Вейас наблюдал, как они разговаривают через приотворенную дверь. Микаш сидел рядом с ней на лавке, она что-то ему самозабвенно рассказывала. Странно. Других мужчин она побаивалась, робела, а тут разговаривала открыто, не таясь. Возражала, дерзила, ругалась… Демоны, Вейас сам его побаивался, огромного, медведеподобного. Танцует перед ними на задних лапах, как ручной ярморочный звереныш, защищает, но ведь может, всегда может накинуться, сжать мускулистыми ручищами и раздавить, оторвать голову. Чувствуется это в нем — сила, затаенная ярость. Они играют у него в когтях, кусают за бока, как мелкие шавки, а он терпит. Но сколько это еще продлится, прежде чем он всех их передушит и пойдет дальше? Лайсве будто не понимает, а может, понимает, но ей все равно. Она ведь и раньше презирала опасности. Она похожа на хрупкий горный цветок, дерзнувший распуститься посреди снежной бури. Он завораживает бредущих посреди ненастья хищников, сводит их с ума, не позволяя отвести взгляда, заставляет ходить кругами, даже когда разумом они понимают, что касаться его нельзя. Прикосновение погубит. И все же медведю позволено больше, чем кровному брату…
Там, внизу, покачивалась, излучала сладкий аромат липа. И роса серебрилась в лучах луны, и темные тучи касались рваными краями далеких деревьев. Красиво. Этот мир божественно красив и единственное, что портит его совершенство — люди. Так почему же Единый…
Аши сжал кулаки с трудом удерживаясь, чтобы не рвануть из человеческого тела, ставшего вдруг тесным. Но куда рвануть? Когда-то у него были сильные упругие крылья, когда-то небо раскрывалось навстречу, и рвался с губ заливистый смех. Когда-то рядом летели двенадцать братьев, а люди поклонялись им, считая своими богами. Когда-то. До тех пор, пока не выпустили в одного из них стрелы. И тогда Аши впервые познал, что такое терять.
Сыпались в траву с мягким шорохом, одно за другим, — бело-золотые, с тонкой полупрозрачной кожицей. И яблочный аромат разливался по саду, густой и пьянящий, его хотелось пить, пить, как самый лучший сидр, как медовый взвар, настоянный на плодах и травах.
Тропинка петляла среди деревьев. Он бежал по ней, иногда спотыкаясь и падая на теплую утоптанную землю, и порой и сам останавливался, пытаясь поймать пестрых бабочек, стайками кружащихся над соцветиями тысячелистника. А то запрокидывал голову и смотрел в небо, в бескрайнюю, бездонную синь, пронизанную солнечными лучами.
Он один играл среди яблонь и вишен. Его старшие братья и сестры с утра ушли помогать Отцу: убирать урожай, сажать новые деревья. Зерно станет хлебом, а саженцы пойдут в рост и вытянутся к облакам. И земля перестанет быть пустынной, зазеленеет, забурлит многоголосым птичьим посвистом, и под сенью юных лесов найдут пристанище зайцы, и тигры, и единороги.
…горячий песок под босыми ступнями, знакомый рельеф рукоятей в ладонях, тяжесть клинков, приветственный гул трибун — и дрожь возбуждения потекла по телу, отсекая волнение и суету. Вот сейчас темная огненная сила наполнит кровь, упругими ударами смоет остатки слабости и сделает его непобедимым. Гайяри любил все это: страх, перетекающий в предвкушение, чистый, расчетливый азарт боя, миг победы — и власть! Безграничную власть над жизнью противника, над помыслами тысяч орбинцев, от славнейших патриархов до бродяг и попрошаек, восторженно кричащих с трибун. Любил самозабвенно, без оглядки на честь или риск, потому что знал, чувствовал — именно в этом его истинная судьба. Быть может, кто-то думает, что златокудрый демон готов драться, пока за ним сила и успех, и сникнет сразу, как только станет по-настоящему туго? Напрасно. Ни убийство, ни смерть — ничто его не остановит.
Светлана Гольшанская "Нетореными тропами"
Вейас наблюдал, как они разговаривают через приотворенную дверь. Микаш сидел рядом с ней на лавке, она что-то ему самозабвенно рассказывала. Странно. Других мужчин она побаивалась, робела, а тут разговаривала открыто, не таясь. Возражала, дерзила, ругалась… Демоны, Вейас сам его побаивался, огромного, медведеподобного. Танцует перед ними на задних лапах, как ручной ярморочный звереныш, защищает, но ведь может, всегда может накинуться, сжать мускулистыми ручищами и раздавить, оторвать голову. Чувствуется это в нем — сила, затаенная ярость. Они играют у него в когтях, кусают за бока, как мелкие шавки, а он терпит. Но сколько это еще продлится, прежде чем он всех их передушит и пойдет дальше? Лайсве будто не понимает, а может, понимает, но ей все равно. Она ведь и раньше презирала опасности. Она похожа на хрупкий горный цветок, дерзнувший распуститься посреди снежной бури. Он завораживает бредущих посреди ненастья хищников, сводит их с ума, не позволяя отвести взгляда, заставляет ходить кругами, даже когда разумом они понимают, что касаться его нельзя. Прикосновение погубит. И все же медведю позволено больше, чем кровному брату…
Не плакай *дает пряник*
В прошлом году делали, почему нет)
Мелоди «Горечь дара»
Там, внизу, покачивалась, излучала сладкий аромат липа. И роса серебрилась в лучах луны, и темные тучи касались рваными краями далеких деревьев. Красиво. Этот мир божественно красив и единственное, что портит его совершенство — люди. Так почему же Единый…
Аши сжал кулаки с трудом удерживаясь, чтобы не рвануть из человеческого тела, ставшего вдруг тесным. Но куда рвануть? Когда-то у него были сильные упругие крылья, когда-то небо раскрывалось навстречу, и рвался с губ заливистый смех. Когда-то рядом летели двенадцать братьев, а люди поклонялись им, считая своими богами. Когда-то. До тех пор, пока не выпустили в одного из них стрелы. И тогда Аши впервые познал, что такое терять.
Забывают. Наверное, надо топик поднимать чаще))
Обожаю такой рваный ритм. Прекрасный стиш, спасибо)))
Значит все, что ты говоришь, простой треп?
Нечего кивать на Марио, за себя отвечай
Значит, не только мне понравилась))
Все с головой в работе))
Шани «Сказка»
С веток падали яблоки.
Сыпались в траву с мягким шорохом, одно за другим, — бело-золотые, с тонкой полупрозрачной кожицей. И яблочный аромат разливался по саду, густой и пьянящий, его хотелось пить, пить, как самый лучший сидр, как медовый взвар, настоянный на плодах и травах.
Тропинка петляла среди деревьев. Он бежал по ней, иногда спотыкаясь и падая на теплую утоптанную землю, и порой и сам останавливался, пытаясь поймать пестрых бабочек, стайками кружащихся над соцветиями тысячелистника. А то запрокидывал голову и смотрел в небо, в бескрайнюю, бездонную синь, пронизанную солнечными лучами.
Он один играл среди яблонь и вишен. Его старшие братья и сестры с утра ушли помогать Отцу: убирать урожай, сажать новые деревья. Зерно станет хлебом, а саженцы пойдут в рост и вытянутся к облакам. И земля перестанет быть пустынной, зазеленеет, забурлит многоголосым птичьим посвистом, и под сенью юных лесов найдут пристанище зайцы, и тигры, и единороги.
Мааэринн Кто сказал: «Война»?
…горячий песок под босыми ступнями, знакомый рельеф рукоятей в ладонях, тяжесть клинков, приветственный гул трибун — и дрожь возбуждения потекла по телу, отсекая волнение и суету. Вот сейчас темная огненная сила наполнит кровь, упругими ударами смоет остатки слабости и сделает его непобедимым. Гайяри любил все это: страх, перетекающий в предвкушение, чистый, расчетливый азарт боя, миг победы — и власть! Безграничную власть над жизнью противника, над помыслами тысяч орбинцев, от славнейших патриархов до бродяг и попрошаек, восторженно кричащих с трибун. Любил самозабвенно, без оглядки на честь или риск, потому что знал, чувствовал — именно в этом его истинная судьба. Быть может, кто-то думает, что златокудрый демон готов драться, пока за ним сила и успех, и сникнет сразу, как только станет по-настоящему туго? Напрасно. Ни убийство, ни смерть — ничто его не остановит.
Хм… одно, наверное, у Фиал спроси))
Нужно )))
Не суть. Я некоторых авторов даже по свежим кускам и не из произведения узнаю. Главное, получить комментарии и советы по описанию))
А глядя на твои старания, они в этом только уверились
А, так это значит ты им мстил, панятна
От большого чувства мсти?