Рассказ второй. Кулак и голова

Василиса, последовавшая за волей умершего отца и ставшая женой Ронорада, стала намного спокойнее, когда начал подрастать рожденный ей сын. Шла обычная жизнь. Мальчик рос, в меру капризничал, как и все дети, но быстро усвоил, что с матерью лучше не шутить и ее повеления исполнял немедля. Отец же мальчика, которого точно так же назвали Ронорадом, спускал ему с рук почти все, так что мальчишка уже к семи годам стал бессовестно этим пользоваться. Сельские дети с мальчиком почти не общались, но поначалу Ронорад, сын Ронорада, даже не подозревал, что врагом быстрее всего становится тот, кого ты хуже всего знаешь. — Эй! Мальчишка, услышав звук незнакомого голоса, тут же отвлекается от своих забав и оборачивается. Невдалеке он замечает нескольких мальчишек, на вид немногим старше него самого, но ничего не отвечает: в этот же миг начинает рычать старая дворняга, уже доживающая свой век, и мальчик пытается ее успокоить. — Ты чего? Тише, — говорит он. Ронорад и не догадывается, что этим сердит мальчишек, а они тут же решаются подойти ближе, держа в руках палки. — Эй! — звучит тот же голос уже сердито и недовольно. — Я кому говорю?! Мальчик поднимает растерянный взгляд, совсем не привыкнув общаться с чужими детьми. Впрочем, даже ему легко удается догадаться, что дети играли, дерясь на палках и воображая себя в пылу кровавого сражения. Все пятеро живо окружают его, смотрят зло, угрожающе сжимают в руках палки, а потому Ронорад сразу начинает беспокоиться, и это незнакомое чувство страха лишает его голоса. — Ты чего, немой что ли?! — спрашивает тот же, старший из мальчишек. Замявшись, Ронорад качает головой, но этим злит сельских детей лишь больше. — А чего молчишь тогда, а?! — грозит старший палкой. — Как дам сейчас! Мальчик, окончательно растерявшись, на это тоже ничего не отвечает. — Это наше поле! — заговаривает тогда старший из мальчишек. — Понял?! Иди отсюда! Усталым, хриплым голосом начинает лаять собака, но Ронорад ее тут же уводит, перепугавшись настолько, что весь день он больше не решается выходить из дома, хотя там и приходится тяжело работать под строгим надзором матери. Затем все опять идет спокойно, но этот случай никак не выходит у мальчика из головы. Он думает о беседе с сельскими мальчишками до тех пор, пока не заканчивается сбор урожая. Тогда, спустя несколько дней после праздников, в деревне начинается что-то страшное, что-то совершенно незнакомое. Горят факелы, доносится какой-то шум, явно дерутся, кричат. Отец бегает, собирая какие-то тюфяки, но больше всего тревожит то, что мать, усадив мальчика рядом, бросает работу, а сама начинает смотреть в кривое окошко, чтобы знать, что происходит. — Чего ты ползаешь тут, как гадюка! — ругает Василиса мужа, но сразу отмахивается. — Чтоб ты мхом покрылся…. А затем она умолкает. В окно почти ничего не видно, но скоро звуки начинают утихать, а после от домов, что стоят на реке, поодаль от дома Ронорада и его необычных родителей, с кривой телегой, хохоча и ругаясь, с дубинами и палками к дому начинают приближаться какие-то люди. Прежде чем мальчик успевает перепугаться, его отец уже встречает незнакомцев снаружи, а мальчик вместе со своей матерью молча продолжают следить. — Эхе-хе… хе-хе… — посмеивается мужик заискивающе. Посмотрев на него, десяток мужиков громко рассмеивается, а затем один из них поднимает дубину, и все стихают. Впрочем, дубину здоровяк тут же бросает в телегу с парой мешков, а после идет к мужичку, берет его за плечо и заговаривает: — Ну, чего? Будем драться? Его басистый голос легко удается расслышать, хоть и говорит мужчина тихо, а вот писклявый, тихий голос отца ни его сын, ни Василиса не могут разобрать. Хотя, женщина начинает сердиться тут же, видя, как ее муж неразборчиво отвечает, поклоняясь головой. Мальчик же различает ее недовольство, чувствуя, как женщина сдавила его плечо, но мать ничего не говорит, и Ронорад продолжает вместе с ней глядеть за отцом в маленькое, кривое окошко. — Ну, раз так, — говорит незнакомец громче, — тогда мы твой урожай весь себе заберем! Мужик сразу оживляется. — Как же это, мо; лодцы? — возмущается он. — А мне же чего тогда? Три мешка я вам отдам, а остальное…. Договорить ему не позволяют. Сразу рассмеивается здоровяк, а за ним и остальные. — Э, не! — смеется мо; лодец. — Эт ежели бы ты дрался, мы бы еще согласились… может быть. А так — мы у тебя все заберем. Василиса больно сдавливает плечо сына, но мальчик только шипит сквозь зубы и сдерживается, зная, что заскулив, лишь рассердит мать еще больше и заработает пощечину, хоть даже и ни в чем не виноват. Впрочем, женщина сама его оставляет, даже гладит по плечу, но затем тут же вскакивает, услышав продолжение разговора. — Как же это? — заискивающе улыбается отец Ронорада в ответ разбойнику. — А когда на другой год придете, тогда же и не будет ничего… а чего вы сами тогда есть будете? Мо; лодец посмеивается, но остальные рассмеяться не успевают и нахмуриваются, когда их главарь снова заговаривает. — Складно языком чешешь, — говорит он. — Да только это ты сейчас чего сказать хочешь, что мы такие слабаки, что без тебя с голоду помрем? — Эх, да чего вы, мо; лодцы добрые?! — оживляется отец Ронорада, так что даже в доме его становится хорошо слышно. — Вы же тогда все равно опять придете, а так знать уже будете, что жив я, здоров, парою мешков-то поделюсь, чего уж…. А подраться в другом месте вволю сумеете! А? Али я не прав? И мо; лодец, помедлив, сосчитав глазами стоящие ближе к порогу мешки, пощурившись, рассмеивается и хлопает мужика по плечу. — Хех, ах ты хитрый пес! — улыбается он одобрительно. — Ну, будь по-твоему! Три из пяти мешков мы заберем, тебе еще два оставим…. Затем он наклоняется и добавляет тише. — Да только в следующий раз мы пять заберем, — говорит он. — Трусам у нас почета нет. — Эх! — вздыхает отец Ронорада. — Ну, так и быть… чего уж? Три мешка вам, да два мне…. — Хватай мешки, братцы! — говорит разбойник, не обращая на мужика внимания. — Да пошли отсюда! Нечего тут делать добрым людям! Мо; лодцы рассмеиваются, и трое из них уже идут забрать мешки, но в то же время мать Ронорада не выдерживает, хватает скалку, наскоро приказывает мальчику сидеть на месте, а сама выбегает на улицу. — А ну пошли вон отсюда! — кричит она уже с порога. Василиса, ничуть не испугавшись, сердитая и хмурая, встает перед мешками, ухватившись за скалку обеими руками и даже не обращает внимания на очумевшее выражение супруга. Разбойники останавливаются, а прежде чем кто-нибудь из них успевает как-то отреагировать, главарь сам выходит вперед, оттолкнув в сторону мужичка и легко уронив его на землю. — Ишь, баба! А ну с дороги! Василиса в ответ так скалится, что кожа у нее на носу стягивается, как задранный подол. — Пошел вон, сказала! — рычит она бесстрашно. — Драться хочешь?! Давай, псина безродная! Сейчас я тебе покажу, как надо! Главарь нахмуривается, сжимает кулак, но его за руку уже хватает отец Ронорада, выскочив перед разбойниками. — Да чего вы? Чего?! Бабу слушать будете? — говорит он и тут же добавляет заискивающим тоном: — Глупая она. Чего с нее взять? Трогать ее не надо. Разбойник ударяет мужика кулаком в грудь, заставив отшатнуться, но супруг Василисы остается стоять и не отступает. — Баба или нет, — заявляет разбойник грозно, — а братию свою никому оскорблять не дам! И Василиса гордо и бесстрашно распрямляет спину, продолжая смотреть на разбойников с презрением, ровно так же, как и на супруга. — Тогда проваливай подобру-поздорову, — говорит она уверенно, — чтобы не пришлось умалчивать, как тебя баба поколотила. Ронорад продолжает смотреть за происходящим через окошко, застыв от испуга, и видит, как отец пытается вступиться, и как главарь разбойников легким движением отбрасывает в сторону. — Илюшка! — оборачивается главарь к разбойникам. — А ну вдарь дуре, чтоб место свое знала! Один из разбойников выходит, но глядит с недоумением и драться с женщиной явно не желает. — Да чего с бабой-то биться? — А ну вдарь, говорю! — хмурится главарь. — Или боишься? Фыркнув, разбойник покоряется и идет вперед. — Дубину оставь, олух, — вслед ему добавляет главарь. И разбойник, отбросив в сторону палку, обходит сидящего на земле супруга Василисы, стает перед ней и вдруг начинает улыбаться. — Ну и чего? — смеется он, разведя ладони. — Как биться надо? Помело взять, или глаза будем царапать, или волосы драть? А? Хе-хе-хе! Посмеиваясь, он оборачивается к собратьям, этим совершив непростительную ошибку. В то же мгновение женщина рывком бросается вперед, заносит скалку и начинает молотить разбойника по голове. Пропустив несколько ударов, мо; лодец укрывает голову руками, скрючивается, пытается отступить, но спотыкается и падает. Василиса, под молчание окружающих, продолжает колотить разбойника, не щадя его головы, но когда он, потеряв силы, пропускает еще четыре удара скалкой по голове, женщина, запыхавшись, отходит назад к мешкам, оставив побежденного врага лежать на земле. Ненадолго воцаряется молчание. Ронорад, смотревший за тем, как отчаянно и бесстрашно его мать бьется со здоровым мужиком, пусть и вооружившись скалкой, начинает слегка дрожать, но не от волнения и страха, а проникаясь совершенно неизвестным ему чувством безмерной гордости. — А теперь проваливайте, — говорит она. — Победа моя. Однако главарь разбойников, вместо того чтобы уйти, слегка поворачивает голову, но на этот раз к собратьям не оборачивается, глядя серьезным взглядом на Василису. — Святожар! — зовет он другого. — Выйди, дай ей бой, раз так хочет. Из разбойников выходит тот, что почти такой же здоровый, как и главарь. Ведет он себя раскованнее, становится рядом, пинком отшвырнув в сторону отца Ронорада, да и отвечает увереннее. — Чего мне, с бабой что ли драться? — говорит разбойник. Главарь оборачивается, но этому собрату отвечает спокойным тоном. — А чего нам, так это оставлять? — говорит он. — Покажи ей, чтобы впредь не тявкала, да и только. Я же не убить ее прошу. Хмуро и с недовольством пожевав губами, Святожар отбрасывает дубину к телеге, а сам идет к женщине, но перед тем, как встать напротив Василисы, пинает Илюшку, все еще лежащего на земле. — А ну пошел прочь, бестолочь, — ругается Святожар, вынужденный теперь заменить неумелого собрата. — Пшел, говорю. Для убедительности, разбойник пинает Илюшку еще раз, пока тот не отползает в сторону, пытаясь справиться с головокружением и лишь затем встает перед Василисой, подняв выше кулаки. Все молчат и только смотрят. Лишь мужик, отец Ронорада не может отыскать себе места, но ни заговорить с разбойниками, ни прийти супруге на помощь не решается, и осмеливается лишь подняться на колени. Только он даже вполовину так же сильно не беспокоится о Василисе, как о ней тревожится сын, уже намереваясь даже выскочить на улицу и драться вместе со всеми, но еще дрожа от волнения. Василиса не дожидается, когда разбойник первым сделает ход, а потому бросается на него сама. Только Святожар уже не совершает такой же глупой ошибки, как его предшественник. От скалки он закрывается рукой, легко сдерживает удар, а затем с размаху тут же ударяет женщину кулаком по лицу. И Василиса сразу же падает, с трудом умудрившись не потерять сознание. Посмотрев без удовольствия на то, как женщина, упершись руками в землю, шатается, пытаясь не распластаться, разбойник оборачивается к главарю. — Не хочу я с бабой драться… — говорит он. А Василиса, заметив, что разбойник отвернулся, тратит последние силы, но умудряется вскочить и с хриплым визгом наброситься на Святожара. Женщина успевает поцарапать разбойнику лицо, но затем он ее отталкивает и ударяет еще раз, после чего Василиса уже сваливается без сознания. Ронорад тут же бросается к выходу, собираясь напасть на обидчика матери, но выскочив на порог, мальчик застывает. Сердце в его груди колотится, но он не может заставить себя побороть страх. Отцу мальчика разбойники говорят, что жена его и то больше заслужила, чем он, и что лишь из-за ее храбрости они не станут забирать все припасы. А затем они собирают три мешка и уходят, пнув отца Ронорада в спину. После чего мужчина вместе с сыном заносит Василису в дом и укладывает на постель. Глядя на разбитое лицо матери, Ронорад так и не решается заговорить. Про отца он даже и не думает, а затем тот сам заговаривает с сыном. — Матери я сам скажу, как было, понял? — шепчет мужчина боязливо, волнуясь, что Василиса услышит даже через сон. Ронорад ничего не отвечает, но на отца смотрит с таким недовольством, что мужчина не решается его переспрашивать. Наконец, вскоре женщина приходит в себя, и мальчик тут же бросается щупать ее за руки. — Мамка! Мамка! — поддается мальчик чувствам. Василиса ему сдержанно улыбается и легким жестом отодвигает в сторону, глазами сразу принимаясь искать мужа. — Что… что случилось? — спрашивает она. — А чего? Не…. Замыслив шутку, супруг так ее и не высказывает, а слабая улыбка с его лица бесследно исчезает от одного взгляда на побитую Василису. — Разбойники из соседней деревни приходили. Они у нас тут часто бывают, — отвечает мужчина. — Ты с ними подралась. Чего, не помнишь? — Все я помню, — сердится женщина. — Сколько мешков забрали? — Три, — оглянувшись куда-то, отвечает мужчина. И Василиса, тяжело вздохнув, снова закрывает глаза. — Вот то твои мешки были. Так и знай, — говорит она, чуть помедлив. — Половину мешка мне хватит, а остальное сыну твоему, чтобы таким же дохлым не вырос. Ронорад осмеливается улыбнуться и даже подступает на шаг. — А мне, значит, другие три мешка самому есть? — шепчет он, словно боится, что разбойники услышат и вернутся. — Какие другие? — тут же открывает женщина глаза. — А вот такие! — довольным голосом отвечает супруг. — Я еще три мешка в сарае спрятал, так что с голоду мы бы так и так не померли. Василиса глядит хмуро, но ничего не говорит, да и растерянность в ее взгляде легко угадывается, так что супруг, немного осмелев, заговаривает вновь с улыбкой, подвинувшись еще на полшага. — Вот так вот, — шепчет он. — Кто кулаками побеждает, а кто головой. И Василиса могла бы даже простить супругу его обычную трусость, с которой она все равно уже свыклась, если бы только женщина в этот момент не заметила, как с интересом глядит на отца еще маленький Ронорад. В то же мгновение гордая дочь забытого племени выбрасывает руку и чуть не хватает супруга за ухо, но тот успевает вывернуться и отскочить. — Ах ты… крыса трусливая! — сердится Василиса. — Головой?! Из-за твоей головы у нас три мешка забрали! Больше, чем со всей деревни! Бестолочь ты поганая! Пошел вон отсюда! Вон, говорю! Испуганный отец Ронорада так и выходит из дома под вечер, спасаясь от ругани супруги, а женщина тут же подтягивает сына за руку и прижимает к груди. — Даже не вздумай такой же бесхребетной сволочью вырасти, слышишь? — шепчет она плаксивым, но строгим голосом. — В тебе кровь великих предков. Моих предков. Даже не вздумай опозорить себя перед их душами. И мальчик, вспомнив, как боялся сельских ровесников, от стыда прижимается крепче, чтобы не показывать лица. А затем все как-то само собой приходит в норму. Мать снова пускает отца спать в доме, да и близится зима, и дел становится все меньше. Самое тяжелое отец делает сам, и остается лишь помогать матери, так что, пусть и ненадолго, но течение жизни опять вливается в широкое русло и течь продолжает спокойно и размеренно.