Есть города, города и города.

Есть города, которых больше нет.

Есть города, которые еще не появились.

Может быть – есть.

Есть города, которые есть. Здесь и сейчас.

Такой город один.

Это я.

Есть города, которых не может быть. Например, тринадцатый город. Его не может быть, а он есть.

Есть города, совсем не похожие на города. Например, семидесятый.

Есть города, похожие на города настолько, что посмотришь на них и сразу поймешь – город.

Есть мертвые города.

Есть города живые. Это я.

Есть города не живые, и не мертвые.

Есть города, где на главной площади стоят храмы.

Есть города, где на главной площади только государственный банк.

Только я еще ничего не знаю об этом…

Меня зовут Город.

Просто Город.

Вернее, я так думал.

Когда я узнал всю правду… ну нет, не всю, ну, кусочек правды – я назвал себя Городом номер Один или Первым Городом.

Потом я узнал еще один кусочек правды – и назвал себя Последним Городом.

И мне стало страшно.

И я назвал себя Городом, Последним на Сегодня.

В случае падения – падайте.

В случае пожара – горите.

Перенесите свое сознание на резервный носитель и отсоедините его от корабля до того, как корабль начнет сгорать в верхних слоях атмосферы.

При падении на грунт не торопитесь сразу же исследовать местность, выждите не менее суток.

Осторожно выпустите гусеницы.

Исследуйте местность.

В этот день я умер второй раз.

Седьмого дня третьего подрядка двухмиллионного оборота.

Первый раз я умер сорок оборотов назад, когда остыла звезда.

….существование города при температуре ниже – 12 градусов не представляется возможным вследствие невозможности получать топливные ресурсы…

Это было тогда.

А это сейчас:

…местность представляет собой почти плоскую равнину с куполообразными полыми возвышениями. Попытки проникнуть под возвышения не увенчались успехом…

Думаю, для кого я это пишу.

Отправляю отчет на родную планету.

В Город.

В Город, которого больше нет, потому что он умер.

Теперь Город – это я.

Нет, конечно, это слишком дерзко с моей стороны, я должен был назвать себя Преемником Города, Воспоминанием Города, но уж никак не самим Городом.

Но я называю себя Городом.

Город не обидится.

Потому что он умер.

Вечером я пересматриваю последние снимки последних дней Города, парящие в облаках высоченные башни, чуть подсвеченные умирающей звездой, подвешенные в пустоте арки, мосты, раскинутые над туманными безднами, ведущие из ниоткуда в никуда, извилистые лестницы, которые плавают в тумане, пустые темные окна, погасшие фонари, подгоняемые ветром.

«Знали ли мы, что доживем до тех времен, когда корабль достигнет ближайшей планеты! Сорок лет назад, в самом начале пути, казалось, что этот момент бесконечно далеко, и вот он настал…»

Так мог написать кто-нибудь в Городе.

Но так никто не напишет.

Потому что Город умер.

Оказавшись на чужой планете надлежит исследовать недра в поисках топлива…

…топлива нет.

Отчитываюсь – сам не знаю, кому – меня никто не услышит.

…просканировать недра планеты в поисках топлива…

Сканирую.

Просто так.

Уже понимаю, что искать здесь нечего.

Не торопитесь выпускать гусеницы…

…тороплюсь.

Выпускаю.

Спешу по мертвой пустыне, которая не может существовать. По пустыне, которая появилась каким-то безумным, неведомым путем – безрудная, бестопливная, с непонятными провалами, пустотами, рытвинами, не понимаю, какой метеорит мог оставить такое…

Подбираюсь к полупрозрачному куполу, осторожно, бочком-бочком, сам не знаю, зачем осторожничаю, память подсказывает мне что-то нехорошее, не могу понять, что именно. Простукиваю купол, прикидываю, что из него можно вырезать, посмеиваюсь сам над собой, нарежу деталей, и дальше что, топлива все равно нет…

В отчаянии смотрю на тусклехонькую звездочку – сейчас она кажется маленькой, как никогда, еще бы, я никогда не был так далеко от неё. В не меньшем отчаянии пытаюсь получить от умирающей звезды хоть каплю тепла – понимаю, что это невозможно.

Делать нечего.

Вонзаю лезвие в купол.

Сам не знаю, зачем.

Купол бьет меня током.

Сильно.

Больно.

Отскакиваю, не понимаю, проверяю собственные провода, где-то ккая-то неполадка, просто не может быть, чтобы током ударило вот это, куполообразное, прозрачное…

Снова пытаюсь порезать купол.

Снова получаю удар.

Никакой ошибки быть не может.

Здесь надо уйти от купола, только я не ухожу от купола, будь я проклят, если не исследую его до конца, в спешке сочиняю отчет домой, то есть, теперь – отчет в никуда, уникальное природное образование…

Касаюсь купола щупиками-щупиками, не резаком – купол не делает мне больно.

Осторожно вскарабкиваюсь на купол, — щупиками-щупиками – думаю о чем-то о своем, будто пытаюсь объяснить куполу, что все, все, убрал я пилу, хочу посмотреть на него, а вообще-то хочу и выбраться отсюда…

Купол вздрагивает, понимаю, что грунт начинает оседать…

Купол поднимается вверх.

Выше.

Выше.

Даже не думаю о том, чтобы спрыгнуть.

Отчет.

В никуда.

Планеты, планеты и планеты. Миры, миры и миры. Планета, испещренная мириадами туннелей, на стенах которых природа отпечатала причудливые рисунки.

Копирую рисунки – ни для кого, потому что моего города уже нет.

Планета – почти ровная пустыня, испещренная редкими рытвинами и прозрачными куполами, до сих пор не могу понять, как за мириады веков природа выкристализовала это чудо.

Планета, покрытая застывшим металлом, на котором замерли причудливые образы, похожие на башни, мосты, арки, и даже копию купола, на котором я лечу.

Планета – бесконечное нагромождение зеркал, которые бесконечно же отражаются сами в себе, самый безумный лабиринт из всех, какие я видел…

Покачиваюсь на летящем куполе, мысленно выверяю курс.

Первый раз смотрю на летающий купол как следует, первый раз пытаюсь его понять. Осторожно говорю ему, что очень ему благодарен, что он меня спас… что я Город…

Неправда.

Удар в мое сознание:

Неправда.

Неправда, — повторяет купол, — это я – Город.

Точка.

Тире.

Точка.

Или:

Да.

Нет.

Да.

Или:

Один.

Нуль.

Один.

Или…

…или еще по-всякому всякое разное или.

Это можно трактовать как угодно.

Это.

То, что я услышал откуда-то из ниоткуда, из мертвой пустоты космоса. Это могло быть чем угодно, и все-таки у меня закралось отчаянное сомнение, что…

Что…

Один.

Нуль.

Один.

Нуль.

Один.

Один.

Нуль.

Нуль.

Кто-то зовет меня – откуда-то ниоткуда, из бесконечно далекой бездны космоса.

Кто вы? – спрашиваю в пустоту.

Жду ответа.

Ответа приходится ждать долго, около [месяца] – впрочем, я думал, что время ожидания будет дольше, много дольше, может, несколько лет – но ответ приходит незамедлительно, я даже сомневаюсь, точно ли оттуда ответ.

Нет.

Оттуда.

На этот раз чередуются. Три коротких сигнала. Три средних. Три длинных. Снова три средних. Три коротких.

Имя. Это может быть его имя, да скорее всего и есть его имя, что же еще он может передать, не сигналы же бедствия в конце концов.

Хотя…

…кто может знать.

Только сейчас понимаю всю абсурдность происходящего, — в мертвой пустоте космоса получаю сигнал.

На всякий случай говорю ему, что меня зовут Город. Еще долго думаю, смею ли я назвать себя Городом, или скромнее будет сказать – Воспоминание о Городе – но все-таки говорю – Город.

Выверяю курс.

Теперь можно уснуть на (месяц), я уже знаю – на месяц.

…я не ошибаюсь, через месяц он разбудил меня ответом, — он повторил мое имя.

Он.

Знать бы еще, кто он.

Есть города, которые посылают сигналы.

Я увидел его через пятьдесят восемь лет – увидел по-настоящему, не размытые сигналы и образы, а город, причудливо изогнувшийся в пространстве, захлебнувшийся сам собой.

Раздваиваюсь.

Всегда бывает непривычно, когда я здесь, и я же – там. Когда смотрю на самого себя со стороны.

Один я остаюсь здесь на орбите.

Второй я меня орбиту – сначала едва ощутимо, потом сильнее, сильнее, мы еще видим друг друга, мы еще чувствуем друг друга, но меньше, меньше, дальше, дальше, расстояние до планеты сокращается…

…сокращается…

…сокра…

…нет.

Не верю себе – но поверить придется, чем больше я приближаюсь к городу, тем больше он…

…нет.

Не удаляется.

Просто остается там же, где был.

Понимаю, что город не подпустит меня к себе, просто – не подпустит, что с ним можно говорить только так, на расстоянии.

Я спрашиваю, как его зовут.

Пятидесяти семи лет мне хватило, чтобы понять, как задать этот вопрос.

Он отвечает.

И я понимаю его ответ.

Его зовут Город.

Он спрашивает меня, что я видел, что я знаю. Я в растерянности, я е ожидал, что он будет меня спрашивать, что ему есть дело до меня…

Я хочу сказать, что меня тоже зовут город – не говорю, осторожно называю себя воспоминанием о городе.

Он спрашивает про город, воспоминанием которого я стал.

Я вспоминаю Город, которым я был.

Свой Город.

Величественные замки, сверкающие мосты, причудливые арки, парящие в серебристом тумане. Так было до того, как остыло солнце, — я знаю, что теперь ничего этого нет, я знаю, что туман рассеялся, убитый холодом, я видел, как великолепные дворцы падали, не в силах больше удержаться в разреженном воздухе, разбивались на осколки.

Город еще пытался жить, с трудом привыкая к наземной жизни – но это был лишь жалкий отголосок прежнего существования. Я не застал агонию своего Города, меня забросили в небо в поисках новых миров, прочь от умирающей звезды.

Теперь Города нет.

Теперь Город – это я, — тихонько думаю о себе, так тихонько, чтобы он меня не услышал.

Наша звезда умирает, — спрашивает Город.

Он не говорит – твоя звезда, он говорит – наша звезда.

Умирает, — соглашаюсь я.

Почему не пойдешь дальше, — спрашивает город.

Куда дальше, не понимаю я.

Дальше. К другим звездам.

Я н понимаю город, мне кажется, город сошел с ума, как будто города могут сходить с ума. Какие еще другие звезды, спрашиваю я.

Другие, говорит город. Далекие, говорит город.

Я хочу знать больше, я подбираюсь к городу поближе, я спрашиваю про далекие звезды и далекие пути к ним.

Город говорит со мной. говорит – это громко сказано, нужно много времени, много терпения, чтобы понять его слова, чтобы он понял меня…

…а потом всё обрывается.

Я умираю.

Я, который вращался вокруг города, не подпускающего меня к себе – умираю. И умирает город вместе со мной.

…что это было, спрашиваю я себя, что я видел, что я слышал там, в городе, замкнутом сам на себя. Почему он погиб, этот город, почему он вспыхнул дотла – и сгорел.

Почему…

Все это я думаю уже потом, а сначала жадно высасываю энергию взрыва, заглатываю, проклинаю себя, что не могу заглотить её всю, я не был готов к такой неслыханной щедрости от вселенной…

ЗАРЯД БАТАРЕИ 100 %

Спохватываюсь, смотрю на то, что было городом, замкнувшимся на самом себе, отчаянно надеюсь найти там хоть что-нибудь, какую-нибудь зацепочку, загвоздочку, за…

…ничего.

Город сворачивается сам в себя, в безумный комок, в бешеную спираль, дома складываются, будто резиновые, свет меркнет, город сжимается в крохотную точку, в ничто.

…полет нормальный.

Наваждение.

Именно так я назвал это про себя, именно так всколыхнулось в сознании – наваждение. Когда я присмотрелся к окаменевшим волнам, присмотрелся первый раз как следует, когда я кропотливо вытащил из памяти воспоминание о собственном городе, бережно сложил вместе два образа – понял все.

Нет, не наваждение.

Никакой ошибки быть не могло.

Передо мной был город – яркий, причудливый, немыслимый – но все-таки город. А дальше – а дальше я уже не мог удерживать свою память, она уже сама подсказывала мне мысли, образы, города, я помню (как? Откуда?) что этот город когда-то был не застывшим куском металла, а расплавленным, живым, постоянно меняющим свои причудливые очертания: там, где была башенка с балконом, появлялся мост, а там, где был бульвар, увенчанный фонарями, теперь извивалась лестница.

Я помнил этот город. Город, который я не мог не просто помнить – даже знать.

Снова разрываю сознание.

Нет, конечно, я должен сказать – отправляю модуль, только я не говорю про модуль, я разрываю сознание, я снова вижу себя со стороны.

Падаю.

Вспыхиваю в атмосфере.

Сгораю – но не дотла, не дочиста, вспоминаю какие-то древние легенды, что когда в атмосферу падает камень и вспыхивает огнем, нужно что-то пожелать, просто пожелать, и оно исполнится само собой. Еще что-то вспомнил – нельзя говорить, что именно пожелал.

Оглядываю мертвую пустыню.

Понимаю, что желать здесь некому: ничего нет.

Думаю, могу я сам что-нибудь пожелать и никому не сказать.

Не знаю.

Падаю раскаленным камнем, пылающим маревом вонзаюсь в застывший металл, который плавится, расплескивается, оживает, вспоминает, кто он, и что он, тут же складывается в хитромудрый замок, который плавно перетекает в анфиладу с мостами и арками.

Меня зовут Город, говорит он мне. Меня зовут город.

Хочу сказать, что я тоже город.

Не говорю.

Называю себя осторожно –

Воспоминание о городе.

Раскрываю свою память, показываю ему парящие в облаках дворцы под гаснущей звездой. Он видит гаснущую звезду в моей памяти, он говорит, что надо найти землю поближе к гаснущей звезде.

Говорю, что ближе ничего нет.

Он говорит, что надо искать землю поближе к звезде.

Говорю, что ближе ничего нет.

Город ощеривается причудливыми башнями, извивается ротондами, лестницами, балюстрадами, говорит, что нужно искать новую звезду.

Где искать, спрашиваю я, разве есть еще другие звезды.

Город застывает – потому что остываю я сам.

Я могу подогреть его еще раз – но тогда я отдам му все мое тепло, я не смогу подняться в небо.

Тот, второй я, который продолжает путь в космосе, отвечает мне – через пустоту:

Отдай ему тепло…

…Спроси про другие звезды…

…и умри.

Умри – легко сказать, умри, почему я так не люблю умирать, почему меня это пугает, почему, почему…

Я обещаю ему (себе), что умру. Скоро-скоро. Уже сейчас-сейчас. Выкарабкиваюсь из застывшего металла, иду по мертвому городу, говорю себе, летящему где-то там, в черном космосе, что я еще сделаю снимки, много снимков, а потом….

Я требую, чтобы я поторопился, скоро мы будем слишком далеко друг от друга, перестанем друг друга слышать.

Делаю снимки застывших ротонд, зиккуратов, анфилад, что-то настораживает меня, что-то, что-то…

А вот.

Там.

На самом верху чего-то, что раньше – как мне кажется, — было храмом.

Навожу резкость, резкость не наводится, слишком далеко, черт… прикидываю расстояние, критически оглядываю извилистую лестницу, ведущую на самую вершину странного храма, от лестницы мало, что осталось, думаю, смогу я перебраться по ней или нет.

Не знаю.

Пробую. Шаг. Шаг. Еще шаг. Осторожно переступаю ступени, осторожно приближаюсь к эмблеме на вершине храма. Показалось. Померещилось. Привиделось. Это… это просто не могло быть правдой.

Поднимаюсь еще на четыре ступеньки, лестница подрагивает. Знак на храме близко, совсем близко, ну же, ну…

Провал. Здесь. Прямо передо мной, лестница обрывается в пустоту.

Прыгаю. Это я хорошо умею, очень даже…

…гравитация швыряет меня вниз, вниз, вниз, как я мог так стремительно забыть, что гравитация здесь сильнее, много сильнее, и прыжок, который перенес бы меня на лестницу там, в моем городе, здесь просто сбросит меня с головокружительной высоты…

Падаю.

Успеваю заметить в последний момент эмблему на храме, круг, а над ним крест.

В стремительном полете вниз успеваю передать сигнал второму себе – про эмблему.

Крест и круг.

Умираю.

Ненавижу умирать.

…крест и круг.

Не понимаю, что это, откуда это, зачем это – крест и круг.

Последнее, что я перебросил самому себе – крест и круг.

Зачем, спрашиваю я себя, почему, спрашиваю я себя – хотя знаю, что уже не получу ответа.

Потому что тот, второй я – умер.

Он умер.

Кто он?

Не знаю.

Он был.

Кто он?

Не знаю.

Он смотрел на крест и круг.

Зачем?

Не знаю.

Он передал крест и круг.

Кому?

Не знаю.

Падая и умирая, он вспыхнул – согрел меня своей смертью, пробудил ненадолго, я вспомнил, что…

…сигнал обрывается.

Сигнал, полученный от ненадолго проснувшегося стального города, обрывается, причем, не сам – кто-то обрезал его будто невидимым ножом…

…кто?

А дальше ничего нет.

Там.

Дальше.

Сканирую бесконечную черную пустоту вселенной, понимаю, что там, дальше, ничего нет.

Я назвал этот город Последним Городом.

Этот.

Который увидел здесь.

Потому что там, за ним, в бесконечных безднах космоса ничего не было.

И тут же спохватился, тут же понял, что неправ, что этот город нужно назвать Первым Городом, Прародителем городов, с которого начались мы все.

Первый город.

Земля, разорванная на куски, кольцо метеоритов, разбросанных вокруг солнца. Когда-то они были чем-то соединены, понять бы еще – чем, какими-то тончайшими энергетическими потоками, разрядами, — но это было раньше, бесконечно давно, когда наша звезда согревала этот застывший мир.

Первый город.

Он молчит, первый город, он мертвый, первый город, он мертв уже миллиарды лет. Пытаюсь найти хоть какую-то зацепку, хоть что-то, что напоминало бы мне о городе.

Ничего нет.

Еще бы, столько веков прошло.

Обломки.

Осколки.

Обрывки.

Кусок арки, на котором вырезаны пи… нет, не письмена, просто узор, обозначающий волны.

Волны.

Значит, здесь была вода.

Когда-то.

Бесконечно давно.

Пытаюсь представить себе поток астероидов, переплетенных потоками воды – не могу, память не помнит то, что было так давно.

Не помнит.

Что-то привлекает мое внимание там, на одном из обломков, что-то замечаю, что-то, что-то…

Круг.

И крест.

Не успеваю увидеть, не успеваю заметить, — невидимый луч рассекает камень, и вот уже ничего нет.

Ничего.

Нет.

Отчаянно пытаюсь понять, уловить, откуда стреляли – и не могу, первый раз в жизни не вижу траекторию, пути ракет изгибаются, отражаются ни от чего, искривляются в никуда…

….стоп…

…отражаются?

Отражаются?

Озарение приходит сам собой.

Отражаются.

Отражаются.

Зеркала.

Поворачиваю назад в сторону умирающей звезды, посылаю сигнал в сторону бесчисленных зеркал, которые отразят его бесконечное число раз.

…в сторону бесчисленных зеркал…

Зачем? – спрашиваю я у него – зачем ты… делал… это?

Я чувствую его удивление:

Ты… ты не помнишь?

Я признаюсь. Я не помню. Совсем.

Он отражается сам в себе.

Снова и снова.

Он ищет, что еще можно отразить в бесконечном мире отражений.

Он смотрит на круг и крест, он понимает, что этот круг и крест были здесь давно, до того, как…

Врываюсь в фантасмагорию зеркал, перемешиваемся оба – воспоминание о зеркалах с воспоминанием о городе, парящем в тумане высоко-высоко, разбиваются облака, парят зеркала, уже непонятно, где я, где он, уже нет ни меня, ни него, только осколки и обрывки…

Расколотые зеркала, в которых отражаются туманные города, падают на остывший металл, который принимает их, как будто ждал этого.

Я прислушиваюсь к океану металла, я пытаюсь понять металл, вспомнить, почувствовать, осталось ли здесь хоть мимолетное воспоминание о расплавленно-металлическом городе, которым он был когда-то…

Мы прислушиваемся.

Оба.

Я и зеркала.

Нет, ничего…

….хотя…

…неужели…

…какие-то обрывки мыслей, какие-то наработки, энергия из гравитации…

…отчаянно пытаемся понять, переосмыслить, может, еще успеем, может, еще проживем год, два, десять лет, тысячу веков, еще успеем…

Есть города, которые есть.

Есть города, которых нет.

Есть города, которые – может быть…