоценный амулет на хитросплетении арок, перекрещение золотых линий, и… а? что такое? Как? Почему-у-у-у-у-у-у-у?

А потому.

А светает.

И вьюга кончается.

Не век же ей, вьюге, быть.

Ползут по снегу остатки поземки, змеятся, умирают.

Рассвет.

Недостроенный храм, тающий в тумане.

А пусть будет Югли, говорит прабабушка Снежица.

И все сразу ворчат, ну что вы, какой Югли, выдумали тоже – Югли, сказали тоже – Югли, какой Югли, ужас какой – Югли, что, кроме Югли и нет никого больше?

Югли слишком большой, говорит дядюшка Метелиц.

Югли слишком маленький, говорит прапратетушка Гололедишна.

Югли слишком глупый, говорит Снежин.

Югли слишком глупый, говорит ветер в трубе, какой-то там родственник по какой-то там линии.

А вот – Югли, — говорит прабабушка Снежица.

И все смотрят на Югли, что за Югли такой, да справится ли, а то мало ли, детей-то в Таймбурге пруд пруди, уж неужто получше Югли не найдется.

Ветер в трубе прислушивается, прабабушка Снежица поддувает, Снежин заглядывает Югли в раскрасневшееся лицо. Югли как Югли, не лучше, не хуже других, спешит домй, надо еще хлеба взять, и пряников рождественских, и крылопатку, и огонь для камина купить. А там и домой можно, огонь в очаг пустить, сидеть в тепле, слушать вой ветра.

Ну да ладно.

Пусть будет Югли.

Тут по обычаю Югли стучат в окно, подойдет, не подойдет, ждут. Если не пойдет к окну, к холодлу зимы, к темноте студеной ночи – не наш человек, не годится. А вот если не побоится…

Не боится Югли, идет к окну, с интересом смотрит на весточку, которую сестрица Морозица набросала инеем на стекле.

Все понимает Югли.

Его выбрали.

Югли кланяется сестрице Морозице, и прабабушке Снежице, и дядюшке Метелицу, и

Снежину, и всем-всем, а особо ветру, который живет в трубе. Пишет весточку родным, чтобы к ужину не ждали, а то мало ли когда Югли вернется. Одвается по погоде, прапратетушка Гололедишна неодобрительно смотрит на новомодную курточку и ботинки, вздыхает что-то, что вот раньше-то в старые добрые времена так не ходили…

Ну и тут по традиции потолок темнеет, серебряные звезды из темноты сыплются. Югли уже не маленький, уже знает всё, а всё-таки ему расскажут, ну по традиции так положено. Что беда случилась, Зимушка-Зима Новый Год в серебряной клетке спрятала, теперь Новый Год не наступит, если Югли его не освободит. Если, конечно, не испугается Югли, пойдет за дальние дали и ближние близи, высокие выси и низкие низи.

Югли кивает.

Югли пойдет.

Ну и тут снова по обычаю все идут к Югли, велят Югли выбирать, что он с собой в путь возмет. Сестрица Морозица говорит, я тебе подарю свечку, которая тьму отгоняет, а прапратетушка Гололедишна говорит, а я тебе подарю волшебный компас, который путь укажет, а прабабушка Снежица говорит, я тебе санки волшебные подарю, они тебя от ран вылечат… ой-ой, вссе-то перепутала прабабушка Снежица, не от ран вылечат, а увезут тебя по небу, куда захочешь. А ветер в трубе говорит, а я тебе волшебный шар подарю, в нем будущее видно, а…

Вот так вот все Югли свои подарки показали, а Югли выбирать будет, чей подарок ему милей, с чем он пойдет в путь.

А Югли посмотрел – и волшебный шар выбрал.

И дядюшка Метелиц испугался.

И прапратетушка Гололедишна испугалась.

И прабабушка Снежица испугалась.

И сестрица Морозица.

И Снежин.

А больше всех – ветер в трубе.

И зашептались все, зашептались, зашушукались, да как это так, да первый раз такое за много-много веков, чтобы кто-то выбрал волшебный шар.

Что-то будет теперь.

Ну, дядюшка Метелиц всех успокаивает, что же, и волшебный шар пригодится тоже, не зря же его делали.

Югли идет из тепла на улицу, в снежную круговороть, кутается потеплее, шагает через старый город, припорошенный снежком, мимо газетных киосков, мимо пестрящих новостей, белые против черных, черные против белых, синие против красных, красные против синих, война неизбежна…

Югли спешит к городским воротам, за окраину города, там темно, там уже нет праздничных огней, там начинается лес, глубокий, темный, который кажется бесконечным. Тут-то Югли и пожалеет, что санки не взял, дорог-то в лесу нет. И что компас не взял, Югли тоже пожалеет, вот теперь ищи-свищи этот новый год. Ну да ничего, что есть, то есть, Югли в шар смотрит, чего-то там видит, на город через шар смотрит, на лес…

Югли в лес идет.

Остальные за ним издалека смотрят, дядюшка Метелиц, прапратетушка Гололедишна, прабабушка Снежица, сестрица Морозица, ветер в трубе – смотрят издалека, как-то Югли по лесу пройдет, как-то Зимушку-Зиму одолеет, как-то Новый год из Серебряной клетки выпустит. А Югли ничего, Югли в шар смотрит, видит, где в ловушку попадет, где в силки, где в ветвях запутается, где в снегу заплутаает, а где на тропу выйдет. Зимушка-Зима притаится, в засаде устроится, а Югли мимо пройдет, Югли же в шар смотрит.

Дома родители Югли письмо читают, что Югли к ужину не ждите, а когда вернется, неведомо. Папа Югли телевизор включает, а там опять все то же, синие против красных, красные против синих, черные против белых, белые против черных, война неизбежна…

А Зимушка-Зима Югли выследила. Долго ли ей. Понесась по веткам, закружилась, завьюжила, у-у-у-ух, вот-вот схватит…

А Югли р-раз – и в сторону.

Р-р-аз – и в другую.

Югли же в шар волшебный смотрит, Югли же видит, куда Зимушка-Зима кинется.

Раз, два, хлоп, хлоп, запуталась Зимушка-Зима, затерялась, а где Югли, а не видать Югли. А Югли уже во-о-о-н где далеко, лестницу нашел, что до самой луны ведет, ступенька за ступенькой, все круче, все дальше и дальше прыгать приходится. Ну да ничего, Югли смотрит, где какая ступенька подточена, он на ту и не встанет, Югли же в шар смотрит, будущее видит.

Так-то Югли – раз-два-три – до месяца добрался, а там серебряная клетка висит, здоровущая такая клетища, а там Новый Год сидит, крыльями хлопает, радуется, освободитель пришел.

Вот и ключ на ступеньках лежит.

А тебе здесь хорошо, спрашивает Югли.

А хорошо, говорит Новый Год, у меня тут хоромы до небес, и комнаты, комнаты, комнаты, и зал с камином, и лестницы, только как же люди без Нового года-то…

А ничего, говорит Югли, обойдутся.

Да как так обойдутся, спрашивает Новый Год.

А вот так, говорит Югли. И Новому Году кланяется, не поминай лихом, и все такое.

И домой идет.

И не просто идет, а так идет, чтобы Зимушку-Зиму встретить, где она там прячется. Вот Зимушка-Зима на него уш-ш-ш-шух-х-х – налетела, крыльями белыми машет, отдавай, отдавай ключи.

А Югли раз – и ключи протягивает.

И тут-то все захлопотали,

И дядюшка Метелиц.

И прапратетушка Гололедишна.

И прабабушка Снежица.

И сестрица Морозица.

И Снежин.

А больше всех – ветер в трубе.

Да как так, да как можно-то, вот зачем Югли выбрали, кому он нужен вообше, этот Югли, кто вообще предложил Югли этого…

Это все прабабушка Снежица виновата.

А что прабабушка Снежица, ворчит прабабушка Снежица, кто ж знал, что так будет-то, первый раз у нас такое, чтобы кого-то выбрали, а он раз – и Новый Год-то не выпустил.

Вот так бывает.

Югли домой идет, в дверь стучится, отец Югли открывает, тут же дверь захлопывает. Югли в дверь колотит, отец снова открывает, и смотрит на Югли, как на… не на Югли, а сквозь Югли смотрит.

И все сквозь Югли смотрят.

На стол собирают, огонь в очаге поправляют, мама чай разливает, на Югли никто не смотрит.

Югли не выдерживает, Югли срывается на крик, да вы не понимаете, да вы сами-то посмотрите, сами-то…

И шар показывает.

В котором будущее видно.

Люди шар смотрят, а там…

Мама плачет.

Отец Югли сжимает кулаки, до крови. Обнимает Югли, молодец, пацан…

Сестренка маленькая еще, еще не понимает.

Старший брат хочет выругаться, а дома ругаться нельзя.

И дядюшка Метелиц, и прапратетушка Гололедишна, и прабабушка Снежица, и сестрица Морозица, и Снежин, а больше всех – ветер в трубе, смотрят, слушают, понять не могут, что-то там Югли в шаре увидел…

Отец комкает газету, бросает в мусор, на газете пестреют заголовки – синие против красных, красные против синих, война неизбежна…