Порт приписки Кандалакша

— Так едешь или нет? — спрашивает мой бади уже недовольно, в очередной раз проверяя технику и снаряжение.

Конечно, еду, киваю я. Надеюсь, без особой обреченности. Хотя бы для того, чтобы провести с тобой неделю, пусть эта неделя и может порадовать лишь вкусной едой, каютой на двоих и гордыми словами: «я погружалась на нашем Севере!»

Насмотрелась я на мутноватые кадры однотипных крабов, буро-зеленые водоросли под водой и довольных дайверов с бутылкой водки и вареными крабами в другой (Баренцево море не радует погодой — три дня погружений из семи считается очень хорошо). Вздыхая, в третий раз собираю вещи, не понимая, что может пригодиться летом в мире без ночи у границы Полярного Круга — купальник или стеганая куртка?

В третий раз, да. Так как первые два мы поступили как полагается — заплатили и не поехали. Работа. Его, не моя. Но теперь все должно срастись. Наверное. Нас ждет Петербург, Мурманск, Дальние Зеленцы, а затем — «Картеш».

Это исследовательское судно не так давно и основательно переделано предприимчивыми москвичами в удобный дайверский бот, выдерживающий как российские, так и иностранные шторма, которыми так богато Баренцево море. С его борта в те года можно было полюбоваться даже на белых китов, резвящихся в заморских водах.

Перелет через Питер радует вдвойне. Сначала — прицельным боковым ветром, которым самолет бросает на полосу, и он, как лягушонка в коробчонке, буквально проскакивает по ней несколько раз, подпрыгивая, но все же останавливается. Потом — чудным российским сервисом. Зоны прилета и отлета расположены в полукилометре друг от друга, а на каждую пару приходится под сотню килограмм поклажи. Даже при дайверской снисходительной норме никто не укладывается, и Город-На-Неве, особо злобный к перевесу, получает хороший куш в виде доплаты за багаж, почти равной стоимости перелета, нервов — куда бежать, где опять регистрироваться, и судьбоносных вопросов — что же такое мы набрали и почему наших рук никогда не хватает на эти тяжеленные сумки?..

Зато Мурманск радует. Просто тем, что это солидный порт, это чувствуется во всем. Здесь мы встречаем часть команды, прибывающей поездом. Ожидаем их в небольшой забегаловке, где неизвестный миру певец поет знакомые и незнакомые песни так, что мужчины замолкают, а у женщин заходится сердце…

Потом все вместе покупают тельняшки, цепляют на них кучу значков с кораблями и прочими достопримечательности. Обнимашки, фотографии, долгий сонный путь до Баренцева моря, и вот мы на борту.

Вода холодная даже для меня, привыкшей купаться в любую погоду. Хотя двенадцать градусов здесь считается почти курортной температурой. Сейчас около восьми, и руку основательно схватывает. В очередной раз вспоминая Египет, пытаюсь выгнать из памяти жгучее солнце, пальмы, яхты и бирюзовую негу Красного моря.

Весь вечер проходит в сборах, а утром мы погружаемся в местной бухте. И ничего особого не видим.

Воздух в сухом костюме ходит сам по себе, так и норовя надуться шарами в ногах и вытолкнуть наружу свою непутевую хозяйку. Лицо при этом все равно открыто, и первое ощущение — губы отпали, а леденящий холод сверлит зубы не хуже бормашинки. За плотный воротник все одно немного заливается. Красота! Все, как и ожидалось. И водоросли, да, и пара невзрачных крабов на дне моря, больше напоминающем замшелый луг. Держусь, фотографирую больше лица команды, чем непонятно что на дне морском.

Наш маршрут пролегает дальше. Полдня пути почти без качки, и вот оно, Семиостровье.

Все меняется, лишь только мы плюхаемся в серую воду. Муть есть, но не такая, какой была в грязной бухте. Водоросли, но самые разные и самых разнообразных цветов — то как толстые стволы высоких кустарников, то как мягкие стелящиеся луга. А между ними… Между ними столько живности, что Красному морю и не снилось! Снуют деловитые и очень симпатичные крабики, большие, съедобные крабы перебирают то ли лапками, то ли жвалами не хуже Хищника, а может, даже интереснее. Раскиданные по дну морские звезды шевелятся и даже активно ползают, а их расцветке могут позавидовать тропические бабочки. Ракушки, рыбки, куча забавной и непонятной мелюзги.

Этот холодный мир, в отличие от тропиков, благожелателен к пришедшим на него посмотреть. Он не жалит до судорог и остановки сердца своей красотой — чем более красивой, тем более ядовитой.

Рыбка под смешным названием Кузовок, шоколадная, с точками на гранях, дает себя подержать в ладонях, глядя доверчиво и без опаски.

Если бы у нас в команде не было двух пожирателей крабов, думаю, наши мужчины не смогли бы наловить их — этих зверюшек с клешнями длиной почти в меня, но тоже совершенно беззащитных.

Голожаберные моллюски, похожие на куски желтого пластилина. Куча креветок, куча всего! Для микросъемки просто раздолье, и мой бади меня едва оттаскивает наверх.

Глотаю воду пополам с воздухом, устало плескаясь в ледяной свинцовой воде и почему-то горжусь собой.

Несколько раз мы видим китов, а котики, заходя сзади, хватают нас за ласты. Любопытные звери, хоть и стеснительные.

В одно из погружений натыкаемся на подземную реку из молодых крабиков, иначе не назвать. Они куда-то деловито следуют, огибая большие камни, и очень торопятся, так как постоянно натыкаются и налезают друг на дружку: река из крабов вспучивается водоворотами и рассыпается на отдельные кучки упрямых членистоногих.

Мой бади умудряется заснять процесс линьки одного краба, что само по себе почти чудо.

Птичий заповедник оглушает криками и вызывает удивление, как на крохотном пятачке может сидеть такое количество птиц. Мы смотрим доты, качаемся на наведенных на берег стволах, и трогаем сверкающую немецкую колючку, все еще готовую к использованию. Здесь пролегала линия боев…

Забравшись в туманной дымке на верх пригорка, любуемся на местную достопримечательность: камень, очевидно, сползший когда-то под тяжестью ледника — покачать его можно, а вот уронить не удастся. И весит он не одну тонну. Мы отражаемся в тумане залива — и вокруг каждой тени возникает радужный ореол. Мы — словно боги одиноких местных красот.

А закаты! Они начинаются вечером. Светило, переливаясь, по появляется, то скрывается за тучами. Целая ночь бесконечного солнца, которое заходит, но все никак не может зайти, на фоне дальних печальных островов.

Несколько ночей мы так и просидели на палубе, не в силах уйти, и только фотографируя эту ускользающую красоту летнего северного неба.

Этот мир подкупает своей строгостью, и ему нельзя противиться. Можно терпеть холод и радоваться тому, что ты можешь его преодолевать; наслаждаться криками чаек и гагар, бесконечным стальным морем и голубым небом над ним или, не веря глазам, любоваться его приветливым подводным миром.

А потом нас привезли посмотреть на очередную местную диковину.

Мы замерли под водой, приготовив камеры и фотоаппараты. Наши пузырьки привлекают любопытных, и вскоре вокруг нас начинается целый хоровод из вертких кайр. Они бесстрашно ныряют в воду метров на двадцать, мгновенно меняя направление, снуют туда-сюда быстрее рыб, и выныривают наружу, видимо, довольные увиденным, так как ничего не едят. Их черно-белые тельца мелькают перед нами, словно в завораживающем танце. Они просто парят. Они просто балуются.

Этому нет названия, разве, может — свобода? Она разлита здесь, в тумане сопок, в мире стланика и мха, где бродят только огромные стада оленей и летают не менее огромные стаи птиц. Где море сурово, но привлекательно.

Нам очень повезло тогда — погода стояла изумительная, шторма обошли стороной Картеш.

Все показалось чудесным, но кайры меня поразили особенно. Для них словно не было разницы, где летать: в синем высоком небе или зеленых водных просторах. Они легко скользили и там, и там, пронзая небо и воду, словно соединяя их…

Теперь Картеш уже не ходит по тем волнам, а дайвинг из дальних поездок превратился в ближние. Но север остался со мной навсегда.

А сказочно прекрасные кайры, знающие путь во все миры этой вселенной, все еще пронзают холодные волны Баренцева моря у побережья семи островов.