Ну вот новое творение, только что с пылу — с жару. Альтернативная история. Конец девятнадцатого века. Битва Британской и Австро-Венгерской Империй за Луну.
Подскакиваю на постели, даже не говорю дядюшке, что сейчас пять утра, и все нормальные люди спят.
— Ты только посмотри на это…
Вежливо смотрю на пожелтевший свиток, пытаюсь разобрать тайные знаки, не могу.
— Это… это…
— …это я купил утром на рынке… ты только посмотри…
Еле сдерживаюсь, чтобы не спросить – почем. Лучше не спрашивать.
— Мэтти! – дядюшка всплескивает руками, — ну ты бы хоть какое-то уважение оказал свитку!
Оказываю свитку уважение, наливаю ему чай, хочу усадить в кресло у камина, тут же спохватываюсь, что это может быть небезопасно для листка.
Хочу спросить, что на нем написано.
Не спрашиваю, чтобы не вызвать очередную вспышку дядюшкиного гнева, а то знаю я моего дядюшку, он полагает, каждый образованный человек должен уметь читать на всех языках мира…
— Мэтти! Ну, ты бы хоть проявил уважение к гостю!
— Но я же… налил ему чай…
— Чай он налил… хоть бы поинтересовался, что на нем написано!
— Я… я пытаюсь разобрать…
— И?
— Ну… — вру напропалую — записи какого-то купца…
— И что же он пишет?
— Ну… какие товары у него там… шелка… пряности…
— Мэтти! Уж не хочешь ли ты сказать, что понимаешь язык, который никто не может расшифровать?
— Э-э-э…
— Мэтти, Мэтти… даже не вздумай врать своему дядюшке, он видит тебя насквозь…
— А… а что здесь написано?
— Этого никто не знает, друг мой… никто не знает…
Я понимаю, о чем думает дядюшка. О несметных сокровищах, про которые знает этот свиток папируса – и молчит.
Осторожно обращаюсь к листку, не знаю, поймет ли он меня.
— Уважаемый… вы не могли бы показать нам… Ну… то, что вы видели… то, что вы знаете…
— О, со всем моим превеликим удовольствием! – листок берет шляпу и надевает легкий шарфик, — пойдемте… я вам все покажу…
Наскоро одеваюсь, спешим за листком в лабиринты улиц южного города, свиток папируса ведет нас на городской рынок, расхваливает бусы, статуэтки, фигурки сфинксов…
…вечереет.
С наслаждением вытягиваюсь на кровати в гостиничном номере, думаю, пора затопить камин, ночи здесь холодные.
Вспоминаю про папирус.
— Э-э-э… — хочу обратиться к свитку по имени, но не знаю, как его зовут, — можно вас спросить?
— Да, конечно.
— А… а что на вас написано?
— А… а ничего.
— В смысле?
— Во мне нет никакого смысла.
— Но… — хлопаю себя по лбу, — а, так вы же… — хочу назвать его фальшивкой, тут же смущаюсь, думаю, насколько вежливо будет назвать фальшивку фальшивкой, все-таки… — м-м-м-м…
— …ненастоящий…
Вспоминаю торговцев, которые на задних дворах своих лавочек делают папирусы, потом продают их как величайшую древность…
— Молодой человек… как вас… Мэтти…
— Да, верно.
— …Мэтти… можно вас попросить… не говорить дядюшке, что я…
— …что вы, что вы, никто не узнает…
— А то я боюсь, как бы меня не выбросили…
— …можете не сомневаться, этого не случится. Вы займете почетное место в дядюшкиной коллекции… Он проведет еще немало вечеров в попытке разгадать вашу тайну…
Свиток сердечно благодарит меня. Наливаю чай. Хочу предложить свитку место у очага, тут же спохватываюсь, что это небезопасно.
Ой, боюсь, тогда мы совсем не найдем ведущих… Не знаю, конечно… но если Пышкин устал вести даже простой Пендель (не упрек Пышкину, все мы люди, все устаем, у всех своя жизнь), и меня тоже еле-еле хватит вывесить топик пенделя, похвалить/ободрить авторов… То есть ли люди, готовые вести целый обзор? Идея хорошая, но найдутся ли желающие…
Спасибо за отзыв.
Да, музыку надо попричесать в мультике…
Не розу, а прозу!
Это я…
Ну вот новое творение, только что с пылу — с жару. Альтернативная история. Конец девятнадцатого века. Битва Британской и Австро-Венгерской Империй за Луну.
"1vOTNk6Rtcc"
Тогда вот так:
— Мэтти, ты посмотри! Ты только посмотри!
Подскакиваю на постели, даже не говорю дядюшке, что сейчас пять утра, и все нормальные люди спят.
— Ты только посмотри на это…
Вежливо смотрю на пожелтевший свиток, пытаюсь разобрать тайные знаки, не могу.
— Это… это…
— …это я купил утром на рынке… ты только посмотри…
Еле сдерживаюсь, чтобы не спросить – почем. Лучше не спрашивать.
— Мэтти! – дядюшка всплескивает руками, — ну ты бы хоть какое-то уважение оказал свитку!
Оказываю свитку уважение, наливаю ему чай, хочу усадить в кресло у камина, тут же спохватываюсь, что это может быть небезопасно для листка.
Хочу спросить, что на нем написано.
Не спрашиваю, чтобы не вызвать очередную вспышку дядюшкиного гнева, а то знаю я моего дядюшку, он полагает, каждый образованный человек должен уметь читать на всех языках мира…
— Мэтти! Ну, ты бы хоть проявил уважение к гостю!
— Но я же… налил ему чай…
— Чай он налил… хоть бы поинтересовался, что на нем написано!
— Я… я пытаюсь разобрать…
— И?
— Ну… — вру напропалую — записи какого-то купца…
— И что же он пишет?
— Ну… какие товары у него там… шелка… пряности…
— Мэтти! Уж не хочешь ли ты сказать, что понимаешь язык, который никто не может расшифровать?
— Э-э-э…
— Мэтти, Мэтти… даже не вздумай врать своему дядюшке, он видит тебя насквозь…
— А… а что здесь написано?
— Этого никто не знает, друг мой… никто не знает…
Я понимаю, о чем думает дядюшка. О несметных сокровищах, про которые знает этот свиток папируса – и молчит.
Осторожно обращаюсь к листку, не знаю, поймет ли он меня.
— Уважаемый… вы не могли бы показать нам… Ну… то, что вы видели… то, что вы знаете…
— О, со всем моим превеликим удовольствием! – листок берет шляпу и надевает легкий шарфик, — пойдемте… я вам все покажу…
Наскоро одеваюсь, спешим за листком в лабиринты улиц южного города, свиток папируса ведет нас на городской рынок, расхваливает бусы, статуэтки, фигурки сфинксов…
…вечереет.
С наслаждением вытягиваюсь на кровати в гостиничном номере, думаю, пора затопить камин, ночи здесь холодные.
Вспоминаю про папирус.
— Э-э-э… — хочу обратиться к свитку по имени, но не знаю, как его зовут, — можно вас спросить?
— Да, конечно.
— А… а что на вас написано?
— А… а ничего.
— В смысле?
— Во мне нет никакого смысла.
— Но… — хлопаю себя по лбу, — а, так вы же… — хочу назвать его фальшивкой, тут же смущаюсь, думаю, насколько вежливо будет назвать фальшивку фальшивкой, все-таки… — м-м-м-м…
— …ненастоящий…
Вспоминаю торговцев, которые на задних дворах своих лавочек делают папирусы, потом продают их как величайшую древность…
— Молодой человек… как вас… Мэтти…
— Да, верно.
— …Мэтти… можно вас попросить… не говорить дядюшке, что я…
— …что вы, что вы, никто не узнает…
— А то я боюсь, как бы меня не выбросили…
— …можете не сомневаться, этого не случится. Вы займете почетное место в дядюшкиной коллекции… Он проведет еще немало вечеров в попытке разгадать вашу тайну…
Свиток сердечно благодарит меня. Наливаю чай. Хочу предложить свитку место у очага, тут же спохватываюсь, что это небезопасно.
А герой потом попадет в прошлое, где разворачиваются интересующие его события? А потом окажется, что убийца — он сам?
Ну чё это, 50\50… и чего делать будем…
Ой, боюсь, тогда мы совсем не найдем ведущих… Не знаю, конечно… но если Пышкин устал вести даже простой Пендель (не упрек Пышкину, все мы люди, все устаем, у всех своя жизнь), и меня тоже еле-еле хватит вывесить топик пенделя, похвалить/ободрить авторов… То есть ли люди, готовые вести целый обзор? Идея хорошая, но найдутся ли желающие…
Чего состоялся, давайте тоже стихи! И прозу!
Пылающий робот:
Глазастый:
Звездный странник
Трасса:
Обитель Луны
Караван:
Космический город:
Были звезды…
Смотрим в черную мглу морозную,
Смотрим в небо – который раз,
И большие белые звезды
С удивлением смотрят на нас
Сотрясаем войнами грозными
Мир-планету, топим в крови,
И глядят далекие звезды
Без презрения, без любви
Снова строим какие-то козни,
Снова заговоры плетем,
И не смотрим на белые звезды,
Как положено – чуда не ждем
Деньги перебираем гроздьями,
Как единственное святое,
И в большие белые звезды
Не поднимется уж никто
Разойдемся – праздно и поздно,
Никому уже не нужны…
А большие белые звезды
Так же смотрят из вышины
И когда вот так неосознанно
Сыру-землю спалит война,
Все большие белые звезды
Будут так же смотреть на нас
Будет пепел и мгла морозная,
Погребального ветра трель,
И большие белые звезды
На руины будут смотреть,
И проклюнется кто-то простенький
Через пепел и через тьму,
И большие белые звезды
Те – в глаза поглядят ему,
Кто-то будет расти, строить козни,
Строить замки и жечь мосты,
И большие белые звезды
Будут так же глядеть с высоты
Огромный хвост опять пылает мой
Пурпурным светом,
Я пролетаю снова над землей,
Я – сын кометы.
Я в небесах, как рыба на воде
В блестящих пятнах,
И, наклонясь, смотрю я на людей
Мне непонятных.
А у людей от Франции до Азии
Своя любовь, надежды и фантазии,
А у меня, как детища комет,
В душе пустынной ничего и нет.
Они в часы полночной темноты
И в стужу злую
Друг другу дарят белые цветы
И поцелуи,
Друг другу смотрят в бледное лицо,
Как в отраженье,
Навеки с кем-то связаны кольцом,
Как притяженьем.
А у людей от Франции до Азии
Своя любовь, надежды и фантазии,
А у меня, как детища комет,
В душе пустынной ничего и нет.
Сентябрь
Пределы горизонта шире,
Иней на траве,
Седой туман, разбитый в дым дождями дробными,
И все живое в этом мире,
И каждый человек
Стремится бессознательно к себе подобному,
Что было в августе нетленно,
Разметает в прах
Косыми ливнями, туманами молочными,
И каждый Бог в своей Вселенной
И своих мирах
Страдает в эти дни от одиночества
На самом деле стихи старые, но нигде не засвеченные.
А взгляды бросали до космоса люди,
А взгляд умирал, а взгляд умирал,
И смотрят, и смотрят, и судят, и судят
Миры – о мирах, миры – о мирах.
Толчется вода в галактической ступе –
Вода – а не кровь, вода – а не кровь,
И так неподвластны, и так недоступны
Миры – для миров, миры – для миров.
Хоть сколько смотри – ничего не узнаешь,
Ложись – помирай, ложись – помирай,
И взглядами снова стреляют, стреляют
Миры – по мирам, миры – по мирам.
Мечтать и надеяться, спорить – не хватит ли?
Кто нас разделил – тот больно суров,
И что-то берут, что-то хищно захватывают
Миры – у миров, миры – у миров.
И то, что не сложится – в то снова не верится,
Как будто барьер в мирах умирал,
И снова глядят – и целятся, целятся
Миры – по мирам, миры – по мирам.
Конечно, усё новое, токо щас на коленке написанное.
Контакты
Шлю сигналы тебе, как земля шлет луне,
Ориону и Марсу – через космос и вьюгу,
Люди разных миров, люди разных планет
Ходят мимо – не понимают друг друга.
А сигналы все тише, безнадежней и глуше,
Люди ходят ненужные, люди ходят свободные,
Мы запутались сами – все глубже и глубже,
В межпланетных контактах четвертого рода.
Растеряем друг друга в переулках столицы:
Мы не видим добрейших, мы не видим мерзавцев.
Мы встречаемся – смотрим в холодные лица
Непонятных, неведомых цивилизаций.
А потом нападает на Землю – Луна
И войной Орион разгорается где-то,
Межпланетные войны кипят между нами
И взрываются в клочья ракеты, ракеты.
И горит Орион, и пылает Луна,
Возвращаемся с боем к исходным планетам,
И опять выпускаем сигналы, сигналы
От земли до небес.
Ждем ответа.
Луна (Это из старых текстов, он даже есть на каком-то конкурсе)
Я вижу наяву, всерьез
Что над мной потоки звезд
А подо мной одна огромная Луна
В каком созвездии Луна
Неважно – для меня она
Четыре месяца полна и холодна
Судьба надлунная – не мед,
И кто-то сразу не поймет
И на земле быть может, скажут: “Ну и ну!”
Свою огромную любовь
И свой большой планетный кров
Я променял на бесконечную Луну
Под знаком полной Луны
Мой вездеход видит сны
И лунный город засыпает во мгле
Под знаком полной Луны
Мой вездеход видит сны
И дарит свет такой далекой Земле
Переключая тормоза
И над луной подняв глаза
На вездеходе на рассвете выходя,
Я все стараюсь разглядеть
Мне недоступный мир людей
За пеленой метеоритного дождя
Отсвет ракет на тополя
И встретит ласково земля –
Все это будет, может, завтра, а пока
Готов я верить иногда,
Что на луне есть города,
А на земле одна вода и облака
Готов я долгие года
Бродить по кратерам, хребтам
На вездеходе подниматься в вышину,
Но вспомню я в который раз,
Что на земле в полночный час
Меня ждет то, что променял я на луну
В расчетах бившись над досаднейшей промашкою,
Уйдя от Млечного Пути килопарсек на сто,
Услышал я, как зашуршал бумажками
Мой вентилятор, мной поставленный на стол
Усталый, раздосадованный шорохом
Нажал на клавишу прибора “сеть”
И вспомнил я, как по ночам в огромном городе
Шуршали листья под ногами на шоссе
Я шел по листьям и смотрел на звезды,
К которым плавно уносились мысли
И прелесть осени понял слишком поздно,
Идя по звездам, думая о листьях
Здесь, в корабле ничто мне не мешает,
Постель и комната пронзительно чиста:
Напрасно я все ящики обшарил
В напрасных поисках осеннего листа!
Его не воссоздать приборами титановыми,
Не заприметить где-нибудь вдали
И не пошлешь запрос на геостанцию
Прислать по почте пожелтевший лист…
Их на земле сжигают миллионами
А здесь мне нехватает одного
В рычании реакторов протоновых
И вое квантовых радиоволн
Не забыть
Дождь изранил асфальт первострелами длинными,
Кляксы туч распластались на плоской луне,
За какие грехи, за какие провинности
Был я послан на бренную землю извне?
Истекает пакетик темным чаем отчаянно,
Ложка жалобным звоном сонаты поет,
И должно быть, никто из людей не скучает
О том мире сильнее, чем сердце мое.
В темных сумерках сна вспоминаю неистово,
Чуя чуть долетающий с небес фимиам,
Внепланетных миров неподвластные истины
Человечьему мозгу в две тысячи грамм.
Там я был – вспоминаю – властелином галактики,
Неделимой Вселенной безграничный кумир,
В колесницу впрягал четырех птеродактилей,
Облетая подвластный мне космический мир,
Звездной пылью укроясь, как вуальною марлей,
В глубине нерожденных квазаров горя,
И осколки разбитых мною вражеских армий
Раньше в черные дыры я горстями швырял,
Звезды сеял по небу в серебряном сите,
Неизменным был гостем и в аду и в раю, —
За какую ж провинность Верховный Властитель
В оболочку живого бросил душу мою?
Поселил на земле? Плоским лбом прижимаюсь
К переливам оконным голубого стекла,
В клетке черепа годы отчаянно мая
Драгоценный, никчемный человеческий клад.
Подоконник усеян Беломором и Явою,
Только будут куранты в отдалении бить,
Вспоминая о прошлом, переставшем быть явью:
Не вернуть — не забыть,
Не вернуть –
Не забыть