Мой бадди (Мальдивы и течения)

«Потом немного пройдете вперед между двух островов — и мы подберем вас на дони!»

Сволочь. И переводчик, и местный гид. Немного пройдете… слабое течение… Как всегда, с точностью до наоборот.

Мы потерялись. Нас и было-то всего четыре пары в это раннее погружение. Сергей придирчиво считал дайвы и взял не всех. Но к такому ужасу я была не готова.

«Красивый риф, около него часто проплывают акулы-молоты». Может, и проплывают — мне уже дела нет. Да и какие тут рифы — смех один! Когда десять лет назад прошел Гольфстрим, все кораллы умерли. Только-только восстанавливаться начинают.

Трудно идти рядом с бадди в этой стиральной машине: на десяти метрах — тянет вверх изо всей силы, на двенадцати — вбок. На пятнадцати — крутит и уносит вниз в черноту мягкой лапой. Нас раскидало в разные стороны. Я ухватилась за своего напарника и, болтая растопыренными пальцами, всем своим видом показала, что у меня проблемы. У меня большие проблемы! У меня паника! Первый раз я ее ощутила тогда, и, надеюсь, в последний.

Сердце едва не выскакивает из груди. Я махом выдышала весь воздух (а ведь еще треть была!), пока догоняла свою пару, и теперь стрелка нервно вздрагивает на красной черте. То есть всплыть-то я могу, но и только. Кто украл весь воздух? Явно не я. Конечно, не я — это то истеричное запуганное существо, вдруг проснувшееся внутри меня, которое сейчас хочет домой — до-мой! — или хотя бы на берег, напрочь позабыв о корабле. И готово сорвать с себя маску от ужаса, лишь бы оказаться хоть где-нибудь, но только не здесь.

Ладно хоть я не ушла в декомпрессию, увлеченно снимая ленивых жирных акул, парящих над кромкой излома в «дроп». Их тут много, хотя акулу-молот я так и не увидела. Они заняты своим делом — им не интересны люди в черном. И в сером.

«Что, дорогая, опять живот разболелся? Дайверов чистить нужно, сколько раз повторять!»

Мой бадди качает головой недовольно, явно поражаясь моему умению все всегда истратить, и сует свой октопус. Я благодарно дышу, пытаясь успокоиться. Уцепившись за него, это просто сделать. Он всегда дышит ровно, и пульс у него тоже ровно шестьдесят ударов. И хоть объем легких, как и грудной клетки, много больше, чем у меня, он умудряется экономить дыхательную смесь. Андрей из-за меня уже ничего не снимает — мы тихо поднимаемся. Обычно я проверяю по-простому — не быстрее, чем пузырьки воздуха. Только тут… Пузырьки, дразнясь, зайчиками разбегаются в разные стороны! Следом за течением. Я все время задираю голову вверх, чтобы понять, что мы именно поднимаемся, как показывает комп на руке, а не наоборот. Сверху должно быть светлее.

Я впервые испугалась моря. Вернее, океана, который я обожаю. Но не сегодня. Я знала, что на Мальдивах будет трудно, но не думала, что настолько. Все мои сто погружений и неделя до этого без сильных течений ничего не значили, потому что я не погружалась в таком кошмаре — это джакузи какая-то. Только размером с дом. С небоскреб. Или — с океан. Вчера, чуть поотстав с прыжком, я добиралась до группы вместе с бадди по дну на четвереньках — нас сносило, особенно меня, стоило только встать. Меня позорно держали за шкирку, подтаскивая вперед, все двадцать метров, показавшиеся километром. И у края рифа течение выдохлось.

Тут — нет. Все сильнее крутит.

Я полностью потеряла ориентацию и перестала что-либо фотографировать. Да я даже свой драгоценный фотоаппарат чуть не потеряла — он отстегнулся с короткого поводка и болтается теперь на длинном резиновом шнуре, напоминающем старый телефонный провод, который в детстве я всегда перекручивала.

Моя пара подхватывает фотик, пристегивает. Засовывает за пояс вылезший октопус. Приказывает сурово: хватит балдеть, поднимайся и выравнивайся! Страшно от него оторваться, но еще страшнее стать обузой. Я ведь сама напросилась — из всей группы в двенадцать человек только две женщины.

Отцепляюсь от его пояса, и ужас захлестывает по новой. Где я? Куда меня теперь тянет? Ого! Судя по всем показателям, океан меня плавно вышвыривает наверх. Яростно и неумолимо. Это очень плохо: хуже всего быстро всплыть, но зато понятно, как бороться. Стравливаю воздух отовсюду и зависаю, как акула, сложив руки на груди, зацепив ногу за ногу. Это раньше я, как морская звезда, раскидывала конечности в стороны. Смешно вспомнить. Смешно смотреть. А грузов я всегда беру с запасом: вот и выручайте, дорогие!

Я прямо над головой своей пары, причем со спины. На стандартных пяти метрах. Жду заветные пять минут. И тут начинается нечто — он мотается из стороны в сторону, судорожно оглядываясь. Ныряет вниз, все глубже. Ему что, мало? Кого он там нашел? Что опять за цирк с конями? Я едва вижу его. Судя по всему, он упал метров на сорок! На почти чистом найтроксе, для пятнадцати-двадцати метров! Лететь за ним вниз — бесполезно. Я уже не достану, и воздуха нет. Паникую еще больше. У меня заканчивается вообще весь воздух. Я впервые ощущаю, что все, приехали — не вдыхается, баллон пуст. Ну, пауза выдержана, азот вышел из крови — скорее наверх! Бог с ним, с воздухом в баллоне — сверху его достаточно.

Сверху меня принимают большие пологие волны. Они плавно покачивают, я вдыхаю пахнущий йодом и арбузом воздух, сразу успокаиваясь. Не знаю, почему арбузом — но это так.

Минут через десять появляется моя радость! Счас я ему все скажу… Я так волновалась! Нет, похоже, все сказать не получится.

Глаза от злости просто белые. А красивые, серо-голубые, когда не злится. Да тут не злость — тут бешенство!

— Ты где была?!

Надо же так рычать! Пена слетает с волн от его рева. Точно: ему бы в цирк — тигры бы в обруч на раз прыгали! А возможно, и писались бы со страху.

Я где была? Глупый вопрос. Где ты сказал, там и была. Где-то в районе экватора. Но стоит ли говорить это? Просто молчу. Это ведь риторический вопрос, раз я тут?

— Я потерял тебя, — не дождавшись ответа, выдыхает он, откашливаясь и выплевывая воду почти спокойно.

А, теперь понятно, что он там выделывал на глубине. Ну, почти.

— Снизу — пузыри… Решил, донырялись. Упал до сорока пяти — ничего. Думал: если живая — убью!

— Я тоже люблю тебя! — говорю я наконец.

И тут меня осеняет: хватаю его регулятор — не вдыхается. Поворачиваю к себе манометр, который он тут же вырывает — стрелка на нуле в конце красной зоны. Он даже паузу не выдержал. Черт! Я высосала весь его воздух. Он чуть не погиб. Он окунает меня в соленую воду с головой вместо ответа, хоть это и сложно сделать. Я пытаюсь навскидку прикинуть опасность… Только кессонки не хватало! Ночью не ныряли. Должно пронести. Главное — живой. Это было против всяких правил и очень, очень глупо. Совсем на него не похоже — так рисковать. Моя пара всегда все просчитывает на десять раз. Всегда берет двойной или тройной запас. Он знал — знал! — что так делать нельзя. Мог и не выплыть. Или наоборот, уплыть не туда.

Год назад в Красном море он спас одного дайвера, легко и приятно уходящего все дальше вниз, навстречу манящей темной бездне. И очень жестокой. Сколько их там лежит — суперопытных, прекрасно подготовленных профессионалов! Андрей вытащил мужика уже с пятидесяти пяти метров — и у него был воздух. Что его вырубило и опьянило, азот или кислород, бог весть. А с найтроксом куда хуже.

«Ничего более прекрасного в жизни не видел!» — говорил спасенный. Какой-то ночной город с высоты птичьего полета. Куда его пара смотрела?

Недавно читали вместе книжку Шекли: «Методы безопасности при погружении в пещеры». Автор погиб год назад. Подстрахованный на десять раз. Его тело так и не нашли. А Андрей… У него в крови — быть за все ответственным и всех спасать. А уж тем более, за свою бадди…

Партнер, как всегда, все продумал — надул красную сосиску, все время забываю ее название. Теперь она бодро торчит над нами одним концом, приманивая лодку. Андрей, сверкая синью глаз, надувает ртом и мой жилет — я опять забыла это сделать, то-то тяжело на воде держаться.

В океане глаза у него всегда очень яркие. До рези. В городе не такие.

Нас быстро подхватывает дони. Одними из первых — всех раскидало где-то на пол-океана. Синь воды сливается с синью неба. Пролетают редкие островки с еще более редкими пальмами, пьющими океан своими лохматыми кронами.

Тонкий гидрокостюм высыхает уже по дороге — вода здесь всегда двадцать восемь градусов, а воздух и того теплее. Меня трясет. Баллон особенно тяжелый, и меня едва затаскивают на корабль. Одна ласта волшебным образом отстегивается и падает в воду, вызывая законный взрыв негодования моего партнера по поводу моей же неловкости. Да… когда мы первый раз собирали снаряжение, наш гуру сказал: «Он так на вас орет: сразу видно, что вы — пара!»

Все причиндалы откручивает с меня и бросает в опреснитель именно моя пара. Я тупо смотрю на него, не в силах уже не только встать, но и пошевелиться. Андрей поливает меня из шланга, я даже не закрываюсь, приспустив верх костюма.

Противные серые прилипалы таращатся на меня — я таращусь на противных прилипал, болтая ногами в воде. Кто-то их прикормил из команды. Они ждут еду, пробуя на вкус мои пятки. Могли бы и дождаться.

Меня укачивает от запоздалого ужаса и излишне живого воображения.

Андрей со мной не разговаривает весь день. И мы больше не погружаемся сегодня. Ему нельзя. Я не хочу, да он и не пустит с другим. Держит меня за руку не больно, но очень крепко, словно я опять куда-то могу пропасть без его ведома и позволения. Да и бог с ним. Он тоже меня любит, я знаю, хотя никогда не говорит этого слова.

Он не очень-то верит словам. Да и людям тоже. Лишь технике, и то через раз.

Никто не узнает о его подвиге. Хоть он и не признается: ему тоже было чертовски страшно — остаться одному. Без своего напарника. Как в дайвинге, так и в жизни.