Считайте, что и я был тем же ребёнком, пока читал вашу сказку

Сказка сказкой, но заинтересовала одна параллель. Про бананы ala яблоко Эдема говорить не буду, но вот про уход бога к вулкану всё же скажу. Когда Он злился, происходило извержение. Если вспоминать допотопные (не те, что действительно были до потопа, а просто очень древние ) времена, то не были ли это проделки Фардука на том же острове Крит или в Помпее?

А так, рассказ хороший, да и слог выдержан в духе стародавних повествований.

Готов с кое-чем и поспорить, и согласиться. Я согласен с тем, что греки отстранились от старых мифологем, но тем не менее, на основе своего нового мировоззрения, они создали всё те же мифы (вспомним «тёмные века» Античности). Только с V в. начала развиваться философия и вопрос о свободе воли пока не стоял особняком. Да, уже в средневековье, всякая свобода сопоставлялась с предопределением, что человек должен служить божественному и что движет нами лишь Его воля. В этом я согласен, но мне всё же непонятно, почему вы решили соотнести дуалистичность с двухмерностью? Если и так, то я бы не сказал, что периоды патристики и схоластики погрязали в двухмерном пространстве. Вспомним же Второй Вселенский собор (381 г.) Именно на нём была манифестирована Троица, а троичность божественного трудно уживается с двухмерным представлением. Схоластика больше перерабатывала, нежели создавала — это верно, но я не согласен, что этот процесс затянулся аж до XIX в. Эпоха Возрождения и впрямь стала тем разворотным моментом, когда искусство помогло философии обрести второе дыхание, но я не готов предписывать всю заслугу только художникам. Средние века не могли похвастаться большим объёмом художественной литературы, всё же в приоритете всегда оставался Аристотель и всё к нему прилагающееся, однако, уже в Возрождение и Новое время начинает активно развиваться беллетристика. Как для примера, Томмазо Кампанелла (Город Солнца) и Томас Мор (Утопия). И это была только предтеча, когда как основное действие занялось уже в XVII — XIX вв. Вспомним же вашу позицию, о сопоставлении дуального мировоззрения с двухмерностью. Господин Декарт снова пошёл по старой нише дуализма, однако, долго ли он продержался? Век, от силы — полтора. Потом пришла немецкая философия и тот же Гегель вновь стал апеллировать к троичности (ох, этот любитель триад ). Я написал этот рассказа именно по той причине, что проследил некоторую тенденцию. Тенденцию к созданию не троичных, а четверичных концепций. Сейчас пока только припомню модель бытия Николая Гартмана, состоящую из четырёх элементов. В общем, я не согласен, что за развитие трёхмерного восприятия ответственны именно художники. Художество всегда выступало неким началом, точкой обновления, после которой философия и литература обретали новые силы. Тот же модернизм в начале XX в. помог писателям вступить в «золотые» и «серебряные» века, а философам и психологам порвать с позитивистами. Другими словами, обострение художественности — это следствие разрыва с прошлым и, одновременно, желания создать будущее.

У художников Возрождения развитие рождается из взаимодействия — разве это не один из критериев жизни? Разве взгляд в «пустоту» (вакуум тоже пустота, ага) не меняет ее и смотрящего? Изучая мир — не делаем ли мы его чуть более живым?

А про изучение мира и жизнь — полностью согласен. Ведь не будь человека, не было бы и динамики; весь мир превратился бы в подобии Припяти. Всё бы зарастало, покрывалось пылью, но стоит прийти человеку, вся эта замедленность тут же исчезает.

Извините, что не сумел ответить на всё с достаточной полнотой. Мысли мечутся, память пробуждает все знания об истории и ориентироваться в этом потоке даётся весьма не просто

… для того чтобы сесть

Не найдя свободного места он стал напротив

… и вид станции сменился тёмным туннелям метро

Это всего лишь несколько ошибок. Надо сказать, текст ими прямо полнится, так что, имейте в виду, нужно хорошенько его «подшлифовать»

Взволновали две темы. Первая — это практическое применение получаемых знаний. Одно дело, когда дело касается только университета. Другое же — когда всё переносится на сферу саморазвития. Так сложилось, что человек относится к самовоспитанию с куда большим трепетом, чем к воспитанию каким-то институтом. Саморазвитие зависит только от нас самих и самое страшное, что может постигнуть нас на пути самосовершенствования — это разочарование в тех привычках, которые мы так долго и усердно культивировали в себе. Всегда хочется, чтобы та или иная черта, тот или иной повседневный ритуал встал на ниву чего-то постоянного; чтобы он стал неотъемлемой частью нашей жизни. Ведь это и есть то заветное применение знаний на практике. Именно за такого рода «применение» и стоит переживать, а не за пресловутый опыт из университета.

Вторая тема — это отношения с друзьями, как с возможностью лучше запечатлеть собственный жизненный этап. Не буду спорить, что вспоминать тот или иной период даётся в разы проще, когда момент насыщен отношениями с кем-либо. Сейчас у меня почти нет друзей и, как кажется, это естественное развитие человека. Чем старше мы становимся, тем более самостоятельными хотим казаться. И нет ли лучшего проявления нашей самости как способности самому запоминать определённый жизненный этап; запоминать его не посредством общения с кем-то, а общением лишь с самим собой, со своими одиночеством и мыслями?

Тайна-тайной, но немного разочаровало какое-то поверхностное отношение автора к психическим болезням. Не спорю, что есть из ряда вон выходящее и требующее немедленной госпитализации. Однако, случай с Александром навряд ли требовал каких-то серьёзных мер. От этого разочаровали слова доктора в конце, что Сашу всё же удалось вылечить. Не знаю, может автор таким образом завуалировал то, что психическую болезнь в принципе нельзя вылечить, а наш верующий перебрался в скит всё тем же, каким мы его видели в лечебнице? Для меня, как бакалавра-психолога, психический недуг — это сродни проявлению индивидуации. Психические особенности — это индивидуальные особенности всякой личности, а когда эти самые «особенности» предстают в гипертрофированной форме, значит человеку требуется отделиться от общей массы и показать себя со всеми своими отличиями.

Мораль — не мораль, но хотелось бы узнать, какой посыл хотел донести автор. В настоящее время очень трудно поверить, что описываемые психические недомогания стоит сводить лишь к банальным терапевтическим приёмам. Банальность — она же классика терапии, где от врача требуется лишь избавиться от болезни, а не дать понять пациенту, от чего та появилась и как с ней самому бороться. В этом я близок не столь к психотерапии, как к консультированию. Последнее подразумевает обучение клиента самому справляться со своими внутренними конфликтами, когда как психотерапевт стремиться лишь искоренить болезнь, но никак не научить своего пациента справляться со схожими казусами самому

Связывание нашего психического состояния с временами года самому очень близка. Даже в своём романе «История одного Человека» разделил мир на четыре части, каждая из которых соответствует определённой сезонности. Центр мира цветёт и благоухает, а галёрка мироздания предстаёт в тех же мрачных тонах, в которых повествуется «Осенний эпитет»

При чём, близость к авторским размышлениям припомнила мне особенности моего организма. Летом я легко со всеми схожусь, становлюсь более деятельным, а творческие подъёмы то и дело едва успевают сменять друг друга. Правда, осенью нет никакой меланхолии, напротив, происходит что-то вроде «мобилизации» летних остатков. Разговоры и хождения в мир становятся куда значимее, так как на горизонте витает осознание, что скоро наступит зима, а зиму я, увы, всегда переживаю чуть-ли не в изоляции. Труднее же всего даётся весна. Это тот ещё период, когда приходится переучивать себя к новому распорядку, адаптироваться к изменяющемуся климату, подстраиваться под более длинные дни и короткие ночи. В общем, «эпитет» сумел припомнить мне то, что частью уже успело позабываться

Высказываться также подробно, как в комментарии под «Самоанализом психобольного» уже не стану, но кое-какие моменты всё же подчеркну. Тема рабства и свободы не нова, однако, как всякий читатель, сталкивающийся с чем-то, о чём он давно не читал, во мне пробудились определённые ассоциации. Для меня, рабство — это подчинение себя какой-то истории, но которую ты толком не видишь. Ты лишь чувствуешь свою принадлежность чему-то большему, но соприкоснуться с которым всё никак не получается. Я долго жил таким раболепным образом. Когда я подмечал в себе какое-то определённое умонастроение, то всячески старался переложить его на все другие сферы моей жизни (почувствовал при приготовлении пищи сдержанность и ограничение своей прихотей, точно также начинал сдерживать себя и во всём остальном; порой, такая направленность доходила чуть-ли не до извращений, о говорить о которых воздержусь). Когда мне это уже осточертело, я принялся поступать более свободно, не следить за собой так чутко и не видеть в каждой вещи её тайную сущность. Но и тут меня ждало разочарование. То самое чувство «пиобщённости к чему-то» исчезло, так как я обрёл самостоятельность, а что есть свобода как не проявление собственной воли. Пропало ощущение, будто кто-то Неведомый ведёт меня за ручку. Вместо этого, во мне крепло чувство одиночества и выброшенности. С этим и хочу узнать, возможно ли достичь гармонии между служением и правлением; одновременно чувствовать своё единение с чем-то большим, и в то же время, сохранять зачатки самостоятельности, дабы в критический момент, вместо ожидания наития свыше, человек мог самостоятельно со всем справиться? Разумеется, если рассуждать в теории, то всякий ответ окажется утвердительным, однако, не этого мне хочется. Если уж и доказывать существование желанной мною гармонии, то только практическими примерами, только тем опытом, который пережил сам рассказчик, который пережили Вы, дорогой автор, от чего, снова прошу вас ответить мне, если у вас, конечно, имелось нечто похожее на описанное мною выше.

Дико интересно, текст специально написан в духе «Цветов для Элджернона» Киза или у вас и впрямь беда с грамматикой? Каким-бы не окажется ответ, знайте, ваша работа — это первое произведение, которое не смотря на ошибки и неправильность соединяемых слов, смогло удержать моё внимание до самого конца. Честно признаться, я не думал, что сегодня найду того, кто выразил не какую-то там частичку моего «Я», а почти что целостный образ, образ человека, имеющего практически идентичный опыт, как и герой данного эссе.

На протяжении всего повествования, ясное дело, возникали целые пантеоны ассоциаций. Но я не хочу вам писать также, как я привык делать это к другим произведениям. Мне интересно спросить вас о том, о чём я давно раздумываю, но пока так и не могу прийти к какому-то заключению. Вы спросите: «С таким же успехом, ты можешь задать свои вопросы кому угодно». Нет, не могу и объясню почему. Редко, но между людьми порой проскальзывает чувство какой-то родственности, не генетической, а духовной. Такую вот «духовную родственность» я ощутил в вас от прочтения вашего эссе. Я никогда не имел опыта, чтобы была возможность пообщаться с кем-то по настоящему близкому к тебе, поэтому, признаюсь, без понятия, чем обернутся мои расспросы, но я всё же отважусь, а вы, дорогой автор, надеюсь соблаговолите моей просьбе ответить на волнующее меня, да всё никак не отпускающее.

Будь то «программа», модель восприятия или образ — всё это взаимозаменяемые трактовки одного и того же. Есть внутри нас что-то такое, чему нельзя приписать индивидуальность, конкретность или ограниченность. Согласен, что на более глубоком уровне, всякий предмет теряет свои свойства и способен отражать качества, которыми наделено что-то другое. В своё время, я ознакомился с «Голографической Вселенной» Талбота. Тот самый «подноготный» уровень он называет имплицитным и доказывает, что все предметы суть одно и то же. Если и есть какие-то различия, непохожесть и т. п., то связано это именно с эксплицитным восприятием. В общем, рассуждения по поводу какого-то единого поля, находящегося при этом во всём и вся, меня мало задели, так как это мне уже известно, однако, почему я и решил продолжать чтение, так это из-за незнания, как использовать эту самую «программу».

Немного расскажу о своём прошлом. Рано или поздно, но во всех просыпается «духовный голод». Стоит настать этому периоду, мы тут же начинаем остервенело напитываться всевозможными знаниями и так совпало, что моим основным блюдом стала философия. Вы описывали опыт человека, который рассматривал мир через призму своего «медитативного» восприятия. Я же сейчас опишу вам картину восприятия того, кто жил лишь идеями. Весь представлялся мне компиляцией мыслей. За какое-бы дело я не брался, всегда хотелось подчерпнуть из него какую-то затейливую концепцию, да такую, которая сможет заменить мне реальность и кипящую в ней жизнь. Но наслаждения не вечны, ровно как и не оказалась вечной моё философское мировосприятие. Я долго жил теорией, наслаждался «разглагольствованием в стол», но в один момент, подоспела пора практики. Скопленные знания требовали освобождения, они нуждались в практическом применении и от этого, я стал учиться жить не идеями, а образами. Звучит это, конечно, странно, мол, что значит «жить образами», но постараюсь объяснить. Когда вам не приходится каждый день «охотиться» за какой-то мыслью, будет трудно понять, какого это, переучиваться мыслить не идеями, а образами; когда перед тобой не монолог с самим собой, а какое-то живое представление. И не подумайте, в моих словах нет никакой надуманности. Я пытался, правда пытался вернуть старое мировосприятие, снова старался пресыщаться лишь мыслями и диалогом с самим собой, но увы… тщетно. Видимо, таков путь моего развития и вместо того, что сбегать с него, мне остаётся лишь адаптироваться к новому складу мысли. И вот как именно «адаптироваться», я пока не знаю.

Подытоживая, хочу провести последнюю аналогию. Герой из эссе сумел разгадать секрет образного/программного мышления. Он научился через одну вещь получать то, что ему способна дать какая-то другая, при этом, не приобретая последнюю. Это-то так, но меня это мало интересует. Мне не хочется рассматривать синонимичность материальных вещей. Другое дело, когда речь идёт о вещах абстрактных, как тех же спонтанно возникающих мыслях или невесть откуда появляющихся образах. И вот, финишная прямая, заветный вопрос и проблема, с которой я всё бился, делал к ней несколько подходов, но всякий раз оставался у разбитого корыта. Мои идеи перевоплотились в образы, а те в свою очередь оказались менее податливыми своих предшественников. Образов много, порой очень много и всём их многообразии, меня всё гложет, да не отпускает одно — на что же они указывают? Я просто не могу примириться с тем, что есть в человеке что-то такое, у чего нельзя было бы прочесть причинно-следственную связь. Если вы имели подобный опыт исследования своих спонтанно появляющихся представлений, то прошу вас, поделитесь тем, к чему вы пришли, если конечно сумели разобраться в оном.

И мимолётом спрошу ещё об одном. Человек существует по каким-то неизменным законам природы, однако, насколько же правомерно заниматься изучением мира и стараться вывести закономерность между какими-то явлениями. Существуют ли в самом деле какие-то устойчивые законы, которые манифестирует сам человек; способно ли выведенное нами быть ровней природе или же мы обречены на тот рок, что всякий наш постулат — это не более чем временный порядок, который продюжит день, месяц или год?

В общем, текст ваш оставил во мне глубокий отпечаток. Как говорится, редко, но метко. Комментарий и так уж вышел больше нужного, поэтому, пока остановлюсь

Ох, и готов же я поспорить! Да ещё как поспорить!

«Влюблённость» появляется от нехватки чего-то в себе. Это одна сторона медали. Другая сторона — это поиск кого-то, кто идентичен с тобой по духу. Любовь появляется либо от нехватки чего-то, либо от возможности укрепить в себе собственный образ, так как отношения с близкой тебе душой просто не могут не отразиться более сильным выражением, как чувств, так и каких-то черт. В общем, хотелось бы, чтобы вы, Алиса, более открыто высказались на этот счёт, а то, ваша миниатюра решила поиграться с моим мировоззрением, и теперь вот интересно — рухнет ли оно или преобразиться… (хотя, и рушиться-то тут особо нечему; в теме «влюблённости» я пока на распутье и пытаюсь как раз выбрать, чем же именно вызвана наша тяга к людям )

И прочитав заглавие рассказа, я подумал, что речь пойдёт немного об ином «поиске», что-то о неустанном разыскивании смысла, борьбой с повседневностью, превозмогании одиночества… Но и с «любовью» оказалось ничуть не хуже

Напомнило сюрреализм классиков XX века, но только менее абстрактный. Если раньше, сюрреалистическая литература описывала не что-то конкретное, а скорее лишь искажения действительности, то здесь, та же ирреальность предстаёт уже образом конкретного существа. Не знаю, такой подход кажется более комичным. Вспомним того же Кафку или Сартра. Сюрреалистичность этих авторов всегда вызывала трепет и связано это именно с их безпредметностью. Их персонажи всегда чего-то опасаются, чувствуют какие-то потусторонние вмешательства, но что это за влияющие на них силы — они не в состоянии ответить. Возможно, миниатюра и позволяет посмотреть на всё с юмором, но если переносить эту же идею в роман, выйдет не самое приятное чтиво. Возможно это только у меня, но именно из-за этой, порой не к месту проскальзывающей комичности, мне было неприятно читать Макса Фрая или Пратчетта. У них частит такой приём, когда серьёзность разбавляется абсурдом, но именно излишками этого самого «абсурда» они рушат атмосферу своих произведений

Очень непросто начать видеть новое, когда старое всё ещё протирает какую-то линзу. У меня тоже когда-то была эта «линза», думаю, у всех она была, но не каждый понимал, что из-за неё, он не способен увидеть нечто большее. Как и героиня рассказа, вместо обой, у меня были свои вещи, с которыми я привык «общаться» и проводить большую часть времени. Они формировали мировоззрение и создавали во мне определённый образ. В общем, рассказ оказался мне довольно близким. Правда, я привык читать про такие вот вещи в более растянутой форме. Видимо, с этим и связано, почему я больше пишу романы, нежели миниатюры, однако, прочесть сжатую версию моих трудов — это очень даже кстати. Странно, в Мастерской большей популярностью пользуются именно рассказы, нежели романы и повести? Неужели современному читателю больше льстит именно краткая проза? Как вы, дорогой автор, сами об этом думаете?

Интересно очень, а вы писали об этом?

Если вас и впрямь заинтересовало то, каким воспринимает мир «философ» (философ в том понимании, что в его жизни, ничего кроме философии и не осталось, а такой опыт мне, — то ли к счастью, то ли к печали, — но довелось пережить ), то как только окончится «шлифовка», я обязательно вам напишу.

Далёк я оказался от космической тематики. Уж не знаю, не моё это

Но по манере изложения никаких претензий. Поскольку повествование складывается преимущественно из разговоров, динамика происходящего почти не отпускает. Имел схожий опыт, когда читал «Графа Монте-Кристо» Дюма. Там тоже есть главы, практически полностью состоящие из диалогов. Даже в моих трудах есть кое-что близкое к этому. В первой главе моей «Истории одного Человека» я попробовал полностью опустить отвлечённое описание и предоставил такую возможность лишь персонажам. Всякая местность будет представать читателю не с точки зрения закадрового третьего лица, как раз и ответственного за описательность, а мыслями самих героев. В общем, если заинтересует, можете ознакомиться с первой главой этого романа. Сам я не знаю, удался мой эксперимент или нет, так как ни одного отклика пока ещё не услышал, но продолжаю верить, что та своеобразная манера изложения способна цеплять внимание ничуть не меньше, чем классический стиль диалогического повествования

Похоже на зарисовку к какой-то более серьёзной работе в духе сартровской «Тошноты», правда, с куда большим давлением. У Сартра ещё как-то проскакивал выход: если не жизнь, то хотя-бы пустое существование, а тут, и о существовании-то нет речи. Печально это. Печально, но интригующе

Тоже за собой подмечал такую особенность. Когда не занимал себя письмом и любой другой деятельностью, меня всё не покидало ощущение, что «что-то», но обязательно нужно сделать. При чём, не просто «сделать», а именно сотворить, создать, претворить в жизнь! Ох, и мучался же я тогда со своим восприятием… Понимание, что всякий акт, будь то воображение, воспоминание или восприятие, есть то же творчество, мне всё не удавалось уразуметь, чем же они и впрямь схожи с тем, когда я пишу книги? Если дело касается именно в адаптации, в самой подстройке моей картины мира под авторскую, то да, чтение здесь оказывается тем ещё созиданием. Правда, странно как-то получается, что творчество — это своего рода подстраивание, так как и наши мысли, вместо самостоятельного пути, помогают нам двигаться через преломление нашего сознания с чужим, выступая своеобразным механизмом адаптации к иной точке зрения. Надеюсь, это не звучит слишком заумно, но если вдуматься — можем ли мы сотворить что-то новое? можем лм развить себя без соприкосновения с книгами/людьми и т. п. Естественный ответ на такой вопрос — нет и другого быть не может, однако, как найти ту золотую серединку, когда ты равно находишься как наедине с самим собой, так в общественной жизни, чтобы ни там, ни там не забыться?

Как полно! Вкрадчивости вам не занимать

Выходит, даже со своим опытом, худо-бедно, но удаётся прийти к тем же темам, которые старался поднять сам автор произведения. Да, не совсем точно, многое представляется для каждого в своей перспективе, но, всё это покрывается тем, что тема-то — тема-то угадывается!

Не скрою, что такое прозрение — далеко не «открытие Америки», однако, и с ним уже можно работать. Теперь во мне окрепло чувство, что какое-бы произведение я не взял, стоит довериться своим ассоциациям. И главное здесь — они выведут меня на что-то общее, но не конкретное. Другими словами, тема-то подымится, вот только, пойму ли я точно также, как это сделал автор — скорее всего нет. Думается, существенную роль здесь играет время. К примеру, в одну эпоху, безумие виделось чем-то родственным с проказой; сейчас же тема безумия предстаёт совершенно в ином свете. Так и с вашим произведением. Когда вы его писали, ваши мысли были подвержены одному, но, стоит пройти году, месяцу, да даже пару дням, и всё, наступившие изменения могут оказаться настолько существенными, что старое мировоззрение попросту исчезнет! Это же переносится и на читателя, ведь, идя в ногу со временем, наше восприятие никогда не останавливается; оно продолжает перебирать факты, выделять значимое и отстранять малое, после отправляет всё это в наш черепной коробок и там-то как раз и строятся те заветные аналогии, рождаемые при чтении/просмотре/игре и т. д.

Спасибо, что удовлетворили моё исследовательское любопытство

Признаться, теперь даже хочется проверить, как читатели уже моих произведений будут их воспринимать. Тему-то они определят, спору нет, вот только, насколько близкими окажутся их взгляды, насколько похожими будут сами мнения? Увы, но проверить это пока не удалось

Кратно, но с таким необычайным вкусом, что вот прям ах!

Напомнило мою собственную историю, но вместо математики, линзу восприятия заняла философия. Благодаря абстрактным идеям я точно также начала видеть в мире скрытую взаимосвязь явлений. И вопрос у меня следующий: через призму чего начинает смотреть человек, если у него нет приоритетной сферы, ни математики, ни философии?

С этим же ещё остаётся непонятным, если числа и идеи способны направлять, то как распознавать их веления? Человек всегда хочет быть самостоятельным, а если и готов принимать чью-то помощь, то только от каких-то сил свыше. Для Макса, этими «силами» оказались числа, но как, каким образом он научился их «прочитывать» — это всё же остаётся тайной.

Возможно слишком много рассуждений по той маленькой миниатюре, но, читателю палец в рот не клади; тот и из одного предложения способен вытащить такое, что автору останется лишь развести руками

Образ. Знак. Получается, это отметка на тех, кто находится в пограничье между жизнью и смертью. Если позволите, то попробую порассуждать как психолог. Образ — это нечто цельное в нас, отражающее саму нашу суть. Это-то так, однако, в господине Кристофере этих образом целая уйма. Он воровал, напитывал себя чужими знаками и сделался… Ну, пока ещё непонятно, кем именно он «сделался», но чувствую, безнаказанным он не останется. Но вернёмся к образу. Идея забирания чужих даров и наделения себя их образами напомнило мне то же вдохновение. Ведь как оно бывает, увидели мы какого-то человека, не зная почему, но нас начинает дико влечь к нему. Просто пребывая рядом с ним, слушая его, мы напитываемся его духовным амплуа. И вот, в нас уже тот же «образ», который будет стараться ужиться со своими «собратьями», которые уже имеются в нас. Но если и раскрывается тема вдохновенности, то почему же образ проступает лишь на грани жизни и смерти? Неужели, наша истинная сущность приоткрывается лишь тогда, когда нашей жизни что-то угрожает? Поневоле вспомнил такие аниме как Наруто, Блич и т. п., где протагонисты, стоит им очутиться на пороге смерти, тут же высвобождаю какую-то скрытую в них силу. У Наруто — это демон-лис; у главного героя Блича — форма Пустого (не знаю, просматривали ли вы эти произведения, но если вдруг захотите, знайте, в них есть близкое к вашему творчеству )

И последнее. Меня не покидало ощущение, что я читаю не Елену Лещеву, а Стивена Кинга

Манера письма очень близка к кинговской, а также, увидел точную аналогию с его романами. В «Докторе сне» присутствует та же кража чужих сил, когда одни «одарённые» живут за счёт энергии других. Ко всему прочему, стоит ещё добавить и похожесть ваших с Кингом увлечений, а именно, вас обоих интересуют потусторонние силы. У Кинга этой особенностью наделяются больше дети. Не сказать, что вы прямо вот разорвали шаблон, присвоив паранормальные способности взрослым, но, тем не менее, смотрится это чуть посвежее, особенно после кинговского «Института».

Поразило то, что это произведение в Мастерской, в котором я не увидел ни одной ошибки. За это просто вот моё почтение  

К’Меникс не единственные, кому нужны

В начале сильно путаешься, когда читаешь то Аманда, то Мэнди, то Дана, Хелана, Уотер. В общем, требуется некоторая адаптация, чтобы начать различать, о ком идёт речь. Тут я соглашусь с Ариант Илинаром, что лучше будет добавить пролог или хотя-бы краткую биографию тех, кто задействован в первой главе.

Может это только мне показалось, но действия разворачиваются слишком динамично. Роман написан в жанре триллера, я понимаю, что ему должна быть свойственна динамика происходящего, однако, порой сюжет летит с такой скоростью, что моменты, которые действительно заслуживают внимания проходят чуть ли не на вылет.

Шон повернулся к сестре, его взгляд был полон боли и гнева, он упал на колени и просто закричал

Хелена и Аманда пошли к машине.

Особенно зацепила идея с «образом». Но об этом напишу уже в комментарии ко второй главе. Там побольше места для разгула