Аллергия

Июль. На улице — жара под сорок градусов. На улице — разноцветие одежд. Снуют туда-сюда потные, грязные и вонючие люди. Меня передергивает от отвращения. Сама иду в кроссовках, колготах, шортах, кофте с длинными рукавами и перчатках. На носу горнолыжные очки, лицо до глаз замотано шарфом, на голове шапка.

Я спешу на встречу с подругой. Только ей могло прийти в голову гулять в центре города в час пик. С автобусной остановки мне навстречу идет целая толпа людей. Все спешат домой, поскорее укрыться от жары, вечернего, но еще жгучего солнца. Люди идут, не замечая меня, толкают… Я стараюсь увернуться, но не всегда выходит. Хорошо, что с собой блокатор. Закидываю таблетку в рот и разжевываю твердую оболочку. В рот льется густой сладкий сок. Блокатор уже как наркотик. Вызывает привыкание из-за постоянного применения, но делать нечего. Хочешь жить — держи болезнь под контролем.

Толпа постепенно тает, меня толкают вновь, и я вижу, как навстречу несется юноша на велосипеде. Не успеваю сделать ни шага в сторону, велосипедист с ошарашенным взглядом выворачивает руль, но все равно налетает на меня.

Боль в ноге, перехватывает дыхание, как удар по легким. Падаю на землю и по инерции откатываюсь в сторону. Из глаз брызжут слезы, приподнимаюсь и срываю очки. Задыхаюсь от порывов ветра. На ладонях ссадины, разорваны перчатки, ободраны колени, огнем горит кровоточащая рана на ноге.

Кто-то хотел помочь, но, увидев обнаженную кожу, бросаются врассыпную. На лицах отрешенное выражение, безучастность. Они все равно ничего не смогут сделать. С удивлением вижу, что юноша, слетевший с велосипеда, бежит ко мне. Из разорванного рукава его куртки течет кровь, но он настойчиво интересуется, как я себя чувствую, пока ко мне не возвращается дар речи. Он протягивает руку в перчатке, и я без опаски принимаю помощь. Встаю с трудом, почти не могу опереться на ногу. Юноша поддерживает меня и ведет к поваленному дереву в стороне от дороги.

— Я сейчас вызову машину. Все будет хорошо, слышишь? — говорит он.

Кружится голова, слова доходят сквозь толщу воды, усилием воли заставляю себя смотреть. Горький вкус крови во рту придает, как ни странно, бодрости.

— Пока доедет машина, мы быстрее зашьем себя сами, — шучу я, и парень улыбается.

— Как нога? — он осматривает ее и осторожно касается ниже колена.

— Нормально, — вру, насколько позволяют силы. — Ты не обязан присматривать за мной. У тебя кровь… — киваю на его плечо.

— Я уже давно не чувствую боли, привык.

И все равно гоняешь на велосипеде. Так странно — давным-давно я видела последнего, кто занимался спортом, ведь сейчас это скорее глупо, чем смело.

— Почему ты помогаешь мне? — спрашиваю, оглядывая пустую улицу. Вокруг ни души, пейзаж пустынный и мрачный, не хватает лишь перекати-поле.

— Я врач. И никто из нас не виноват в этой аварии.

ВРАЧ? Земля охвачена пандемией, а он, — такой молодой, — врач? Безумец! Я не помню, когда прикосновения других людей стали вызывать зуд, раздражение и вспышки боли. Но время, когда матери утешали детей, прошло. Никто не утрет слезы, не пригладит пушистые детские волосы, — волдыри на коже слишком болезненны. Прогулка на улице стала опасной затеей. Полученные раны заживают долго, работа докторов оплачивается в разы больше. Каждый из них теперь рискует жизнью каждый час.

— Ты в шоке потому, что я врач или потому, что твоя нога разрывается от боли?

— Пятьдесят на пятьдесят…

— Я работаю бесплатно, — парирует он, усмехаясь.

— И очевидно, хочешь, чтобы я окончательно лишилась сознания? — откуда-то берутся силы на смех.

Сумасшедший. Этот парень просто сумасшедший. Никто не берется за такую работу бесплатно, не рискует ежедневно своей жизнью в угоду другим. Никто.

Его карие глаза накрывают меня и окутывают теплом горячего шоколада.

Никто, кроме него.

Только истории, столь похожие на легенды, могли поведать о другом времени. Тогда люди ощущали касание теплого ветра голой кожей, утро начиналось с объятий, поцелуями заканчивался день. Тогда на места аварий выезжала скорая помощь (когда-то таких машин было много, а не одна потрепанная временем легковушка на весь город). Кажется, давным-давно люди без опаски гоняли на велосипедах и сшибали прохожих, не опасаясь анафилактического шока от прикосновения другого человека.

Юноша набирает номер и говорит в трубку наш адрес, грустно усмехается и шепчет, что никогда больше не сядет на этот «чертов велик». А я все слышу. И почему-то не хочу, чтобы он перестал гонять из-за меня. А еще я не могу смотреть на кровь на его плече и предлагаю помощь. Из рюкзака он достает бинты и протягивает мне.

— Впервые доверяюсь непрофессионалу…

Настает моя очередь ухмыляться, ведь бинтовать раны я умею лучше всяких врачей — опыта хватает. Да только я никогда не бинтовала раны другим…

Кровь юноши попадает на мои исцарапанные ладони, и замечаю я это не сразу. Лишь когда вдали появляются очертания машины, я чувствую, как на коже закипает боль. Я боюсь снимать перчатки. Словно укусы насекомых, чесотка поднимается по руке, вгрызается глубже, проникает в вены. Я чувствую, как боль расползается по всему телу ледяными змеями.

Юноша машет машине, она притормаживает, и из нее выходят двое. Я пытаюсь встать, но тело уже не слушается и последнее, что я вижу — обеспокоенные темные глаза.

Гул тихих голосов, яркий свет режет глаза, очень хочется пить. Только сухость в горле не дает заговорить, да и, кажется, просить некого. Оглядываю привыкшим к свету взглядом комнату. Обычная больничная палата. Калейдоскопом событий в голове проносится прошлое — ярким пятном выделяется боль. Неужели я жива? После того как его кровь попала на мои руки?

Оглядываю себя не без страха… По катетеру в вену медленно спускается багровая кровь. Мысли путаются окончательно, и их неровный строй сбивает шум извне. Распахивается дверь и на пороге появляется он. Тот самый юноша, что сбил меня, и сам пострадал не меньше. Его рука перевязана, на второй закатан рукав и пластырем заклеены вены. В глазах светится огонек, когда он замечает, что я пришла в себя. Словно читая мысли, он осторожно подносит к моим высохшим губам стакан с водой.

— Как ты себя чувствуешь? Здесь твоя мама, она просто с ума сходит — всполошила нас всех… А ты сильная, выкарабкалась, хотя я и не думал, что… — он мотает головой. — Значит, так тому и быть, так суждено…

Он обрушивает на меня поток слов и фраз, половина из которых пролетает мимо.

— Что случилось? — спрашиваю я.

— Когда ты упала в обморок, я понял, что ты заразилась. Блокатор конечно не подействовал, он не рассчитан на такое. И мы думали, это конец, тебе не выкарабкаться…

На мой вопросительный взгляд его лицо озаряется улыбкой.

— Мы сделали тебе переливание крови. Моей крови. И так уж вышло, что у нас одна группа, резус фактор… Аллергии больше нет. Ее можно победить.

Он чуть не плачет, а я с трудом понимаю сказанное. Так просто? — хочется спросить мне. Неужели?..

— Если сделать всем переливание крови? Ее можно вылечить? — осипшим голосом спрашиваю я.

— Не спеши, еще многое надо понять, — смеется он. — Провести тесты и анализы, но впрочем, надеюсь, да. Думаю, да. Ты — чудо, ты первая, кто перенес это и первая кто выжил. Может быть…

Потом будут тесты, анализы. С трудом, но люди начнут верить, что это возможно — излечиться от аллергии навсегда. И когда-нибудь, не скоро, но когда-нибудь мир снова станет прежним. И тогда я расскажу своим детям эту историю, как страшную сказку. Как небылицу, из которой они смогут вынести свой урок.